прозаичная поездка 2008

Вообще-то я считаю себя скучным занудой. Т.е. живу с прибранным режимом. Не на всю катушку, как горячо рекомендуют пылкие писатели и поэты. Но очень люблю поесть.
  И что может впечатлить дядьку о 33 годах после 8 ми нудных лет работы в морской конторе? Может путешествие в родной город Пермь, где не был уже больше двадцати лет.
И больше двадцати лет не летал на самолётах, если не считать двухчасового рейса из Корфа в П.Камчатский в салоне Як-40, наполненном пьяными в щебёнку коллегами по работе. Слава богу, оне вскоре после взлёта уснули, и полёт прошёл тихо и завершился гладко. А тут перелёт из П.Камчатского в Москву.
 Всегда влекла авиация. Не настолько, чтобы стать пилотом (не взяли бы без зазрения из-за зрения), но достаточно, чтобы читать книжки и википедические статьи про самолеты.   
А ещё газетную статью в МК  под заголовком “Почему падают самолёты”. Из статьи почерпнул много интересного, и понял, что самые страшные аэропланы – Ту154. Инженер-ремонтник авиазавода советовал летать на сто тридцать четвёртом или ездить поездом. Учтём.
  Однакось с П.Камчатского надобно самолётом. И вот он – Ил96-300 компании Аэрофлот под хмурыми небесами аэропорта Елизово.
     Ох, и трус! Успокаиваю сам себя, мол, усё будет окей, президент летает на таком же.
Поехали. Самолёт подрагивает на неровностях, поскрипывает деталями интерьера. На двух соседних креслах расположились женщина и девушка – мать с дочерью, как выяснилось позже. Лайнер выписывает лихой поворот, выкатываясь на взлётную полосу. Из иллюминатора видно, как выдвинулись закрылки.  Уф, чё щас будет!  Кресло надавило на спину – побежали. Почему такая щербатая полоса? – из-под пола так и доносится бубу-бух покрышек. Интересно, каково это – ехать со скоростью 300 км/ч? Впечатляет, хоть иллюминатор высоко над землёй. Те, кто ездят в поршах или на скоростных мотоциклах, ощущают эту скорость в полной мере, а те, кто часто летают, не обращают внимания.
 Полоса  должна уже закончиться, а эта туша всё несётся и несётся, громыхая колёсами. С крыльев потянулись какие-то белые шнуры, вроде струек пара. Опаньки,  грохот пропал – оторвались, и почти сразу бетон полосы сменило бешено несущееся под крылом травяное покрытие,  замедляющееся по мере подъёма. А вот и не видно ничего – поднимаемся сквозь хмарь к хорошей погоде. И, наконец, стратосфера. Можно расстегнуть ремни. Однако расслабиться всё равно не удаётся – не по себе. Я не одинок в своём страхе – женщина, сидящая рядом тоже не летала восемнадцать лет. Сидим и на пару боимся. Оно и понятно – вдвоём и бояться веселей. Восемнадцатилетняя дочь женщины летит вообще впервые, но совершенно не боится, или не подает вида. Правильно, она же не читала дурацкие статьи про статистики авиакатастроф.
  Начинают разносить обед.  В этот момент самолёт начинает потряхивать – в иллюминаторе видно раскачивающуюся плоскость и подпрыгивающий винглет.  Обеспокоенная пассажирка, сидящая передо мной, спрашивает стюарда, почему трясёт, на что стюард снисходительно отвечает, что это ещё далеко не тряска. У соседки нет аппетита, так что я славно закусил двойной порцией. Вай, хорошо. Теперь и разбиться не страшно. Шучу, всё равно страшно.
  На борту лайнера оказался магазинчик, где соседка приобрела колоду карт, таким образом, подкидной дурак съел несколько часов. А солнце всё не заходит. Правильно, ведь мы его догоняем. Наконец сморило. 
  Снижение. В Москве переменная облачность. Глухо ухнуло откуда-то из-под пола  шасси. В иллюминатор видно как подрагивают под чудовищным напором набегающего воздуха закрылки. Опять жутко.  “Взлёт прост, но опасен, полёт прекрасен, посадка сложна”. И вот аэроплан пригладился к полосе. Поддавшись корпоративному духу, вместе с другими пассажирами усердно аплодирую экипажу, хотя и понимаю, что это ещё не всё. И только когда поставленные на реверс двигатели плавно осадили бешено катящийся Ил, я в душе и, соответственно, от души поблагодарил и пилотов и конструкторов и изготовителей и персонал по ремонту и обслуживанию. Здравствуй, Москва, я твой транзитный Джамшут.
  Перехожу к терминалу, где пермский рейс. Терминал вроде бы тот, но информационные мониторы не работают. Спрашиваю одного из мужчин: «Извините, здесь пассажиры на Пермь?» Отвечает печально: ”По-русски не говорю”. Немец, небось, какой-нибудь. Я ему: ”Как же не говорите, когда только что сказали”. Он улыбнулся.
  Заработали мониторы – да, здесь на Пермь. Очередь. И, наконец, аэродромный автобус. Смотрю в окно -  где же наш крылатый гробик? Неужто этот страшный сто пятьдесят четвёртый? Нет, сто тридцать четвёртый, тёмно-серый металлик, Аэрофлот-Норд. В узкофюзеляжном салоне всё такое ностальгически-совковое с ярким пятном в виде очаровательнейшей молоденькой стюардессы. Завидуйте, Боинги и Эйрбасы – эта красавица в нашем Ту!
 Я у самого иллюминатора. Под ним корневая часть левой плоскости. Из неё торчат головки двух болтов с отверстиями, через которые продета одна на оба болта контровочная проволока. Неэстетично, да и бог с ним. Выруливаем. Как же всё-таки одуряюще звенят турбины у этого аэроплана. Я тогда ещё не знал, что у него прозвище “свисток”.  Кресло надавило на спину. Белесые шнуры от кромки крыла, как и тогда. Взлёт и тишина. Нет больше звона. Я уж подумал – моторы остановились. Но Ту продолжает чуть ли не вертикально подниматься, прошивая чахлые облака. Ох уж мне эти акустические эффекты. 
  Два часа полёта. Скоро Пермь.  Потихоньку снижаемся – уши не очень закладывает. Пробили два слоя облаков и больше ничего не видно. Однако моторы  вдруг отчаянно завыли, размашисто меняя тональность – падаем, что ли? Вжимаю лицо в стекло – непонятно. В облаке ведь. Всё же заметил туманную массу, мелькнувшую вдоль плоскости – фу, ещё не падаем! Вынырнули из пелены – точно, не падаем, а аккуратно приземляемся. Пассажиры не аплодируют. Видать, эти пассажиры в самолётах летают очень часто - как на автобусах ездят.
  Пермь встретила неприветливо.
  Через месяц предпринял поездку на поезде в Москву и обратно. Хотелось наконец-то увидеть Красную площадь и Кремль. Мать предупреждает, что Москва – страшное место. Таксисты завезут в глухомань и ограбят. Милиция спросит прописку и
регистрацию, и запрёт в каталажку. Местные разведут по полной. Ужас, конечно, но охота пуще неволи. На поезде сутки. Вагон плацкартный. Как же я, маленький, любил ездить поездами, и как мне нехорошо в поезде теперь! Кругом люди. Не могу среди них. Вышел в тамбур – и там люди – ходят поочерёдно курить. Пошёл в тамбур в другом конце вагона – выходят курить только проводники и проводницы. Там и простоял до темноты, спасибо, что не турнули. Было почти хорошо.
  Москва. Пасмурно. Осторожно, в опасении омоновцев, требующих прописку, выдвигаюсь из ворот Ярославского вокзала. Как бы мне поймать таксиста, чтоб свозил до Кремля и Красной площади? Но никаких омоновцев нет, а есть туристический автобус и рядом динамик, орущий ”уважаемые гости столицы, приглашаем на экскурсию и т.д.”  Ух ты, как всё просто. Цена триста рублей. Отлично. Сел в автобус – там почти пусто. Пришлось ждать, когда наполнится. Тоже не страшно – времени куча. Потихоньку набираются экскурсанты. А я  вижу из окна каких-то птиц, пасущихся на мостовой рядом с автобусом. Похожи на воробьёв, но намного крупнее - чуть мельче, чем голуби. Кто-то из экскурсантов их тоже замечает:
-Что это за птички такие?
-Воробьи. – Отвечаю.
-Воробьи? А почему такие большие?
-Это московские воробьи.
Наконец тронулись. Действительно, как и было обещано, экскурсия заняла ровно два часа и закончилась в том же месте, где и началась. Видел и Кремль, и Площадь, и Нью-Москву, и знаменитую эмблему “Мерседеса”, возмутительно затмившую величие церковных крестов. Экскурсовод рассказывал интересно и по существу, не забыв упомянуть, сколько тысяч евро стоит квадратный метр жилплощади в доме, где есть квартиры у Галкина и у Моисеева. У набережной Москвы-реки автобус сделал остановку. Пассажиры разбрелись с фотоаппаратами, а я остался сидеть, незаметный в велюровых зарослях сидений, и слушать, как экскурсовод, резко и неожиданно сменивший интеллигентную речь на обычную, беседует с шофёром, поливая темпераментным матом какого-то коллегу-конкурента.
  После экскурсии проторчать на Ярославском пришлось несколько часов – далеко отходить не решился. Видел сваренные рельсы. А мне говорили, что рельсы не сваривают.
  Из Москвы ехал так же, как и в Москву – в тамбуре задней части вагона. Было почти хорошо. Спасибо проводницам, что не турнули.
   Начало сентября. Жару в Перми как отрезало – промозглая осенняя морось, или такая же промозглая ветреная сухость. Унылая пора и т.д. Улетаю из Большого Савина в шесть утра на Боинге 737 компании Аэрофлот-Норд (тоже тёмно-серый металлик).. Впервые лечу на иномарке. Самолет даже не удосужился остановиться на ВПП перед разбегом – сразу по газам и в тёмные небеса. Шесть утра и осень – темно. Практически ночной полёт. Пассажиры в массе дремлют, а мне не спится. Жутковато, хотя уже не так. Передо мной тыльная сторона спинки следующего (предыдущего) кресла, кармашек с торчащей газетой. Освещение в салоне притушено, однако читать можно. Газета “Коммерсант”, статья о том, что не стоит опасаться покупки подержанных самолётов. В статье высмеиваются советские лётчики-пенсионеры, брюзжащие по поводу похеренного российского авиапроизводства. И ещё говорится о том, что самолёт – изделие “долгоиграющее”, служащее годы и даже десятилетия, что состояние лётной годности не всегда зависит от года выпуска, и что покупка самолётов б/у есть нормальная практика даже в развитых странах. И, наконец, что для российских частных авиаперевозчиков альтернатива отсутствует – новые импортные самолёты дорого стоят, новых отечественных не хватает. Так что, мол, не стоит бояться подержанных импортных самолётов. Как технарь по образованию, не мог не согласиться.  Оглядел полутёмный салон 737го – в самом деле, самолёт как самолёт, летит себе и летит. Главное -  следить за его состоянием. Nicht war? Правда вот смущала высокочастотная вибрация, гуляющая по фюзеляжу и идущая откуда-то справа. Двигатель, что ли, вибрирует? Да ну нафиг! Не может быть. Нашёл, понимаешь, когда проявлять мнительность судового механика (роторы в турбонаддувочных агрегатах судовых дизелей тоже быстро вращаются, и внезапно начинающаяся их вибрация не есть хорошо).  Вот уже и светает, и прибран режим, и боль в заложенных ушах (сильнее, чем в предыдущий раз), и жужжание механизмов выпуска закрылков, и море ртутного света предрассветной Москвы под крылом. Из-под пола бубухнуло шасси, и самолёт плавненько приземлился и уверенно пригасил скорость реверсом. Опять без аплодисментов. Но мысленно спасибо. Спускаясь по трапу, оглядываюсь – да, нормальный подержанный американский аэроплан, правильно пишут в газете. Теперь надо чем-то занять десять часов до рейса на П.Камчатский. Вспомнил, что в сто тридцать четвёртом ничего не вибрировало. Сдал на хранение багаж и пошёл гулять по шерементьевским окрестностям.
  Десятого сентября часа в три пополудни приземлились в аэропорту г. Елизово. С аплодисментами (опять преждевременными, ну ничего). Погода ясная, впереди продолжительное камчатское бабье лето.
  Четырнадцатого сентября позвонила очаровательный друг Вика и сообщила о крушении Боинга 737 компании Аэрофлот-Норд под Пермью и гибели экипажа и всех пассажиров. Неужели тот самый борт? До сих пор иногда вспоминаю полутёмный салон и безмятежно дремлющих пассажиров.
   P.S. Не знаю теперь на счёт самолётов, но вот подержанный японский автомобиль с правым рулём – это действительно замечательно!