Абракадабра

    Под утро на реке затрещал синий вспученный лед. Первые хлопки были резкие, потом  льдины стали просто ломаться. Шумная возня на реке разбудила Единара Влаова. «Тронулась Царева, - подумал Единар. – Который уж раз на моем веку? Шестьдесят второй. И каждый год вот так… Лето, зима, весна, ледоход. Добро тепере хоть сплаву нет, а то, бывало, до середины лета возились, когда уж курице по колено воды-то. Ох-охо-хох, Царева, Царева. Скоко, ежели задуматься, бревен-то не донесла ты до Сухоны. Как занозы, поди, сидят в тебе бревна-то эти…»
    Единар повернулся на другой бок, но не спалось. «Ну и лучше уж не мучиться, - решил Единар. – Пойду посмотрю с берега…»
    Единар встал, оделся, натянул промазанные дегтем яловые сапоги (подарок сына-офицера) и осторожно, чтобы не услышала жена и шестилетний внук Мишка, не отстававший от деда ни на шаг, вышел из избы и направился к берегу Царевы.
    Лед шел сплошной лавиной. Иным льдинам было так тесно, что они выползали  на берег. Единар поражался их толщине и резкому, кристально чистому, блеску. «Утре надо будет Мишку взять, саком рыбу половить спробуем. Может, на уху поймаем», - решил Единар.
    Внук Мишка жил у деда Динара и бабы Парани, как он их звал, с осени по настоятельному требованию стариков. «Что там, в ваших гарнизонах, малец увидит, - увещевали они молодых. – Дайте ему хоть немного вольного детства».
    Не без колебаний, но оставили Мишку родители к его великому счастью. С тех пор что ни день, то новы радости, новые открытия у Мишки. На реке, в лесу – чего только не увидишь и не узнаешь. Дед ни один вопрос Мишкин без ответа не оставит, расскажет обо всем не спеша и подробно. Купил дед Мишке и маленький топор и маленькую ножовку, все, что сам делает, разрешает и внуку.. «Тепере я человек досужий, Мишка, пенсионер. Так мы с тобой за лето и нарыбачимся вволю и грибов с ягодами наносим. Мамке с папкой отвезешь». «Не, дедушко (он уже и местный выговор перенял) я у вас на все время останусь, мне тут глянется. И тебе помогать буду. А папа и мама пускай к нам гостить приезжают», - отвечал Мишка, вполне уверенный в своих словах.
    В Мишкиной жизни это первый ледоход, и уж тем более первая рыбалка саком. Дед несет на плече сак-кошелек, надетый на длинный шест с поперечиной на утолщенном конце. Мишка семенит рядом, гремит ведром и в нетерпении узнать новое чудо, шмыгает носом.
    - Дедушко, а щуку поймаем?
    - Ежели повезет, дак, поймаем.
    - А налима?
    - Может, и налима. Но сорожек и окунят – это уж обязательно.
    К полудню лед на реке шел не так густо. Между льдинами плескалась серая студеная вода. На пологие берега навыползало много шуги и она хрустела под ногами.
    - Ну-ко, давай вот попробуем, - сказал дед Динар, и подобрав устойчивое положение, занес сак  в спокойный омуток под ивовым кустом. – Рыба от ледяного шума в такие места прячется.
   Прижимая шестом кошелек ко дну, Единар одновременно вытягивал его на берег. Мишка замер. Через мгновение в кошельке блеснула ледяная крошка, запрыгали серебристые плотвички.
    - Дедушко-о, рыбы-то-о! – закричал возбужденный Мишка.
    - Вот и добро. Давай-ко еще разок заведем.
    Второй замет был скуднее, но две хороших сорожки все же попались. Дед с внуком перешли к другому омутку. С первой же попытки в сак угодила щука.
    - А, девка, попалась, - сказал Единар так, словно за этой щукой он охотился по крайней мере не один год. – Ну-ко, Мишка, бери ее покрепче, да в ведро.
    Мишка потянулся было за щукой, но она в этот момент так встрепенулась, что малец отпрянул в испуге. Глаза его округлились и горели блеском страха и восторга.
    - Дедушко-о, щука-то-о…
    - А добра, добра, нечего сказать. Лавный рыбник баушка состряпает.
    У деда Динара тоже внутри что-то занялось от забытой почти рыбацкой удачи. В Мишкиных годах бывало пропадал на реке, удил самодельной удочкой из суровой нитки с поплавком из бутылочной пробки, да здоровенным крючком, выменянным у кого-то за пяток яиц. А как чуть подрос, так не до рыбалки стало – колхоз распорядился его счастливым будущим. И хоть молодым у нас везде была дорога, только не из колхоза. Но колхоз не в тягость был Единару, а даже в радость. С утра до ночи пахал, сеял, убирал, а по ночам гулял. О чем тужить?
     Но вот однажды, было это уже после службы в армии, в пятьдесят первом году, направили Единара по разнарядке из колхоза на сплав. Неженатым еще был, силы много, а дури холостяцкой и того больше. Сплав так сплав. Тогда лесоразработки в верховьях Царевы только начинались, и это было первое сплавное лето.
    Как только поредели на реке льдины, рухнули в воду штабеля заготовленных за зиму бревен. А случись хотя бы с одним бревном задержка на середине реки, опасность затора удесятерялась. Как заяц скакал Единар с бревна на бревно, ни на секунду не задерживаясь (иначе – холодная купель)  доскачет до угрожающего затором места, сходу вонзит багор в «виноватое» бревно, толкнет его, перекрестив матом, и тем же манером назад, на берег. Бывало, и купался.
    Первый год сплава прошел удачно, по большой воде. А потом всякое бывало. Теперь Единара каждую весну откомандировывали на сплав, начальство персонально его требовало.

    Улов был хороший. В Мишкином ведре плескалось десятка три сорожек, окуньков, подъязок, две щуки, два ленивых и скользких налименка. Мишка уже трудом переносил ведро с места на место.
    - Дедушко, давай воттут еще посачим, - просил он деда.
    - Ну, давай, коли…
И Единар делал замет, хотя и знал, что без разбору сачить – рисковать саком, потому как на дне коряги и бревна. Чего боялся, то и случилось. Замет сделал в неловком месте, и сразу – зацеп. Попробовал посильней тянуть – не тянется. Чувствовал, что не поперечиной зацепился сак, а сеткой. Попробовал верхом вывести – нет, крепко что-то держит.
    - Так и так, сетке хана, Мишка, - сказал Единар и рванул сак на себя. Сак освободился от зацепа и Единар вытянул его на берег. Огромная дыра зияла в кошельке. За него зацепилась какая-то палка. Единар взял ее, чтобы откинуть, и увидел, что это багор с обломком багровища.

    …Кажется, это было в пятьдесят третьем. Весна выдалась затяжная, снег не таял, а подтаивал, вода уходила медленно, не пополняя ни ручьи, ни Цареву. Сплавное начальство  обещало сплавщикам повышенный заработок и хорошее питание, выставляя лишь одно требование: сплав провести за полторы-две недели.
    Лед с трудом тронулся только в первых числах мая. С апоследними льдинами начался сплав. Все шло хорошо. Сплавщики были начеку и не давали завязаться заторам. Единар носился по вертлявым бревнам как циркач. Уже половина заготовленного леса прошла затороопасные места реки, и до конца сплава оставалось три-четыре дня, как вода стала вдруг резко спадать. Река сузилась, на перекатах над водой показались макушки валунов и прошлогодних топляков. Сплавщики не успевали растащить затор в одном месте, как он завязывался в другом. Единар орудовал на Калининской излучине, в полукилометре от своей деревни. Разогнавшись на быстром течении у Ипатковой мельницы, бревна здесь попадали в водоворот и, устало кружась, словно искали место для отдыха. Но сплавщик ни себе, ни бревнам отдыха не давал.
Незаметно подкрались сумерки. Бегать по бревнам стало опасно, и Единар, как это всегда делал, сколотил плотик. Однако скорость передвижения была потеряна, и затор не заставил себя ждать. В считаные минуты бревна перекрыли реку. «Если хвост затора дотянется до быстрины – все! Наворочает таких штабелей что придется рвать лебедками» - думал Единар, с остервенением вонзая багор в огромную, в два обхвата, сосну. Рыча от натуги, он пытался вытолкнуть «лешеву арясину», освободить протоку и развязать проклятый узел. Но скоро понял, что ничего у него не выйдет. Он сел на плот и едва сдержал слезы – так было досадно сознавать свое бессилие. Плот относило течением от затора. Единар встал, причалил плот к затору, перескочил на сосну. Она под ним даже не шевельнулась. Багром ощупал дно и понял, что деревина легла на штабель прошлогодних топляков. Попробовал бревна рядом. Они тоже сидели плотно. Тогда Единар, используя багор как рычаг, попытался бревно перекатить. Сосна немного подалась. Обрадованный результатом, Единар понадежней оперся  багром в топляк под сосной, и надавил плечом снизу. Багровище хрустнуло и переломилось, как спичка. Единар, лишившись упоа, нырнул в воду. Ледяной ожог не испугал его, но пыл охладил. Ногами нащупал дно, встал. Воды было по пояс. Выбравшись на берег, плюнул в сердцах и побежал домой.
    В тот год с заторами справиться не удалось. На берегах и на дне Царевы остались тысячи и тысячи кем-то спиленных, вывезенных с далеких лесных делянок, кому-то  и для чего-то предназначенных еловых, сосновых, осиновых, березовых и пихтовых бревен.

    - Мишка, а ведь багор-то ведь мой это, слышь? – Единар рассматривал обломок багровища с крепко насаженным на него легким багром. – И место то самое, слышь?
    Но Мишка не слышал. Он не мог оторваться от ведра, брал в руки то одну рыбку, то другую. Хотел подержать щуку, но та еще была живая, хищно раскрыла зубастую пать. Мишка боялся ее.
    - Пойдем-ко домой, внучек. Баушка, поди, истосковалась вся.
    - Пойдем. А ты зачем эту палку взял?
    - А вишь, Михаил да Павлович, это все равно что…
    - Сувенир?
    - Во-во. Памятка о молодых годах.
    Ночью Единар опять спал мало. «Господи, - думал он, - прошла жизнь, проскочила. Давно ли парнишком вроде Мишки был? Будто недавно, а будто и давно. А скоко попеределано делов-то всяких? И скоко понаворочено всего – вспоминать стыдно. Вот тот же молевой сплав взять. Вроде нужное дело, государственное, а чево под этой вывеской натворили? Мало лесу загублено? Дак, еще и реку из строя вывели. На плоскодонке тепере по ней не во всяком месте проплывешь – бревна торчком торчат. Охочие до рыбалки мужики говорят, что поймать доброго хариуса или там голавля, все одно, что куницу в Исакиевских пожнях увидеть. А ведь этих куниц раньше было, не говоря уж о белках. А птицы разной плодилось. Бывало, весной с ближнего болотца журавли курлычут, глухари токуют за Сениным гумном. Где все это? Куда подевалось? Вроде охотой-то в наших местах никто не занимался… А лесоразработки и виноватые.Ежели взвесить скоко от них пользы, а скоко вреда – дак, вред-то перетянет. Красный Бор вспомнить, дак, душа разрывается. Какой лес загублен, скоко живности в нем пропало. А чево ради? Вон они, сосны-то корабельные, в Цареве успокоились, песком их затягивает. Ох- хо-хох. Ведь люди мы, а иной раз хуже зверя лютого. И уж ладно бы – натворили, дак опомнитесь! Перестаньте рушить. Дак нет, после нас – хоть потоп».
    Единар так распалял себя этими мыслями, что начинал нервничать, поминутно ворочался, бубнил вслух. Просыпалась Парасковья, озадаченно спрашивала – не захворал ли? А когда Единар делился с ней своими мыслями, обрывала:
    - Раньше надо было думать, а сейчас чево расстраиваться, душу терзать. Назад не воротишь.
    Единар, чтобы больше не тревожить жену, уходил спать на печь. Рядом с ним ложился кот. Единар гладил кота, и умиротворенный Мурко слушал его ворчание. А когда наступал день, Мишка овладевал дедом и жизнь обретала перспективный смысл.

    Весна отцвела черемухами, растворилась в лете. Вода в Цареве схлынула, обнажив желтые песчаные берега и отмели. Запестрели разноцветьем и разнотравьем прибрежные луга, зашумели ивы ольховые рощи.
    Если не всматриваться с пристрастием во весь этот божественно созданный мир, то ничего, можно жить и радоваться небу и солнцу, реке и лесу. Но Единар уже не может смотреть просто так, не задумываясь. Он все чаще уходит с Мишкой к реке и подолгу бродит по ее берегам. Иногда берут с собой удочки, поймают двух-трех окуньков или плотвичек – вот и весь улов. Особенно часто приходил он к тому месту, где весной высачил багор. Садился на обрывистый берег, подолгу смотрел на подводные завалы из бревен-топляков и о чем-то думал. Мишка, пользуясь случаем, ловил на мелководье пескарей.
    - А что, Мишка, не искупаться ли нам? – весело сказал в один такой теплый день Единар внуку, чем привел того в бурный восторг. Вода в Цареве уже прогрелась, купаться было приятно. Шумно поплескавшись с Мишкой, Единар выпроводил его одеваться, а сам, осторожно нащупывая ногами одиночные бревна, добрел до ближайшего подводного нагромождения. Попробовал сдвинуть верхнее бревно. Оно подчинилось легко и свободно. Потянул его на себя – и это оказалось делом не тяжелым. Тогда Единар пошел дальше в своем еще и самому не понятном эксперименте: обхватил конец бревна правой рукой и осторожно и медленно побрел с нимк берегу. Пока бревно ехало по другим бревнам, тянуть его было легко. Но как только другой коней лег на дно, сразу стало тяжелее в несколько раз. Но все же у Еднара хватило сил вытянуть бревно на пологий откос берега. Бревно было в диаметре сантиметров двадцать, длиной – шесть шагов. От воды оно потемнело,  а постучав по нему камнем, понял, что гнили в нем нет.
     - Вот видишь, Михаил, весь этот затонувший лес мог бы еще пригодиться, - сказал Единар зарывавшемуся в песок внуку.
    - Кому пригодится, дедушко?
     - Да кому угодно, колхозу, например. Понимаешь, и леса этого жалко – ведь пропадает, и реку жалко. Очистить бы ее. Умирает  река-то. А ведь, ежели не будет Царевы – не будет Сухоны, не будет Сухоны – не будет Северной Двины, а там, глядишь, и моря грязными лужами сделаются. Вот и конец жизни на земле. Без войны себя погубим, без всякого атома. Как думаешь?
    - Не знаю, дедушко.
    - Подрастешь – узнаешь…
    Единар сел на песок рядом с внуком. Пекло солнце. Искрилась вода, по берегам желтел песок, на легком ветру шумел  прибрежный кустарник.
    - Эдак, Мишка, мы с тобой совсем работать разучимся.. Эдак мы ничево кроме дряхлой старости не дождемся…
    - Дедушко, а давай еще бревнышки из волы вытаскивать…
    - Ишь ты, бревнышки из воды… Ты думаешь это легко? Жилы сорвем -  и вся польза.
    - Не сорвем.
    - Вот те не сорвем… А дай-ко, впрямь спробую еще бревнышко достать. Интересно, все-таки…

    Начальник Тотемского райотдела милиции майор Силинский стремительно поднимался по служебной лестнице,  рядом с которой на втором этаже старого купеческого дома, находился не по его натуре скромный кабинет. По этажу суетился комсостав отдела, а у кабинетов притихли вызванные и нуждающиеся граждане. На глаза Силинскому попался участковый инспектор младший лейтенант Зуев.  «Зуев, Зуев…- наморщил лоб майор, зачем он мне нужен? Ах, да…».
    - Зуев!
    Зуев шел и как на стену наткнулся.
    - Слушаю, товарищ майор!
- Зайди.
    Зуев, лет двадцати восьми-тридцати, в форме сорок восьмого размера милиционер, звонко прошагал за начальником в его кабинет.
    - Зуев, ты хочешь, чтобы к твоему благополучному участку стали добавлять слово «некогда» - некогда благополучный? – Майор любил изъясняться загадочно.
    - Введите в курс, товарищ майор.
    - Так ты даже не в курсе! У него из-под носа расхищают социалистическую собственность, народное достояние, то есть, а он – введите в курс. Хоро-ош!
    Зуев напряженно хлопал глазами, пытаясь вспомнить, какой он сегодня видел сон. А сон видел вовсе безобидный, ничего худого не предвещающий: будто зашел по какому-то делу в колхозную контору, и на него очень хорошо посмотрела красивая бухгалтерша Зина.
    - К-какое достоянние? – спросил Зуев, все еще не веря, что и хороший сон может быть к неприятностям.
    - А вот читай!
    Силинский метнул на край стола два заполненных конверта. Зуев осторожно, словно крапиву, взял один конверт и вынул содержимое. Мохнатые буквы расползлись по бумаге, как гусеницы бабочки-капустницы, коряво растягивая слова:
    «Своевременно сигналю и располагаю на защиту народных ресурсов в виде сплавного леса, который без данного разрешения использует в своих корыстных целях находящийся на отдыхе по причине пенсионного возраста наш деревенский житель и мой сосед отчего и достоверно все о нем знаю некто гражданин Власов Единар Иванович. Суть в том что гр. Власов лес этот берет  в речке Цареве и тайно скрывает рынок сбыта. Но от меня, бывшего районного уполномоченного, ничево никовда  не скроешь. Гр. Власов  часть этова сплавнова леса уже сбыл решившему построить двор для своей коровы гр. нашей деревни Чурилову В.Н. трактористу по образованию и по профессии. Прошурассмотреть мой сигнал направленный на пресечение самовольного беззакония и частной лавочки. Ваш с некоторой стороны коллега и уважаемый руководящими кадрами нашего сельсовета активист и пенсионер Рычков И. А.  Фамилию прошу не распространять».
    Зуев с облегченным шумом выпустил из себя напряжение, и сказал, очень улыбаясь:
    - Товарищ майор, так это же абракадабра. Это ж…
    - Абракадабра? Как тебя понимать, м-младший лейтенант?!  Письмо не анонимное, а, значит, честного гражданина. Во втором письме этот же гражданин сообщает новые факты присвоения государственного леса и требует срочного вмешательства с предупреждением писать выше. Нам это надо – чтобы на нас писали выше? А, Зуев? Ты хочешь к себе критического анализа наразного ранга совещаниях? Я к себе этого не хочу. И будь добр, разберись с последующими, вплоть до прокуратуры, строгими выводами.
    - Слушаюсь, товарищ майор.
    - Все, младший лейтенант. Иди, и пора о второй звездочке на погонах думать….
    Зуев, смутно понимая на чьи погоны о второй звездочке надо думать, – на его, или на майорские, - вышел из кабинета. Теперь он точно знал, что женщины во сне  в любом виде приносят неприятности.

    - Дедушко-о, к нам милиционер едет, - закричал Мишка деду Динару. Единар, в одних трусах и в резиновых сапогах (чтобы не изувечить ноги) находился по плечи в воде и надевал веревочную петлю на очередное бревно. Сделав это, он выбрел  на берег и взялся за ручку приспособления навроде лебедки, от которой через блок тянулась к бревну веревка. В это время и подъехал на нервно тарахтевшем мотоцикле участковый инспектор Зуев.
    - Единару Ивановичу, Бог на помощь.
    - Здорово, служба. В помощи не отказался бы. А то мы с Мишкой все планы заваливаем….
    - Слышал я про планы ваши. Будто Цареву решили очистить от бревен?
    - Не всю, конечно. Где уж. Но в чем сам виноватый, то хотелось бы исправить.
    - А в чем таком  ты виноватый, Единар Иванович? Бревна эти ведь не твои собственные и не тобой накиданы туда, дак чего это ты засовестился? Непонятно. Абракадабра какая-то, - сказал специально непонимающим тоном Зуев.
    - Дак то-то и оно, Сергей да Васильевич, что в каком-то роде мои это бревна. Вишь, когда я был сплавщиком, дак затор тут по моей вине образовался. Вот и хочу я этот участок до Ипатковой мельницы очистить. А то, понимаешь, и вправду совесть мучает, спать не дает.
    - Та-ак. А разрешение у тебя хотя бы от сельсовета есть? – Зуев давал строгий оборот делу.
    - Разрешение? Предлагал я сельсовету возглавить это дело. Председатель усмехнулся, а секретарь крутнул пальцем у виска. Ну и зачем мне тогда разрешение? – с бессознательной наивностью удивился Единар.
    - Зачем… Пожилой ты человек, Еднар Иванович, и жизнь знаешь не понаслышке, а того недопонимаешь, что рядом живут и здравствуют другие, чем ты, люди. Абракадабру на тебя накатали моему начальнику.
    - Это кляузу, что ли?
    - Ну, и знаешь кто?
    - Да не трудно угадать. Рычков, поди-ко, сусед?.
    - Вот именно, сусед.
    - Был он тут как-то, хихикал.
    - Захихикаешь, ежели, казалось бы,  нормальный человек вместо заслуженного отдыха берет на вооружение мартышкин труд. Абракадабра ведь… Скоко годов ты себе на это дело запланировал?
    - Да ежели бы немного помощи тягловой силой, -  за два лета управиться можно.
    Зуев долго молчал, и, с долей неподдельного интереса, глядел в те места Царевы, где когда-нибудь может не быть бревенчатого русла, и красавица-речка наберет полную грудь чистой и светлой воды, нарожает много всякой рыбы и раков, удовлетворяя ими желающих природолюбов, вынесет весной свои воды на откормочные и сенокосные луга навстречу продовольственной проблеме, и остановит неповторимостью красоты своей настроившегося в город молодого крестьянина.  «Ах ты, елки-палки, елки-палки», - сказал себе Зуев, а вслух подумал:
    - Боюсь, не поймут нас…
    - Чево тут не понимать-то? Ведь для всех стараюсь…
    - Так то оно так… А в этом, как его, в сигнале написано, что рынок сбыта ты используешь в корыстных целях.Иными словами – продаешь выуженный из Царевы государственный лес, - поставил в тупик Зуев Едиара. Но Единар не захотел оставаться в тупике и сказал:
    - А. Ну тут так. Колхозный зампред по строительству, видишь ли, не захотел использовать улов для колхозных целей,  испугался чево-то, ну и  часть бревен увез  для своего скотного двора Володька Чурилов. За бесплатно, не сумлевайся. Я токо выпросил ево в свободный досуг подъехать и трактором выдернуть бревна, кои уж сильно заело песком.
    - Та-ак, - скзал Зуев, сильно напрягая область черепной коробки. – Та-ак. Значит, поступим следующим образом. Завтра, в десять ноль-ноль, ты, Единар Иванович, прибудь в ельсовет. Для служебного разговора. Вот… - Зуев полез в коляску мотоцикла, вытащил пегую от времени и протирания, папку, из папки извлек бумажный бланк и написал на нем фамилию Единара. – Вот тебе повестка.
    Сунув повестку Единару, Зуев крепко наступил на мотоциклетову педаль, отчего мотоцикл испуганно взревел и покатил решительного хозяина в деревню. В деревне Зуев крутнул рога мотоцикла влево от дороги к заносчивой избе гражданина Рычкова.
    - Здравствуйте, - четко выговорил Зуев, переступая порог и снимая фуражку.
    - А-а, Сергей Васильевич драствуй  проходи  садись не хочешь ли чаю? – без знаков препинания затараторил Рычков, а его супруга Граня метнулась к самовару, который стоял на комоде.
    - Некогда мне, Иван Андреевич, чаи гонять. Вот повестку тебе завез. Завтра в десять ноль-ноль явись в сельсовет.
    - Ето по какому делу?
    - По твоему же письму, Иван Андреевич. Вернее сказать, по письмам.
    - Дак ить я правду написал. Беззаконное расхищение соцсобственности. Я ить законы знаю, уполномоченным справно службу нес.
    Старуха Граня остановилась с самоваром посреди избы, переводя глаза с деда  на гостя, с гостя на деда и соображала, куда ей ставить самовар – под трубу или обратно под комод.
    - Р-разберемся, Иван Андреевич, до завтра…
    И Зуев независимо покинул избу Рычкова.

    Утро снова выдалось солнечным и теплым. Рычков, скушав три румяных, только высаженных Граней из печи пресника, и вытерев масляные пальцы об изреженные волосы на голове, солидно крякнул и направился в сельсовет. Его сосед Единар Власов, в это время допивал чай и говорил внуку Мишке:
    - Седни, Мишка, на реку с обеда пойдем. Меня, вишь, на беседу вызвали, в сельсовет. Как бы нашу с тобой фирму не прихлопнули…
    Единар не стал ждать десяти часов и пошел в сельсовет на полчаса раньше: «Пока дойду…». Но, поскольку орган советской власти стоял в конце деревни, то через пять минут он уже был в вымытом техничкой сельсоветском коридоре.
    За двумя дверями из трех была полная тишина, а из-за третьей доносились два голоса. Единар без труда узнал их обладателей. – Зуева и Рычкова. «Сусед  новую кляузу принес? – с подозрительным спокойствием подумал Единар и сел на скамейку, на одном конце которой стояло ведро колодезной воды с висевшим снаружи ведра ковшом.Он зачерпнул воды и попил. Но так как он недавно наполнил себя пятью чашками чаю, то воду не допил и теперь искал место, куда выплеснуть остаток. Помойного ведра под скамейкой не было, и он вышел на крыльцо и выплеснул на неожиданно появившуюся из-под крыльца курицу. Курица от испуга заквохтала и растопырила бесполезные крылья. Куриный шум услышал Зуев и выглянул в окно. Зуев и Единар увидели друг друга. Зуев махнул рукой: заходи. Единар Зашел и на выстрел глазами Рычкова выстрелом отвечать не сстал, а отвел стволы в сторону и сел на стул, который стал под ним расползаться и оседать. Во избежание позорного падения,  Единар выбрал из десятка других стульев более-менее подходящий, и медленно устроился на нем.
    - Гражданин Власов, - сказал Зуев голосом межрайонного прокурора, - гражданин Рычков сначала в письменном, а сейчас и в устном виде доносит… я хочу сказать - доводит, а попросту – сигналит о том, что вы, гражданин Власов, расхищаете социалистическую собственность ввиде утопших в Цареве в давнишние годы молевого сплава бревен. Мало того, вы сбываете эти забытые всеми бревна населению деревни на постройку хозяйственных помещений. Гражданин Рычков отвергает всякую пользу вашего мероприятия и видит в нем токо корыстную цель. Зуев говорил это, не поднимая глаз на Единара. Зато Рычков прицельно, длинными очередями, пытался сбить соседа со стула, да так, чтобы тот бухнулся прямо на колени. Но Единар только слегка, будто ему рассказали не смешной анекдот про Василия Ивановича и Петьку, усмехнулся и обнаружил глазами Рычкова.
    - Так я ж тебя, Ванька, в пай-то звал. Ты чево?
    - А нужен мне твой пай. Для меняя главное – народное добро не трогай. Ежели каждый начнет тащить да самовольничать, дак что от государства останется. Я вот когда верно служил уполномоченным, дак народ-от знал почем власть стоит. Бывало, поймаешь с колосками – год принудиловки с выплатой двадцать пять процентов. А то и… Не то, что сичас. Распустили людей…
    - Не распустили,а оне, люди-то, сами разбежались от таких, как ты. – Единар без боя не захотел отдавать позиции, и пошел в контрнаступление. – За колосок – принудиловка, за упавшую в лесу елку на дрова – тюряга, за покос брошенной пожни – конфискация. За один сорок седьмой год по милости таких, как ты, скоко людей на погост отправилось. Государственное добро… Ни госудврству, ни людям ты это добро не отдавал. Пусть лучше сгниет – вот и вся твоя служба в том была. Правда, сам-то ты не больно стыдился урвать у государства. Не колосков, конечно. Из пекарни мучицу-то мешками на салазках возил. Видал я тебя за этим делом, да по молодости не обращал внимания.
    - Щто?! Ты пошто… Молчать! Упеку! – Рычков сильно выпучил глаза, тяжело приподнялся и еще тяжелее опустился, отчего старый сельсоветский стул под ним разъехался, но Рычков успел подогнуть ноги и встать на колени. В этот момент Единар поднялся со стула и, глядя с высоты своего немалого роста нападшего Рычкова, сказал Зуеву:
    - Не хочу я с этим гражданином находиться в одном помещении. Что до его кляузы, дак с нею надо сходить в уборную.
    И Единар ушел, оставив в молчании Рычкова и Зуева. Зуев не стал затягивать неловкую паузу и сказал:
    - Ну так как, гражданин Рычков, заберете свои произведения назад?
- Што? Да я ево упеку…упеку…
    - Никуда вы его не упекете, гражданин Рычков. Я этого не позволю. Идите и посвятите хотя бы одну ночь размышлению о своем прошлом. И тогда, может, у вас проснется совесть, и вместо кляуз,  вы действительно войдете в пай с Единаром Ивановичем. А?
    - Што!? Да я и тебя…
    - Идите, гражданин Рычков.
    Когда Рычков ушел, пришел с утра усталый председатель Власов Леонид Евграфович (в этой деревне половина жителей были Власовы), Он сунул вялую руку Зуеву и сказал в сердцах:
    - Ч-черт их знает, чего только не навыдумывают! Директива пришла: в трехдневный срок вынь да положь поголовье домашней птицы по сельсовету…
    - Хорошо, хоть домашней, - успокоил Зуев.
    - Что ты этим хочешь сказать? – насторожился председатель.
    - Перелетную птицу могут заставить считать…
    - Мне не до шуток, Зуев. План закупок яица явыполняю? Выполняю. Дак какого еще надо? Как это я могу за три дня пересчитать поголовье кур, уток, гусей по отдельности в семидесяти деревнях и хуторах? Что, мне делать больше нечего? Куры ведь не коровы.
    - Абракадабра, конечно… Что? Какая абракадабра?
    - Директива эта – абракадабра. Несусветная ерунда, значит.
    - Вот именно.
    - Дак я тебе помогу, Леонид Евграфович.
    - Да? Ты серьезно?
    - Серьезно. Я же при мотоцикле. Объеду деревни, своим юным помощникам дам задание, и завтра к вечеру тебе эта статистика будет готова. Конечно, плюс-минус в ней будет присутствовать, но уж…
    - Ладно, ладно. Хотя бы приблизительно, а то я было хотел и вовсе среднепотолочные данные передать. И стыдно, а… Камень с души снимаешь.
    - Леонид Евграфович, токо и тебе надо в одно дело вмешаться.
    - В какое?
    - Про Единара Власова слыхал?
    - А, чудит, старик. Предлагал реку от бревен очистить.
    - Дай ему сельсоветское  разрешение. Тут, понимаешь, некоторые увидели в его действиях криминал.
    - А что, есть сигналы?
    - Есть.
    - Я так и знал, что добром это не кончится. Теперь жди комиссий с проверками. Надо ж ему…
    - Дай ему бумажное разрешение, пусть человек чистит реку.
    - Слушай, а зачем ему это надо, а? Может, он с этого навар имеет?
    - Ничего он не имеет. Просто человек решил сделать доброе дело, очистить часть Царевы. Кому от этого плохо? Ему, по - хорошему, помогать надо бы техникой. Там же бревен – целую деревню построить можно… Дак как насчет разрешени?
    - Не знаю, что и сказать. Ведь дойдет до райисполкома. Дай подумать, приходи завтра.
    - Ладно. Завтра к вечеру тебе – поголовье птицы, ты мне – разрешение Единару Власову.

    Рычков в большом возбуждении  сильно оттолкнул свою старуху Граню на пути к комоду, в верхнем ящике которого лежала бумага, пузырек с чернилами и ручка с пером «лягушой». Упеку паразитов. Не таких в бараний рог сгибал. Ничево-о, наша влась не кончилась, поглядим кто ково», - дребезжал его расстроенный голос.
    «В райисполком председателю товарищу Вешнякову. Копия начальнику районного отдела милиции товарищу Силинскому от гражданина Рычкова И.И. бывшего уполномоченного советской власти ныне активиста местных органов. На мои два прежние сигнала участковый милиционер Зуев С.В. не токо что не дал ходу делу и не пресек не законные действия по хищению государственной соцсобственности гр. Власовым Е.И. а даже взял его под защиту и обнаглевший Власов оскорбил меня словесно в присутствии представителя власти Зуева но оный не токо не заступился за меня а и выгнал из  кабинета нашего сельсовета. Гр. Власов преступно продолжает вытаскивать бревна из реки и без ведома советской власти раздает кому попало кто ему больше поднесет. Ежели не примете мер к вышеуказанным  лицам а именно к гр. Власову и участковому милиционеру Зуеву я буду писать в область и даже выыше. Жду проверяющую комиссию или конкретно уполномоченного лица. Гр. Рычкоыв И.А. активист советского правопорядка».
    В то время, когда Рычков дописывал этот сигнал, Единар с Мишкой вытаскал второе бревно.
    - Ничево, Михаил, седни подольше задержимся, а норму выполним.
    Только он это сказал, как за кустами затарахтел, а потом и показался трактор, на котором прямо к Единарову промыслу ехал Володька Чурилов.
    - Дяде Единару с помощником механизаторский привет, - шибко улыбаясь, закричал Володька и так осадил стального коня, что тот от неожиданности взбрыкнул задними колесами. – На данный момент в моем рабочем дне образовалось некоторое свободное окно, и я в вашем распоряжении.
    - Вот это добро. Дак мы счас…
     И Единар с веревочной петлей побрел в реку, но Володька Чурилов не дал ему углубиться.
    - Погоди-ко, дядя Единар, дай эту операцию выполню я, а заодно и скупнусь. Давно не плескался в водах Царевы.
    Володька мгновенно сбросил с себя немногочисленную одежду и с оглашенным шумом и плеском кинулся в речную прохладу. За ним не удержался на берегу и восхищенный Мишка. Поплескавшись, они опутали сразу три бревна, и Володька, мокрый от непривычной работы, залез в кабину трактора и тихо двинул его вперед от реки. Веревки натянулись, вода, где покоились бревна, колыхнулась и закружилась. Над водой показались твердолобые бревна и, не желая покидать подводный мир, обреченно сопротивлялись. Но Володька велел трактору собрать все силы и не останавливаться на полпути.. Три бревна, как три зеленых крокодила, выползли на берег, где уже лежали штабелем десятка три их собратьев.
    - Вот так, примерно, надо работать, дядя Единар. А ну-ко давай еще троечку-другую высачим, - кричал возбужденный творческой удачей Володька Чурилов, и снова взбудоражил реку своим молодым и сильным телом. В течение часового окна он сделал четыре трелевочных операции и вытянул изЦаревы двенадцать опостылевших ей бревен.
    - Да-а, Володька, часа три в день такой работы дак в два лета мы бы Цареву очистили., - сказал с нескрываемой мечтой Единар.
    - Дядя Единар, токо честно: пошто ты на эту добровольную каторгу пошел? Мокли эти бревна лет-лет, ну бы еще сто лет мокли, - спросил любопытства ради Володька.
    - Как тебе, Володька, объяснить… Ясность моево замысла понять, конешно, трудно. А для других и невозможно. Но ты молодой  и не испорченный властью человек и должен понять, ежели скажу, что бревна именно я тут оставил в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году.
    - Как это?
    - Сплавщиком был и в этом опасном месте держал дозор за прохождением леса. Ну и не справился со своими обязанностями, допустил затор. Понимаешь, парень, Счас много говорят и пишут о природе, что, мол, беречь ее надо, а то скоро она на нас со страшной войной пойдет. Читаю я это, а у самого кошки на душе – скоко лет  губил эту самую природу. Хоть и не по своей воле, а все ж таки без ума, без разбора. Ну и захотелось на старости лет хоть один грех снять с души, освободить реку от этих проклятых бревен.
    Не обсохший еще Володька Чурилов слушал Единара и искренне верил, что ненормальное может быть нормальным. Вот яркий тому пример.
    - Дядя Единар, ну этот завал ты ликвидируешь, а скоко их по матушке Цареве-то. С этим как быть? Ведь помощников-то у тебя токо внук Мишка.
    - А ты?
    - Я?
    - Вот ты помог? Помог. А что тебе стоит еще, ежели будет время, тройку другую бревешек вытянуть своей механизмой?
     - Дак ведь, дядя Единар, в том-то и дело, что ничего не стоит. А за бесплатно работать не больно охота. Я уж не говорю, что и на штраф можно нарваться за незаконный вид работ.
    - За бесплатно, конечно, мало работников найдется. Но всеж таки найдутся. Люди не допустят, чтобы наша Царева совсем погибла.
    - Ладно, не журись, дядя Единар, ежели все тихо-мирно, то я на часок-другой буду заезжать.

    Председатель райисполкома товарищ Вешняков определенное время вникал в суть письма Рычкова.
    - Что за чертовщина? Какие сигналы? Какой активист местных органов? Какие бревна из реки? Кто такой Власов? А участковый Зуев? Чем он там занимается?
    Вешняков нажал какую-то кнопку на обширном пульте связи. В ответ в пульте щелкнуло и прозвучал напряженный голос Силинского.
    - Слушаю, Юрий Семенович.
    - У тебя Зуев есть?
    - Зуев… Зуев… Да, есть. Участковый инспектор. А что, Юрий Семенович?
    - А кто такие Рычков и Власов?
    - Рычков и Власов? Н-нез… А, кажется, ими Зуев и занимается.
    - Плохо занимается. Этот из них, Рычков, сигналит на твоего Зуева, будто он мер не принимает к другому, к Власову, который, якобы, вытаскивает из реки бревна и сбывает тому, кто больше поднесет. Ты в курсе?
    - Р-разберемся, Юрий Семенович. Н-ну, Зуев…
    - Ну, Зуев, погоди?  А у твоего участкового, поди, у самого рыльце в пуху?
    - Разберемся, Юрий Семенович.
    - И проинформируй меня. Надо же ответ давать.
    - Как положено, Юрий Семенович.
    Силинский положил трубку, беззвучно выразился и вызвал к себе старшего следователя ОБХСС Белоглазова.

    Вечером другого дня Зуев на своей тарахтелке подкатил к сельсовету. Председатель Власов был на месте и встретил Зуева с обреченной решимостью.
    - Ладно, будь что будет, разрешаю провести Единару Власову уникальный, можно сказать, эксперимент. Чистить – это все ж таки не засорять. А то ведь мы пока токо гадить и учились.
    В ответ Зуев вручил ему несколько листков из школьной тетради, на которых была точно учтена вся домашняя птица в совокупности и с разбивкой по видам и по населенным пунктам.
    Когда Единар получал из рук Зуева сельсоветское разрешение на очистку Царевы от бревен, до приезда старшего следователя Белоглазова с проверкой оставались три дня. И за эти три дня, хотя и перепадали дожди, Единар вытянул восемнадцать бревен сам и девять бревен тракторист Володька Чурилов.
    Прибыв в деревню, старший следователь Белоглазов самостоятельно нашел искомое место на Цареве и представился Единару, как проходящий любитель природы. Единар в это время с помощью приспособленной лебедки вытащил очередное бревно и взял себе передышку.
    - И давно вы этим делом занимаетесь? – предельно не служебным тоном  поинтересовался Белоглазов.
    - Да вот уже с месяц.
    - Простите, и в чем цель вашего предприятия? – И в этом вопросе Белоглазова не было следовательского рвения. Но Единару этот вопрос не поглянулся.
    - Вот все про цель спрашивают. А ты бы взял да бревнышко-другое вытащил. Тогда она, цель-то эта, понятней будет.
    - А что, можно и так, - принял нестандартное решение следователь. После третьего вытащенного бревна туманная цель промысла Власова стала Белоглазову до прозрачности ясна. Но еще оставался один вопрос, ответ на который должно было дать наиболее полное представление о личности из ряда вон выходящего пенсионера Власова. А вопрос заключался в рынке сбыта и доходов не зарегистрированной фирмы. На берегу лежало два штабеля просыхающей и вполне деловой древесины.
    - Скажите, а эти бревна у вас кто-то уже купил?
    Единар уныло усмехнулся.
    - Какое там. Задарма отдаю – не берут. Колхоз и тот отказался. Сначала сумневались, что лес гож в дело, а потом сусед кляузу написал в район, дак теперь боятся связываться…
    - Ясно. Скажите… Как вас по имени-отчеству? Единар Иванович?  Скажите, Единар Иванович, а вы уверены, что делаете не противозаконное дело? – Белоглазов хотел этим вопросом поставить точку над i.
    - Дак ведь мне третьего дня бумагу сельсовет . С разрешением… А ты, милок, кто? Не из района ли?
    Белоглазов больше скрывать себя не стал.
    - Из района. Следователь ОБХСС. Вот мое удостоверение. По жалобе на вас, Единар Иванович.
    Единар рассмотрел удостоверение Белоглазова, помолчал и спросил:
    - Дак что тепере?
    - Не знаю, товарищ Власов. Странную вы миссию на себя взяли. А где бумага-то сельсоветская, покажите.
    Единар достал разрешение с сельсоветской печатью.
    - Ага, хорошо. К вам у меня больше вопросов нет. Но, возможно, появятся. И возможно, не у меня. Так что вот так.
    - Да мне-то что делать, с бревнами-то этими?
    - А это уж ваша проблема., - сказал Белоглазов, давая понять Единару, что действий его он не ограничивает.
    Выяснив в деревне и в сельсовете, что никакого черного рынка сбыта у Власова нет, старший следователь напиал акт  проверки, в котором отметил, что гр. Власов действует исключительно на благо общества и к тому же имеет разрешение сельсовета. Словом, состава преступления он не нашел и письмо следует закрыть, разъяснив жалобщику гр. Рычкову необоснованность его фактов.
    С этим актом и направился начальник ОВД Силинский к предрайисполкома Вешнякову.
    - И все-таки, - сказал Вешняков, барабаня пальцами по столу, - быть не может, чтобы человек без интереса таскал эти дурацкие бревна из реки.. Но если это и так, то почему Власов взялся чистить не всю реку, а только небольшой участок? И почему председатель сельсовета без согласования дает разрешение на вылов леса? Налицо самоуправство. Сделаем так: пошлем-ка туда комиссию в составе, скажем, из трех человек – от исполкома, от тебя, Силинский, и от финотдела. Пусть еще проверят.
    - Пусть проверят, Юрий Семенович. А там посмотрим, - бодро согласился Силинский.

1990 г.