Петр Петрович и петух Петя

    Однажды ранним утром с лоджии шестого этажа четырнадцатиэтажного дома по Украинскому бульвару разнеслось громкое и непривычное для Москвы «ку-ка-ре-ку-у-у». Хозяин квартиры Петр Петрович Ковалев, которому вчера исполнилось семьдесят лет, испуганно вскинул голову и замер. Но через несколько секунд, сообразив в чем дело, обессиленно вздохнул:
    - Ох ты, Господи…
    И только Петр Петрович положил голову на подушку, как новое, еще более звонкое «ку-ка –ре-ку» разнеслось с лоджии. Петр Петрович снова поднял голову,  но уже не испуганно, а тревожно: «Жди теперь неприятностей от соседей». А пассажиры на Киевском вокзале посмотрели на часы: было без четверти четыре.
    Петух, как и положено петухам, пел в три тура и утреннюю побудку москвичей закончил в шесть часов. Неприятности начались спустя пятнадцать минут. И главное, не от соседей, аа от жильцов дома напротив. В дверь позвонили. Петр Петрович со сжавшимся сердцем открыл ее и увидел даму, пышную и мятую.
    - Извините, но мне сказали, что именно на вашей лоджии живет петух.
    - Да, понимаете, - попытался объяснить Петр Петрович. – Вчера у меня был юбилей, и вот… Сотрудники подарили, понимаете…
    - Нас не интересует ваш юбилей. Нас беспокоит ваш петух. Он сегодня не дал нам спать. Если это повторится, мы будем жаловаться.
    - Да, но что же делать? – робко сказал Петр Петрович. – Вот у вас собака… Я вас видел в скверике…
    - Собака не кукарекает, - оборвала его дама и удалилась, сердито приговаривая: «Совсем уж люди совесть потеряли».
    Петр Петрович вышел на лоджию. Петух, привязанный шпагатом к ноге, с любопытством опрокидывал голову то на один бок, то на другой, замирая то на одной ноге, то на другой, делал по лоджии несколько шагов, пока не натягивал шпагат. И тогда, в недовериидернув привязанной ногой, отступал.
    Петух был богатырского сложения и красавец собой. Ярко-красный свисающий гребень, такая же борода, мощный горбатый клюв, огненно-рыжее оперение по груди и шее, темно-фиолетовое с малиновыми мазками по спине и бокам, и огромные, выгнутые, с преобладанием умеренно-рыжего цвета, перья хвоста. Выпяченная грудь, высоко посаженная голова делали петуха гордым и независимым.
    - Ну что будем делать, Петя? Как дальше жить? А? Хорошо бы молча, да разве тебе это внушишь? Эко, голос-то у тебя, пол-Москвы, поди, разбудил, деревня ты этакая…
    Петр Петрович опустился перед петухом на корточки и хотел погладить, но тот норовисто отпрянул.
    - Дурак ты рыжий, я ж к тебе с добром, понимать надо.
    Петр Петрович поднялся, посмотрел вниз и увидел медленно шагавшую с запрокинутыми головами пожилую пару. Заметив Петра Петровича, женщина спросила:
    - Скажите, с какого этажа сегодня ночью кричал петух?
    А мужчина добавил:
    - Короче, из какой квартиры?
    «А, что б вас…», - подумал Петр Петрович, а вслух сказал:
    - Петух, между прочим, не кричал, а пел, уважаемые. И мне лично его пение очень понравилось. А живет он на крыше.
    - Он что – аист?
    - Да, он аист и живет на крыше, - с раздражением сказал Петр Петрович и ушел в комнату. А пожилая пара с запрокинутыми головами двинулась дальше. «Так, - сказал себе Петр Петрович. – Что же завтра будет? До милиции, чувствую, дело дойдет…». И стал думать, как быть с тезкой.
    Думал весь день, и единственное что придумал – на ночь посадить петуха в какую-нибудь коробку.
    В течение дня Петя дал несколько концертов, но гул с Большой Дорогомиловской забивал его голос, мешал вдохновению, и к вечеру петух сник. Петр Петрович встревожился, ему не хотелось, чтобы петух издох.Во-первых, жалко, а во-вторых, - подарок. «Ох уж этот Стрельников, восьмой десяток, а все хохмы строит», - с легкой укоризной подумал Петр Петрович о своем бывшем сослуживце Илье Семеновиче Стрельникове, с которым поработал в одном отделе министерства местной промышленности два десятка лет. Этот Стрельников всегда был непременным заводилой и профорганизатором отдела. Благодаря ему отдел был самым активным в министерстве в части вылазок на природу, организатором групп здоровья, юбилеев, посещений больных и прочая. И всегда он придумывал какую-нибудь хохму, чтобы мероприятие было веселым и запомнилось. Правда, попадал и впросак. Однажды на отдыхе он стал изображать манеры начальства. Все покатывались со смеху. Но кто-то донес об этом начальнику отдела, и Стрельников лишился было продвижения по службе.
    Петр Петрович за неделю до своего семидесятилетия обзвонил всех, кого хотел видеть у себя. Стрельников появился в разгар застолья с укутанным в тряпку подарком. И не проходя из прихожей к столу, сказал:
    - Понимаешь, Петро, какое дело. Не могу я погулять на твоих именинах. Эти мне внуков сбагрили, а сами смотались в Каширу, к родителям зятя. Там тоже какой-то юбилей. Вынеси-ка сюда две стопки, выпьем с тобой, да побегу я.
    Петр Петрович вынес рюмки, вино.
    - Жалко. А то бы с внуками?
    - Нет, ну их, морока одна. Ну, живи долго в добром здравии.
    Они выпили.
    - Сын-то не приехал? – спросил Стрельников.
    - Нет, уборочная у них, куда… Главным инженером он теперь в своем совхозе.
    - Слушай, женить бы тебя, Петро. А? Мужик ты еще куда хошь, квартира двухкомнатная…
    - Во-во, объявление надо в газету дать.
    - Нет, кроме смеха, ведь Алексеевну твою все равно не вернешь…
    - Ладно. Что это у тебя в тряпке-то шевелится?
    - Ой, да это тебе подарок. Глянь, какой красавец. – Илья Семенович распеленал петуха и пустил на пол. – Тезка твой, Петька. Утром, понимаешь, на рынке был и вот не мог пройти мимо. Теперь вас будет двое. Как это в песне-то: оба молодые, оба Пети, хлеб и соль делили пополам. А!?
    - Куда я с ним, ты что? – попытался отказаться Петр Петрович, но Стрельников уже из коридора крикнул:
    - С юбилеем тебя. Давай!

    Петр Петрович посыпал петуху пшенной крупы. Петух квохнул, поклевал крупы и приободрился. Насколько пускал шпагат походил по лоджии, и совсем уж было решил, что унывать не стоит, будет утро – будет и пенье, он еще покажет, какой у него голос.
    Вечером Петр Петрович нашел старую картонную коробку из-под пылесоса, посадил в нее петуха, насыпал пшена и неплотно связал коробку шпагатом. Ночью, когда было начинать первый тур, Петя встал, встрепенулся в коробке и потянул шею, чтобы взять голос. Но гребень уперся в крышку коробки, и песня на первом «ку» оборвалась. Петя попробовал еще раз, и снова кроме хриплого «ку» ничего не получилось. Петя, недоумевая, поквохтал, и поджал ноги. Когда подошло время «вторых петухов», он снова сделал попытку спеть, и снова не нашел простора. До «третьих петухов» он молча плакал от обиды, от того, что голос его никому не нужен, что и сам тоже лишний и упрятан в какую-то душную и тесную конуру. Третью попытку спеть он и предпринимать не стал. Даже не поднялся на ноги. Им овладели безразличие и вялость.
    Когда Петр Петрович развязал коробку, петух даже не шевельнулся. И он снова весь день думал, как быть с петухом, а тот все ниже склонял голову, все тускнее становились его круглые глаза. И тогда Петр Петрович решился и заказал разговор  с сыном Анатолием. Сын был в поле, ответила его жена Елена. Петр Петрович сказал ей, что завтра выезжает к ним. «И не один». – «А с кем, если не секрет?» - спросила Елена. – «Секрет», - ответил Петр Петрович. Хотелось сдлать веселый сюрприз сыну и его жене. А главное, хотелось успокоиться  за судьбу петуха: как-никак, а в сельском доме место для него найдется, если даже там есть свой петух. Пусть будет два.
    Петр Петрович без труда купил билет на Ярославль, и с петухом в просторной, одолженной у соседей грибной корзине, сел в вагон. Поезд в Ярославль пришел рано утром, и это устраивало Петра Петровича. Он пересел в автобус и через два часа был в том совхозе, где сын работал главным инженером, а его жена учительницей. Детей у них не было. Жили они на центральной усадьбе в двухквартирном коттедже. Их квартира была двухкомнатной, с просторной верандой.
    Зная, что приедет отец, сын и невестка оставили в дверях записку с указанием, где лежит ключ. Петр Петрович, усталый и пыльный, сначала осмотрел подсобные помещения – сарай и гараж. Правда, они были закрыты, но это ничего. Вечером хозяева откроют сарай и там поселиться петух. Петр Петрович осмотрел небольшой огород, в котором и всего-то было грядка луку и грядка укропу. Он надеялся увидеть кур, но не увидел. «Неужели даже птицу не водят?» - удивился Петр Петрович. Он считал, что в селе без кур просто нельзя жить. Сам ведь он тоже родился и жил до призыва в 1937 году в армию в деревне. А потом был фронт, ранение, госпиталь, учеба, работа и жизнь в Москве. Тогда, в те довоенные годы в деревне без своего хозяйства немыслимо было просуществовать.
    Первой с работы пришла невестка. Она легонько поцеловала Петра Петровича и стала искать взглядом того, с кем он приехал. Не найдя, спросила:
    - Вы же сказали, что не один…
    - Да, нас двое. Его тоже Петей зовут.
    - Да? А где же он?
    - В огороде гуляет.
    Лена подошла к окну, которое выходило в огород, и увидела огромного ярко-рыжего петуха.
    - Откуда этот петух у нас? – недоуменно спросила она.
    - Это и есть Петя, мой приятель. Только в городской квартире он захандрил, вот я и решил привезти его к вам, в деревню…  И на вас посмотреть заодно.
    - Во-первых, это не деревня, а центральная усадьба, а во-вторых, вашему приятелю у нас будет одиноко. Нам с Анатолием некогда заниматься подсобным хозяйством.
    - Что, и кур не водите?
    - А зачем? – удивилась наивному вопросу невестка. – Яйца и птица в магазине есть, так что…
    - Все-таки свои-то лучше…
    - Некогда нам, Петр Петрович, понимаете? Не-ко-гда! – уже раздражаясь на старого свекра, сказала Елена и ушла на кухню готовить ужин.
    Сын, по случаю приезда отца, вырвался с работы пораньше, и стал извиняться, что не сумел приехать на семидесятилетие. Он похвалил отца за еще крепкий вид и стал жаловаться, что работы прорва и все надоело. К этому подключилась жена и спросила непонятно кого:
    - Неужели всю жизнь нам тут прозябать. Неужели ничего нельзя сделать с переездом в город. Уж не обязательно бы в столицу…
    - В городе квартиру будешь ждать сто лет, - тоже не конкретно  ответил Анатолий.
    Петр Петрович, конечно, не дурак, и понял намек на его московскую квартиру, и ему стало неловко за то, что он  живет в Москве, а сын с женой – в деревне.
    Узнав, что отец приехал с петухом, Анатолий расхохотался и сказал, что из этого Пети получится наваристый суп. У Петра Петровича екнуло сердце: зачем же тогда он вез его сюда?
    - Если будешь рубить ему голову – руби и мою, - сказал он обиженно.
    - Ну отец, ты как маленький, - серьезно сказал Анатолий. – Твой Петя тут или издохнет или одичает. Понимаешь, нам некогда хозяйством заниматься. Не-ко-гда!
    Петра Петровича неприятно задело, что сын говорит словами невестки.
    Петуха поселили в сарае. К вечеру на воле он оклемался и принял былую гордую осанку. Петр Петрович приспособил ему насест, и в три часа поутру по центральной усадьбе пронеслось громкое «ку-ка-ре-ку». Петр Петрович приподнял голову и прислушался: не разбудил ли Петя сына и невестку. Кажется, не разбудил.
    «Вторым петухом» Петя пропел в половине пятого, третьим – шесть. Сына и невестку разбудил «вторым петухом».
    «Ну вот, - недовольно отворачиваясь от мужа, сказала Елена. – Этого будильника нам только и не хватало. Теперь я сама на уроках как сонная курица буду…»
    Она послал Анатолия выпустить петуха из сарая, в надежде, что кукарекать он будет где-нибудь подальше. А Петя, обрадовавшись вольному простору и в знак благодарности под самыми окнами спальни постарался  спеть погромче и попротяжней, полагая этим доставить хозяевам удовольствие. «О, Господи!» Елена села на кровати и закрыла сонное лицо ладонями. «Принесло его», - полушепотом сказала она, но Анатолий это услышал.
    - Ну, знаешь! Это мой отец, и он будет жить со мной.
    - Тогда я жить с тобой не буду, - выпалила Елена.
    Анатолий на это ничего не ответил. Он стал думать, как быть с отцом и с петухом. А Петр Петрович в это время думал, как быть с сыном и с невесткой.
«Почему они так живут? – размышлял он. – Детей нет, хозяйство вести не хотят, воздух, природу не ценят, работа им надоела. В город рвутся, в Москву. Я же вижу… Моя квартира им не дает покоя… А, может, они и правы. Я, старый человек, занимаю московскую квартиру, а они, молодые люди, живут в селе, где кроме клуба из культуры ничего нет. Мне-то все равно где доживать…
    Днем Петр Петрович осмотрел поселок, добрел до леса, подышал тугим от лесных запахов воздухом, а вечером, за ужином, сказал сыну и невестке:
    - Переезжайте в Москву, а меня здесь поселите…
    Анатолий и Елена переглянулись. Чувствовалось, что ими овладевает волнение. Особенно невесткой.
    - А… как это можно сделать? – после натянутой паузы спросила она. – Ведь наша квартира обмену не подлежит…
    - А зачем менять? Там всем места хватит…
    Елена метнула на него почти свирепый взгляд.
    - Нет, - сказал Петр Петрович. – Обузой  вам быть не хочу. Пока есть силы, вас беспокоить не буду. А когда их не останется, тогда и решайте что со мной делать.
    - Ну-ну, отец, к чему эти разговоры. Ты же знаешь, я тебя не оставлю.
    - Спасибо, сынок, но сделайте, как я прошу, переселите меня сюда. Хочу пожить на природе.
- Тогда, действительно, как это сделать? – озабоченно спросил Аатолий.
    - Ну-у, может быть так, - стала рассуждать Елена. – Ты едешь в Москву и прописываешься. Петр Петрович после этого выписывается и приезжает сюда, прописывается ко мне. А я уже после этого уезжаю к тебе.
    - Не годиться, - подумав, сказал Анатолий. Меня без тебя не пропишут… Да и с тобой не пропишут. Площадь не позволяет. Сколько у тебя, отец, двадцать девять метров полезной площади?
    - Двадцать девять и три…
    - Вот. А нужно тридцать три.
    - Тогда так. Мы с тобой берем развод, фиктивный, конечно. Ты уезжаешь и прописываешься. Петр Петрович приезжает сюда, устраиваем его здесь, а потом оформляем с тобой брак и я прописываюсь к тебе…
    Наступило молчание. Все чувствовали шкурность этого варианта, но все понимали, что он единственно возможный в данной ситуации.
    - Ну как, отец, годится? – глуховатым голосом спросил Анатолий.
    «Господи, зачем я сюда приехал?» - горько подумал Петр Петрович. А вслух сказал:
    - Делайте, как вам удобней.
    И вышел на воздух. В огороде еще гулял петух. Он, кажется, привыкал к одиночеству. «Одинокий петух… Нелепо, неестественно. Вот буду тут жить – разведу кур, козу куплю. А что? Вон простор какой, пусть себе пасется…»
    Из дома доносились оживленные голоса сына и невестки. «Обсуждают вариант. Неужели решаться на развод?» - думал Петр Петрович, направляясь к лугу, за которым темнел лес
    Когда Петр Петрович вернулся, Анатолий сказал:
    - Мы решились на этот вариант, отец. Это единственный шанс… Ты пойми правильно… А тебя мы не оставим, навещать будем и в любое время возьмем к себе.
    «Вы возьмете…» - невесело подумал Петр Петрович.
    На третий день он попросил сына отправить его в Москву. Радостно возбужденная невестка обязалась заботиться о петухе до приезда тестя сюда на постоянное  жительство.
    А ночью у Петра Петровича случился первый сердечный приступ.

1992 г.