Знамя части. Воровские рассказы. Книга третья

В.А. Калоша.



                Знамя части.
                (Воровские рассказы)
                Книга третья.



               

              г. Херсон.                2010 год.

                Знамя части.    

                *****

   Всю жизнь рисковал, каждый день, а тут испугался. Наговорили всякого на его бедную голову. Да и статья позорная такая, по какой его привезли сюда, в зону. Да и не одна сатья позорная, а аж две! Одна за изнасилование, а вторая за «мужеложство». Во как она называется эта вторая его статья!
   Пугали по-всякому его в КПЗ. Менты, били его даже несколько раз, а он не злился на них. А, пусть покуражатся, молодые не выработанные, не то, что он. Ни одной, наверное, косточки нет у него, что бы не была перебита за тридцать лет работы в забое. А лёгкие свистят, как поломанный баян.
   Говорили мужики ему:
   –Не женись ты, Гришка, на молодой, да на красивой!
   А он не послушал. А, денег скопил, и немало! Квартира хорошая, да и дачу построил. Слава Богу руки не из жопы выросли, что-то жизнь научила ими делать: и по строительству в том числе. Дача хорошая, в полтора этажа, да и садочек ухоженный возле неё. Хорошо хоть ума хватило не расписаться со своей той молодухой, а то бы всё нажитое прахом ба пошло! Это не его заслуга, а братан у него есть, еврей сам. «Как это ?»: спросите, а просто всё. Дядька его на еврейке женился. У-у-умная у него жена! Ух! Врачихой всю жизнь проработала. Красивая, высокая,чернявая такая, курчавая. А, вишь как? Дядьку Гришкиного полюбила,шалапая. Не даром ведь люди брешут: «Любовь зла, полюбишь и…» сами знаете кого.
Так вот, братан его, Борис, в мамку умом пошёл, только не на врача выучился, а на адвоката. Вот и подсказал тогда Гришке:
   –Не расписуйся ты с ней, Гриня, поживи так, присмотрись.
   –Што она, лошадь што-ли? Што к ней присматриваться,– психонул тогда ещё Гришка.
   – Ну не спеши, послушай меня. Я же тебе добра хочу,– Борис аж скривился тогда, как от зубной-то боли.– С годок поживи с ней, а потом распишешься. Можешь даже обвенчаться.
   –Ладно,– согласился тогда Гришка.
   Привёл он в дом к себе молодую, красивую жену! Как он тогда нос-то задрал вверх! Ходил павлином. Особенно в выходной.
   Поведёт, бывало, её в ресторан, она вырядится, ну модель просто! Мужики все оглядываются, завидуют ему. 
   –Эх! Не зря я эти все годы вкалывал, как каторжанин,– оглядывался он , довольный, по сторонам. А мужики глазами стреляют, кивают ей так подобострастно, а жёны ихние злятся, дёргают своих суженных за пиджаки под ресторанским столом.
   – Эх! Не зря я на Шпицбергене уголёк лопатил!– гладил сам себя по голове Гришка.– Не зря!
   А она цокотуха такая была, ласковая, как кошка, аж мурчит.
   Он, бывало, прийдёт с работы, а она насыпет ему супу(правда с хорошим куском мяса), а сама сядет напротив, головку свою белявенькую положит на кулачки свои от лени да от нежности прозрачные и смотрит, как он уплетает её варево во весь рот.
   А готовить она не умела. Так, накупит всяких полуфабрикатов и кормит его.     А вот в выходной!
   В выходной он всегда готовил. Любит он это дело, и многое умеет. Особенно у него классные чебуреки получаются.
   Мясо сам выбирал всегда на базаре, что бы не очень жирное было и не старое. Дома сам же готовил фарш и на горячем молоке замешивал тесто.
   Как она любила его выходные!
   А как он их ждал всегда!
   С утра дома он готовил что-нибудь вкусненькое, а днём, после обеда уже , они ехали в центр города. Гуляли там, ели в «Театральном» кафе вкуснейшее мороженное, ходили в кино в кинотеатр имени Кирова, или в «В.Л.К.С.М».
   И так до вечера,а вечером в ресторан!
   Или в «Кристал», или в «Украину»…
   Его везде знали и приветливо везде встречали. А ему это нравилось.
Она не знала, сколько он зарабатывал, он просто всегда много на неё тратил, расходуя деньги, заработанные годами и на Севере, и здесь, на Донбассе. А она благодарила его безумными ночами, поражая его необузданностью любовной фантазии.
   –Где ты только этому всему выучилась?– ворковал он, уткнувшись, посеченным породой лицом, ей в грудь.
   – Да я книжек много читаю,– говорила, жарко прижимая его к разгорячённой своей груди.
   Он улыбался, не верил ей ни слову, но и не было обиды у него не её прошлое. Нравилось ему наоборот, что она такая жаркая и такая опытная в этом деле, принадлежит ему. А он какой опыт в этом всём пмел? Да никакого. Когда ему всему этому учиться было? Где? Так что недаром он так долго её ждал и искал! И вот теперь нашёл, дождался!
   А счастье  то не надолго на него свалилось.
   В один день всё рухнуло… Вернее, в одну летнюю ночь.
   Пришёл он тогда на смену, а бугор и говорит:
   – Гринь, чё ты припёрся? Ты ж в отпуске с сёднишнего дня.
   – А какое сёдня число?– Гриня посмотрел на календарь, что висел на стене нарядной.
   – Симнацатое,– бугор ткнул в календарь пальцем.– Видишь, пятница сегодня.
   – А чё ж делать-то теперь?– Гриня посмотрел на Лисютина, начальника участка.
   – Не знаю,– Лисютин сдвинул плечами.
   – А может я отработаю сёдня, а потом денёк добавлю до отпуска? А?
   – Да я не против,– Лисютин посмотрел на бугра.– Ты как, Иваныч.
   Бородин, бугор то есть, глянул на Гришку.
   – Гринь, вали-ка ты домой,– крепко стукнул ему в плечо кулаком.– Людей на сегодня хватает. Отдыхай, братуха, а утречком жди нас с бутыльком на «горах», понял? А я «жетон» брошу, так что до отпуска тебе денёк добавится.
   – Чё ж тут непонятного,- Гриня направился к выходу из нарядной.- До утра, мужики,- подмигнул бригаде.–  А самогоночки я у дяди Саши для вас припас! –поднял большой палец вверх,– во!
   – О! Вот это дело!– загудела бригада.– давай, Гриня, до утра!
   Гриня вышел на улицу, побрёл напрямик, через шахтный двор к себе домой. В мехцехе слышались голоса. Гриня полез в карман за спичками, что бы прикурить, а их-то и не было.
   Вошёл в мехцех, пошёл на говор, открыл дверь в подсобку, а там бригада Вохи Сорокина распивала бутылёк.
   – О! Привет, работяги!– Гриня, улыбаясь, смотрел на ребят.
   – Гринь!– радостно приветствовал его Воха.–Проходи, садись! Выпей, братишка, с нами!
   Сорокин учился с Гришей в одном классе, потом и во второй «бурсе». Учились так: не хорошо и не плохо. А вот уроки труда– обожали! И это всё благодаря учителю по «трудам», Николаю Филиповичу. Он мастер на все руки, дай-то Бог ему долгих лет! И человек хороший. Мно-о-о-о-гому он выучил многих пацанов. Спасибо ему за это. Уже в восьмом классе Гриня умел и рамы оконные сам делать, и двери резные, и табурки, и столы, и просто стулья.
   И по металлу на станке токарном многому научил его и ещё с десяток пацанов Николай Филипович.
   Ещё его уважали пацаны за то, что он разрешал им курить. Сам с ними курил в перекуры от работы. И прост был с ними в обращении, не сюсюкался, мог и по шее дать, если что не так.
   Понимал он донбасских пацанов и видел их суровое будующее.
   Гриня вспомнил школу, улыбнулся. Прошёл по-ближе к Сорокину, присел на край скамейки.
   – Што обмываете?– спросил, беря в одну руку стакан, а во вторую закусь.
   – Да, вон у Геньки Плохуты второй пацан родился,– Сорокин показал рукой на, улыбающегося, в стельку пьяного, Геньку.
   – О!– высоко поднял стакан Гриня.– Это дело, Генька! Поздравляю!– залпом  выпил самогон, крякнул в кулак, слегонца закусил.– Шхтёром будет?
   Пьяный Генька отрицательно мотнул головой:
   – Не-а,– скрутил хо-о-о-рошую дулю.– Во вам всем, ****ям!
   – А кем же он будет?– нагнулся, обнял Геньку Воха Сорокин.– Может директором шахты, или, хотя бы, горным мастером?
   – А это вот ещё!– Генька скрутил вторую дулю. 
   – А кем?– Сорокин удивлённо посмотрел на ребят.
   – Он будет доктором!– Генька уверенно кивнул.
   – Так они ж мало получают,– возразил ему было Свырыденко.
   – А он будет хорошим доктором!– Генька показал указательным пальцем в потолок.
   – Гинекологом, што-ли?– нагнулся к Геньке Сорокин, а все засмеялись.
   – Нет!– Генька резко мотнул шевелюрой.– Он, когда вырастет, будет хирургом. Мощным! Классным! Знаменитым и богатым!
   – Мы согласны,– разлил Сорокин по стаканам самогон.– Давайте, мужики за,– он повернулся к Геньке,– как ты его назвал?
   – Владиком,– Генька держал налитый стакан в руке, улыбался.
   – Давайте, мужики, за Владиславаа Генадьевича Плохуту, профессора медицины!– Сорокин встал, все последовали его примеру, выпили, зашумели.
   – Вот это ты, Генька, правильно решил,– говорили счастливому молодому отцу.– Да-да! Правильно! Выучи его! Да! Выучи!
   Гриня посидел с мужиками ещё немного, выпил ещё с полстакана.
  – Ну, пойду я,– встал, посмотрел на всех, остановил взгляд на счастливом, уже в стельку пьяном, Геньке.– Давай, Ген, удачи тебе. Пока, мужики.
   – Угу,– кивнул Генька головой.
   – Да посиди с нами!– Сорокин придержал было его за рукав.– Вместе домой пойдём.
   – Да мне утром бригаду свою встречать надо, тоже с бутыльком.
   – Што за праздник?– Сорокин удивлённо вытаращил глаза.– Што, и твоя родила?
   – Та нет, пока,– Гриня почувствовал, что покраснел.
   – А то я аж испугался,– Сорокин картинно вздохнул.– Сегодня, думаю, вроде видел её, так без пуза она была. Так за што тогда магар.
   – Да в отпуск я иду.
   – А-а-а! Вон оно што!– Сорокин толкнул Гриню в плечо.– Ну тогда всё правильно. Давай, Гриша, иди готовь бутылёк. А вот так, когда выпьем?
   – Как?– не понял Гриня.
   – Когда же и ты батей станешь?– Сорокин осуждающе пошатал головой.– У меня скоро уже внуки будут, а ты всё пареньком прикидываешься.
   – А вот в отпуск на Кавказ смотаюсь, и буду ждать наследника.
   – Што, грузины помогут?– все грохнули Сорокиной шутке.
   – Сам справлюсь.
   – Ну, давай, давай.

   Мужики из бригады Сорокина остались, а Гриня пошёл домой.
   А дома ждал его мощнейший «подарок»…



**************                *****************                *******

   Я когда-то наблюдал, как собака бежала с перепугу: задние лапы доганяли передние… Я когда-то видел, как воробей, обороняясь, отогнал кота… Я когда-то красную розу сорвал, но поранил в кровь руку…
   Я когда-то смелым был, отбиваясь от толпы…
   Я когда-то трусом был…стыдно вспоминать.
   А когда-то я и подлецом был, куда ж от этого деться!
   И жадным был, и щедрым. И дураком, каких свет не видел. И даже несколько раз притворялся умным!
   А как на красоту? Был-ли я когда-то красив? Не знаю, но бабы меня, бродягу, любили.
   А любил ли я кого? Тут отвечу точно: да,любил!.. И люблю!



*************                *****************                ***********


   Летом жарко на Донбассе, душно. А у Грини конденционер в квартире ещё поломался. Купил его, что бы молодая жёнушка не парилась в каменной клетке-квартире. Мало у кого ещё были тогда эти конденционеры, а Гриня вот купил, не пожалел денег. Да он для неё никогда ничего не жалел. Вон в прошлую зиму ей шубу какую достал! Все бабы в городе потом оглядывались на его молодуху.
   Но то зимой было, а сейчас же лето. Гриня пришёл домой, открыл квартиру, вошёл тихо, что бы не разбудить, как он думал, сладко спящую свою жёнушку. Так же тихо прошёл на кухню, открыл холодильник, достал оттуда бутылку пива, холодную, запотевшую, аж зубы оскомой свело. И тут услышал голоса, что бубонели из одной из спален. Подумал, что это к его Верочке (так его суженную звали) приехала сестра, но подходя к закрытой двери услышал мужской голос и торохтенье голоса его принцессы. «Хорошая сестричка!»: подумал, чувствуя, как бешенно заколотилось в груди сердце. Резко открыл дверь и чуть не упал от увиденного.
   Его красавица-жена совсем голая сидела сверху на голом участковом милиционере и подпрыгивала. И, даже когда уже заметила его, не прекращала своё занятие, только презрительно скирвилась и простонала:
   – Выйди вон!
   Участковый посмотрел на Гриню мутным, пьяным то ли от страсти, то ли от водки, взглядом и прохрипел:
   – Ты чё глухой, што-ли?– показал пальцем не дверь.– Пошёл вон, дурак.
   Гриня весь дрожал, как от холода, или от страха. Участковый подумал, что от страха.
   – Не боись, Гришатка, отдам я твою игрушку,– и прикрыл от кайфа глаза.
   – Это я-то дурак?– Гриня увидел на быльце стула в зале ментовские брюки и портупею с кобурой, подошёл, взял кобуру в руку.– Ого!– достал из кобуры ПМ, передёргнул два раза затвором. Звякнув, ударился об хрустальную вазу на столе боевой пистолетный патрон. Гриня с пистолетом в руке вошёл в спальню, направил оружие на мента.
   – Э!– участковый протянул, как бы защищаясь, вперёд вытянутую руку.–Придурок, не балуйся! Убери ствол!
   – Это я-то придурок?– Гриня безумно улыбался.– Ану слазь с этой суки!– прошипел по-звериному своей жене. А она, его Верочка смотрела на него, не помимая. В глазах её уже был ужас.
   – Слазь с него!– Гриня выстрелил в потолок. Вера мухой спрыгнула с мента. Гриня подошёл к участковому.– Это я что ли придурок?– спросил, придавив в висок менту ствол пистолета.
   – Что ты хочешь сделать?– тихо, испуганно спросил участковый.– Если б она не хотела этого, я бы сюда не попал.
   – Так кто же дурак, всё-таки?– Гриня безумно смотрел на участкового. Мент молчал.– Кто дурак?
   – Чё ты хочешь?
   – А вот щас я и рещу это,– Гриня показал пистолетом на пол.– Слазь туда.
Участковый выполнил Гринино требование.
   Гриня снял с себя брюки, подошёл к менту со спины.
   – Нагинайся, ты, умный!
   – Ты што задумал?– участковый смотрел на Гриню, наполненными ужасом, глазами.
   – А я тебя щас умным сделаю,– Гриня упёр ему ствол пистолета в затылок.–  Нагинайся, сука!
   –А ты,– он повернулся к Верке,– смотри на всё, что я, придурок, щас с ним сделаю,– и Гриня сделал…! Он использовал участкового, как женщину, потом подошёл к своей бывшей, взял её за голову.– А ты, стерва, теперь обсоси это всё!
И она послушно всё сделала, что он сказал.
   – А теперь валите обое отсюда, што б я вас больше не видел,– Гриня показал на дверь.
   – Оружие отдай,– участковый протянул к Грине левую руку ( правой он почёсывал себе зад).
   – А на што оно пидару нужно?
   – К-к-к-какому пидару?– бедолага смотрел на Гриню не моргая.
   – А хто ты теперь? А?– прокричал Гриня.– Или не пидар?
   – Отдай пистолет,– уже жалобно попросил участковый.– Меня же посадят, если его у меня не будет.
   – Пошёл вон отсюда!-– Гриня показал стволом на дверь.– А за мысль хорошую, спасибо!
   – За какую мысль?– изнасилованный дрожал.
   – А я выкину этот ствол к едренний бабушке,– Гриня махнул рукой.– А тебя, гада, посадят. Всё, валите обое отсюда, не воняйте мне тут!– он опять выстрелил в потолок. Участковый и Гринина бывшая любовь, как ошпаренные, выскочили из квартиры .
   – Вот так вернулся не ко времени!– Гриня засмеялся.
   Он хотел забыть всё, начать жить сначала, но не получилось…
   Утром, как ни в чём не бывало, понёс на шахту бутылёк.Угощал ребят, шутил. А вечером … его арестовали. И понеслось! Били, кричали, угрожали, а сами смеялись между собой над тем ментом. А тот мент рассказывал всё в тончайших подробностях, а следователь еле-еле сдерживался, что бы не рассмеяться. А тот мент кричал Грине:
   – Вот посмотришь, что с тобой в зоне сделают за эту статью, да и за изнасилование! Посмотришь!
   – А што ж мне будет?– психонул Гриня всё-таки.
   – Будут тобой, как бабой пользоваться,– кирчал тот мент.
   – Это, как я тобой?
   Следователь не выдержал, выскочил, смеясь из кабинета. А мент тот, пострадавший позорно, пошёл на Гриню с кулаками.
   – Ты меня ещё позорить вздумал?– хотел Гриню ударить, но не смог, Гриня глянул на него так, что тот остановился с поднятой рукой.
   – Ты сам себя опозорил,– Гриня достал из кармана сигареты, закурил.
   – Не кури здесь!– заорал мент.
   -– Иди на ***, пидар,– тихо и просто ответил Гриня.– А со мной будет в зоне то, што будет. И не твоё дело это, понял?
   Мент вскочил, подбежал было к Грине, хотел ударить, намахнулся даже.
   – Попробуй только ударить,-– Гриня спокойно курил.-– Я тебе прямо здесь сделаю то, что сделал у себя дома.
   Участковый выскочил из кабинета, Гриня какое-то время оставался там сам. Вошёл следователь.
   – Так,– он посмотрел внимательно на Гриню.– Тебя сегодня закроют в камеру. Всё. Начинается у тебя совсем другая жизнь.
   – А нельзя не закрывать?– Гриня, как от зубной боли прищурился.
   – Нельзя,-– следак мотнул шевелюрой.– У тебя статьи тяжёлые.
   – И сколько же мне влупят?
   – Года три-четыре,– следак улыбнулся.– Ты же их не бил, не резал, когда насиловал.
   – Зачем?– Гриня задумался.– Хотя, если бы пришлось ещё раз всё это пережить, я бы их, может быть, поубивал бы.
   – Вот этого,– следак поднял указательный палец вверх,– ты никому не говори!
   – Я не понял, вы што? На моей стороне?– Гриня удивился.
   – На твоей,– следак легонько кивнул.
   – Почему?
   – Ты всё правильно и красиво сделал!– мент поднял большой палец вверх.– А он,– следак показал большим пальцем себе за спину,– он опозорил нас, ментов! И я всё сделаю, что бы эта мразь не носила больше погоны!
   – А сможешь?
   – Смогу,– следак уверенно улыбнулся.– Пидар не может быть ментом.
   И кто знает, он-ли сделал так, что тому пострадавшему пришлось уволиться, или это просто начальство ментовское убрало позорного пиндоса из своих рядов, только услышал Гриня от сокамерников, что уволили того пострадавшего мента со службы. А как он смог бы дальше служить? Как бы его народ воспринимал? Вот и уволили его, открестившись от позора, менты.     А потом был суд, Грине «влупили» пятёрочку…
   А одной ночью привезли на зону. Выскочил он вместе со всеми из пуза «автозака», проверили люди в военной форме какие-то документы и повели их в неизвестность.
   Гриня смотрел по сторонам, удивлялся, бунел сам себе под нос:
   – А говорили, что в зоне тоже менты, а тут военные какие-то, в обычной военной форме,– повернулся к шедшему рядом с ним. – А где ж менты?– спросил шёпотом.
   – А это кто?– попутчик удивился, показав кивком головы на военных.
   – Это какие-то военные,– Гриня показал на прапоров.– Гляди, вон прапорщики.
   – Так это ж и есть зоновские менты,– попутчик смотрел на Гриню удивлённо.– Это же «В.В»-шники.
   – Как это ? Я чё-то ни хрена не пойму,– Гриня крутил головой, поражаясь воинскому порядку зоны, ему казалось, что его вновь привезли на службу в армию.– Больше на армию похоже.
   – Ну ты, блин,даёшь!– попутчик хлопнул себя по бокам.– Ка-а-а-кая армия?
   – Што за шум?– к Грине и его собеседнику приблизился человек в смоляно-чёрной, добротной одежде с множеством нарукавных нашивок с какими-то надписями. Гриня в темноте не разобрал, что там у него было на тех нашивках написанно, но на всякий случай замолчал.
   Долго не шли, подошли к, ярко освещённому, зданию с вывеской «Баня», вошли внутрь.
   В длинном коридоре, у стены стояло много «клубных»* сидений, так что места хватило почти всем, а кому не хватило, тот присел на корточки, ждали. Но опять недолго. Вышел какой-то парень в тоже чёрной спецовке:
   – Заходите по одному, с вещами,– проговорил усталым каким-то, даже плаксивым голосом.
   Поднялся крайний у двери, вошёл в соседнюю комнату, потом за ним следующий, следующий… Дошла, наконец, очередь и до Грини, он взял свой, солдатского образца, вещмешок (это ему ребята из бригады передали в камеру ещё в КПЗ), открыл дверь и вошёл…
   В комнате стоял длинный стол, за которым сидело двое прапорщиков и двое зэков в добротной, дорогой, индивидуального пошива, чёрной одежде, а на низеньких табурках, перед низиньким столом сидела ещё пара зэков, но в одежде, пошитой из спецовочного материала. Один из этих в спецовке взял у Грини его вещмешок и высыпал его содержимое на  тот низенький стол, стал проверять.
   Гриня подумал: «Ого! Зэки зэков шмонают!»
   А один из, сидевших за столом, зэков начал спрашивать, да так сурово:
   – Фамилия?
Гриня ответил.
   – Имя?
   Гриня ответил.
   – Отчество?
   Опять Гриня ответил.
   – Статья?
   – 117 часть 4; 118 часть 4;122 часть 4; и 14,– опустив от стыда голову, ответил Гриня.
   Все сидевшие за столом и сидевшие перед ним вмиг затихли.
   – Какие у тебя статьи?- зэк с множеством нарукавных нашивок привстал из-за стола. Гриня повторил сказанное..
   – Эт-то што же означает?– этот зэк-начальник упёр огромные кулаки в рыжих волосах в стол.
   – А тут написано,– Гриня подал ему, сложенный вчетверо, листок бумаги. Тот громила с рыжими кулаками стал читать Гринину бумагу и его лицо стало браться яркими красными пятнами, а потом он захохотал, в его глазах появились слёзы.
   – Што там?– один из прапорщиков взял у рыжего листок, начал читать, а потом и сам громко рассмеялся.– Ну я, твою мать, такого ещё не слышал за всю жизнь!
   – Да што тут такое?– второй прапор выхватил Гринин листок и тоже  скоро чуть не упал от смеху.
   – Чё там, гражданин прапорщик?– спросил один из шмонавших зэков.
   – Да вот,– прапор показал на Гриню,– этот мужик застал свою жену с участковым.
   – Ну и чё?
   – Участкового он трахнул в зад, а потом жене дал на клык.
   – Ну?– спросивший не врублялся в сказанное.
   – Ну, а они его за это и посадили,– прапорщик со вздохом развёл руки в стороны.
   – Это чё?– непонятливый показал на Гриню пальцем.– Он мента што-ли отъимел?
   – Ну да,– прапор кивнул.
   – Ни хрена себе!– стоял, понявший наконец-то зэк, чесал затылок.– Это чё же теперь?
   – Чё-чё?– прапор хмыкнул.– Сидеть теперь он будет! И я так думаю, што неплохо.



************       *********            ***************


   Слух о том, что на зону пришёл зэк, изнасиловавший мента, быстро разлетелся по всем баракам, по всем закоулкам промзоны, о нём уже через час знали нарушители в ШИЗО и ПКТ. А вот начальство не знало, что с ним делать, в какой отряд определять его после этапки. А жулики зато не растерялись! Быстро его приблизили к себе, окружили заботой, поставили ему пару «коней», что бы выполняли любую его прихоть.
   – Што вы так со мной возитесь?– спросил всё же как-то он.
   – А ты сам-то не понимаешь, што-ли?– удивлялись блатные.
   – Не-е-ет!– ещё больше удивился он.
   – Ну как тебе обьяснить?– чесал себе затылок самый, вроде бы, умный, но ответа не находил. Но тут  со второй нарки свесилась седая голова бывшего пехотного майора, который сидел за убийство по-пьянке другого армейского офицера:
   – Ты у них,– бывший майор показал рукой на блатных,– теперь што-то вроде знамени части. Ты служил в армии?
   – Служил,– кивнул головой шахтёр.– А как же!
   – Так ты должен знать, што такое «знамя части»! Знаешь?
   – Так я же просто живой человек,– испуганно проговорил Гриня.
   – Во-о-о-от! – бывший майор широко улыбнулся.– Ты теперь их живое «знамя части», понял?
   – Да,– с горечью в голосе проговорил Гриня. Он ещё не знал, что его ожидает, но догадывался, что всё будет в эти пять лет непросто.
 

26.03.2009 год.



                Мать

                ********


  Они шли по городу, встречные оглядывались, улыбались. Они – это маленькая женщина, горбатенькая, заметно прихрамывающая, и он – в два метра ростом, широченный в плечах, белокурый красавец, спортсмен.
  Мать и сын.
   Она почему-то остановилась, видно было, что она его ругает.
   – Ану нагнись!– приказала, глядя снизу вверх.
   – Да, что ты, мама?– не хотелось, видно, ему нагибаться.– Смеяться же
будут люди, я же уже взрослый.
   – А раз взрослый, то и веди себя по взрослому,– помахала ему ладошкой к себе.– Нагнись сейчас же!
   И он нагнулся, а она дала ему подзатыльник, хотела ещё, но передумала и поцеловала в макушку.
   – Не делай так больше,– попросила дрогнувшим голосом.– Ладно?
   – Ладно,– он разогнулся. Стоял потупившись, моргая длинными ресницами голубых глаз.
   Что он там натворил этот парень, знают только они вдвоём. Но страшного он сделать ничего не мог, не так она его воспитала. Он очень любит свою мать! А для неё – он всё!
    Когда был маленьким, спрашивал:
   – Мама, а где мой папа?– ему ведь, как и всем другим, хотелось иметь отца.
   – Он далеко,– она рукой показывала неопределённо куда-то то в одну сторону, то в другую.
   – А когда он приедет?– снова спрашивал мальчик.
   – Он на секретном задании Родины. Поэтому ты о нём никому не говори, и ни у кого ни о чём не спрашивай, ладно?
   – Ладно,– обещал матери сын, но иногда к этому разговору они возвращались.
  И тогда она рассказывала сыну о его герое-отце, разведчике, спортсмене, а мальчик слушал и тоже хотел быть таким, когда вырастет.


                *******

  Она родилась нормальной девочкой. Весёлой, озорной. В её семье уже было двое детей, мальчиков. И она тоже росла, как мальчик, боевая, непоседливая.
   Все её баловали. А она радовала всех.
  Но однажды, когда ей уже было лет восем-девять, она упала с дерева и повредила позвоночник. Долго потом она лежала по разным клиникам, но ничто ей не помогло. Она осталась калекой. Позвоночник перестал расти, его искривило, на спине стал расти горб.
  Но она осталась настоящим бойцом, да и родные её поддержали в горе. И, сколько позволяло ей здоровье, она старалась заниматься спортом. Но всё равно болезнь делала своё чёрное дело. Она осталась маленького роста, почти карлик, с большим горбом на спине.               
  Но воля к жизни, желание быть счастливой не покидали её никогда!
   – Я хочу стать матерью!– ошарашила она своих родных однажды, когда уже стала взрослой.
   – Ой, доченька,– только и смогла тогда сказать ей её мать и ушла в другую комнату. Матери не хотелось, что бы дочь видела её слёзы.
  Ей тогда было уже двадцать лет, она была студенткой мединститута. Училась на детского врача. Наступало лето и она попросила отца взять ей путёвку на турбазу куда-нибудь.
   – Доченька,– отец смотрел на неё, ничего не понимая,– зачем тебе турбаза? Там ведь все здоровые, тебе там будет плохо.
   – Нет, папа, я хочу поехать на турбазу!
   И отец, конечно же, достал любимой дочери такую путёвку.
  Она с радостью туда поехала, а, когда вернулась, её было не узнасть. Она светилась от счастья!
   – Что с тобой, доченька?– спросила мать.
   – Мама, я беременна,– ошарашила она своим ответом мать.
   – Что ты сказала?– не поверила мать своим ушам.
   – Я жду ребёнка, мама,– она подошла к матери и обняла её.– У меня будет малыш, мама!
   – Да как же это?– мать оглянулась, буд-то ища ответ на неожиданную новость.
   – Всё просто, мама, я жду ребёнка!
  Они стояли, обнявшись, мать и дочь. Мать сверху смотрела на своего ребёнка, слёзы застилали ей глаза. Она не знала, как всё это понять, что сказать дочери на всё это. Мать не верила словам дочери, она испугалась за неё, за её разум.
   – О, Боже! Боже!– только и сказала.
   – Мама, ты думаешь, что я с ума сошла? Да?– подняв голову, улыбаясь, смотрела она.
   – А это не так, Стеша?
   – Нет, мама, я правда беременна,– она насторожилась.– Ты не рада?
   – Я-то рада, а как же ты рожать-то будешь? Доченька?– мать пошатала головой.
   – Всё будет хорошо!– Стеша подняла вверх большой палец.– Я говорила в институте с нашим профессором из кафедры геникологии, он обещал помочь мне, когда прийдёт время.
   – А кто же отец?– в голосе матери волнение.– Он тоже инвалид? Вы поженитесь?
   – А отца-то и не будет!– Стеша развела руки в стороны.
   – А где же он?– мать не понимала.
   – А я нашла себе на турбазе молодого крепкого парня, упросила его сделать меня беременной, он согласился.
   – Как это? Доча?– мать смотрела на Стешу не моргая.
   – За деньги, мама.
   – Как « за деньги»?
   – Я тому парню хорошо заплатила.
   – Так ты будешь с ребёнком одна?– в голосе матери тревога.
   – А что? Я не справлюсь?
   – Справишься, конечно, да и мы поможим, не старики ведь.
   – Так ты не рада, мама?
   – Ты что, доченька! Я рада!– мать крепче обняла дочь, буд-то хотела защитить от того, от чего не смогла защитить.– Я только волнуюсь за тебя! Как ты сможешь родить?
   – Смогу!
  И она всё смогла! И выносила ребёнка нормально, и потом через «кесарево» родила.
    А потом стала очень хорошим детским врачом! Потому что любит она детей, а дети любят своего маленького доктора.


                2011год. г. Макеевка.



               
                Религия – опиум…

                *****



  Я раньше никогда не был в церкве, а тут был как-то какой-то религиозный праздник, сейчас уже не помню, какой.
  Красиво пел церковный хор, подпевая профессиональному пению священника. Всё выглядело торжественно, фантастически. Пахло ладаном.
  Потом все, одной колонной пошли к священнику. Я видел, как они наклоняли возле него головы, как он крестил их, как брызгал на них водой.
 Подошла и моя очередь. Священник протянул мне, изогнутую в кисти,   
руку, я посмотрел на него, не понимая, что он хочет. 
   – Ну, что Вы?– спросил меня кто-то сзади.
   – Что?– я оглянулся, посмотрел на спросившего.
   – Целуйте.
   Я от удивления и от того, что понял, что от меня хотят, открыл рот, повернул голову к попу, он ожидал, держа руку перед моим лицом.
   – Ты хочешь, что бы я твою руку поцеловал?
   – Да,– тихо ответил поп.
Я протянул ему свою руку:
   – На, лучше мою поцелуй,– его от моих слов шатнуло.– Ты кто? Бог?
   – Нет,– испуганно проговорил он.
   Я пошатал укоризненно головой и пошёл к выходу из церквы. Выйдя на улицу, повернулся, перекрестился, поклонился и пошёл к машине, где меня ждал мой дружаня – Вагив, по вероисповеданию мусульманин. Я сел на заднее сиденье в его машине, сижу, матерюсь.
   – Что случилось, Васёк?
   – Да так, ничего, вроде,– я здвинул плечами.– Вот только поп хотел, что бы я ему руку поцеловал.
   – И что ты?
   – Я предложил ему поцеловать мою,– я показал Вагиву свою руку.
   Он посмотрел на мою руку, помолчал немного, а потом рассмеялся, да так заразительно, что рассмешил и меня. А сам в это время лихо мчался по городу, обганяя всех. Кто только ему попадался. Я подумал: «точно ездит, как брат» А он:
   – Слыш, Вась, я тоже знаю одного такого попа.
   Я приготовился слушать.
   – У меня тёща в прошлом году умерла,– говорил он.– Так вот, послали меня к нашему местному батюшке, я еле-еле нашёл, где он живёт. А там и рядом с его домом и церквушка малюсенькая стоит. Я постучал в калитку, постучал,
никто не отвечает, а потом я догадался, что сюда не надо стучать, это ж Божий дом, а значит, он открыт всегда и для всех.
    Прошёл я по двору, подошёл к дому попа, постучал в двери, никто не отвечает, я ещё раз постучал. Слышу, шаги, кто-то идёт к двери, откравает её пацан, патлатый такой, с косичкой, как в кино у дьячков. Смотрит так на меня почти преданно.
   – Что ты хотел?   
   – Мне священник нужен,– говорю.
   – Я– священник,– удивлённо отвечает.
   Я смотрю, молчу, не знаю, что и сказать.
   – Так, что ты хотел?– повторяет он. Меня удивило его обращение на «ты», а он опять.– Ну так, что?
   Я потёр себе сильно ухо, а потом лоб, что бы поверить в то, что передо мной поп, а он стоит, ждёт
   – Там,– показываю ему на улицу,– человек умер, нужно отпеть.
   – Кто умер?
   – Тёща,– я опять зачем-то показал на улицу. Заметил, как он еле-еле улыбнулся. Мне это не понравилось, тёща у меня хорошая была, не как в анекдотах, никогда с её стороны никаких подлян мне не было и, потому, мне по-настоящему её было жалко. Но я сделал вид, что не заметил той его, не к месту, улыбки.
   – Ты приехал на чём-то?– опять это его на «ты»
   – Да,– я опять руку в сторону улицы.– На машине.
   У меня тогда был как раз старенький «сороковый Москвич».
   – Хорошо,– кивнул тот попик.– Иди, жди. Я сейчас оденусь и поедем.
     Ну и вот, сижу я, курю. Жду его.
   Он выходит со двора  в рясе, с крестом, с портфельчиком каким-то.       Подходит в моему «москвичу», открывает дверцу и…
   – А ты что? Куришь в машине что ли?– спрашивает удивлённо.
   – Да,– так же удивлённо я отвечаю.
   – Почему?– опять вопрос,ставящий в тупик.
   – Ну как? Ну..,– мнусь я с ответом.
   – Ну? Почему ты куришь?
   – Так это… Ну… Так это ж моя машина, да?– спрашиваю у него.
   – Да,– удивлённо ответил он.
   – Так я в ней што хошь могу делать! Да? Она ж моя?
   – Ну да,– согласился он.
– Так вот я в ней что хочу то и делаю,– показываю ему на сиденье.– Поехали уже. Там ждут.
   Он сел ко мне в машину и мы поехали. А он сидит так, развалился , как
барин. Одну руку положил на спинку сиденья, вторую на «бардачёк», смотрит так внимательно на меня, а потом:
   – Как тебя зовут?– спрашивает.
   – Вагив,– отвечаю я, удивляясь его этому хамскому обращению на «ты».
   – Эт-то хорошо,– задумчиво он сказал.
   – Почему?– я начал крутить в голове имена ваших святых, какие знал, никак не мог вспомнить святых, моих тёзок.
   – Дак так, имя хорошее,–задумчиво говорит попик. А я себе думаю: « не наркоман он часом?». Посмотрел на него, а похож он таки на наркошу.
  Поворачиваю свою морду к нему и:
   – А тебя, как зовут, братишка?– ошарашил его вопросом.
   – О- от-тец Сергий,– удивлённо так отвечает.
   А я дальше давай его опускать пониже:
   – А ты это, Серёга, на попа учился где-то, или так кадылом махаешь?
   – Уч-учился,– вытаращил он на меня свои наркоманьи глазки.
   – Хорошая у тебя работка,– киваю я головой.– Да! Хорошя!
   – По-почему?– он не сводит с меня глаз.
   – А што! Помахал кадылом, попел молитвы и кинули тебе в карман «бабки».
   – Ос-остановите м-машину!–попытался он возмутиться и стал дёргать дверь.
   Я остановил, а сам его рукой придавил к сиденью:
   – Слушай сюды,– наклонился к нему, почти целую.– Ты едешь не на свадьбу, на похороны! Этот человек – моя тёща, была очень хорошим человеком! Никогда, никому ничего не сделала  плохого, понял?
   – Д-да,– заикается он.
   – Ты что? Заикатый?– думаю: «вот блин, попа заикатого везу к тёще!»
   – Н-нет,– отвечает он.
   – А чё ж ты заикаисси?
   – Я б-боюсь Вас,– вытаращился он на меня.
   – Не боись,– я погладил его по голове. – Я не трону тебя, хоть я и мусульманин. Ну что? Поехали, что-ли?
   – Да, поехали,– согласился он.
   Приехали, а люди уже ждут, волнуются. Я ему шепчу:
   – Начинай, Серый!
   И он начал! Да так красиво! Таким поставленным басовитым голосом!
  Люди слушают, плачут, я тоже всплакнул. Жалко тёщу, правда хорошая баба была, почти, как мать.
  Потом смотрю, возле попа тётки что-то собрались, что-то ему говорят, в чём-то его уговаривают. Я подозвал одну:
   – Што тут такое?– спрашиваю.
   – Да вот, батюшка не хочет Марусю,– Марусей мою тёщу звали.– Не хочет её на кладбище «запечатывать»,– говорит эта женщина грустно, почти обречённо.
   – Щас всё уладим,– подмигнул я ей.
   Подхожу к отцу Сергию, беру его под руку.
   – Што? Што?– проштокал он скороговоркой.
   – Давай отойдём,– улыбаюсь ему ласково-ласково.
   Отошли.
   – А ты, Серёга, почему не хочещь мою тёщу «запечатывать» на кладбище?– спрашиваю его шёпотом.
   А он нагло так говорит:
   – Времени у меня нет.
   Удивил он меня своим таким ответом, я его чуть чуть дальше отвёл, что бы не дай Боже, кто услышал и говорю:
   – Ты Высоцкого песни слышал когда-нибудь?
   – Ну, слышал,– удивлённо отвечает.
   – Нравятся?
   – Не все,– признался он.
   – А там такая песня есть, как одного гарманиста пригласили на свадьбу на гармошке играть. Он поиграл-поиграл, да и стал выделываться. Так ему, знаешь, что сказали?
   – Што?– он опять моргал своими прозрачными, наркоманьими глазами.
   – Ты не наркоман, часом?– задал я, мучивший меня вопрос.
   Он с ужасом, не моргая, смотрел на меня, молчал.
   – Да ладно!– махнул я рукой.– То твоё личное дело. Так, знаешь, што тому баянисту сказали?
   – Што?
   – А ему сказали: « Играй, паскуда, пой, пока не задавили!» Понял?
   – К чему это?– не понял меня отец Сергий.
   – А это я к тому, что тебе заплатили, да?
   – Да.
   – Не обидили с оплатой?
   – Нет,– он покачал головой.
   – Может добавить?– я достал из кармана кошелёк, что жена мне дала, что бы я хлопотал на похоронах. Ей-то тяжко было. Мать всё-таки хоронила.Тёща ведь не старая ещё была, когда умерла. Болела, правда. От этого никуда не денешься.
   – Нет, не надо добавлять, я всё понял.
   – Молодец, а то я хотел тебя в церкве «запечатать», если бы ты отказался.
   Всё прошло чин-чинарём! Отпел батюшка на кладбище, «запечатал» мою любимую тёщу. Поплакали люди, я всплакнул ещё. И повёз его к нему домой.
   По дороге он говорит мне:
   – А ты, Вагив, не хочешь ко мне пойти работать?
   – Кем?– я от неожиданности чуть руль не съел.
   – Ну-у-у…Дьяконом,– не шутит, смотрю, серъёзно говорит.
   – Да ты чё?! Серый! С меня же вся округа животы рвать будет! Я ж через слово мат за матом вставляю! Да и мусульманин я.
   – Отучишься ругаться, да и покрестим тебя, – уверяет он.
   – Спасибо за доверие, но извините, ваша преподобность, не моё это дело. 
   Вот такой случай у меня с попом был, Васятка,– Вагив весело смотрел на меня через зеркало.
– Красиво ты, братищка, всё это рассказал. Молодец! Соврал, конечно, половину, но это ничего. Зато ты настроение мне поднял. Вот за это спасибо! Но, я думаю, что среди духовенства, и среди вашего и среди нашего, всё-таки больше порядочных, честных и толковых людей! Не была бы так крепка религия, если бы это не так было, как думаешь?
   – Да, Вася, ты прав. Есть такие среди них, на смерть за свои убеждения идут! За то и к лику Святых многие причисляются после смерти. А на разных там прихлебал не нужно внимания обращать.
   – Да,это так, Вагив. 

  После я много раз бывал в церкве, но старался близко не подходить к священникам.
  После я много героического слышал о священниках, разных конфессий, и сейчас много знаю людей, истинных религиозных служителей.
  И не важно, чем занимается человек, важно, как он к этому относится!


12.02.2010 год.                Г.Казань.



                Новый русский

                *********

   Я давно не был на родине, и вот как-то еду в машине, а тут звонит мобильник. Остановился, поднёс его к уху.
   – Кто?– спрашиваю.
   – Да ты чё там? Зазнался? – в трубке чем-то очень знакомый голос, что-то из прошлого.
   – Кто это?– не могу вспомнить, потому и спрашиваю.
   – Точно, блин, ты задрал нос,– смеётся в трубку.
   – Да кто это? Вы можете сказать?
   – Ты гля, ****ь! Он друзей детства на «вы зовёт! Точно зазнался!
   Я в ответ молчу. Вспоминаю, чей же это всё-таки голос?  Да и ошарашил он меня этим «****ь». 
   – Ну чё ты там молчишь?
   – Я не знаю, что Вам сказать, то есть … тебе ответить,– я снизал плечами, буд-то мой собеседник мог меня видеть.– И почему это я зазнался?
   – Так ты не узнал меня?– в голосе смех.
   – Нет, не узнал.
   – Да я твой одноклассник, Юрка Бомбырёв, вспомнил хоть?
   – Это ты? Юрка?
   – Я! Я! Конечно.
   – А откуда у тебя мой телефон?
   – А мне Воха Ткаченко дал, помнишь его?
   Конечно я помнил всегда Володю Ткаченко, мы вместе начинали служить в армии. Призывались в один день, 12 ноября 1975 года.
   – Юр, а зачем тебе мой телефон понадобился?
   – Как зачем?– в его голосе слышалось возмущение.– Тут, в нашем городе о тебе говорить начали после того, как о тебе по телеку рассказали, шо ты большущий художник.
   – Ну а тебе-то это зачем?– я хорошо помню, кто такой этот мой одноклассник, Юра Бомбырёв.– Я-то тебе с какого боку нужен?
   – Как с какого?– он явно не находил слов.– Я бизнесмен! И можить ты и мине чё-то нарисуишь. Картинку какую-никакую в мой офис.
   – В какой офис? Юра,– он меня развеселил, я помнил, какими он обладал знаниями, а тут говорит такое: «Офис»! Он и значения слову такому не знал никогда, да и не знает. Да и не было в наше счастливое советское детство тогда таких слов. Они-то были, конечно, но мы тогда таких капиталлистических слов просто не знали.
   – В мой офис!– гордро и удивлённо ответил он.
   – А каким же ты бизнесом занимаешься?– я с трудом, напрягая всю свою фантазию, старался себе представить хоть что-то. Не мог!
   – Много чем,– гордо ответил он. – Потом побазарим об этом.
   – Когда потом?
   – Я хочу, шо бы ты приехал  ко мне,– в голосе правота, уверенность.
   – Юра, мне некогда к тебе ехать,– я махнул рукой, хотелось мне поехать на родину, но.– Да и денег у меня сейчас нет для поездки, – тут я сказал правду.
   – Скоко тибе надо лэвэ?– спросил Юра.
   – Пятьсот гривен,– я ответил просто так, лишь бы ответить.
   – Хорошо, я их тибе вышлю.
   Я подумал, что он, наверное, пьяный, скорее всего.
   – Так ты приедешь?– опять он спросил.
   – Если пришлёшь деньги, то приеду,– я был уверен, что это был просто пьяный разговор, не больше.

   Прошла неделя. Я уже стал забывать тот наш разговор, как на тебе! Получаю денежный перевод от него! И не пятьсот гривен, а тысячу! Стал рыться в мобильнике, искать номер его телефона. Фух! Нашёл, не стёр, набрал его номер.
   – Привет, Витёк,– послышалось в трубке.
   – Привет,– я немного помолчал.– А где ты адрес мой взял?
  – У Толика Махна.
   Я вспомнил. Да, Юрец знал Толика Махна. Знал через меня. Я, когда ещё жил на родине, познакомил их.
    С Толиком, как и с Володей Ткаченко я служил вместе в Черновцах в «учебке».
    Я забыл о том случае, о том телефонном разговоре.
    Давно уже уехал я в чужие края, а они остались. Может, какие дела вместе делали, или просто общаться стали мнежду собой. А какое между ими общение может быть?   Толик грамотный, умный парень, а Юрец еле-еле школу закончил, а потом «вторую бурсу», где учили на слесарей подземных, на машинистов электровозов тоже подземных, ну и ещё на целую кучу шахтёрских профессий.
   Юрец тоже закончил в той «бурсе» обучение, и работал на шахте «Грузская» машинистом  электровоза, после армии.
   Но давайте всё по порядку.
   Я уже говорил, чо мы с Юрцом одноклассники. Проучились мы в 20-й школе в одном классе восемь лет, а потом разлетелись кто куда. Я пошёл в 62-ю школу в девятый класс, а Юрец, во «вторую бурсу». Но дороги наши не разошлись, так как мы жили тогда на одном посёлке.
   Так вот. Ещё в первом классе я постоянно издевался над ним. Помню писали мы тогда чернилами простым металлическим пером ( нынешняя молодёжь о таких чернилах и ручках, может, даже и не слышала), а у  Юрика чернильница была немного разбита внутри и он постоянно ставил себе в тетрадь кляксы.
   – Вить, глянь, чё у меня так получается?– повернулся он ко мне, держа в грязных от чернил руках, чернильницу.
   Я посмотрел на неё, в неё, и увидел внутри воздушный пузырь, «бульбу», как мы тогда это называли.
   – Это, Юрик, у тебя от бульбы,– показал я ему внутрь чернильницы.
   – И чё делать?– он смотрел на меня с надеждой, не моргая.
   – А ты дунь в неё,– я утвердительно кивнул.
   – Дунуть?– в его глазах горела радость. Наконец-то закончатся его мучения с теми кляксами, наконец-то его руки будут чистыми!
   И Юрец дунул в чернильницу…
   Я от неожиданности даже не мог смеяться.
   – Ой!– только и смог сказать Юра.
   Весь класс смотрел на него, а он, бедолага, с ног до головы был в синих чернилах. Вся его одежда перекрасилась в синее.
   Но стой его чернильницей произошла ещё одна история, почти страшная.
   Наша учительница, Антонина Леонтиевна Дрей, рассказывала нам что-то интересное, а Юрец внимательно рассматривал всё ту же чернильницу. Он ею уже не пользовался для писания, но она стояла у него на парте неизвестно почему,и буд-то бы уже без чернил.
   – Гля, какая дырка,– повернулся он ко мне ( я сидел сразу за ним).– Видал?
   – Ну?– мне интересно было слушать учительницу, а не его.
   – Большая дырка, видал?– настаивал он.
   – А ты туда писюн засунь,– ляпнул я, не подумав, и забыл сразу, что ему сказал.
   Учительница рассказывала, все внимательно слушали, только Юрик не находил себе место, елозился за партой, стонал почему-то.
   – Что с тобой, Юра?– подошла к нему Антонина Леонтиевна.
    Юра заплакал, руки его были под крышкой парты. Я посмотрел под парту
и остолбенел. То, что я ему предложил сделать, он сделал и теперь сидел, плакал, бедолага. Я понял, вынуть назад своё сокровище Юра не может.
   – Антонина Леонтиевна, он в чернильницу писюн засунул,– сказал я.
   – Что он сделал?– она не поверила моим словам. Я повторил.
   – Что там у тебя, Юра?– она отстранила его от крышки парты.– О, Боже! Что же делать?
   – Надо «скорую» вызывать,– определил ситуацию Вадик Шпир.
   – Кто тебя этому научил?– учительница догадалась, что у него самого мозгов на такое бы не хватило.
   – Витя сказал так сделать,– кивнул он на меня, вытирая слёзы и вымазывая всё лицо в чернила. Откуда они взялись. Ведь она казалась пустой?
   – Витя, это ты?– учительница смотрела на меня, еле-еле сдерживая смех.
   – Я,– я встал, понурив голову.
   Весь класс смеялся.
   Вызывали «скорую», забирали его в больницу, что-то ему там делали...
   Всё обошлось, слава Богу, хорошо. Юрика освободили из этого плена,
но к нему с первого класса прилипло прозвище – «Фиолетовый», хотя чернила были синие.
   Ещё много раз я и мои одноклассники над ним шутили, иногда даже жёстко, а иногда и жестоко.
   В седьмом класе наши девчёнки подловили его одного в спортзале, завалили на маты, сняли с него штаны, а потом и трусы. За этим занятием их застала Мария Тарасовна, завуч. А девочки были не простые. Ира Леонова –дочь директора школы, Лена Меднянская – дочь директора шахты, Тоня Бойко – просто боевая девчёнка. Все трое почти отличницы.
   Было родительское собрание. Юра плакал.
   – Зачем вы это сделали?– спросила завуч.
   – Нам интересно было,– за всех ответила Тоня Бойко, а остальные девочки, как и все мы, рассмеялись. А Юра плакал.
   
   Потом уже, после школы, я встречал его редко. Не зачем было.
   У нас там есть шахта закрытая уже давно, «девятая», так во дворе той шахты собиралась его компания, которая сколотилась вокруг него после школы. Все почти из той знаменитой в нашем городе «второй бурсы».
   Юра, помимо своих умтвенных «способностей», имел от природы приличное здоровье и спортивную фигуру, хотя спортом никогда не занимался. Курил и даже иногда перед армией выпивал.
   А кто из нас перед армией не выпивал? И я тоже не оставался в стороне от таких мероприятий, несмотря на то, что я серъёзно занимался спортом, гандболом.
   У нас, на Донбассе спорт всегда был и есть на высоте!
   Дорога моя со спортзала проходила через закрытую ту «девятую» шахт, и видел я их (Юру и его компанию) каждый почти раз. Они заняты были всегда чем-то там своим: то в карты резались, то стреляли из самопалов, то боролись, то пили. Разговаривали между собой только через маты, и у них тогда уже это отлично получалось. А так как Юру все называли «Феолетовым», то и вся его компания тоже звалась у нас тогда тоже «фиолетовой».
   Он сначала сердился на такое свое прозвище, а потом привык, а потом и гордится даже им стал.
   И вот я иду через ту «девятую», а кто-то из «фиолетовых» окликает меня:
   – Привет, Виха!
   – Привет,– отвечаю я.
   – Скоро соревнования?– спрашивает ещё кто-то из них.
   – Скоро,– отвечаю я.
   – Скажешь когда?
   – Скажу.
   – Мы придём болеть за тебя.
   – Хорошо, приходите.
   Но никогда они не приходили на соревнования, не до того им было.
   Быстро прошло ёщё два года и мы уходили в армию, кто раньше, кто позже. Юрец ушёл служить аж через год после меня, их всех после «второй бурсы» заставляли отрабатывать в шахте год или два, вот так и получилось, что он пошёл служить в армию на год позже других одноклассников.
   Об армии не буду вам рассказывать, не об этом сейчас речь. Как-нибудь в другой раз расскажу.
   После армии я поступил в ученики к одному большому художнику, ему понравилось, как я умею рисовать. Короче говоря, он взялся меня обучать мастерству художника, а у меня была тяга к резьбе по дереву. Вот на этом я и остановился. Но не обо мне сейчас речь.
   Вернулся из армии и Юрец. И опять его команда «фиолетовых» была почти вся в сборе. Они где-то по-дешёвке купили стареньний «Запарик» и из него сделали что-то типа гоночного карта и Юра мотался на нём по посёлку, заставляя цепных собак разрываться от злобы на грохот несущегося чуда без кабины, без выхлопной, с двумя только сиденьми и на всякий случай каким-то чудом присобаченным лобовым стеклом.
   Я не знаю, была ли у него когда-нибудь девушка, или просто женщина. Да, не знаю. Скорее всего ему не до того всегда было. А забот у него хватало.   Юра любил учавствовать в драках, а потом рассказывать о своих подвигах, часто забывая то,что говорил час или два назад, и одна и та же история, одна и та же драка обрастала его героическими поступками. И, мне так кажется, что он и сам верил в свои те побрехеньки.
   Но всё-таки бывали случаи, когда в его рассказах присутствовали и женщины.
   – Сняли мы втроём, значит, двоих тёлок,– хвастался он как-то.– Повезли их в колхозный заброшенный коровник, подпоили самогоном. Короче, всё класс!– он поднял большой палец вверх.– Ну, Жорик и Стас залезли с ними на чердак. Слышу, девки стонут, Стас и Жорка хрипят, как бугаи.
   – А ты, Фиолетовый, что же?– кто-то спросил у увлёкшегося рассказом Юрца.
   – А я на лестнице песни пою!– ответил.
   Все засмеялись, а он, не понимая, что случилось, хлопает глазами, смотрит  на нас.    
   – Отэ-то ты, Фиолетовый, ****онул!– похвалил его кто-то.
   А Юрец понял, что попался. Заулыбался на все свои белоснежные тридцать два и сказал:
   – Не,– мотнул головой.– Мне тоже досталось.
   – Что? Песни петь?– спросил кто-то под грохот смеха.
   – Не, дали девки и мне,– несколько раз кивнул, махнул рукой.– Да, дали!
   – Глубоко? На ввесь?– смеясь спросил Витя Коваль, мой друг детства и сосед.
   – Не,– отрицательно крутнул головой Юра,– на ввесь не дали,– махнул небрежно рукой, буд-то говорил о чём-то для него пустяковом.– Но на полшишки дали, это точно!
   Все, кто был тогда, чуть не попадали от смеха. И разлетелась весть о Юрином похождении на све близлежащие посёлки. Даже рассказчикам ничего преукрашивать не нужно было.

   А ещё наш Фиолетовый любил показать свою силу, которая у него была в избытке, но из-за  этого он частенько попадал в какую-нибудь историю.
   
   Я уже сейчас не помню, как в моей голове возникла одна из моих хохм.   Видимо я, подымая двухпудовую гирю спиной, повесив на шею солдатский ремень, продетый через ручку той гири и придумал всё это.
   Был выходной день. Я вынес за двор на улицу ту двухпудовку, сел на лавочку и сидел, хдал жертву.
   Первым пришёл мой тёзка, Витя Коваль.
   – Что это ты с гирей сидишь? – показал на неё.
   – А я вот тут новое упражнение придумал,– я показал на гирю и на солдатский ремень.
   – Какое?– по тону Виктора я понял, что он включился в мою игру.
   – Я его назвал «срать стоя».
   – Во как!– Виктор оттопырил нижнию губу, наклонил голову и покивал ею.– И в чём же она заключается?
   – А вот, смотри,– я продел солдатский ремень под ручкой гири, надел ремень себе на шею и разов пять-шесть поднял её спиной, не сгибая ног.
   – Интересное занятие,– Витя надел себе на шею ремень, несколько раз повторил за мной то упражнение.– Да, интересное!– он поднял палец вверх.– И, что самое главное, не на всех расчитанно.
   – На самых сильных?– спросил я.
   – Нет,– Виктор отрицательно покачал указательным пальцем.
   – А на кого же?– я спросил, как можно удивлённее.
   – Я так думаю, на дураков,– сказал и важно сел на скамейку.
   – Так что? Будем дураков ждать?
   – Будем,– подтвердил Виктор.

   Так мы сидели, ждали нашу жертву. Подходили наши друзья. Но никто из них не «куплялся» на эту хохму.
   И тут на горизонте показался, шагающий на «ставок», Юра Бомбырёв.
   «Ставком» мы называли пруд, что был на нашем поёлке. Раньше там была просто балка, в котору свозили отовсюду мусор, но потом её почистили, окультурили её края, насыпали плотину, протянули из шахты «Грузской» трубы под землёй по нашей улицен, накачали за несколько дней туда воды и получился большой пруд, который мы назвали «ставком» (потом мы туда и рыбу запустили, и раков, а комыш сам вырос почему-то. Может птички семена его принесли?).
   Так вот, на тот ставок и шёл купаться Юра ( я забыл вам сказать, что дело всё это было как раз летом).
   Он увидел нас, увидел гирю.
   – Што это вы сидите?– спросил, глядя на гирю.
   – Та вот соревнуемся, кто больше спиной эту гирю подымет,– отвечаю я.
   – И кто ж больше всех?
   – Пока Коваль,– я показал на Виктора.– Но ещё я не подымал.
   – Ну, давай,– он кивнул на гирю.– А потом я.
   – Знаешь, как мы упражнение назвали?– говорил я, одевая на шею солдатский ремень.
   – Как?– без интереса спросил Юрец.
   – «Срать стоя»,– ответил я.
   – А почему так назвали?
   – Не знаю, просто так назвали и всё.
   – Интересно назвали,– Юра улыбнулся,– и смешно.
 
   
   

                Тарочка

                **************

   В прошлом году зима была тёплая, да и не только в прошлом, вот лебеди и «подумали», что морозов не будет. И не улетели в тёплые края, остались здесь, на Днепре. А тут бац! Морозы влупили. Да ещё и какие! Больше двадцати градусов. Снега выпало по колено. Да и дальше он всё сыпет и сыпет. А лебеди бедные сбились в кучу на незамёрзшёй воде, что нагревается тёплым подземным источником возле нашего села и беспокойно плавают кругами. Хорошо, что никто не позарился на их мясо, не попытался убить их, всё-таки ещё осталась у людей совесть  и сострадание. Ходят люди к тем лебедям, носят им кто хлеба, кто зёрна какие-нибудь, не дают птицам с голоду помереть.
  До тепла так люди спасали лебедей, а по теплу они расправили свои белесые крылья, вхмахнули шумно над водой, похлопали ими, как бы благодаря и прощаясь и взлетели в синее небо. Сделали круг над тем спалительным тёплым источником и, с криком радости, полетели куда-то в направлении, садящегося за горизонт, солнца.
   – Дождливое будет лето, Лёха,– дед Иван достал из портсигара сигарету без фильтра, закурил.
   – Что Вы так решили?– спросил я у него.
   – А во-о-н солнце, видишь какое мутное садится, бардовое.
   Я посмотрел на солнце, но ничего такого не заметил, да и не мог я заметить тех сложных оттенков, потому как с рождения вижу всего то ли два то ли три  цвета. Почти дальтонником я родился. Но деду Ивану я поверил, он всегда говорил правду и не только о погоде.
   – Ну это же хорошо ведь будет, если лето дождливое,– я посмотрел на него, он вздохнул.
   – Не всегда хороши даже дожди летом,– грустно так сказал.
   – Почему?– я не понимал, как это для крестьян плохо, когда летом идут дожди.
   – А может такое быть, что прийдёт время покоса зерновых, а в поле ни один комбайн не сможет заехать, вот и станут прорастать нескошенные колосья,– он махнул рукой и пошёл к себе в дом. А я постоял, полюбовался на закатное, вечернее солнце и пошёл в конец села, где я остановился на пару недель у одной старушки, помнившей ещё батьку Махна.
  В одном окне домика моей хозяйки горел свет. Я открыл дверь и почувствовал дурманящий, аппетитный запах свежеиспечённого хлеба. Моя хозяйка –Любовь Фёдоровна Карна не покупала хлеб, поэтому-то скорее всего я и останавливался у неё в нечастые мои приезды в этот тихий, уютный городишко, прославившийся когда-то давно своими воинственными людьми, махновцами
   – Заходь, Олексий, я тут хлиба свижого спэкла, борщу зварыла, сидай, пойимо,– она хлопотала у небольшого столика.
  Она не только хлеб пекла, она ещё и готовила очень вкусно, но это не диковинка на Украине. Готовить вкусно умеют здесь все женщины,а мужики украинские умеют не только хорошо работать и крепко любить женщин, а, если надо, и смело воевать. А ещё любят выпить крепкой водки и вкусно, хорошо поесть! 
  Любовь Фёдоровна разлила по тарелкам борщ, наложила на чайных два блюдца квашенных помидор и огурцов, разлила в гранёные стопки самогонку.
   – Ну шо, давай выпьемо,– приподняла свою сопку.
   – Давайте,– согласился я.
  После крепкой самогонки горячий борщ не казался таким горячим, как был,
 а хлеб наполнял ароматом каждую клетку моего организма.
   – Ну як?– Любовь Фёдоровна смотрела на меня улыбаясь.
Я покачал головой, глубоко вздохнул:
   – Супер!– и поднял вверх большой палец правой руки.
   – Ось, бачишь?– она погрозила мне пальцем. – Жынывся б, прывиз бы свою жинку до мэнэ в гости, я б йийи научила и борщ варыть, и хлиб пэкты. Чого ты до сих пор не жэнысся нияк? Може больный по мужской части? – засмеялась она.
   – Да нет, со здоровьем-то всё впорядке.
   – Так в чём же дило тоди? Уже мабудь тоби лет сорок?
   – Да, скоро сорок.
   – Шо ж такое?
   – Да была у меня одна женщина, обламала меня на всю жизнь.
   – А ты росскажи мини, можэ я тоби чим и поможу, – она тяжело, протяжно вздохнула.– Кой-якый опыт симэйной жызни у мэнэ есть. Так шо росссказуй, Лёша, нэ стисняйся.
   И я рассказал ей ту давнюю мою историю, которую никому не расссказывал.
   
   

                ***************

   Я только только вернулся из армии. Всем моим друзьям ещё полгода нужно было ещё служить. Нет, не всем. Один из нас не служил в армии, он закончил Киевскую сельхозакадемию, а там была военныя кафедра, вот он и не служил.
   Каждый выходной (а работать я пошёл на шахту ГРОЗ-ом) мы сидели до самого закрытия в баре «Океан». А куда было пойти? Да и девочек там , в «Океане» можно было «снять» красивых. И вот в один из таких вечеров Вадим показал мне на одну шумную, дерзкую компанию.
   – Узнаёшь кого?– спросил он.
   – Да так,– я отрицательно пошатал головой.– Морды знакомые, а кто, вспомнить не могу.
   – А это босота местная.
   – И что они нам?– я с детства знаю Вадима и понимал, что разговор этот не спроста.
   – А они сейчас зажировали, поднялись,– Вадим презрительно смотрел на них. Один из них заметил этот взгляд, как-то сразу замолчал, улыбнулся испуганно и помахал Вадиму рукой. Все из его компании тоже повернулись в нашу сторону и, неестественно улыбаясь, кивнули Вадиму, приветствуя.
   – Они что? Бояться тебя?– я смотрел на него, наклонив голову, улыбаясь
   – Скоро перестанут,– он, прищурившись посмотрел на меня.
   – Почему?
   – А они,– он показал рукой в их сторону,– «организованная преступность», понял?
   – Ну?– я не понял.
   – А мы кто?
 Промолчал, начиная понимать его.
   – А мы всегда были сильнее этих босяков,– он наклонился ко мне, злобно захрипел.– И мы что, позволим им безнаказанно грабить спекулянтов? А?.
   – А что мы будем делать?– мне становилось интересно.
   – А мы будем с них,– он кивком головы показал на компанию,– дань брать.
   Компания увидела этот его кивок, засуетилась. К нам подошёл один из них.
   – Вадим, вы о нас говорите?– спросил, переминаясь с ноги на ногу.
   – Что ты хотел?– спросил Вадим у него.
   – Да так, ничего,– он втянул голову в плечи. – Просто нам показалось, что вы о нас говорите. Так это так?
   – Тебе рано ещё об этом знать,– Вадим легонько махнул рукой.– Иди к своим. Нужны будете, позову.
   И тот паренёк, так ничего и не поняв, ушёл.
   – И потому, что они организованны, они скоро перестанут нас бояться. Понял?
   – Так нас же только двое пока. Наши же в армии все,– привёл я ему весомый аргумент.
   – А я что, сказал, что легко нам с тобой будет?
   – Нет. Не говорил.
   – А пока наши прийдут из армии, мы опаздать можем. Понял?
   – Понял,– я кивнул.– Согласен.

Рассказ о встрече мужчины и женщины через пару десятков лет. Мужчина вспоминает свою бандитскую молодость на Донбассе. Вспоминает свою безумную любовь. Вспоминает, как ночью шёл с этой старой своей знакомой по блатным районам города.
   –Мне противно с тобой рядом идти,– развернулась и ушла в другую сторону. Потом догнала, дала пощёчину.
   – А, если меня кто-то убьёт, или изнасилует?




                Валькин сын.

                ***********
 
   Валька всегда была красавицей и замужь могла бы выйти почти за любого, но кто ей пороги не обивал, всем она отказала. А тут приехали к нам работать на шахту то ли чеченцы, то ли ингуши, то ли асетинцы. Из армии их пригнали по комсомольской путёвке. И вот один из них, невзрачненький такой в нашу Вальку втрескался. Проходу ей не давал, а сам такой узкоплечий, и на вид ну просто пацанёнок и всё. Вначале мы веселились над его потугами насчёт красавицы Валентины, а потом стали замечать, что она вроде как к нему не равнодушна. Это кое-кого взбесило и набили тогда этому щуплому кавказцу
морду. А он, молодец, не испугался побоев всё приходил и приходил к ней.
   А на посёлке нашем все знали, что Валентину давно уже любит Волоха Рыцык, орденоносец, бригадир проходчиков, великан, красавец. Но она почему-то с самого начала отвергла его ухаживания, а когда появился этот кавказец и Рыцык увидел, что она постепенно становиться к нему неравнодушна, Вовчик чуть с ума не сошёл, хотел даже убить того паренька. Когда-то поймал его вечерком, придавил к стене.
   – Какого ты хрена приехал сюда? Не мог, што-ли, куд-то в другое место завербоваться, комсомолец ты грёбанный.
   А кавказец молчит, только лупатыми своими глазами со злостью так смотрит на Волоху.
   – Чё ты молчишь?– Волоха трясёт его за грудки.– Скажи что-то.
   – Меня зовут по вашему Юрой,– он говорил тихо и отчётливо,– я приехал сюда жить и работать. Я тебя не боюсь. А будешь мешать мне, я тебя зарэжу,– и он упёр в живот Рыцыку острую финку, почти кинжал.
   Рыцык посмотрел на тот кинжал, взял его руку в свою, забрал его и поламал пополам
   – Ты у нас на Донбассе больше никого не пугай так, ладно? У нас таких «гарячих горцев» не понимают.Так што не становись клоуном, хорошо?– и ушёл Вовчик, уступив красавицу Валентину Юрику-асетинцу.
   А Юрик скоро прижился у нас на посёлке из-за того,что был нежадным. Работягой оказался, лишнего не болтал никогда. Короче, хорошим пареньком он оказался. И, хоть был он и мусульманином, водку пил. Правда не так, как наши босяки, но всё-таки «на бутыльках» не уходил в сторону.А жил он, как и все приезжие пацаны, в общаге, что напротив ресторана «Золотая балка». Общага у нас отличная. По двое живут шахтёры в комнате. Есть душ, туалет. Корче, маленькая однокомнатная квартира получается,только кухоньки и не хватает.
   А в общаге, сами знаете, человека видно сразу.
   Вот так и жил он, вот так и встречался со своей Валентиной. Года полтора-два встречался.
   – Юр, а ты её уже того?– пробывали спрашивать ребята, хлопая ладонью одной руки по колечку из большого и указательного пальца другой.
   – Чего?– не понимал, или притворялся– что не понимает.
   – Ну, она тебе даёт?– опять прозрачный вопрос.
   – Што даёт?– опять не понимал Юра.
   – Ты её трахаешь?– и двумя руками показал эмитацию этого действия говоривший.
   – Нет,– он отрицательно качнул головой.
   – Почему?– не поняли мы.
   – У нас так не принято,– он говорил серъёзно.– У нас это всё после свадьбы.
   – А почему?– опять кто-то спросил.
   – Невеста до свадьбы должна быть чистой!– он поднял указательный палец вверх.– Девушкой должна быть до свадьбы невеста.
   – А если Валька уже не целка? Ты её бросишь?
   – Она мне сказала, што ещё дэвущка,– он был уверен в том, что говорил.
А оно, может, и вправду Валентина ещё девушка тогда была, никто ничего не мог припомнить о ней такого. Так ,видимо, всё и было. Да и нам-то какое дело до всего того?
   Прошли те полтора-два года, приехали Юркины родственники с Кавказа посмотреть на его избранницу. Погостили, погомонили что-то между собой и довольные уехали домой.
   – Я им понравилась?– спросила Валентина, когда они уехали.
   – Да,-коротко ответил он.– Они приедут на свадьбу.Ты выйдешь замужь за меня?
   – Я же тебе уже ответила.
   – Ещё раз скажи,– он, прищурившись, улыбался.
   – Я выйду за тебя замужь,– помолчала и добавила,– если ты меня возьмёшь.
   Юра обнял её и поцеловал.


************                *************               **************


   Прошла весна, с её сопливыми сквозняками, прошло уже почти жаркое, сухое донецкое лето. Наступил День шахтёра. Бо-о-ольшущий донбасский праздник! Можно сказать, даже национальный, потому что все жители Донбасса-отдельная, гордая, смелая, трудолюбивая нация, несмотря на разнообразие вероисповиданий и народностей.
   И в этот день по всему Донбассу проходит множество свадеб. Красиво гуляют шахтёры и металлурги! С размахом! И подарки дарят, не скупясь.
   И у Юры с Валентиной в этот день тоже свадьба была. Гуляли в ресторане  «Украина», что в центре города. Гостей много было, Валя ведь местная, родственников и знакомых море, да и с его стороны приехало много гостей. Музыка разная звучала, и наша, и ихняя, кавказская.
   И песни пели мы свои и ихние, и они пели наши песни. Это в первый день свадьба была в ресторане, а потом уже у Валентины дома гуляли, кто мог ещё, да и родственники её новые ещё хотели погостить, да и погулять. Им же Кораном непозволенно спиртное пить, но это там, дома, на Кавказе. А здесь всё можно: и водку пить, и свинину хавать, и ругаться по-тихоньку матом по-русски. А что? До гор далеко, может Аллах не заметит ничего, а?
   Вот так и появилась новая молодая семья, а  директор наш, Лаптев Иван Кузьмич дал им в бараке квартиру и зажили они отдельно. А что? Правильно. Нужно жизнь семейную отдельно начинать, сами себе хазяева. Чем дальше от родителей, тем роднее. Всегда так было.
   Валентина работала продавцом в овощном магазине, а Юра вкалывал на нашей шахте в забое. И всё хорошо у них было, да вот только дети никак не получались.То ли боги между собой поссорились наш и ихний, то ли ещё что. А вот не было у них детей. А без детей как? Что это за семья? Так и до развода недалеко. Сильно они переживали, Юра смурной ходил, почти чёрный. Но сжалился Бог и стала Валентина ребёночка ждать, а потом и родила пацана. Большого спокойного, белобрысого, совсем на отца своего не похожего. А Юра счастливый не ходил, а бегал и всех угощал недели две. А потом и отец его приехал посмотреть на внука, и обрезание заодно в нашей городской мечети сделать (а мечеть у нас в городе старинная, красивая). Вот так и появился новый сын Донбасса, мусульманин Рейфат.
   И рады все были за них, толко Рыцык ходил долго мрачный. Да оно и понятно, неравнодушен он был к Валентине, вот и переживал.



************                **************                ****************



   Прошло много лет с тех пор, я уже давно не жил в нашем городе. Приезжал в гости к родне а мои рядом как раз с Валентиной и Юркой живут (тот барак, в котором Лаптев когда-то им квартиру дал, давно уже снесли, а они получили новую хорошую квартиру на Зелёном). И вот в один мой такой приездов встретил я Рыцыка, он постарел, конечно, ану больше двадцати лет пропахать в проходке, но с виду такой же здоровый остался, как и был в молодости. И рассказал мне он одну давнюю историю. И многое стало понятно.
  А началось всё с того, что Юра-то асетинец оказался «пустым», бесплодным то есть. А парень он хороший, Валентину никогда не обижал. И она, хитрая бестия, что надумала!
   Она вскружила бедному Рыцыку голову, а ей не тяжело это было сделать, он ведь и так её сильно любил. И прокрутила она с ним эту любовь всего-то месяца полтора-два, пока не забеременела, а потом прогнала его без какой-либо причины.
   – Так ты ж беременная от меня,– привёл было он аргумент.
   – От кого?– зло прошипела Валька, враз ставшая похожей на дикую кошку.
   – От меня,– Рыцык ткнул себе указательным пальцем в мощнейшую грудь.
   – Тут ты, Володя, что-то путаешь,– она сверкнула глазами.– Ты-то тут причём?
   – Как причём?– он не мог понять, что же случилось.– Я ж ходил к тебе.
   – Когда это было?– Валентина засмеялась.– Ты что, школу вспомнил, что ли? Так от поцелуев, Вова, дети не рождаются!
   - От каких поцелуев? Какая школа?– он аж затанцевал.
   – Всё, Вова, отстань!– уже серъёзно сказала она.– У меня муж есть, и это естественно, что я беременна. И попробуй только мешать мне жить! Это Юркин ребёнок, запомни! И больше ко мне даже близко не подходи!
   – Не подойду,– пообещал Рыцык,– но не потому, что ты меня пугаешь, а потому, что я всё равно люблю тебя и всегда любить буду.
   И сдержал он своё слово!
   Никому не рассказывал этой истории, а вот мне почему-то рассказал. Не знаю, почему.
    Всегда так было. Все мои друзья делились со мной своими самыми сокровенными тайнами. Душа ведь болит, и нужно излить из неё наболевшее кому-то.

 
               


                Начальник караула

                ******

   Есть анекдот такой: у прапорщика спрашивают: «А ,если бы не было такого звания – «прапор», кем бы ты работал?
   – В милицию бы пошёл,-отвечает прапор.
   – А, если бы и милиции не было? А?
   – В пожарники бы пошёл…
   – А если бы и пожарников не было бы?
   – Та чё ты доебался? Всё равно бы ни хрена бы не делал!»

   Коробит от мата?Да?
   Можно оправдываться, что в этом месте весомей слова я не нашёл… Можно ещё что-то умное придумать. Но…незаменимых слов-то нет всё-таки! Можно было что-то весомое в русском языке и поискать, «по сусекам поскребти».
   Конечно можно. А нецензурные слова-это самый главный признак невоспитанности, отсутствия интелекта, присутствия хамтства? Деградации даже!
   Елы-палы! А не рано-ли тыкать меня мордой в нецензурность мою? А не сплошной-ли мат идёт из дел наших правителей? Где тут хотя бы доля разума в их делах?
   А народ наш – МУДР! И потому у него в обиходе есть такие весомые слова-МАТЫ! А что будет за ними? За матами? Поглядим ещё!
   А те, кто руководят этим НАРОДОМ не хотят слышать тяжёлые, народные слова-маты.
   Мелют языками по-пусту, пустомели.
   А я не хочу искать замену мудрым словам народа моей Родины.Терпите!


*******************                ******************                ******


   Так вот о прапоре, о прапорщике.




               
                Возвращение.

                *****


   Небо чёрное, мрачное. Редко-редко в чёрной высоте прорывается дырка, и из неё мигнёт искрой звезда. Осень.
   А лес шумит протяжно, одной нотой. Прислушаешься: где-то гупнет, что-то затрещит, кто-то в страхе завоет, а может не в страхе… Это в лесу, а здесь – город...
   Форточка оторвалась, на одном навесе хлопает. Бах! И стекло разбилось.
   – Вот, бля..!– из угла холодной комнаты, как призрак, выволоклось что-то лохматое, в тряпье, вонючее. Из лохмотьев, трясясь, высунулась чёрная, грязная, сухая рука.
   – С-сука! Где ж стекло теперь взять?– прогнусявило лохматое чучало. Нагнулось оно, подняло с пола какую-то тряпку, попыталось запихнуть её в форточку. Тряпка выскользнула из руки.
   – Да што ты, зараза!– заорало чучало, всё пытаясь втолкать тряпку в окно.
   – Успокойся, завтра найду тебе стекло,– прогавкало, закашлявшись, из угла ободранной комнаты, другое чучало.
   – А-а-а! Проснулся, гад!– чучало, стоявшее у окна, обессиленно опустилось, село на пол.– Как я устала!
   – От чего?– спросило другое чучало басом из угла.
   – Жить устала так, здохнуть хочу!– чучало, сидящее теперь у окна, заплакало.
   Из угла поднялась гора тряпья и очертаниями напомнила человека .Медленно это поднявшееся пошло, верне посунулось к окну. Возле окна опустилось рядом с плачущей горой вонючих тряпок.
   – Не плач,– грязная рука нашла в тряпье голову, погладила ссохшиеся, липкие волосы.– Ну не плач!
   Но сидящее на полу всё громче и громче всхлипывало, а потом зарыдало, а потом завыло.
   – Ну что ты, Наташенька!– голос дрогнул.
   И тут тихо-тихо, плямкая и чмыхая носом, сидящая у окна сказала, сжав цепко руки, успокаивающие её.         
   – Убей меня!– и заплакала, судорожно дёргаясь. Её  рыдания, перешли в истерику…
   Он испугался, обнял её, прижал к себе.
   – Тихо, ну тихо ты,– качал её, словно ребёнка, а она не успокаивалась.



*************                *************              ***************



   Ничего в мире не меняется. Солнце восходит на Востоке, а заходит на Западе… Лето сменяется осенью, а осень зимой… Всегда так было, и так будет всегда!
   Но духовно ли всё это: и солнце, и смена поры года, и многое другое?
   Я зэка одного знал, он умер недавно, а я поставил свечку ему «за упокой». Мы врагами были, а пили чай из одной кружки (по два глотка). Мы давно знали друг друга, больше двадцати лет. Да, что там!..
   Мы знали друг друга двадцать пять лет!..
   Два врага… Двое старых знакомых… Мент и зэк…
  Жизнь его прошла  паралельно моей, иногда пересекаясь. Оставалось ему всего месяц до «звонка», а он взял и умер… Болел он, конечно, не без этого, но не так, что бы померать…
   А он взял и… умер!
   А хотел уехать в Крым! Там его ждали!
   Не пришлось ему в Крыму позагорать, да и до лета далеко, осень вот только-только, даже до Нового года далеко. А почему до Нового года? Не знаю. Просто я люблю этот праздник очень…
   Хотелось ему пожить на свободе! Да, хотелось. А как же, просидел ведь он без выхода этот раз триннадцать лет… По «мокрухе» сидел, такого же, как сам босяка «замочил» по-пьянке.
   Так что обществу вреда не принёс никакого. Разве, что потомства после себя не оставил. А нужно-ли было бы его потомство нам? Кто знает! А может не родился какой-нибудь физик, или химик? Или музыкант?
   А может наоборот, бандюга какой-нибудь?
   Не нам судить и рядить, кто бы от Фили родился!
   Бог только знает один об этом!..
   А свечку в церкве я поставил ему за упокой, как обещал… Себе обещал, когда увидел Филю мёртвого.
   Хороший он был человек, враг мой –Филя! 
   И пожить ему хотелось по-людски. Я знаю, что хотелось, он говорил мне. А он никогда не врал.             
   Не пришлось пожить!


******************                *************             ************


   Осень.
   А жизни только середина. Половина.
   А позади что?
   А там, позади, прожито много. И пережито много всего. И хорошее было. Было?
   А, может, не было ничего, никогда. А?
   Может была всегда эта ободранная комната? Всегда было это жуткое похмелье? Всегда было отвращение к себе при посещени туалета? Всегда был перегар? Вонь?
   Глаза не хотелось открывать, но жутко хотелось воды. Сушило, как всегда, как каждый день.
   – Нужно похмелиться,– промелькнула мысль.– Это не правильно,– мотнула головой,– правильно: «опохмелиться».
   Она глубоко вздохнула, постучала ладонью по полу, как бы отвешивая пощёчину. Кому?
   Он не услышал, а воды хотелось. Сушняк же. Открыла глаза, возле батареи отопления лежала бутылка из-под водки, протянула руку, взяла бутылку за горлышко и ею постучала по батарее. Бутылка разбилась, порезав средний палец. Но он, её муж, её собутыльник услышал. Открыл дверь в комнату, вошёл.
   – Што ты? О Боже!– он увидел кровь.– Ты порезалась?
   – Дай воды,– прохрипела она.
   – Да! Да! Сейчас,– он торопливо метнулся в кухню, быстро вернулся.– На вот… Минералка.
   Она жадно пила, приятную колющую, тушащую похмельный сушняк, воду , прямо из бутылки, из горлышка. Пила жадно, без остановки… Но всё же остановилась, выдохнула сладко. (В бутылке воды осталось чуть-чуть). Упала навзничь, в угол на грязные, вонючие лохмотья. Лежала с закрытыми глазами, раскинув в стороны руки.
   – Я там ванную вымыл,– услышала его виноватый какой-то голос.
   – Што ты сделал?– еле-еле, тихо-тихо прошептала.
   – Ванную вымыл.
   – Зачем?– она не понимала.
   – Купать тебя буду. Я уже вымылся.
   Она открыла глаза.
   – Зачем?– ей хотелось водки, или, хотя бы, пивка.
   – Грязные мы стали,– тихо и виновато он проговорил.
   – Ты думаешь, отмоемся? После всего, что было, а?– полушёпотом прохрипела  она.
   – Нужно отмыться,– он вздохнул, кивнул головой.– Отмоемся!
   – Потом, Славка, об этом. Сто грам хочу! Найдёшь?– она просила, она умоляла.
   Он пошёл на кухню, вернулся со стопкой водки и кусочком лимончика.
   – На,пей,– подал ей всё это.
   Она резко выпила, скривилась, откусила от лимона, резко выдохнула.
   – А ты?.. Ты, похмелился?– с довольной улыбкой спросила.
   – Я не буду,– глухо, зло и сурово он ответил.
   – Не хочешь что ли?– она даже затаила дыхание.
   – Хочу,– резко ответил он.
   –Ну?.. В чём дело тогда?
   – Я.. не.. буду!– зло, резко это прозвучало.
   – Почему, Славик?
   – Хватит!– он вышел и закрыл за собой дверь. Слышно было, как он открыл дверь в ванную, как зашумела, включенная вода.
   Через пару минут открылась дверь в комнату, он стоял,опустив голову. А потом опустился на колени, закрыв лицо руками.
   Она смотрела удивлённо, он плакал.
   – Ты што? Плачешь? Славка?– она не верила своим глазам, а он всё плакал и плакал.
   – Да, я плачу! И мне не стыдно,– он посмотрел на неё мокрыми глазами.
   – Почему ты плачешь, ты же не пил, вроде. Што с тобой?
   – Я виноват,– он всё стоял на коленях, закрыв глаза.
   – В чём ты виноват?
   – Во всём,– и он поднялся с колен.
   Аккуратно, буд-то стеклянную, поднял её на руки, бережно понёс в ванную. Она прикоснулась к его щеке, что-то не так, но что? Что же?.. Стоп! Он побрился и… запах от него, что это за запах?
   – Славик, ты побрился?– спросила, не понимая ничего и не веря.– Пахнеш хорошо.
   Он молчал. Молча занёс в ванную, молча снял с неё грязное барахло, сурово засунул его в мешок. Уложил её в тёплую, хорошо пахнущую воду.
   – Ты што-то налил в воду? Да?
   – Цветы заварил разные,– он поливал ей голову пахнущей водой, оттирал от грязи плечи, колени,грудь… И что-то шептал.
   – Ты колдуешь?– засыпая в тёплой воде, спросила.
   – Колдую. Да,– он вздохнул, улыбнувшись.– Колдую и молюсь.
   – Кому, дьяволу?– она хмыкнула носом.
   – Нет, Ларочка. Богу!
   – А мы для него есть?
   – Все для него есть,– ответил тихо Славик.


*************                **************               *************



   Далеко-далеко где-то дымится горизонт. А от него аж к босым ногам белеют ромашки. Густо белеют… И терпко пахнут.
   Воздух чистый, густой, пахнет и другими цветами… А вдали озеро голубое, и дымка над ним. А вода, наверное, в озере холодная. Свежая. А воды ой, как хочется!
   Она открыла глаза. Ох-хо-хо! Это сон. Только сон!..
   Стоп! А что же так хорошо пахнет?
   Это же постель пахнет! Откуда он взял такую постель?.. Пахнущую… И раскладушка, откуда она? А он где?
   – Славик, ты где?– махнула вяло рукой.– А, пошёл,наверно, за водкой
   Прислушалась. Нет, дома он. Что-то делает на кухне.
   – Славик,– позвала устало, сонно.
   Он вошёл… в чистой рубахе, наглаженных брюках.
   Она улыбнулась, смешной он стал. Голова большая, лицо тёмное, не загорелое, не смуглое, а синюшно-тёмное. Шея тонкая, плечи худые, выпирают остро ключицы. А в барахле том грязном не видно этого было…
   – Што ты,Лариса?– вкрадчиво, по-монашески спросил.
   – Сушит меня. Воды дай.., или пива. Лучше пива, если есть.
   Он кивнул головой.
   – Есть пиво, но,– хитро улыбнулся,– сначала ты съешь вот это.
   – Што это?
   – Яичница.
   – Не хочу, дай пива.
   – Дам. После яичницы.
   – Не хочу,– грубо почти крикнула.
   – Не получишь пива без яичницы,– стоял, молчал.
   Она тоже молчала, ждала. Может всё-таки даст пиво?
   А он ждал, терпеливо. Молчал.
   – Ладно, давай яйца.



*************                *****************               **************



   А в тишине где-то, в деревне какой-нибудь, ночью, на Ивана Купала расцветает папоротник.
   Быть такого не может!
  – Не правда это!– кричат все, спорят… А он расцветает и цветёт! Вопреки всему!
   – Славик, а папоротник цветёт?– спросила ночью, мучаясь на похмелье.
   – Какой папоротник?– Славик повернулся к ней, приподнялся на локте, блеснув глазами из угла, где постелил себе матрац, а на него уже-одеяло и подушку.
   А она заскрипела пружинами, усаживаясь по-удобнее на раскладушке.
   – Папоротник цветёт в  «купальскую» ночь?– прошептала хрипло, буд-то о таёне какой-то.
   – А зачем тебе?– тоже шёпотом спросил Славик.
   – Я тоже хочу расцвесть, как папоротник..,– вздохнула,всхлипнула.– Только не на одну ночь, а навсегда. 
   Долго потом молчали, громко дыша, думая об одном и том же… почти.
    – А давай уедем в деревню,– вполголоса сказал, подошёл к ней, уселся рядом на полу.
   – Зачем?– шёпотом спросила.
   – Нас там никто не знает. Жить сначала начнём,– нежно погладил, как ребёнка, её по волосам, а сам смотрел куда-то, а куда? Перед ним же стена была, а он видел дальше, он улыбался.
   – А делать что будем? Кем работать?– она ужаснулась, представив непроходимую, осеннюю грязь, мычание коров, кудахтанье.., блеянье… – Я не хочу.
   – Почему?– он всё гладил её голову.
   – Там грязно.
   – А здесь? Здесь как мы живём?– он резко встал и стал ходить из угла в угол, как зэк на прогулке. – Там грязь чистая, от земли, а мы в грязи от жизни.

   – Успокойся, я поеду с тобой, куда захочешь,– она закрыла глаза.– Куда я без тебя?
   Легла на уютную раскладушку, уснула как-то быстро и спокойно. А он не мог уснуть…
   Уехать? Убежать?  От чего?
   От стыда, от пьянства, от грязи… От многого чего.
   А можно от этого убежать, переехав жить куда-то в деревню, пусть даже в самую глухую?
   Там, в той глухомани тоже найдётся водка и найдутся те, с кем эту водку будешь пить.
   Конечно найдутся!
   Поэтому бежать некуда! От себя не убежишь!
   Но… нужно попробовать начать всё сначала.
   Простить всех, себя простить! Если получится. А получится?
   Получится! Точно!
   – Давай уедем,– ещё раз сказал.
   – Давай,– тихо согласилась.– Всё равно где пропадать, если что…
   Он ничего не ответил, он чувствовал огромную вину перед ней за всё, что с ними случилось.


***************                *****************                **************


   От прошлой трезвой жизни остались друзья, которые почти от них отказались. А кто виноват? Славка знал и понимал это. Виноват только он один. Но, когда он обратился к старым своим друзьям за помощью,они помогли, хотя и не одобрили его поступок. Друзья помогли продать его квартиру. Друзья не отказали, приняли на пару дней к себе перед отъездом.
   – Далеко вы едете?– спросили друзья на вокзкле.
   – Далеко,– только и смог славка ответить.
   – Напишешь?– спросил кто-то из прважавших.
   – Не знаю,– он ответил правду. Он не знал. А вдруг он там, в тех далёких краях не выдержит и снова запьёт? А вдруг..?– Не знаю,– ещё раз повторил и тяжко вздохнул.


********************                *****************                ********


   Поезд вёз их куда-то в направлении Сибири. Но куда?
   – Будет видно,– сказал Славка сам себе.
   И это место он увидел через четверо суток. Это была маленькая станция. Фёдоровка.
   – Лариса, выходим,– он показал пальцем ей на название станции.
   – Здесь?– в её глазах был почти ужас.
   – Да,– просто ответил Славка.
   – Ты уверен?– ей не хотелось выходить из уюта вагона куда-то в какую-то Фёдоровку, где нет ни одной знакомой души, где одна только неизвестность.
   – Мы выходим,– уверенно сказал Славка,– здесь мы будем жить. Посмотри, видишь, по перону ходят люди, кого-то встречают?
   – Вижу,– она посмотрела в окно.
   – Эти люди здесь живут.
   – Ну и что?– она его не понимала.
   – Смотри, они улыбаются, видишь?
   – Вижу,– она правда видела улыбающихся людей
   – Значит, им хорошо, да?
   – Наверное.
   – Так вот, и нам здесь тоже будет хорошо, и мы тоже будем улыбаться,– он взял в руку чемодан.– Пошли, Лорочка.
   И она пошла за ним.



***********                ***************            ***************



   Лора стояла на пероне сибирского городка с простым названием – Фёдоровка и смотрела вслед, уходящему поезду, что привёз их из прошлой жизни. Ей было сташно, ветер шевелил её волосы, ласково шевелил, буд-то кто-то родной и она потихоньку успокоилась.
   А Славка в это время делал вид, чо поправляет что-то на чемоданах, а сам тоже смотрел вслед ухлдящему поезду, но ему не было страшно, он почему-то вдруг почувствовал в себе огромную уверенность и ответственность.
   – Вам далеко ехать,– прервал их мысли молодой паренёк с ключами от зажигания автомобиля.
   – А здесь есть гостинница?
   – Гостинница?– парень был заметно удивлён.
   – Ну да.
   – А зачем вам?
   Славка улыбнулся, он не понимал удивления паренька..
   – Как зачем? Нам же нужно где-то первое время пожить? А?
   – А вы к кому приехали?– удивление не проходило.
   – Мы жить сюда приехали.
   – Жи-и-и-ить?– парень смотрел на них не моргая.
   – Да.
   – А откуда?
   – Из Москвы.
   – Из Москвы-ы-ы?
   Славка не ответил, он просто стоял, смотрел на паренька, ждал, когда его удивление пройдёт. И когда парень успокоился, повторил свой вопрос:
   – Так есть гостинница?
   – Да какая там гостинница?– парень махнул рукой. Постоял, подумал.– А давайте я вас в милицию отвезу?
   – Это ещё зачем?– Славик даже немного испугался, а Лариса аж вздрогнула.
   – Да вы не бойтесь,– парень заметил их испуг.– Там вам точно помогут.
   – Это почему же?
   – Да нашего начальника милиции жена работает нашим мэром, она тут всему голова. А, раз вы приехали сюда жить, то всё равно вам нужно к ней.
   – Так а причём здесь её муж?
   – А он знает где она, и проводит вас к ней,– парень взялся за один ихний чемодан.– Так поехали, што-ли?
   – Поехали,– и они пошли вслед за тем парнем.
   И уже, когда ехали в машине, парень тот спросил:
   – А вы кто по профессии будете?
   – Я инженер-строитель, а жена учитель.
   – Это хорошо, нам эдесь инженеров во как не хватает,– парень провёл ребром ладони по шее.– А учителей, так здесь вообще на руках носят.
   Лора посмотрела на Славку, показала ему язык, мол: вот как!
   Славка улыбнулся, прищурившись, до боли в скулах.
   Как всё хорошо складывалось!
   А впереди была ещё куча сюрпризов.
Начальник милиции,когда услышал зачем они приехала,забегал,засуетился,вызвал своего какого-то помошника,приказал заварить чаю.
-Вы,наверное,проголодались с дороги?
-Да,нет,не беспокойтесь,-проговорил было Славка.
-Не скромничайте,сейчас я вас отвезу к себе домой,там моя жена уже вас ожидает,приго-
товила уже что-то вкусненькое. Она у меня хохлушка, её прадеда выслали сюда из Украи-
ны.Он кулаком был.У нас тут много таких. Пол-Фёдоровки. Да это они и станцию так наз-
вали,потому что село ихнее на Украине называось так,а,может,и сейчас так называется,не знаю.
Быстро приехали домой к начальнику местной милиции. Встретила хозайка,миловидная женщина,немного полноватая,но эта полнота её даже приукрашала.
-Ой,заходите,гости дорогие,-она Москвы-то.радостно суетилась,-я уже приготовила ужин.Всё по-домашнему,всё по-простому.Может вам и не понравиться после




                Монгол

                *********


   – Ты же знаешь хорошо и давно, что я наркоман со стажем. Уже почти двадцать  лет «сижу на игле»,– Монгол похлопал себе по вене.
   – Ну, знаю,– я неопределённо и равнодушно скривился. Что мне до его наркомании. Это его жизнь, как хочет, так пусть её и прожигает. Тут своих забот полные карманы.
   Монгол завтра уезжает в свою родную Одессу. Там у него давно уже никого нет. Отец умер, когда он ещё сопливым пацаном был, а мать недавно ушла к отцу на тот свет, года так два, кажется, тому. Были ещё два меньших брата, так погибли они в ту ментовскую войну 94 года, что пронеслась по бывшему Союзу и забрала тысячи жизней лучших урок и смелых, честных ментов. Те его братики спортсменами были, не как он. Ну и кинулись в рэкэт, и погибли от него.
    Я вот сегодня почему-то вспомнил, как мы «обули» с ним одного чурку на Привозе. Этот чурбан торговал на Привозском базаре обувью и деловой такой стал, смотрит на покупателей свысока, как буфетчица Маня из пивной со Староконного.
   А я проснулся тогда утром, кумарит меня, нужно срочно «ширнуться», а валюты – ноль, прошёлся по кентам, а они тоже «голые» сидят, что же делать?  Подался я на Привоз, на базар. Прихожу, побродил, поискал барыг с «ширкой», а их, блин, что-то в тот день и не было на базаре. Ну я и подошёл к тому чурбану.
   – Слышь, Ахмед,– назвал я первое подходящее имя.
   – Чё?– чурка мельком глянул в мою сторону.
   – Дай двадцатку на разкумарку.
   – Иды, гуляй,– он показал примерно направление, куда я должен был пойти.
Когда он указывал мне примерное направление, его прилавок слегка качнулся, от чего у меня прошла па хрепту неприятная дрожь, но он не заметил.




                Будулай.

                *************


   – Вот вы тут все спрашиваете, почему у меня такая кликуха– Будулай, да?
Я ж, вроде, и не цыган, и не чярнявый, вроде. Так чё ж тогда  Будулай? Я вам расскажу в чём тут дело,– говоривший поставил у ствола срубленного кедра
топор, достал тряпошный мешочёк-кисет, из него шепотку табаку, а из наг-
рудного кармана тарочку из газеты, закрутил цигарку.
Мужики из бригады, сошедшиеся в кучу в ожидании обеда, грелись у костра
и не прочь были послушать балагура– Будулая. Как его на самом деле звали, не знал в бригаде никто, да и в зоне, наверное, никто не знал, кроме, конечно, нарядчика, да спецчасти.
   –Так рассказать?– он посмотрел на уставших, но разгорячённых на сибирском морозе, мужиков.– Рассказать?
   – Да говори уж,– хрипло согласился кто-то, кашлянув в рукавицы-верхонки
из оленьего меха.
   – Ну так слухайте,– Будулай хлопнул одну о другую свои ватные, латан-
ные, перелатанные рукавицы, с них туманцем лёгким сизым полетела в стороны пыль, то ли снежная, то ли древесная.– Я сам из Украины, из Хер-
сонщины, там и родня у меня есть кой-какая. Конечно, шас приеду если туда, так ни одна падла меня не признает. Да я и сам виноват, попозорил я своё семейство, по-цыгански воровитым родился. Никого в семье такого, как я, нету, а я, вот, видишь ли, всё, што плохо лежить, тяну в свою сторону. Так што и тут я , вроде как цыганских кровей удался. Хотя на морду белый и волос и мине соломенный цветом. Ну, да ладно,– рассказчик повёл силь-
ными, хрусткими плечами, на фуфе сзади что-то тихо трещнуло тихонько,
– Да и так я почудить любил. А у нас кухня летняя с высокой, плоской крышей была, ровной просто, как стол. Так я , бывало, залезу на ту крышу, затяну с собой туда столик малюсенький, табурочку. И сижу, винцо себе попиваю, на улицу посматриваю, наблюдаю, што, где, да почему. У меня ещё и бинокль был, я через него за девкой одной наблюдал, как она в летнем душе купалася. А перед нашей летней кухонькоё той рос каштан, не сильно густой, но из-за него меня с улицы, да и дальше не видать было, а зато я свё, што хошь видел. Так вот и за девкой той наблюдал я в бинокль, смакую в мечтах, как мацаю её всю мокрую, да упругую.А она моется под струями воды, колышет своими, налитыми, как яблоки, сиськами, крутит белым, чуть-чуть великоватым своим задом, мелькнёт треуголкой курчавой своей, а у мине кровь стучить надсадно и у висках, и об штанину.Аж дышать тяжко.
А она, как нарочно, то так станить, то так, то покрутить своей сливой червовой, а то и палец засунить сибе между ног и шевелить им там, аж заходится от кайфу. А я на крыше тоже с ума схожу от такой картины Репина.
   – Так побег бы к ней, Будулай, помыл бы ей спинку,– стукнул рассказчика по плечу бригадир.
   – Так я бы можить и побег бы, но она дуже красивая тогда была, и в мою сторону даже глаз не косила. У ней был ухажёр тогда, здо-о-о ровый бугай, такой, и, если бы даже о моих подглядках узнал бы, так голову точно откле-
ял бы мине.   
   – Так ты, цыганок, ещё и бздиловатый, оказывается,– погрозил рассказчику бывший бухгалтер, севший на восемь лет за недостачу в каком-то крупном автопредприятии. Этот бухгалтер всегда весёлый ходил, буд-то дурковатый.
Ходили слухи, что его посадили, что бы отмазать большое какое-то началь-
ство. Короче. Он сидел не за себя самого, а за весь дружный коллектив свое-
го родного предприятия. Говорили, что его на свободе ждёт хороший куш денжищ, вот он и лыбится ходит, как сучка весной.
   – Будишь тут бздиловатый, её тот ухажёр гирей в два пуда игрался, как мя-
чиком! Так што ему моя голова? Отбил бы с одного удара.– Будулай сладко улыбнулся, аж причмокнул,– А она так меня дражнила, что у меня аж шляпу наизнанку выворачивало.
   – Это какую такую «шляпу»?– спросил кто-то.
   – Это ту самую,– Будулай взглядом показал на свою матню.




                Бесиха.

                ************



  Тихо-тихо за окнами шелестит осенний, пьяный ветер. Я сижу, согнув ноги в коленях, на диване, распростёртой рукой глажу спину Тамары.
   – Томка, а сколько нам было лет, когда мы вот так первый раз?– Я нагнулся и поцеловал её между лопаток.
   – А ты што? Забыл, Лёлик?
   – Бля буду,– я ногтем большого пальца дёргнул свои передние зубы,– не помню.
   – Тебе было шестнадцать, а мне четырнадцать.
   – Так мы ж дети, получается были тогда,– я пошатал головой.– Ёханый бабай! Твою мать!
    – Дети-то дети, а хватило ума приболтать меня пососать,– Томка посмот-
рела на меня, улыбнулась.
  Я вспомнил всё. Да, мне было тогда шестнадцать лет всего, а уже конкретно менты «сидели на хвосте». Если бы они только были поумнее! Мы тогда с Юриком Светличным даже на « мокруху» решились.А что было делать? Один чёрт « наехал» на нас, требовал бабло. Мы тогда трафаретом на футбо-
лки краской «явовской» наносили и «битлов, и «ролинг стоунс», и ещё каких-то додиков. Мне никогда эта их музыка не нравилась, параша и тоолько, а вот «бабки хорошие получались с тех футболок. Ну прикинте сами, эта футболочка стоила в спортивном магазане – рубль, а мы наносили на неё рисунок через трафарет, и цена её увеличивалась сразу вдвое! Два рубля она сразу стоила! Ну мы пригласили его побеседо-
вать, он приехал, долбоёб, а мы его и грохнули. И там же в лесочке закопали поглубже, что бы собаки не схавали его, красавца.
  Его искали потом, шум поднялся, но не нашли, и всё заглохло.