Маленький человек, что же дальше?

Заплутав между неоцененными страницами Музиля и эпохальными листами щвейковской летописи, маленький человек однажды материализовался на пороге нашей венской квартиры.

Маленький человек был одет в поношенный комбинезон сотрудника энергетической компании, обут в самые дешевые башмаки, какие нашлись на воскресном блошином рынке в его небогатом пригороде.

Глядел же он на нас так, как, должно быть, римский император глядел на плененных вождей покоренных племен, въезжая на золотой колеснице на арену Колизея.

Маленький человек переживал свой личный триумф. Только что он сообщил двум иностранцам, поселившимся в дахгешоссе на улице Грабен во Внутреннем городе (этот для остальных бессмысленный набор слов многое скажет знатоку венской жизни), что сейчас…

(взгляд Цезаря на пленных лангобардов)

…в этот самый момент…

(на стенах Форума трубит горн)

…он, маленький человек…

(ревут боевые слоны)

…данной ему властью отключил чужеземцам электричество и отопление!

Дело было в начале зимы. Мы завершали первый год нашей венской жизни и уже успели уяснить, что в этом – если судить по карте – южном городе зимы, оказывается, совсем не южные.

(я засел за этот мемуар только потому, что вчера у нас сломался отопительный агрегат, ремонтная бригада ожидается к вечеру, дамы завтракали в мехах и идея пустить Бароло 2010 года на глинтвейн с каждым часом кажется все менее еретической)

- Как… отключили? – растерянно спросила жена. – У нас же не будет тепла…

- Очень сожалею, - ответил человек в комбинезоне. По его виду было понятно, что в груди его кипят чувства, прямо противоположные жалости.

- У нас маленький ребенок, - сменила тактику жена. – Ему всего три месяца. Он же заболеет…

Малыш спал у меня на руках. Уютно посапывающий трехмесячный карапуз растрогал бы не одно каменное сердце, но не таков был маленький человек на пороге своего триумфа.

- Очень сожалею, - с удовольствием произнес он еще раз.

Отключенный от электричества дахгешосс, а по-русски говоря пентхаус, через пару часов превратится в место, жить в котором вряд ли согласились бы даже эскимосы.

- Но мы же заплатили! – вспомнила жена. Она все еще билась за свет и тепло родного очага. Я, капитулянт, уже смирился с идеей ночевать дома у брата.

- Предъявите квитанцию, - отчеканил человек в комбинезоне.

Жена убежала в комнаты, мы остались один на один. Переехав в Европу, я дал себе слово больше никогда не бить ни маленьких человеков, ни больших - и теперь боролся с искусом нарушить принятые (и явно завышенные) соцобязательства. Удержали меня два обстоятельства: спящий отрок на руках и понимание того факта, что драка с коммунальным работником в самом центре нашей законопослушной столицы приведет к чему угодно, но только не к возвращению тепла. 

Маленький человек смотрел на меня со спокойным мужеством, как смотрят посетители зоопарка на крокодила за бронированным стеклом.

От окон уже потянуло холодком.

Вернулась жена с корешком квитанции. 

- Вот!

Маленький человек изучил бумажку, презрительно скривился и сообщил, что платеж за оказанные его компанией услуги хоть и произведен, но произведен не по надлежащей форме, ибо вместо квитанции с уведомлением предъявлена квитанция без уведомления, что влечет за собой возврат платежа, после чего следует совершить повторный платеж с предъявлением квитанции с уведомлением и по поступлении этого платежа на счет компании нам будут дарованы свет и тепло, пока же в полном соответствии с Gesetz’ем (наконец, наконец оно прозвучало, это сакральное слово - Закон!) от света и тепла нас отлучают.
И он вернул бесполезную бумажку.

Меня накрыло острое чувство ностальгии. Эх, если бы этот разговор протекал не в Вене, а в Алма-Ате… где в арыках течет хрустальная вода, где парят над облаками снежные пики и с базаров тянет опьяняющим ароматом шашлыка…  Эх, я бы знал, чем ответить стражнику Gesetz’a.

- Поужинаем у китайцев, переночуем у брата, - сказал я жене в новых обстоятельствах.

Триумфатор приосанился, давая понять, что потратил на наши малозначительные персоны слишком много государственного времени, и повернулся к лифту. Но маневр свой не завершил, ибо зацепился взглядом за что-то, сильно его встревожившее.

Теперь и я увидел, за что. В углу квитанции жена разглядела телефон, по которому энергетическая компания просила звонить всех, имеющих к ней вопросы и претензии, и уже набирала номер.

Маленький человек замер.

Далее последовала сцена, которая могла бы иллюстрировать пьесу «Самуэль Голденберг и Шмуйле» из «Картинок с выставки» Мусоргского. В трубке рокотал бархатный баритон большого человека, до которого дозвонилась жена (мадам, это какое-то недоразумение, мы никогда никого не отключаем, работник был послан лишь попросить о другой форме платежа, а впрочем, позвольте мне с ним переговорить…), контрапунктом на обертонах взвизгивал фальцет (Gesetz, Gesetz), баритон накатывал, фальцет дребезжал тише и тише. 

Проснулся сын, увидел визитера, протестующе возопил.

Аз, грешный, не избежал ницшеанского искуса подтолкнуть падающего – одарил беднягу сардонической усмешкой.

Финальная октава большого человека была подобна извержению вулкана.
Маленький человек дергался, будто из трубки его било током, и походил на гвоздь, забиваемый в табуретку уверенной рукой плотника.

Потом отдал телефон жене, покопался в щитке и убежал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Еще немного - широка русская душа! – я бы начал его жалеть.

Прогнав незваного гостя, сын удовлетворенно умолк. 

Опытный новеллист на этом месте перейдет к главному -  финалу с моралью, но мне не до того: только что починили отопление, горячая вода бежит по трубам, спасенное от еретиков Бароло будет употреблено каноническим способом, я пошел в душ.