Ночь

Я смотрю внимательно, надеясь успеть насмотреться на неё. Вздрогнув во сне в очередной раз, она на мгновение открывает глаза, а потом кладёт голову мне на плечо. Я беру её за руку. Её светлые волосы щекочут мне шею, я стараюсь поправить их так, чтобы она не проснулась, но она убирает голову с моего плеча, встаёт со скамьи и разминает спину.

- Хочешь пить? У меня остался ещё чай.
- Хочу, - отвечает она. Я протягиваю ей термос. – А у меня есть печеньки.
- Давай.

Мы вместе пьём чай и едим крекер. С другого края скамьи к нам двигается седой старик.

- Ребятки, а с молоком печенье вкуснее. Смотрите, у меня есть банка, можно туда крекер накидать и пить.
- А мне чай с молоком нравится… - Она подливает немного из банки в термос, а потом кидает несколько печенек в остатки молока. Старик улыбается. Мы едим втроём.
- Во сколько нам выходить? В семь? – спрашивает старик.
- Да. Через пять часов.
- Много ещё времени. Я поспать успею. – Он прислоняется к стене.
- Вы ложитесь лучше на скамью, - говорит она. – Мы сейчас уйдём.
- Спасибо. – Старик ложится, а мы отходим в угол, где стоит маленький столик. Здесь мы почти одни – люди в основном сидят на скамьях – спят или читают, кто-то укачивает детей. Мы садимся друг напротив друга и берёмся за руки.
- А мне не верится, что через пять часов нас уже не будет. Представляешь? Не будет нигде!
- Откуда ты знаешь? – отвечаю я. – Может быть, наши души бессмертны. Может быть, уже через пять часов мы предстанем перед Богом.
- Ну не знаю… Тебе, наверно, родители в детстве о Боге рассказали, раз ты думаешь так. А мне ничего не рассказывали, а потом я решила, что вряд ли Он есть. Хотя теперь я уже в этом сомневаюсь. Не может так быть, чтобы всё просто кончилось, и ничего не было. Куда могут деться мои мысли, воспоминания? – Она задумывается. – Хотя я не хочу, чтобы Бог был.
- Почему?
- Ну тогда придётся отвечать за все свои поступки. А я не всегда поступала хорошо… Я даже не уверена, что до конца понимаю, что хорошо и что плохо. Конечно, в детстве это всем объясняют, но потом вырастаешь и начинаешь всё это ставить под вопрос – а почему вот это плохо? А для кого это плохо? Вот хотя бы убийство другого человека. Это плохо. Но если этот человек делает плохо другим людям, то убийством им сделаешь лучше. А ему уже не будет ни плохо, ни хорошо.
- Есть ещё те, кто его любит. Они будут страдать.
- Ну да… Тогда надо посмотреть, кого больше, тех, кто его любит, или тех, кому он вредит.
- Ну смотря ещё насколько плохо то, что он делает.
- Это понятно…
- И смотря насколько сильно его любят.
- Хм… - Она снова задумывается. – А разве любовь – не постоянная величина? То есть разве можно любить кого-то больше, а кого-то меньше?
- Можно, а почему нет?
- Мне кажется, что любовь или есть, или нет. И если думаешь, что одного человека любишь сильнее, чем другого, то на самом деле к одному просто привязан больше.
- Любовь – это же и есть привязанность. – Она смотрит на меня в упор. – Глубокая симпатия… Что? Что ты так смотришь?
- Только привязанность и только симпатия?
- Ещё страсть.
- Страсть? Разве обязательно должна быть страсть? Родителей ведь тоже любишь, но причем тут страсть. Хотя, может, и тут иногда она… Страстная ненависть…
- К родителям ненависть?
- К кому угодно. Если любишь.
- А ты уверена, что ты действительно так чувствуешь? Что то, что ты говоришь, не лирика и не позёрство?
Она опять задумывается.
- Нет. Я думаю, что я так и чувствую. А ещё я думаю, что любое убеждение хоть чуточку, но поза.
- А это почему?
- Ну, может, я по себе сужу. Просто я часто не могу быть серьёзной до конца. Или, если вопрос действительно серьёзный, могу добавить пафоса. Как будто бы он добавит веры. И вправду, добавляет… Это только у меня так?
- Не знаю. Возможно, у меня тоже.
- Ну вот…
Она сидит, опустив глаза. Я замечаю слезу у неё на щеке.
- Ты чего? Что с тобой такое? – Я вытираю ей лицо платком.
- Ничего. Просто как-то жаль стало, что я не узнаю, только ли мы «позёры» или все такие.

Я уже сижу рядом с её стулом на корточках и глажу её по волосам. Обычно мы видимся с ней, когда светло. И тогда её глаза голубые, как небо. А сейчас, в этом полумраке они просто серые. Она вытирает ресницы и целует меня. Потом, задумавшись, отстраняется.

- Когда мы с тобой поцеловались в первый раз… - начинаю я.
- Как же это было давно… И как долго!
- Я это и вспомнил. Ты тогда опоздала домой на целый час, и я так и сказал, что это потому, что мы долго целовались.
- А я не жалела, хоть и знала, что меня будут ругать, потому что на самом деле поцелуи – это то, чего не бывает много, и на самом деле нельзя целоваться долго. Когда целуешься, не чувствуешь же, что долго целуешься, значит, и вправду не долго…
- Это как любовь? – с усмешкой спрашиваю я.
- Что? А, ну да. Поцелуй – это тоже что-то постоянное. - Она начинает улыбаться. Мы целуемся. – А интересно, можно ли думать, что любишь, а на самом деле не любить?
- Конечно. В садике же многие любят, разве это по-настоящему?
- Не знаю. Мне кажется, что если ты думаешь, что любишь, значит, ты и в самом деле любишь, а какая разница, что потом.
Мы снова целуемся. Оторвавшись от меня, она смотрит на часы.
- Слушай, давай поспим? Ещё успеем.

Она кладёт голову на стол. Я вижу только её макушку. Однажды, когда мы были на пляже, она примерно так же лежала, положив голову на пивной столик. Но тогда было тепло, я помню, как солнечные лучи играли в её волосах, как волосы блестели. Сейчас же над нами светит тусклая белая лампочка. Я думаю о том, что она никогда больше не увидит ни моря, ни пляжа, ни даже солнца, ведь солнце появится только через месяц, мы этого уже не застанем. Она больше не попробует пива, теперь, когда чай уже выпит, а печенье съедено, мы можем пить разве что воду из кулера. Я глажу её по волосам, она поднимает голову, проводит по моей руке и снова ложится. Её средний палец лежит на кончике моего указательного. Именно так она ко мне прикоснулась в первый раз, и мы сидели так часа два, я боялся пошевелиться, вдруг она уберёт палец. А в следующую встречу мы уже поцеловались.
Гонг оглушает. Я спал? Видимо, да. Она смотрит на меня.

- Неужели пора?
- Подожди. Мы во второй пятёрке.
Выходят двое мужчин, муж и жена и девушка. Непонятно, дочь ли она супругов, или же она сама по себе. К нам подходит старик, который угощал нас молоком.
- Вы во второй пятёрке? Я с вами.
Снаружи раздаются выстрелы. Её губы шевелятся – она считает. Пять, всё правильно. Она сжимает мою руку. К нам приближаются молодая женщина с ребёнком.
- В какой вы?
- Во второй.
- Мы в третьей.
- А мы с вами, - подходят к нам парень и девушка примерно нашего возраста, оба рыжие, в веснушках, очень похожие друг на друга. Наверно, брат и сестра.
Я вижу, что ей страшно.
- Всё будет хорошо. Сейчас всё кончится, - шепчу я ей на ухо.

Гонг. Дверь уже открыта. Мы выходим.