Васькина бригада

ПЕРВЫЙ ТРУДОВОЙ ДЕНЬ

               
    Стоял метельный март 1956 года.

    - Сынок, вставай, пора уж…
    Васька с трудом оторвал голову от подушки, похлопал глазами, соображая, зачем мать будит его в такую рань.
    Два крохотных заиндевелых оконца полуземлянки белели тускло и таинственно. За перегородкой, которая отделяла маленькую комнату от еще меньшей кухни, слышалось шипение картошки на сковороде и бульканье чайника. Васька откинул одеяло. Было еще прохладно, но он ощутил, как тепло от лежанки растекается по комнате. Васька ступил на пол и взвыл от ледяного ожога.
    - Мам, а где штаны-то ватные, - спросил он, клацая зубами.
    - На стуле. А валенки вот, у печки. Одевайся, картошка готова. Да не шуми, пусть Галька поспит еще.
    Васька резво натянул новые, вчера полученные на складе СМУ ватные штаны, сунул ноги в головастые, тоже казенные, валенки, два раза брызнул на лицо из-под умывальника и чинно уселся за маленький кухонный столик, на котором исходила паром шумливая картошка.
    - Ешь-ко давай, работничек. Не захотел вот учиться-то… Был бы отец жив, он бы…
    - Галька пусть учится за меня, а мне и семи классов хватит.
    Погоди, вспомнишь еще. Неграмотных-то ноне не больно жалуют. Где тяжелей, туда их. А грамотные вон по конторам сидят, указывают да бумаги пишут. Я вот всю жизнь за другими мусор убираю, дак что хорошего-то?
    - Ничего, мам, у меня ведь специальность будет. Каменщик – это тебе не какой-нибудь разнорабочий. Знаешь сколько таких, как я, на стройке-то? Ого!
    - Дак, вы же ломать горазды, а не строить.
    - А вот поглядишь какой я дом построю, тогда скажешь…
    - Ну ладно, ладно, погляжу. Дай то Бог тебе разума да терпенья. Может, еще и будешь человеком.
    - Буду, буду, мам. Во, Галька вскочила, не спится ей.
    На пороге кухни стояла худенькая сонная девочка.
    - Вы чево-о? – обиженно спросила она. – Чево без меня-то? Я тоже хочу с Васькой завтракать.
    - Рано тебе еще, спала бы, - сказала мать, подхватив Гальку с холодного пола и усадив на табуретку. – Ну да ладно, бери вилку, коли хочешь. Васька на работу идет, потому и встал рано.
    - С первой получки я тебе, Галька куплю новый пенал. Хочешь?
    - А конфет купишь?
    - Конечно…
    - А маме чево купишь?
    - Тебе все расскажи…
    Васька поел, надел вытник, шапку, рукавицы, сунул мастерок за голенище (он видел – так делают настоящие каменщики) и сказал солидно:
    - Ну, я пошел.
    Галька молча таращила глаза на вдруг ставшего взрослым брата, а мать торопливо перекрестила, отчего Васька нахмурился, и сказала:
    - В добрый час, сынок. Осторожней там будь. Чего не заставляют – не делай, куда не посылают – не ходи…
    - Ну ладно, ладно.
    Васька вышел из полуземлянки, что затерялась в хаосе таких же мазанок, которые все вместе именовались самими же поселенцами Шанхаем. Проваливаясь и снова нащупывая тропинку, Васька шел строить город

    В теплушке горела «буржуйка», вокруг нее на скамейках и чурбаках сидели каменщики бригады Дизендорфа. В тот момент, когда Васька открыл дверь теплушки, раздался такой хохот, что он опешил, не сразу сообразив,  что это не над ним, не над его раздутым от ватных штанов и ватника видом. Каменщики травили анекдоты.
    - А вот еще. Вызывает Хрущев футболистов и говорит: «Если еще раз проиграете – все футбольные поля засею кукурузой».
    И снова взрыв смеха.
    На Ваську долго никто не обращал внимания, пока кто-то не спросил у него:
    - Ты чего стоишь-то?
    - Меня к вам учеником направили…
    И Васька стал в центре внимания    - Учеником? А звать то тебя как по батюшке?
    - Василий Иванович…
    - Ха-ха-ха, - взорвалась теплушка.
    - Чапаев, что ли?
    - Не, Сучков.
    - Ха-ха-ха…
    - А что, Сучок, в валенке-то у тебя?
    - А, это мастерок.

    И снова взрыв смеха.

    - А на что он тебе?
    - Ну как? Это… дома строить.
    Каменщики послетали с чурбаков, а те, кто сидел на скамейках, доставали от смеха пол лбами.
    Васька растерялся, заподозрил, что попал не в ту бригаду, и хотел уже покинуть неприветливую теплушку, как дверь открылась, и вошел бригадир Дизендорф. Васька узнал его по фотографии на доске почета, которую видел вчера в конторе СМУ, когда оформлялся.
    - Ученик? – спросил бригадир, и не дожидаясь ответа, потребовал: - Давай направление.
     Васька спешно сунул приготовленную бумагу. Дизендорф мельком взглянув в нее, сказал:
    - Вон в углу совковая лопата. Траншею теплотрассы от снега очищать будешь.
    Васька бригадира понял не сразу и продолжал стоять. А бригадир тем временем давал указания бригаде:
    - Двое на  теплотрассу. Ученик, когда снег очистите,  останется у вас подсобником. Остальные на восьмиквартирный. Сегодня надо под второй этаж выложить… Кончай травить, пошли.
    Каменщики не без сожаления покидали теплушку. Последний, выходя, ткнул в угол:
    - Вон лопата, бери, не стесняйся.
    Радужное настроение У Васьки таяло как снег под летним солнцем. Всего несколько минут он в бригаде, а уж и осмеянный, и Сучком прозванный, и от ученичества настоящему ремеслу отвергнутый. Разве ж он на это рассчитывал? Ведь как думалось: за три месяца он приобретет специальность, о которой даже во сне мечтал, а там ему сам черт не брат. Будет с высоких домов на людей глядеть и гордиться своим делом.
    «Ладно, - подумал Васька, шагая позади бригады с огромной лопатой, - может, завтра на кладку поставят…»
     Ему показали, какую траншею надо очистить и настроение совсем упало. Метель не пожалела снега, насыпала его до самых краев. «Одному и за неделю не управиться», - подумал Васька и обреченно стал вкапываться вглубь траншеи. Через десять минут ему пришла мысль, что надо постараться, иначе вообще из бригады могут выгнать, и он приналег. Стало жарко. Васька расстегнул ватник, сдвинул шапку на затылок, снял рукавицы. От мокрых волос пошел пар, а он швырял и швырял разваливающийся неподатливый снег. Время от времени он останавливался  и довольный тем, что дело пошло быстрее, приговаривал: «Ничего, увидите, как я работаю».
   Пришли те двое каменщиков, посмотрели с высокого бруствера на Ваську и на очищенный прогон траншеи, и сказали:
    - Да-а, Сучок, если так будешь работать, на чай не заработаешь. Мы думали, ты уж всю траншею очистил  и куришь от безделья. Ну, ладно, наноси нам во-он из той кучи кирпича, потом во-он от того дома, где кран, раствору. А мы пока пойдем Храповицкого придавим. Через часок свидимся.
    Какого Храповицкого и почему его надо давить, Васька не понял. Каменщики ушли, оставив Ваську в полной растерянности. Он-то думал, что его станут расхваливать: вон ведь сколько снегу перекидал, какой участок расчистил! А они… Наносить кирпича и раствору. А как?
    Обида захлестнула Ваську, он чувствовал, как глаза мелкл заволокло, и из всех сил пытался сдержать слезы. С трудом выкарабкавшись из траншеи, пошел за кирпичом. От заваленной снегом кучи кирпича было метров сто по глубоким сугробам. Даже без груза стоило труда добраться до нее. Васька взял в руки по кирпичу, задумался. «Так мне за час не управиться…» Он положил кирпич, на него еще пять. Эту стопку он подхватил снизу и, прижимая к груди, двинулся к траншее, стараясь ступать в свой старый след. На полпути силы кончились и он,  не выпуская из рук кирпичи, попытался сесть на снег, но потерял устойчивость и опрокинулся на спину. Кирпичи предательски давили его в снег, а самый верхний перекатился на лицо и больно ударил в нос. Васька испугался: как бы не хлынула кровь, но крови не было. Сдвинув с себя кирпичи, он торопливо встал, собрал кирпичи, и снова побрел. Освободившись от груза, на обратном пути он не стал ступать в след, а пошел мелкими шагами, протаптывая тропу. Вторая ходка хотя и была трудной, но без падений. Так ходку за ходкой делал Васька. Когда он сбрасывал у траншеи кирпичи, ему казалось, что руки   не способны поднять даже рукавицу. Но он снова шел и нес стопку в пять кирпичей по три килограмма каждый. Тропа от траншеи до кирпичной кучи стала твердой и он шел по нейкак по асфальту.
    Решив, что кирпича наносил достаточно, Васька  стал решеать как  ему носить раствор. До строящегося джома, где стоял ящик с раствором, путь был поближе, но тоже по снежной целине. Вдобавок. Встал вопрос – в чем носить этот раствор. Не в пригоршнях же..«Лопатой!!» - обрадовался Васька и ринулся, словно суворовец при переходе через Альпы, с высокого снежного бруствера в траншею за лопатой, увлекая за собой лавину снега. Сделав три холостых ходки, он убедился, что теперь можно нести груз, пошел с лопатой за раствором.
    У дома две женщины-подсобницы загружали тачки раствором  и краном подавали их на леса каменщикам.
    - Эй, парень, ты чего у нас раствор воруешь?
    - Я не ворую, - сказал  Васька. – Мне велели наносить вон к той траншее.
     Женщины засмеялись.
     - Это кто же тебя надоумил на лопате-то носить в такую даль?
    - А больше не на чем.
    - Вертайся. Вон в той будке есть ведра, возьми, податней будет.
    Васька вернулся, сходил за ведрами, заполнил их раствором, и радостный оттого, что быстро управится с делом, двинулся к траншее. Не пройдя и трети пути, пришлось остановиться: руки, казалось, вот-вот оторвутся от плеч. Когда Васька снова вернулся за раствором, подсобницы сказали:
    - Ты, парень, не надорвись.
    - Ладно, - равнодушно ответил Васька.
    - А где эти охломоны-то?
    - Каменщики, что ли?
    - Для каменщиков у них руки не оттуда растут.
    - Какого-то Храповицкого пошли давить
    Подсобницы засмеялись.
    - Вот тут они мастера на все сто. Значит, в теплушке нежатся. Храпят, значит. Сходи-ко за ними, скажи – бригадир идет.
    - В теплушке Чекмарь и Туз и впрямь храпели, растянувшись на скамейках.
    - Эй, вас бригадир ищет, - сказал Васька громко. Спящие мгновенно вскочили и ошалело таращили глаза на Ваську.
     - А чево? – спросил тот, который был поменьше и покруглей. «Этот, наверно, Туз, а этот Чекмарь», - решил Васька.
    - Не знаю, наверно, чтобы работали…
    - А ты кирпича с раствором наносил?
    - Наносил.
    - Туз и Чекмарь надели шапки и рукавицы.
    - Посмотри, нет его там?
    - Васька выглянул в дверь.
    - Нет никого.
    - Ну так иди, мы счас…
    Васька вышел. Следом Чекмарь с Тузом.
    Только они опустились в траншею, как и впрямь появился бригадир.
    - Вы что, еще не начинали? – грозно спросил он.
    - Так ведь пока траншею  расчистили, пока кирпича с раствором наносили, как ишаки вкалываем, Федя.
    - Я вижу, какие вы ишаки. А ты, Сучок, если так будешь работать – выгоню. Тут и без тебя дармоедов навалом.
    Бригадир ушел. Чекмарь и Туз, легко отделавшись, сели на кирпичи и закурили.
    - Ты понял, Сучок, что сказал тебе бугор? – блаженно затягиваясь дымоми прижмурившись, спросил Туз. И сам ответил: - Будешь так работать – выгонит. А мы ведь тебя предупреждали: бригадир сачков не любит. А ты – сачок, Сучок.
    И Туз с Чекмарем загоготали.
    От всего увиденного и услышанного, Васька обалдел и толком не мог понять – дурацкий это сон или явь. Из оцепенения его выв6ел стук тяжелых, с намерзшим раствором, ведер. Их ему совал Туз.
   - А ну. Давай за раствором двигай.
    Васька механически взял ведра, механически зашагал за раствором. Слезы горькой обиды неудержимо катились по щекам.

    Домой Васька шел погруженный в размышления: рассказать или не надо обо всем матери? С одной стороны, ему очень хотелось рассказать – он никогда не таился от нее, потому что она умела и выслушать и посоветовать, и успокоить. С другой – он считал, что достаточно вырос, чтобы плакаться в подол матери. К тому же это ведь был первый день. Конечно, ему просто не повезло, что прикрепили к Тузу и Чекмарю, но может быть завтра повезет… И Васька решил дома не показывать виду. Но как только он переступил порог, мать, словно все происходило на ее глазах, заговорила ободряюще:
    - Отработал, сынок? Вот и хорошо. Раздевайся, сейчас накормлю. Досталось тебе, знаю. Новеньких-то везде не ох как привечают. А злыдни – дак, и поиздеваются. Ничего, сынок, есть и добрые люди. Они поймут тебя и заступятся. Ты к таким поближе старайся.
    У Васьки сразу стало легче на душе и в теле: он приободрился, принял солидность рабочего человека.
    - Ничего, мам, все будет нормально
    За столом не спеша хлебал аппетитные щи. Мать украдкой смотрела на своего рано повзрослевшего сына и печально думала о том. Что жизнь бывает так безжалостна к простым людям, которым приходится с самого детства заботиться о своем пропитании.

    Отшумели метели, оттрещали морозы. Последние суметы снега дотаивали на солнышке. Каменщики полный день не сходили с лесов, тут устраивались и на обед. Раскладывали на газетах свои не богатые «тормозки» и молча расправлялись с ними. Успокоив еще на полдня свои желудки, они начинали «чесать» языки пошлыми анекдотами, случаями из собственных любовных историй или выбирали объект для насмешек и тогда человека доводили до отчаянной злобы, когда тот на кого-либо из насмешников кидался с кирпичом.
    Не мог привыкнуть к этим насмешкам  и Васька. Но с кирпичом не кидался, а уединялся и думал как быть. Его по-прежнему не ставили на кладку, держали в подсобниках. Он подвозил в тачках кирпич и раствор, подготавливал рабочие места для каменщиков. Им командовали все, даже подсобницы, которые работали внизу, на подаче стройматериалов. Тачки с раствором и кирпичом были тяжелые и норовили опрокинуться. Однажды под колесо попала щебенка, и Васька не удержал тачку. Она полетела вниз и зацепилась за карман Васькиного ватника, увлекла за собой и его. Васька упал в большой ящик с раствором и его это спасло   от серьезной травмы. Но не жалость и слчувствие вызвало это у каменщиков, а хохот и насмешки. Васька после этого накрепко стиснул зубы и так напрягал жилы, что однажды весь вечер  и почти всю ночь маялсч животом. Мать поняла, что это надрыв и сделала вправку пупка. А утром сказала:
    - Не ходи, сынок, будь она проклята работа эта. Поищем что-нибудь полегче. Вон к нам в депо можно. Хоть на слесаря, хоть на токаря выучишься. А может потом и помощником машиниста возьмут.
    Васька бледный и осунувшийся, но по-особому решительный, сказал:
    - Нет мам, я хочу выучиться на каменщика. Только я попрошусь в другую бригаду.
    - Да что это за люди-то такие есть на белом свете? – запричитала мать. – Неуж совести у них нет? Неуж душой обделены?  - И перешла в атаку на Ваську: - А ты почему терпишь? Почему поддаешься? Почему не пожалуешься, кому следует? Нет, погоди, я сама дойду до начальства. Я им покажу как над парнишкой издеваться…
    Нет, смотри, никуда не ходи, - твердо сказал Васька. – Я сам…
    И по дороге на стройку он решил так: «Если не поставят на кладку, после работы пойду в контору. Я им не в подсобники нанимался, а учеником каменщика. Вот и пусть учат…»
    Но этот день оказался везучим и Ваське не пришлось идти в контору. На стройку пришел главный инженер СМУ Ганжа с прорабом Максимовым. Пробыли они тут минут пятнадцать, отчитали бригадира за медленные темпы кладки. И все это время Ганжа поглядывал в сторону Васьки, который тачку за тачкой, подавшись вперед, толкал к месту разгрузки по узким, неровно уложенным доскам. У Васьки мелькнула мысль подойти к Ганже и пожаловаться, но не решался.
    - Мальчик, подойди-ка сюда, - услышал Васька и не сразу понял, что это его зовет Ганжа. «Ругать за что-нибудь будет», - почему-то подумал Васька и подошел. Ганжа возвышался над ним почти на полтуловища. Лицо с глубоким шрамом по всей левой щеке не было злым и Васька успокоился.
    - Сколько тебе лет?
    - Семнадцатый с января пошел.
    - Почему школу на работу поменял?
    - Так… Надо было…
    - Отец, мать есть?
    - Мать. Отец  погиб…
    - Значит, за мужика в Доме?
    Васька пожал плечами: считайте, мол, как хотите.
    - Давно на стройке?
    - Два месяца.
    -  Что, подсобником оформлялся?
    - Нет, учеником каменщика.
    Каменщики оставили кладку стен, вслушиваясь в разговор.
    - Ну и как?
    - Чево?
    - Научили класть?
    - Нет…
    - Почему?
    Васька помолчал, раздумывая что ответить.
    - Не учат! – выпалил он.
    - Так, - нахмурился Ганжа. – Это я и предполагал. Дизендорф!
    Бригадир встал перед Ганжой.
    - В чем дело? Вы же угробите мальца физически и морально.
    - Так ведь, Глеб Маркович, подсобников не хватает, - стал оправдываться бригадир.
    - Выделяйте по очереди, - оборвал его Ганжа. – А ученика учите профессии. Кто у вас самый опытный?
    - Судариков, пожалуй…
    - Вот к нему прикрепите и пусть учит. И чтоб через месяц представить на разряд. Проверю.
    - Хорошо, Глеб Маркович.
    Ганжа и прораб ушли. Каменщики молча принимались за свое дело. Момент был натянутый и тревожный. Что предпримет бригадир? А бригадир окинул взглядом бригаду и зло крикнул:
    - Туз, берись за тачку! А ты, Сучков, на его место.
    - А почему меня? – взвыл Туз. – Как чуть что так сразу Туз…
    - Замолчи! – закипел Дизендорф. – А то вообще вылетишь из бригады… Толку от тебя…
    Туз подошел, в сердцах пнул тачку массивным ботинком и впрягся в ломовую работу. А Васька, растерянный от неожиданного поворота дела, стоял на том же месте, пока его не окликнул Судариков:
    - Ну, чего остолбенел? Становись рядом со мной, учись…

       
ЭКЗАМЕН

    
    Прошел месяц с того дня. Как Ганжа велел Дизендорфу  подготовить Ваську к разряду, а никто об этом в бригаде и не вспомнил. А Васька весь этот месяц ни на шаг не отходил от Сударикова, который немногословно, но без злобы показывал как выкладывать тычок и ложок, как откалывать без лишних отходов от полного кирпича трехчетверку , как наполнять шов. Наука была не хитрая, но требовала сноровки, практики. Ваське казалось, что в основном он освоил все эти приемы, и, однажды, видя, что  никто с ним и не думает говорить насчет разряда, одолев с теснение, обратился к Сударикову:
    - Коля, может уже на разряд можно сдавать?
    Судариков подумал и ответил:
    - Я скажу, когда пора. Вот освоишь закладку углов и кладку проемов по отвесу, тогда…
    Прошел еще месяц. Васька хоть и медленно еще, осторожно, но вполне самостоятельно выводил углы и вытягивал по отвесу межпроемные стояки.
     - Завтра на разряд сдавать будешь, - сказал Судариков своим обычным, без эмоций, тоном.
     Васька заволновался. Волновался и дома. Мать это заметила и угадала, что у сына завтра экзамены.
     - Да ты не переживай, сынок, сдашь. Поди не хуже других работаешь-то. Все бы так старались…
     - Да не переживаю я, мам. А все равно как-то… Смотря, кто еще принимать эти экзамены будет. Говорят, если женщина, Киселева там есть такая, то все. С первого раза не примет. А если Морозов, тогда нормально. Но, говорят, он на бутылку требует…
    - Так уж возьми деньги-то на всякий случай…
    Экзамены принимала Киселева. На стройке, а бригада в этот момент строила двадцати четырех квартирный дом, она появилась внезапно. На ней были комбинезон, кирзовые сапоги, берет набекрень, в зубах – потухшая беломорина.
    - Ну, бр… - Киселева чиркнула спичкой, раскурила папиросу, шумно затянулась, шумно выпустила дым. – Ну, бригада ух, работает до двух, а после двух ловит мух, как жизнь-жистянка? А где бугор? На растворном? Ловит миг удачи? Та-ак. А кто тут такой чудак, которому в учениках надоело? Ах, этот? О, да вы уже не мальчик, но муж! Надеюсь, вы знаете, что такое пилястра?
    - Знаю, сказал Васька.
    - Так отвечайте.
    Васька ответил.
    - Та-ак, любопытно. А фронтон?
    Васька сказал.
    - А ниша?
    - Васька и про нишу сказал.
    - Товарищи, да перед нами академик Щусев…
    Каменщики засмеялись.
    Та-ак, азы теории ты знаешь, а покажи-ка теперь зады практики.
    Бригада дружно грохнула.
    - Вот от этого проемчика и до того прогони-ка ты мне, юноша, рядок, да так, чтобы захотелось спеть русскую народную песенку «Кирпичики». Время пошло!
     Васька засуетился, схватил мастерок, поддел раствору, сделал слой и положил первый кирпич.
    - Не торопись, думай, что сперва сделать надо. Анна Алексеевна шутит, а ты… - сказал Судариков.
    - Какие тут шутки, маэстро? – полушутя полусерьезно возмутилась Киселева. Но Васька уже понял оплошность: надо сначала натянуть шнур. Без шнура ровно такой прогон не выложить. И пока натягивал шнур, успокоился, обрел уверенность. Ряд получился ровным, швы наполненными, раствор зря не загублен.
    Та-ак, - сказала Киселева. – Кто твой шеф, юноша?
    - Коля Судариков…
    - Ах, это вы, маэстро? Вы воспитали себе достойного преемника. Третий разряд ему обеспечен. Скажите свои ФИО, юноша.
    - Чево?
    - Как, чево? Фамилия, имя, отчество у вас е?
    - Е… ой, есть: Сучков Василий Иванович.
    Киселева записала и, махнув  все рукой, сказала:
    - Гуд бай, мальчики. Мне было приятно провести время в вашем интеллигентном обществе.
     Киселева ушла, а бригада еще долго была под впечатлением ее недолгого присутствия
    - Ну, баба! – так выразил общее мнение о ней Васькин учитель Коля Судариков.  И только потом вспомнили, что главный-то герой этого спектакля – Васька.
     - Ты, вообще, молодец, - сказал Судариков. – Не подвел.
     - Ну! Теперь по третьему разряду получать будешь, - сказали братья Чекушины.
     - Первую получку что полагается? – спросил Петька Морковкин.
     - Что?
     - Оммы-ыть. Понял?
     - А вообще-то держи, - подошел Володька Симонов и протянул широкую пятерню. – Не подкачал.


ПЕРВАЯ ПОЛУЧКА


    Васька теперь в бригаде на равных. В подсобники его, правда, впрягали, но по очереди.
     И подошел день получки. Те месяцы, пока Васька числился учеником, и зарплату получал ученическую – триста шестьдесят рублей. Слезы – не деньги.
     После работы вся бригада двинулась в контору. Пришли дал6еко не первые. Коридорчик, перед крохотным окном кассы был битом набит строителями. С трудом удалось найти последних и занять очередь. Некоторые, махнув рукой на это столпотворение, уходили: мол, успеется, завтра получим. Ушел бы и Васька, но его сторожили Туз, Чекмарь и Петька Морковкин.
     - Не забыл про главный закон рабочего человека? Первая получка должна быть обмыта, иначе заработка не будет, - напомнили собригадники.
    - Да не забыл…
    Страшно медленно продвигалась очередь. От духоты, шума, гвалта, давки у Васьки разболелась голова, ноги едва держали измученное тело. Наконец. Его дотолкали до окошечка кассы, и он расписался в ведомости, краем глаза успев увидеть сумму получки – семьсот семьдесят три рубля шестьдесят копеек. У Васьки екнуло и забилось сердце: «Неужели я столько заработал? Вот это да! Вот мама удивится». Кассир отсчитала сумму, протянула Ваське. «Не потеряй, сынок», - сказала ласково. «Спасибо», - тихо выговорил Васька.
     Когда он вылез из очереди, Туз, Чекмарь и Петька уже поджидали его.
    - Ну, скоко отхватил?
    - Семьсот семьдесят три рубля
    Чево-о? – удивился туз. – А мы по шестьсот. Гля, за что это тебе?
   - У вас дней меньше, - за Ваську ответил Петька. – Я тоже семьсот семьдесят три получил.
    - Да? Ну, вот вы и раскошеливайтесь. – решительно заявил Чекмарь. – Куда пойдем?
     - А… а сколько надо? – робко поинтересовался Васька.
    - Ну,  бутылки две для начала, - ответил Чекмарь. – А там видно будет.
    - Нет, сколько с меня денег надо?
    - Пока давай пятьдесят…
    - Пятьдесят!? – испуганно переспросил Васька.
    - Ну.
    - Ну. А закуску, так и быть, мы сбросимся рублей по десять, – ободрил Ваську Чекмарь.
    Васька вздохнул и отсчитал пятьдесят рублей.
    - Вот возьмите, - отдал он деньги и пошел.
    -Ты куда?
    - Домой, я ведь не пью.
    - Во дает, - удивился Туз.
    - Ты это брось! Пить так всей компанией. Ты нас за ханыг не держи, - угрожающе заявил Чекмарь и Туз с Петькой поддакнули. Васька поплелся за ними. Зашли в магазин, взяли две бутылки белоголовой и направились в близлежащую заводскую столовую. В столовой было два зала, в них стоял сплошной гул, звон бутылок и стаканов, на столах царил хаос.
    - Во, Сучок, видишь, рабочий класс гуляет. Получка.
    - Туз и Чекмарь, не впервой попадавшие в такую ситуацию, сориентировались быстро. Через минуту они отвели Ваську сторожить стол, а сами встали в очередь к раздаче. Они были неутомимы, а Васька мучился  сознанием, что ему предстоит сделать запрещенное дело. Он еще никогда не пил водки и боялся ее. Кроме того, ему было очень жалко пятьдесят рублей. Это же сколько гостинцев можно купить матери и Гальке! «Гостинцы! Я же обещал…» - с ужасом вспомнил Васька и совсем пал духом. Он сидел и проклинал себя  - за нерешительность, Туза, Чекмаря и Петьку  - за навязчивость. Но уйти не мог: ему бы этого не простили и окончательно отравили мало-помалу налаживающуюся жизнь в бригаде.   
    Бодрые от предвкушения выпивки, Туз, Чекмарь и Петька принесли закуску и пустые стаканы. Разливал Чекмарь.
    - Во, учись, Сучок.
    Он поставил стаканы один к другому, откупорил бутылку, и, опрокинув ее, стал быстро водить над стаканами.
    - Видал? Как в аптеке.
    Ваське это не прибавило духу.
    - Ну, - сказал Чекмарь, давай, Сучок, пей.
    И тут Ваську словно кто-то изнутри толкнул: «Хватит поддаваться этим…»
    - Я вам не Сучок! У меня имя есть. И пока вы не будете со мной нормально обращаться, пить ни сейчас, ни потом не буду. И вообще…
    - Во дает С…, ну ладно, ладно – Васька. Давай пей, Василий свет Иванович. Нас ведь тоже не по имени-отчеству в бригаде величают, - сказал Чекмарь. – Да и сам Туза Тузом зовешь, а не Лехой. И не по фамилии даже. И я не Чекмарь, а Чекмарев Витька. Знал об этом? И Петька не Морковкин, а Морковин. Так уж на стройке повелось.
    Ваське даже неловко стало. Действительно, а чем он сам от них отличается? Да, хамства у них хоть отбавляй… Вот только этим.
    - Ладно, я выпью, - сказал Васька. – Но давайте друг друга по имени…
    - Во, хороший тост, Сказал Петька, - Я поддерживаю.
    И Петька первым выпил, за ним Туз и Чекмарь. Васька медлил.
    - Ты чего? Тост сказал и не пьешь? Пей, а то обидимся, - сказал Туз. Васька взял стакан. Страдальческий вид его рассмешил компанию.
    - Пей, не журись.
    Васька отпил маленький глоток и поперхнулся. Лицо его так исказилось, что приятели чуть не попадали со стульев.
    - Залпом надо…
    - Ребята, я не хочу, - взмолился Васька. Но ребята были неумолимы и строги.
    - Ты это брось. Компания есть компания. Не кажись умнее всех. - Недовольно сказал Петька. – Мы тебе не фраеры, нам твоя доля не нужна. Пей!
    И Васька решительно схватил стакан и, как и другие, опрокинул его в рот. Внутри сразу все загорелось, словно там развели костер. Васька хватал воздух, таращил ошалелые глаза.
    - После первого не закусываешь, что ли? – Засмеялся Туз.
    Васька схватил вилку, стал спешно набивать рот чем попало.      
    - А зло то все-таки оставил, придется допивать, - сказал Чекмарь. – Пока не допьешь, по второй наливать нельзя.
   - Я больше не буду, - вяло сказал Васька, с ужасом замечая, как пьянеет: тело ослабло, в голове зашумело, все расплывалось, все казалось в каком-то тумане.
    - Зло держишь, значит, на нас? – говорил кто-то Ваське, но он уже ни на что не реагировал. И только одна мысль была еще не изорванной, только она держала Ваську в памяти: «Домой…»
    Васька встал, качнулся, уронил стул, но не заметил этого, сделал шаг, другой.    «Не падай, только не упади», - просил себя Васька.
    - Т-ты куда это? – Чекмарь встал и хотел водворить Ваську на место. Но Петька решительно взял его за рукав:
    - Не трогай, пусть идет.
    Чекмарь подумал и махнул:
    - Ладно, пусть валит. Нам больше достанется.
    Васька, из всех сил стараясь не качаться, вышел на улицу. Свежий воздух немного приободрил его, но водка делала свое дело, качала и болтала Ваську во все стороны. Прохожие оглядывались на него и осуждающе качали головами и что-то говорили. Ваське было стыдно, но совладать с собой он не мог.
    Пройдя городские улицы, он вышел на железнодорожные пути, по которым надо было пройти около километра. Сзади, спереди, с боков, сверху свистели и стучали колесами паровозы, мимо катились вагоны. Иногда он почти натыкался на них. У самых ног проклацал шатунами паровоз, из кабины которого кто-то закричал: «Эй ты, сопляк, нализался так под колеса-то зачем лезть?»
    А Васька шел и шел по бесконечным путям мимо будок, мимо стрелочников, которые ему тоже что-то говорили и качали головами. «Мама… Галька… Позор…» - крутилось в голове. Как он выбрался из этого ада, как зашел домой, как раздевался и как ложился в постель – он не помнил. Утром, как обычно, его разбудила мать. Но в ее голосе не было привычной теплоты.
    - Вставай, на работу пора…
    Васька встал. Голова болела, тело едва шевелилось. Он долго умывался, долго вытирался. Сел за стол, но есть не хотелось. Мать молчала и не смотрела на него, управляясь у печки. Васька понимал,  что говорить надо ему, но что сказать – не находил. Наконец, вспомнил, что вчера была получка.
    - Мам, я получку получил…
    - Не нужны мне твои деньги.
    - Мам…
    - Иди, пропивай… - Мать заплакала. – Вырастила сына, нечего сказать… С малых-то лет…
    - Мам, так получилось, понимаешь… Пристали эти… Первая получка, должен обмыть. Я не хотел. Я больше никогда не буду, мам…
    - Сыно-ок… - Мать села рядом, обхватила голову Васьки. – Пожалей себя и нас с Галькой. Не связывайся ты со злыднями. Ежели, дак, уйди из бригады, загубят они тебя…
    - Мам, ну я сказал – все! Ни за что меня больше не заставят… - У Васьки перехватило дыхание, он едва сдержал слезы.
    Удивительная у Васьки мать. Вечером, когда он пришел с работы, она, как ни в чем не бывало, встретила его радостно и стала собирать ужин. А за ужином сказала:
     - Это надо же, получка-то какая большая вышла…
     Ваське стало не по себе за вчерашнее, но мать и намека не сделала на упрек.
     - Завтра воскресенье, дак, пойдемте-ка все трое на базар, может, и по обновке приглядим.
    - Ура-а, - закричала Галька и захлопала в ладоши. Ты, Васька, обещал мне пенал. Купишь?
    - Купит, купит, - успокоила ее мать и посмотрела на сына: - А не купить ли тебе, сынок, часы? А? Поди все в бригаде-то у вас при часах…
    У Васьки колотнулось сердчишко: часы – это шик.
    - Да почти… Только, может, подождем? Сначала Гальке да тебе чего-нибудь купим? Да и поросенка ведь надо, этого-то скоро резать…
    - Ну, раньше Октябрьской не будем. Потом и другого купим.
    - Тогда… Как хочешь. А… пить я больше не буду, мам.
    - Верю, сынок, верю. Не в кого тебе. У нас ни в отцовском, ни в моем роду пьяниц-то не было…

      
ПОИЛЕЦ - КОРМИЛЕЦ


    С двадцатичетырехквартирного дома бригаду Дизендорфа перебросили на восьмидесятиквартирный, пятиэтажный, в самом центре города. Дом почему-то был на особом контроле начальства и бригадир самых опытных каменщиков поставил на кладку фасада, а на всю глухую капиталку – пацанов. Но тут воспротивился Судариков:
    - Васька пусть работает со мной.
    - А если запорет?
    - Я отвечаю, - настаивал Судариков.
    - Ну, смотри. Отвечать будешь не мне.
    Облеченный особым доверием Сударикова, Васька и старался особенно: тщательно расстилал раствор, точно под шнур подгонял кирпич, наполнял раствором каждый вертикальный шов. Васька взмок от напряженного старания. Его задевало и то, что Судариков работал легко и быстро, а у него так не получалось. «Получится ли когда?» - думал он. Но скоро он попривык, напряжение спало, работа пошла легче.
    - Коля, а что, этот дом особенный что ли? – спросил Васька.
    - Видно особенный. Видно, начальство жить в нем будет.
    - Коля…
    - Ну? Чего пристал, работай.
    Васька замолчал, но не надолго.
    - Коля, а почему начальники живут лучше, чем простые люди? Как ты думаешь?
    - А чего мне думать? Вот выучись на начальника – сам узнаешь.
    - Выучусь. Только я буду делать все по справедливости.
    - Это ты-то?
    - Я-то.
    -Ну, поглядим. Небось, не откажешься от квартиры в таком вот доме.
    - Если заслужу – не откажусь.
    - Хе, а как ты это узнаешь?
    - А я у рабочих спрошу…
    - Так ведь рабочие известно, что тебе скажут: «Заслужил, Василий Иванович».
    - Если не заслужил – не скажут.
    - Ну, да. Они ж знают, что в случае чего – ты им припомнишь. Начальству поперек дороги лучше не стой. Мало ли зачем рабочий человек к тебе, начальнику, может обратиться.
    - Когда я выучусь и выйду в начальники, время другое настанет. Никто ничего бояться не будет.
    - Э, малый, такого нельзя допускать. Это ведь что получится: что хочу, то и ворочу? Захотел прогулять – прогулял, захотел – тяп-ляп дом построил? И начальник тебе не указ? Плевать на него?
    - Да нет, просто все будут сознательные и честные. Чего вот тебе бояться Дизендорфа, если ты вон как здорово работаешь. Не то, что другие.
    - Дизендорфа? Его вся бригада боится. Зато порядок… более-менее.
    - Что, и ты боишься?
    - А я разве особенный?
    - Так ведь…
    - Так ведь и у меня семья. И чем я больше получу, тем и моей семье будет лучше. Верно?
    - Верно. Только бригадир тут причем?
    - Как причем? Почти полгода в бригаде и не понял? А еще в начальники норовишь выйти. Если я поперек бригадира пойду – останусь без заработка.
    - Как это? Ты даешь кубатуру? Ты. Так и получи за нее сколько положено.
    - Чудак ты, малый. Если я только за свою кубатуру получать буду по нынешним расценкам, то детишкам на молочишко не заработаю. Вот бригадир и берет на себя заботу о моем, и о твоем тоже, приваре. Ты заметил, что в конце месяца, когда наряды закрывают, бригадир два-три дня вообще в бригаде не появляется?
    - Или появляется пьяным, - добавил Васька.
    - Вот. Это, малый, уметь надо – хорошо наряды закрыть. Так что против Дизендорфа не попрешь.
    Васька задумался. «Чудно. Выходит, Дизендорф наш поилец и кормилец. Потому такой и грубый, слова нормально не скажет, все с окриком. Под каблуком всех держит…»
    
     Разговор этот у Васьки с Судариковым был как раз перед закрытием нарядов. Бригада без работы не стояла, разве что минутные задержки из-за раствора случались. Каменщики предполагали, что заработок у них должен быть хороший. И вот Дизендорф сказал Володьке Симонову, по прозвищу Длинный.
    - Длинный, за меня остаешься. Сачковать не давай. Я пошел наряды закрывать.
    - Давай, Федя, не продешеви только…
    - Учи…
    Бригада работала полумолча в ожидании вестей. Бригадир в этот день не появился. Появился он на другой день к концу работы в хорошем подпитии.
    - Ну, как? – спрашивала его глазами бригада. Дизендорф выждал паузу и сказал:
    - Можно по семьдесят рублей на день закрыть…
    Лица каменщиков повеселели: такой заработок не часто случается.
     … Токо прорабу еще надо поставить. Упирается. Собирайте еще на бутылку с чекушкой.
    Каменщики лениво полезли в карманы.
    - Не жмитесь, для вас стараюсь, - прикрикнул Дизендорф, видя замешательство бригады.
    Только у Длинного, Сударикова и подсобницы Моти нашлось в общей сложности одиннадцать рублей. Только на четвертинку.
    - Что с такими деньгами делать? – зло сказал Дизендорф. – А, идите вы, я свое получу, а вам и пятьдесят пять хватит.
    Каменщики снова полезли в карманы и снова нашарили на всех десятку. Дизендорф брезгливо взял деньги, сказал:
    - Ладно, пятнадцать рублей я добавлю, до получки. Я на свои поить не собираюсь. Поняли?!
    И снова все стали ждать благодетеля-бригадира: натянет по семьдесят рублей на день или не натянет? Прораб пойдет на приписки или не пойдет?
    Опухший от водки, но с необычайно довольным видом, Дизендорф вернулся в бригаду на третий день.
     - Натянул? – спросил Длинный.
    - А ты думал я шутить буду? Дизендорф вам не кто-нибудь, а бугор! По семьдесят с полтиной на день.
    - У-у, - довольно выдохнули каменщики.
    - Ну что, пацанва, куда деньги девать будете, а? – спросил бугор, и, не дожидаясь ответа, сказал категорично: - С вас причитается. Или сами  себе закрывайте наряды, а я посмотрю…
    А на другое утро в бригаде зашептались.
    - Слыхали? Костенко своей бригаде по восемьдесят шесть рублей закрыл. И без пьянки, и всего за полдня, а не за три, как наш… А ведь мы и работали не хуже…
    Но с Дизендорфом никто об этом не заговорил.
    - Коля…
    - Ну?
    - Насчет бригады Костенко слыхал?
    - Слыхал.
    - Может, сказать Дизендорфу, чтобы не ставил из себя.
    - Скажи.
    - Не, меня он выгонит.
    - Что, боишься?
    - Боюсь.
    - Вот и другие боятся.
    - А хочешь, скажу?!
    Судариков посмотрел на него и, видимо, убедившись, что у мальца не сослабит, сказал:
    - Брось, не лезь на рожон. Наряды закрыл он хорошо, чего обижаться?
    - Получается, что не мы заработали, а он закрыл?
    - Так уж повелось на стройке.
    - Так ведь несправедливо.
    - Мал еще о справедливости толковать. Работай и молчи.
    - Не буду молчать!
    - Ну-ка, ну-ка?
    Васька отложил кирпич, нашел взглядом Дизендорфа и позвал.
    - Федя!
    Бригадир был шагах в десяти и, конечно, слышал как его позвали, но даже ухом не повел. Васька растерялся и посмотрел на Сударикова. Тот усмехнулся. Тогда Васька еще раз крикнул:
    - Федя!
    Дизендорф повернул голову и рявкнул:
    - Забыл как звать меня?! Работай!
    Странно, но Васька не испугался.
    - Чего ты все кричишь-то? Слова нельзя сказать.
    Теперь уже Дизендорф больше с удивлением, чем с гневом посмотрел на Ваську.
    - Ты чего там пищишь, Сучок? К маме что ли захотел? Так я не держу, мотай, Одним нахлебником в бригаде меньше будет.
    Тут взвился Петька Морковкин, заподозривший, что под нахлебниками бугор подразумевает несовершеннолетних членов бригады.
    - Это что, и я нахлебник по-твоему?
    - Ну, раз догадался, значит и ты.
    - Да я больше тебя пашу. Ты вон только по конторам ошиваешься да пьянствуешь.
    - Ну ты, щенок куцехвостый, ты на кого…
    - Да на тебя!
    - Ну, падла, счас ты у меня получишь…
    И Дизендорф, решительно схватив половинку кирпича, двинулся на Морковкина. Но тут подскочил и воинственно встал рядом  Васька. Подумав, к ним присоединился Чекмарь. Но Дизендорф двигался на них, хотя в глазах его что-то дрогнуло. И все-таки не возникни между ними Судариков, могла быть и стычка.
    - Ты, бугор, полегче с пацанами. Да и вообще. Они правы. Костенко вон не пыжился, как ты, не пил с прорабом, а по восемьдесят шесть рублей закрыл. А мы не хуже работали.
    - Ну, так и валите все к Костенко! Кто вас держит. Обойдусь без соплей, - заорал Дизендорф и с силой отшвырнул половинку.
    До самого конца смены было слышно лишь постукивание мастерками по кладке, да прерывистый гул работающего башенного крана и покрикивание подсобниц: «Майна! Вира!»

ВЕЛОСИПЕД

    Крутой разговор с Дизендорфом, зачинщиком которого оказался Васька, неожиданно пошел на пользу. Следующая зарплата оказалась чуть ли не рекордной – тысяча двести рублей. Причем, при закрытии нарядов бригадир отсутствовал только один день. На семейном совете было решено купить Ваське велосипед. Это была мечта всей его жизни. К тому же он давал возможность без проблем добираться до работы. Красный, с голубыми полосками по крыльям и раме, с ручным тормозом, с зеркалом заднего вида и даже с фарой – это было настоящее чудо! Васька после покупки толком не спал всю ночь. И ночь, и утро ему казались бесконечными. Мать заметила его нетерпение и сказала:
    - Да успеешь сломать-то, куда торопишься…
    - Нет, мам, я его буду беречь. Не сломаю.
    - Не ты так другой кто-нибудь. Не ездил бы ты на работу-то на нем. А то, не дай бог, и украдут его.
    -Ну что ты, мам, не я один ведь на велосипеде-то. Зато р-раз – и на работе, р-раз – и дома.
    - Ну, гляди, - смирилась мать. – Только жалко, ежели что…

    Васька вывел из сеней велосипед, пощупал, не спущены ли колеса, заглянул в инструментальную сумку и, убедившись, что все в порядке, оседлал своего блестящего конька. Когда Васька приехал на стройку, там была только одна подсобница Мотя.
    - Это твой такой? – спросила она и погладила сверкающий руль.
    - Мой. Вчера купил.
    - Сколько же такой стоит?
    - Шестьсот сорок.
    - Не дешевый. Я, когда была девчонкой, тоже мечтала иметь велосипед… Да жили больно бедно… Даже кататься не умею. Поучил бы, а?
    - Попробуй, не жалко, - сказал Васька, хотя почувствовал, что сказал неправду – все же ему было боязно: вдруг Мотя полетит и сломает. Вон, какая толстая. Но деться было некуда, Мотя уже карабкалась на седло, и Васька едва удерживал велосипед, ухватившись одной рукой за руль, другой за пружины под седлом и двинул Мотю вперед.
    - Ой-ой, держи, полечу счас… - в полуиспуге, в полувосторге кричала Мотя и всей массой валилась на Ваську.
    - Руль, руль свободней держи, управляй! – кричал Васька, но Мотя вцепилась в руль мертвой хваткой, только в нем ища спасение от тяжелого приземления. Поскольку Васька не мог преодолеть Мотиной хватки и повернуть руль прямо, пришлось катать Мотю по кругу, как по манежу цирка. Наохавшись и навизжавшись, Мотя взмолилась остановиться и взмыленный Васька остановил велосипед и наклонил его на себя, чтобы Мотя могла спокойно слезть. Но Мотя подумала, что Васька бросает ее, и с визгом повалилась. Своей тушей она подмяла Ваську и велосипед. Образовалась куча мала, а Мотя, не почувствовав ушибов, залилась неудержимым смехом и никак не могла освободить Васькину ногу, которую он тщетно пытался высвободить  из-под нее. И тут появился Чекушин-старший, первый в бригаде охальник и баламут. (В отличие от него Чекушин-младший был тих и неразговорчив).
    - Та-к, - запел он своим идиотским голосом. – Кто тут кого совращает?
    Мотя смеяться перестала и у нее, наконец, появились силы встать
    - У тебя только одно на уме, черт кривоглазый, - с неприязнью сказала Мотя.
    - Так, так, так, - с еще большим ехидством сказал Чекушин. – Интересно, сколько могут впаять за совращение несовершеннолетних?
    - Пошел к черту, дурак.  Кататься на велосипеде Васька меня учил, не видишь что ли? – уже не на шутку разозлилась Мотя. – А ты, Васька не обращай на него внимания.
    - Да я и не обращаю… Если хочешь, в обед еще поучу.
    - Ладно, Васька, обязательно.
    И Мотя, отряхнувшись, пошла на свое рабочее место.
    - Да я пошутил, ты не думай, - сказал Чекушин Ваське.
    - А я и не думаю.
    - Велосипед купил?
    - Ну…
    - Хорошая машина. Только ты зря на работу на нем ездишь.
    - Почему?
    - Сломают. Одному дай прокатиться, другому дай, третий сам возьмет. Мой за два месяца ухандакали, теперь весь гремит и вихляет. Да, слушай, мне тут надо до конторы смотаться, что-то там с бездетными напутали. Дашь велик? Десять минут и все дела.
    Васька хотел сказать «не дам», а сказал «ладно, съезди».

    В обед Васька, наскоро проглотив свой «тормозок», решил, что раз обещал Моте поучить кататься, значит надо выполнять обещание. Но там, где обычно обедали подсобницы, ее не оказалось и Васька, обрадовавшись избавлению, решил покататься сам.. И в тот момент, когда он проезжал мимо входа в подвальное помещение, услышал два голоса – Чекушина и Моти. Но Ваську остановило не то, что он услышал их голоса, а то, что ему показалось  - Мотя плакала и отбивалась от Чекушина.
    - Перестань, отвяжись…
    - Да ладно тебе, ты что – девочка что ли? – приглушенно басил Чекушин.
    - Отстань, черт кривоглазый, ведь услышит кто-нибудь, позора не оберешься.
    - Да кто услышит-то, никого нет. А по-доброму не согласна, так я расскажу хохму, как ты утром Ваську Сучкова практиковала…
    - Ох, ты, сволочь! – довольно громко возмутилась Мотя.- А ну вали отсюда! Я те счас всю морду ногтями раскрашу…
    - Ну, ну, ты думаешь я не мужик. А я вот так тебя…
    И Васька понял, что надо вмешиваться. Он приподнял велосипед и стукнул колесами о землю. Голоса в подвале мгновенно стихли. Тогда Васька деланно озабоченным голосом сказал:
    - Ч-черт, где же этот Чекушин? – И после небольшой паузы крикнул: - Чекушин, Леха, тебя бригадир ищет!
    Только секунду длилось молчание в подвале.
    - Здесь я, иду, - недовольно отозвался Чекушин.
    Не зная еще зачем, Васька взял горсть песка, перемешанного с пылью. Из подвального проема показался красномордый Чекушин.
    - Отдохнуть не дадут в холодке… Чего ему надо?
    - Кому?
    - Да бугру-то…
    - Какому бугру? – Ваське пришло желание поиздеваться над Чекушиным, отомстить ему за Мотю.
    - Как какому? Ты чего Сучок, смеешься?
    - Смеюсь. Не все тебе смеяться.
    - Ах ты, сморчок… - И Леха двинулся на Ваську. И тут Васька швырнул в лицо Лехе песок. Чекушин  взвыл и как юла закрутился на одном месте.
    - Моргай теперь, - совершенно спокойно сказал Васька и поехал прокатиться.

НА ТАНЦАХ

    Была суббота, короткий день. Перед выходным и настроение у каменщиков было соответствующее. Бригада поднажала и работу закончила на полчаса раньше «звонка». Первыми со стройки исчезли подсобницы Мотя и Анюта – до часа «пик» они должны успеть обежать все магазины. Не задержались и женатые члены бригады – их тоже ждали домашние заботы.
    Васька поискал глазами  куда можно спрятать свой и Сударикова инструмент, и решил его заложить в кирпичную кучу. Пока он это делал, подошел Петька Морковкин.
    - Вечером пойдем в клуб железнодорожников?
    - В кино?
    - Да ну в кино, на танцы.
    Предложение для Васьки оказалось столь неожиданным, что он рассмеялся.
    - Чего там делать, если я и танцевать-то не умею.
    - А это и не обязательно. Я тоже не очень. Просто потолкаемся, на людей посмотрим, себя покажем. Пойдем?
    - Да как-то… А чего, пойдем!
    - Правильно, надо когда-то начинать, - одобрил Петька. – Значит, к семи вечера подходи к клубу.
    - Петь, а сколько стоит вход?
    - Ерунда, три рубля все удовольствие. Ну, лимонад, мороженое в буфете, конфеты для девчонок… Бери десятку, не ошибешься. «Ого, десятку, невесело подумал Васька. – На десятку можно три   раза в столовой пообедать. Страшно и просить-то такие деньги у матери. Нет, без буфета обойдусь. Трешки хватит».
     Так решил Васька, и дома, пообедав, сказал:
     - Мам, можно я сегодня в клуб железнодорожников схожу? – И помявшись, добавил: - В кино…
    Сходи, сходи. – Мать словно ждала, когда сын об этом скажет. – Что ты все дома да на работе. Сходи, сходи.
    - Только три рубля на билет дай.
    - Дам, дам, и не три дам, сходи.
    Васька успокоился и, сделав по дому что надо, стал собираться: гладить брюки, рубашку, начистил ботинки. Когда нарядился, мать вздохнула:
    - Одеть бы тебя надо получше. А то лесопед с часами купили, а портки светятся. Давай-ко с получки присмотрим костюмчик недорогой.
    - Да ладно, мам, похожу еще и в этом, - сказал Васька, хотя в глубине души был согласен насчет костюма.
    Непривычно наглаженный и причесанный (мать сразу догадалась, что в кино бы так не старался) Васька шагал в клуб железнодорожников, пока что самое большое культурное заведение города. Появился на месте как раз к семи часам, как и договаривались с Петькой. Петьки у входа он не увидел и решил подождать. Но не прошло и полминуты, как Петька появился в дверях клуба.
    - А я тебя давно жду. Пошли в буфет, пока народу мало.
    Зашли в буфет.
    - Ну, давай чего-нибудь выпьем и перекусим. Выбирай.
    - Давай бутылку лимонаду и по пирожному.
    - Что, и все? – удивился Петька.
    - А чего еще?
    - Ну, ты даешь. Дите что ли? Давай красненького по сто пятьдесят. Для смелости, что б от девок не убегать.
    - Не, не, я не буду. Ты пей, а я лимонаду…
    - Ну, напарничек. Ладно, давай хоть лимонаду. Да конфет возьмем. Мало ли, может, угощать придется.
    Молодежь быстро заполняла клуб. Девушки кучками собирались в углах, у стен, оживленно разговаривали, громко смеялись. Парни же, напротив, все время были в движении, заходили и выходили, разговаривали и смеялись еще громче, а отдельные, без компании, стеснительно стояли в сторонке и страдали от одиночества.
    Петька сразу же, как только они с Васькой вышли из буфета в фойе, увидал знакомых и бросил Ваську. Васька не злился на него, но ему было неловко стоять одному, на виду у девчонок: так и казалось, что они только на него и смотрят, только над ним и смеются.
    Когда молодежи собралось совсем много, в усилителе щелкнуло, и голос объявил медленное танго. Васька испугался, и попятился в дальний угол фойе, за спины других парней и девчат.
    Музыка играла, а танцующих не было. Но вот вышла одна пара, вторая, а уж за ними мгновенно затанцевал весь зал. Лишь единицы остались на местах. Васька снова оробел, когда в своем углу остался один. Он уже не добрым словом вспомнил Петьку и ругал себя за то, что согласился идти на эти танцы. Он стал искать глазами Петьку и увидел его на противоположной стороне танцующим с девчонкой. «Вот ведь… Надо же, смелый», - думал Васька и уже собрался уйти отсюда домой. Но тут музыка кончилась, и танцующие хлынули с середины зала. Васька опять оказался в самом углу, за спинами.
    - Еле нашел тебя, - вдруг объявился Петька. – Приглядывай девчонку и приглашай.
    - Да не умею ведь я, - отмахнулся Васька.
    - А ты, когда пригласишь, предупреди ее, что танцуешь плохо и попроси научить.
    - Ну, вот еще…
    В усилителе опять щелкнуло, и тот же голос объявил:
    - А теперь вальс, белый танец. Дамы приглашают кавалеров.
    - Так, стой, не обращай ни на кого внимания. Если какая пригласит – не отказывайся, - скороговоркой советовал Петька и сам напрягаясь в ожидании.
    Заиграл вальс, и закружились пары. Но их было меньше, чем на танго. Видимо, вальс умели танцевать не все. А, может быть, девушки стеснялись пригласить кавалеров.
    - Вот вы где, мальчики, - вдруг пропел голосок рядом с Васькой и Петькой. – Петруша, ты что это меня бросил, а?
    - А, Зойка… - не смутился Петька. – Да вот друг мой тут закисает совсем. Познакомила бы его с какой-нибудь девчонкой.
    Васька вспыхнул и готов был провалиться сквозь землю.
    - Не надо. Чего городишь… Вы не слушайте его, - затараторил он. Зойка рассмеялась и сказала неожиданно для Петьки.
    - А зачем – с какой-нибудь? Я и сама хочу с ним познакомиться. – И протянула Ваське руку. – Зоя.
    - Ва… Вася, - ответил полуживой Васька и тоже протянул руку.
    - Очень приятно, - без тени стеснения сказала Зойка. – Я приглашаю вас на вальс.
     И легко, но властно повела Ваську в круг танцующих. Васька с ужасом понял, что сейчас он опозорится на глазах у всех. Когда Зойка остановилась и повернулась к нему лицом, он прошептал:
    - Я ведь не умею это… танцевать… вальс.
    - Ну, какая беда, - невозмутимо сказала Зойка. – Я научу, авось не впервой. Вот держите меня так, а я вас так. Вот, ну, давай. Кружиться сначала не будем. Шаг сюда, теперь сюда. Вот, да не бойтесь вы, свободней, вот так…
    И у Васьки стал уходить страх. Он еще волновался, но уже тоже не так. Мало-помалу он приноравливался под Зойку, а когда почувствовал уверенность, только тогда увидел ее лицо. И оно показалось ему знакомым. Но Зойка опять заговорила первой:
    - Вы с Петькой в бригаде Дизендорфа работаете?
    - Да…
    - А мы с девчонками вас часто видим.
    - Вы в бригаде штукатуров? Я вас тоже видел.
    - Ну вот, а ты застеснялся. Давай на ты?
    - Давайте… Ой, давай.
    И она повела его в танце, но у Васьки сейчас же заплелись ноги, он качнулся и снова страх позора охватил его. Он повел глазами по сторонам, но на них никто не обращал внимания.
    - Наверно, не научиться мне, - робко сказал Васька.
    - Ничего, приходи почаще на танцы, научишься. Вот так, вот так… Слушай, а хочешь я тебя с хорошей девчонкой познакомлю? Она здесь.
     - Я… я не знаю. Может, она не захочет, - тянул Васька и злился на себя, что не может твердо сказать «нет».
    - Захочет. Петька при ней сказал, чтобы я тебя с ней познакомила. И она не сказала, что не хочет знакомиться.
    - Н-ну, ладно… - А сам подумал: «Вот, Петька!»
    Когда танец кончился, Зойка мгновенно исчезла, бросив Ваське:
    - Мы вон у того окна…
    Васька нашел Петьку, успевшего, пока был белый танец, сходить в буфет и выпить там вина. Петька сразу принял Васькино предложение подойти к девчонкам вместе.
    - Вперед! На штурм! Сейчас мы эту крепость захватим без потерь. Не дрейфь. Девчонка сама этого хочет!
    На Ваську опять накатилась эта проклятая робость, и он со сжавшимся сердцем поплелся за Петькой.
    - Девочки, это мы, - сказал Петька, когда они подошли к Зойке и ее подруге…Ваське показалось, что Зойкина подруга это просто большая кукла: светлые кудрявые волосы, большие синие глаза, маленькие носик и ротик, яркое, колокольчиком, платье.
    - Мальчики, а это мы, - сказала Зойка в тон Петьке. – Света, познакомься, это тот самый.
    - Света.
    - Ва…Вася.
   Работник клуба поставил на радиолу новую пластинку, и из усилителя зазвучал быстрый фокстрот. Петька с Зойкой ринулись в круг, предательски бросив Ваську со Светой один на один. Делать ничего не оставалось, и Васька выдавил:
   - Пойдем в буфет пока…
   Света чуть повела кукольным плечиком:
   - Пойдем.
   В буфете Васька сказал:
   - Лимонад будете?
   - Ой, может, не надо?
   - Не, возьмем, - решительно сказал Васька. – Садитесь вот сюда, я счас.
   И Васька встал в очередь. И хотя стоять пришлось не долго, всего минут пять, но они, эти минуты, дали ему возможность прийти в себя, понять, что он еще живой, и что надо с этой куклой о чем-то говорить. А о чем? Может, о работе? «Точно, о работе, о ребятах. А о чем еще?» - решил Васька и с бутылкой лимонада, двумя пирожными и горстью конфет направился к столику, за которым сидела Света.
   - Вот, угощайтесь…
   - Ой, зачем же столько? – ангельским, застенчивым голоском сказала Света. Но Васька уже разлил лимонад и показал пример не стесняться.
   - Вы с Зоей в одной бригаде работаете7
   - Да.
   - Я вас видел…
   Васька вспомнил ее в комбинезоне, беретике, со штукатурным мастерком-сердечком в руке. Она и в рабочей одежде казалась куклой. Васька замечал ее, но не позволял сказать себе: «Какая девчонка!». Даже перед собой робел. А тут…
   - Я вас тоже…
   Разговор шел с большим трудом, осторожно: как бы чего не брякнуть. Но шел. Посидели в буфете, вышли в фойе, где танцевали Петька и Зойка.
   - Ну, как, молодежь, себя чувствует? – с высоты положения спросил их в перерыве между танцами Петька.
   - Нормально, - твердо ответил Васька.
   - Тогда лады, танцуйте.
   И зазвучало танго. Васька, он сам этому удивился, музыки не испугался, и вопросительно посмотрел на Свету. Она не отвела глаз.
   - Света, я, это… танцую плохо. Почти не умею. Может, поучишь?
   - Давайте. Только и я не очень-то.
   Танец был легким, без выкрутасов, и прошел хорошо и весело. Васька все же два раза наступил на Светину кукольную ножку. А потом он спросил:
   - А… а можно я вас провожу?
   - Как хотите.
   Но синие глаза Светы сказали:  «Можно». И Васька первый раз в жизни ощутил в себе что-то такое, от чего перехватило дух.

               
ШТУРМ

   Город строился широко и быстро. Первое, что бросалось в глаза, когда Васька шел или ехал на велосипеде на свою стройку, это башенные краны. Их было множество. И каждый раз Васька замирал от восторга. И вспоминал, каким город был еще два-три года назад: бесконечные хибары с огородами и палисадниками. Во всем городе было несколько двух и трех этажных зданий старинной постройки, в которых размещались разные учреждения. А скоро город будет настоящим, многоэтажным. И люди заживут по-другому, по-городскому: будут ходить в кинотеатры, во дворец культуры, который уже строится. В городе будет много магазинов, в которых можно будет купить что  только пожелаешь. А люди? Люди будут хорошо одеты, разговаривать друг с другом культурно, вежливо. Как в Москве. Может, даже троллейбусы ходить будут? Вот бы здорово. Это придало городу особую солидность. Васька думал о том, что в городе должно быть много деревьев, сквериков, газонов, скамеечек, чтобы можно было где погулять горожанам вечерами. Васька видел в этом городе себя и Свету. Он каждый день вставал рано и шел строить этот город счастья.

   Восьмидесятиквартирный дом для начальства был выложен под крышу, и бригаду Дизендорфа перебросили на другой объект – на дом для какой-то конторы.
   - Дом этот без фокусов вроде пилястр и консолей, - сказал Дизендорф перед началом работы. – Кубатуры много и она дешевая. Значит, если хотим заработать, надо гнать эту кубатуру. И не оглядываться. Начальство сюда не полезет, ему здесь делать нечего. А наше дело сдать объект досрочно и заработать.
   И закипела работа. Кладку каменщики гнали наперегонки. Плотники не успевали наращивать леса, а подсобницы взмолились выделить им подсобника на подачу кирпича и раствора.
   - Пацаны, давай кто-нибудь, - сказал бригадир.
   Никто не вызвался
   - Ну? – строго поторопил бригадир.- А то сам назначу.
   Васька подумал: «Ничего со мной не случится, если поработаю с подсобницами. А то что-то эта гонка…»
   - Я пойду.
   - Во, давай, Васька, а то совсем мышей перестал ловить, - съязвил Туз.
   - А чего мне их ловить. У тебя вон скоро стена рухнет и всех мышей передавит…
   Гонка продолжалась, а Васька думал: «Ведь в этом доме тоже люди жить будут. Почему его можно плохо строить, а восьмидесятиквартирный, в центре города, - нельзя. Почему тем домом начальство интересовалось, а этим не интересуется?  Почему в том квартиры огромные, а в этом клетушки какие-то?». Ответа у себя Васька не находил и спросил у подсобниц.
   - Чудной ты, Васька, так всегда было – своя рубашка ближе к телу. Власть, да чтобы сама себя обделила? – ответила Мотя.
   - Одна курица от себя гребет, остальные под себя, - добавила Анька.
   Васька промолчал, но в душе не согласился с подсобницами: больно уж все просто. Васька размышлял и видел, как вырастает четырехугольная унылая коробка со множеством маленьких клеток внутри, причем, клеток каких-то не ровных, с пьяными стенами-перегородками. У Васьки не было радости от такой стройки. Но раз бригада решила расправиться с этим домом, как повар с картошкой, и заработать, значит, молчи. Васька молчал, но в душе  молил: «Пусть, пока не поздно, хоть кто-нибудь придет сюда из начальства».
   И начальство пришло. Пришел Ганжа с прорабом Максимовым. Сначала Ганжа ничего не мог понять.
   - Это что, дом или склад под утиль-сырье? – спросил он Максимова и Дизендорфа.
   - Дом, Глеб Маркович.
   - Как так – дом? Что, нынче так дома стали строить? Зигзагообразно? Это вот что, например? Стена? Неужели это стеной называется? Это скорее забор в самом худшем исполнении. Кто выкладывал?
   - Да вон мальчишка, пацан, Туз, тоесть Панов…
   - Сломать! Переложить! А эту?
   - Эту, Глеб Маркович, тоже молодой, неопытный Чекушин…
   - Сломать! Переложить! А эту? – Ганжа показал на торцевую стену, которую выкладывал сам Дизендорф. Бригада уставилась на бригадира в любопытном ожидании.
   - Так это… Все понемногу, Глеб Маркович…
   - Сломать! Переложить! А вы лично, как бригадир, допустивший такую халтуру, будете наказаны материально. Товарищ Максимов, с вами будет отдельный разговор. И потрудитесь проконтролировать исправление брака. Окончание работ буду принимать лично.
   - Такого больше не повторится, Глеб Маркович., - поспешно заверил серый от перепуга прораб.
   Ганжа, расстроенный так, что было заметно, как глубокий шрам по щеке (отметка войны) мелко-мелко дрожал. Он опустился с лесов и, проходя мимо подсобников, остановился, обратив внимание на Ваську.
   - Что, все в подсобниках?
   Васька не ожидал, что Ганжа заговорит с ним, и растерянно ответил:
   - Н-нет, это я сам…
   - Да уж лучше в подсобниках, чем вот так. Чему тут можно научиться?
 Ганжа ушел, а оставшийся прораб Максимов заорал во все горло:
   - Вы что-о? Обнаглели? Я с вами… а вы…
   - Не ори! – гаркнул на него Дизендорф. – Мы напороли, мы и переделаем!
   И с остервенением стал рушить плод своих трудов. Помявшись, сначала лениво и нехотя, по кирпичику, стал разбирать свою стенку Чекушин-младший. А Туз решил исправить свой брак по-иному, с наименьшими усилиями, но не разрушая. Он сходил в кладовку за кувалдой, снял с лесов доску, приставил ее к своей зигзагообразной стегне и в то место, где выпуклость была особенно безобразна, ударил кувалдой. Стена качнулась, но устояла, а выпуклости стало чуть меньше. Ободренный успехом, Туз уже со всего маху нанес удар по доске. И в ту же секунду грохот рухнувшей стены заставил всех вздрогнуть. А когда этот грохот стих и из клуба пыли над развалинами выпростался целый и невредимый Туз с кувалдой, словно с палицей, грохнули и закатились смехом каменщики. Смех одолевал их и валил с ног.
   - Лома-ать не дела-ать, душа-а не боли-ит, - захлебываясь, кричал Петька Морковкин. И даже у вечно всем недовольного бригадира тряслись обвислые плечи.


НУ, ПОЧЕМУ ОНИ ТАКИЕ?

   Смех смехом, а бригада едва свела концы с концами по кубатуре и здорово потеряла в заработке. Авторитет Дизендорфа резко падал, и его окрики и злой вид уже порождали обратное страху действие. В бригаде появился и креп дух бунтарства.
   - Мы тебе подчиненные, но не подданные, - сказал при очередной стычке с бригадиром Коля Судариков. – Если ты не уважаешь нас, то не заставишь уважать и себя.
   У Васьки даже дыхание перехватило от слов своего шефа И от того, что он лучше других понял нутро бригадира и крепко осадил его. Но успевший пристраститься к опиуму власти, пусть и низшей, Дизендорф не задумывался над тем, что она вредит ему, а он вредит другим. Он стал еще раздражительней, еще несносней. И вовсе не выбирал выражений при выяснении отношений с бригадой.
   Как-то он последними словами оскорбил подсобницу Мотю, и тогда Чекушин-старший (чему Васька немало удивился) подлетел к Дизендорфу, и если бы не Володька Симонов, могла бы случиться драка.
   Ваське было трудно понять действия бригады, порой такие нелогичные, что он только и мог задать себе вопрос: «Ну почему они такие?» А ответа не находил. И уж совсем поверг его в уныние случай с рубероидом.
   Еще этот злополучный дом не был закончен, как бригада получила задание построить тут же, в двадцати метрах, сараи, предназначавшиеся для жильцов домов барачного типа. Часть бригады была переброшена на их кладку. Сначала забутили фундамент, вывели цоколь, и надо было начинать выкладывать стены шлакоблоками. На цоколь, как известно, стелется рубероид или толь – материал, пользующийся большим спросом у владельцев частных домов как кровельный материал. Бригада получила шесть рулонов рубероида.
   - Леха, поди-ка сюда, - позвал Володька Симонов Чекушина-старшего. Тот подошел и они о чем-то тихо поговорили.
   - А Дизендорф? – услышал Васька вопрос Чекушина.
   - Не боись, против не будет, выпить-то на халяву и он не дурак, сам знаешь., - сказал Симонов и пошел на дом, где с остальной бригадой работал бригадир. А вернувшись, сказал Чекушину:
   - Лады…
   И тогда исчез Чекушин, но тоже вскоре появился и сказал:
   - сейчас подъедет…
   И действительно, через несколько минут у сараев появился мужик с большой тележкой. В эту тележку Симонов , Чекушин и Чекмарь быстро уложили рулоны рубероида, а хозяин накрыл тележку дерюгой, отсчитал торопливо деньги, сунул их Симонову и укатил.
   А в обед бригада пила. Пили бригадир, Васькин шеф Судариков, пили все, даже подсобницы. Заставляли и Ваську, но вступился Судариков:
   - Отстаньте от него, у него своя голова на плечах.
   - А у меня, к примеру, чужая? – огрызнулся Чекмарь.
   - У тебя никакой нет, - махнул рукой Судариков.
   Каменщики хмелели и шумно говорили о заработках, о Ганже, и большинство признало, что он правильно поступил, что заставил переделать брак, и вообще говорили о нем с уважением, а от Дизендорфа требовали понимания каждого из бригады. Дизендорф горячился, доказывал, что он старается для всей бригады, а не для кого-то одного, и дошло до того, что с бригадиром стали обниматься. «Странно, - думал Васька, - то они такие, то такие. Не поймешь их… Вот даже Судариков лезет обниматься…».


ГОЛОДОВКА

   Ганжу Васька встретил случайно, по дороге домой. Васька поздоровался и проходил мимо, но Ганжа остановил его.
   - Почему так поздно, молодой человек?
   - Срочный объект, Глеб Маркович, задерживаемся, чтобы побыстрей сдать, - ответил Васька и сам удивился, что говорит с Ганжой свободно, без смущения.
   - Да? – удивился Ганжа. – И что это за объект? Где?
   - Ну как, коттедж на Заводской улице.
   - Так-так… Нет, знаешь ли, на Заводской улице срочного объекта да еще коттеджа, нет. Ты что-то путаешь.
   - Ничего я не путаю, я же оттуда иду. Вся бригада работала. До обеда работаем   на школе, мы теперь школу строим, а после обеда – на коттедже. Хажомия, начальник участка нашего сказал, что принимать его будет сам Арутюнов, - пояснил Васька и почуял неладное: лицо главного инженера побагровело, а глубокий шрам стал подергиваться.
   - Так-так. Ну-ка,  пойдем сядем вон на ту скамейку.
   «Почему он так расстроился? Что я такое сказал?» - лихорадочно думал Васька.
   - Так-так… И давно вы этот коттедж строите?
   - Да вот уж с неделю, - упавшим голосом ответил Васька.
   - Да ты, сынок, не бойся. Тут такое дело… Думаю, тебе пора  уметь определять свое отношение ко всему, что ты делаешь сам и что делают другие. А делаете вы с бригадой халтуру. Коттедж этот – частный дом для одного руководителя, и то, что вашу бригаду заставляют строить его в рабочее время – это… незаконно. И вот теперь давай вместе рассудим, что нам с тобой делать. Если промолчим, сделаем вид, что ничего не знаем и не видим, то лучше от этого будет не честным на руку людям. А если не промолчим и потребуем ответа, то им будет плохо. Но и нам может не поздоровится. Ну? Что ты скажешь?
   - Не знаю…
   - А надо знать, молодой человек. Пора знать.
   - Заявить, может?
   - Заявить? Да, заявить. Вот ты заяви завтра своей бригаде, что не намерен больше в рабочее время заниматься халтурой, а я заявлю хозяину этого коттеджа, что использовать служебное  положение в личных корыстных целях – это нечестно, не по-партийному. Ну, как, хватит смелости?
   - Побить могут…
   - Да? Пожалуй, могут. С них станется. Но не думай, у меня противник тоже будь здоров. Вряд ли смирится. Ну так как, в бой? Или в окопе отсидимся?
   - В бой, Глеб Маркович! – решительно заявил Васька.
   - Тогда держись. А туго будет – дай красную ракету. Приду на помощь.

   На другой день, когда бригада была в сборе, Дизендорф объявил:
   - Сегодня сделаем так: Симонов, Панов, Чекмарев и Мотя остаются здесь, все остальные идут со мной на коттедж. Надо быстрей его заканчивать. Арутюнов обещает хорошо заплатить…
   - Ну раз такое дело, надо постараться, а то в прошлом месяце прогорели, - сказал Симонов. – Может, после обеда и мы к вам присоединимся. Школа-то, авось, не к спеху.
   - Можно и так, - согласился Дизендорф.
   - Федя, а кому мы строим этот коттедж? – спросил Васька.
   - Кому надо, тому и строим. Не твоего ума дело, мелюзга пузатая, - сразу набросился на него Дизендорф.
   - Почему не моего? Моего. Я как раз знаю кому.
   - Ну и кому? Выдай секрет, - засмеялся Чекмарь.
   - А самому Арутюнову, начальнику СМУ.
   - О-ха-ха, - заржал Чекмарь. – До тебя как до жирафа доходит. А ты, наверно, думал для тебя.
   - Ладно, Сучок, хватит трепаться, пошли.
   - Я отказываюсь работать на Арутюнова в рабочее время бригады. Он за счет государства строит себе дом, - заявил Васька. И это было так неожиданно, что у каменщиков поотпадали челюсти. Но пауза была недолгой.   
   - Т-ты, с-сопля, взревел Дизендорф и ноздри его раздулись, как два лаза в темную пещеру.. – Ты на кого?! А ну вали из бригады!
   - Из бригады я не уйду. И работать на коттедж не пойду… И вы не пойдете. А если пойдете…
   - Ну-ко, ну-ко, что тогда будет? – угрожающе перебил Чекмарь и они с Тузом подошли вплотную к Ваське.
   - Я… объявляю… голодовку! – ляпнул Васька не весть откуда залетевшую в его голову несуразную мысль. Впрочем, потом, после, он вспомнил откуда: утром, когда он собирался на работу, по радио передавали последние известия, и там он услышал о голодовке американских студентов в знак протеста против ареста своих товарищей за участие в какой-то демонстрации.
   - У, йе-е, я думал правда что-нибудь дельное скажет, - разочаровался Чекмарь. – Ну и голодай, а получку твою мы разделим.
   - Ну, - подхватил мысль Туз. – А ты в нашу общагу перебирайся. Там голодным не ты один будешь.
   - Ладно, все! Пошли по местам! – прикрикнул Дизендорф, и часть бригады пошла с ним, остальные приступили к работе на школе.
   - Васька, не дури, пошли, - сказал Судариков, не на шутку встревоженный Васькиным решением.
   - Не пойду…
   - Слушай, какое наше дело кому мы тот или иной дом строим. Мы зарабатываем деньги, остальное не важно, - пытался уговорить Ваську Судариков. – Ну, Арутюнову этот коттедж, и что? На то он и начальник, чтобы пользоваться властью. Ни один еще от своей выгоды не отказывался и никогда не откажется.
   - Ганжа откажется.
   - Ладно, Ганжа… Сам ты Ганжа. Пошли, не дури.
   - Не пойду. И буду голодать.
   - Ну, смотри. Сорвешь бригаде заработок – пеняй на себя. Тогда уж и я не смогу заступиться за тебя.
   - Коля, не ходи. Тебя побоятся…
   - Совсем чокнулся малый, - махнул рукой Судариков и пошел догонять бригаду.
   А Васька осмотрелся, подбирая место, где удобней голодать. И решил взобраться на ту часть фасадной стены, которая была выведена на все три этажа. Взобрался и уселся, свесив ноги на фасадную сторону. Это было нарушением правил техники безопасности, и Симонов пригрозил скинуть его со стены.
   - Скидывай, - отозвался Васька.
   Каменщики поняли, что он не шутит.
   - Эй ты, придурок, слезай.
   - Не слезу.
 Чекмарь швырнул в Ваську щебенкой, но не попал. Это же сделал Туз и попал в спину. Васька от боли дернулся и чуть не полетел со стены.
   - Эй, прекратите кидаться, отвечать еще за него, - испугался Симонов.
   Васька сидел на стене серой вороной и смотрел вниз на прохожих. Люди поднимали головы и с любопытством глазели на Ваську. Какой-то гражданин подошел к подсобнице Моте и что-то спросил, показывая на Ваську. Мотя что-то сказала, и гражданин спешно удалился.
   Наступил обед. Васька со стены не слез и обедать не стал, хотя каменщики и увещевали его, и грозили ему. В Ваську вселился какой-то бес, изгнать которого мог только отказ бригады от работы на коттедже. После обеда на стройку вдруг сбежалось начальство: Ганжа, инженер по технике безопасности, прораб Максимов и… врач. Встревоженные, они взбежали на леса.
   - Где, который голодовку объявил? - спросил запыхавшийся врач.
   - Да вон он сидит, - показали каменщики.
   - А ну, слезай сюда, - закричал инженер по технике безопасности.
   - Подождите, не кричите на него, - сказал Гажа и обратился к Ваське.
   - Сынок, сойди к нам, надо поговорить.
   Васька осторожно спустился на леса. Врач сразу же взялся за свое дело: раздвинул Ваське веки, с подозрением проверил зрачки, пощупал пульс, велел показать язык.
   - В детстве менингитом не болел? Головой не страдаешь? Навязчивые идеи не появляются? – допрашивал он Ваську.
   Инженер по технике безопасности и прораб напряженно следили за врачом и Васькой.
   - Подождите вы с навязчивыми идеями, - недовольно сказал Ганжа. И спросил Ваську: - Как это ты до такого додумался-то, а? Сынок?
   - Они не послушали меня…
   - Ну не послушали – и черт с ними. Пусть на их совести осталось бы.
   - А Арутюнов?
   - Арутюнов ответит. Сейчас он поехал снимать бригаду с объекта… Кстати, все-таки благодаря тебе… - И наклонившись к Васькиному уху: - Я тебя уважаю, сынок…

   Вся эта история с коттеджем закончилась тем, что Арутюнова сняли с начальников СМУ, а поставили Ганжу. А к Ваське в бригаде одни стали относиться настороженно (черт знает, что он может еще выкинуть), другие уважительно: вон какую махину из-за него поперли из начальников, а третьи, особенно Дизендорф, уверяли всех, что он чокнутый и его надо гнать из бригады. А ему на это Судариков сказал: «Кишка тонка, он теперь под защитой, какую тебе не сломать».
    После работы того же дня прибежала запыхавшаяся Света.
   - Дурной, ты же мог упасть и разбиться…
   - А тебе жалко было бы?
   - Вот сейчас как дам! Не смей больше ничего такого…   
   - Ладно, не буду. Девчонки смеются над тобой из-за меня?
   - Сначала смеются, потом хвалят…
   - Тебе, наверно, стыдно?
   - Нет… Хватит пытать!

   Васька, Василий Иванович Сучков, впоследствии окончил вечернюю среднюю школу, служил в армии, после службы поступил в строительный техникум на вечернее отделение, а после  - в строительный институт. Работал прорабом, начальником участка, начальником стройуправления. Свою карьеру закончил заместителем управляющего большим строительным трестом. И ничего, кроме благодарностей и правительственных наград в его послужной биографии не имеется.

   Со Светой они всю жизнь вместе, вырастили дочь и сына.

1992 г.