Improviser. Глава 21. Отец Никодим

- Павел Никодимович, так договорились: как на сходе порешили, так и начнём. Тут если от посёлка версты две взять в сторону Большой Пади, так там выделенная властями делянка под рубку леса на дома, вот нашему семейству и поможешь. Да и тебе пора обживаться, для себя лес облюбуешь… а кедры такие, обухом в мороз чуть тронешь… звон по душе, что твой благовест московский!
  А годика так через три, как выстоятся срубы, довезём и поставим в неделю.
 
  Чужак согласно кивнул.

«Посмотрим, посмотрим… уж тут, кажется, пригодился… так почему бы и не жить… как-нибудь?
  Тебе-то что с а м о м у  н а д о ?»

  Ничего особенного так и не дождавшись от Ваньки в своё время, он пытался сосредоточиться на мелочах, пытался тренировать свою память. Соседям было и невдомёк, что человек, выживший не в самый подходящий для выживания случай, с неистребимым упорством займётся, по их мнению, чушью.
  Его заставали за бормотанием над какой-то книжкой, которая тогда же и обнаружилась при нём в заимке: книжка да парашют, в который он и был завёрнут, как древний грек… да мало ли что можно ожидать от пришлого, мало ли блаженных скитается по белу свету?
 Простые, в сущности люди, они жили тем, что давала им природа, и не требовали от судьбы большего. Лишь отец Никодим изредка поглядывал на крестника, будто пытаясь что-то прочесть в его упрямых глазах… да что глаза, раскроют разве то, что на душе?

  Иногда пытался разговорить странного человека… мол, раз крест есть, так на исповедь, пожалуй, что стороной обходишь крёстного своего?
  Но… на всё нужно время, случай, чтобы так пригласить, без обиды, как на само собой разумеющееся, как по самому пустяковому, но необходимому делу.
  Дьякон подошёл к лампаде, вгляделся в образа, развешанные в углу. Некоторые от порчи закрывались стеклом, и потому казались многим гостям ещё более древними, сильными, ценными…
  От одного из стёкол отразился белесый лик подошедшего…

  Совсем поседел отец Никодим, как лунь сделался, а ведь каким был ещё каких¬ нибудь тридцать лет назад!
  Чёрные, как смоль, ниспадающие волосы… строгий бас во время службы… а взор?
 Никто не выдерживал его взгляда, и всем казалось… знает всё, знает такое, да не говорит… кайтесь сами, кайтесь, грешники, во грехах своих, иначе обмолвлюсь ненароком… во всеуслышание… как бы худа не было!

   Но паства уже не та, исчез страх, а со страхом и вера может уйти, и что тогда он, нужно ли его слово тогда?
  Не стало огня в человеках, того огня, с которым горы движут… а ведь было же время…  И вот кажется пришлый появился в срок, да надолго ли хватит его авторитета и с пришлым?
  И не спится теперь отцу Никодиму, ночь глубокая, из окошка когда ещё рассветом потянет…
Так нет же, изыди, сомнение… опять лукавый под локоть толкает, не добьёшься своего, не будет по-твоему… укрепи, Боже, веру твою в недостойном тебя!

  До первых петухов ещё думать и думать, да спасибо, даёт ещё Господь думать о грехах своих. Негоже паству наставлять, когда тяжесть на душе.
  Было время, отец Никодим вериги носил, месяцами не снимая, после того, как тайно, однажды в городе, посетил выставку современных мастеров художественной фотографии…
  НЮ… это ещё что такое?
Из первого же зала выскочил, как ошпаренный…
  Но силён дьявол, добрался до него во сне ночью… Сходили с фотографий в рамках нагие женщины адской красоты и соблазна, и не достало силы им противиться, забылись все молитвы, забылось всё, что он знал, забыл, кто он и где, а они манили его за собой, и он шёл, как завороженный, и даже летел, приподнявшись над землёй, за ними…

  Ох, не к добру вспомнилось, не к добру…
  Возможно ли вести за собой паству, коли сам пал, и нет наставника рядом, кто бы помог в вере укрепиться, кто бы отогнал мысли нечестивые о той выставке, да наставил его на служение светлое? С годами приходит и прозрение, и видно так было угодно небесам, чтобы знал человек: не должно прозябать в покое, покой надо заслужить, чтобы предстать перед Творцом в конце пути земного достойным прощения. Нет света без тьмы кромешной, и так должно быть и в жизни земной, должны быть вершины и пропасти, взлёты и падения, соблазны и покаяние… Очищение тоже надо заслужить, только тогда Его время придёт для тебя, когда ты сам будешь достойным очищения светлого, когда укрепишься сознанием своим жертвовать, жить в миру ради Него…

  Думай, человек, думай о жизни своей, о жизни ближних своих, укрепляйся сам и укрепляй веру православных, кто рядом с тобой, кто слабее тебя…
  Под утро лишь смежил веки священник, смежил на полчаса, чтобы встать окрепшим с зарёй для служения русским людям, русской земле, русской вере…
 А ещё через полчаса огромное малиновое солнце величаво выплыло из дымки над тайгой, и поплыл сизый туман за скованным льдом ручьём, и потянулись первые, тонкие и серые пока дымы над посёлком.
  Из небольшой, стоявшей несколько особняком избушки, вышел кряжистый, бородатый человек, поднял голову к разливающейся над лесом заре.

  Может быть, и не было ничего?

  Тут, в таёжной глуши, вдалеке от больших дорог и больших городов, важнее и значительнее становится каждый человек, ибо его дело, его жизнь – на виду у всех, таких же самостоятельных, открытых душой людей. Их простые и незаметные на первый взгляд судьбы связаны воедино в одну судьбу маленького селения, и если одному будет туго – его не бросят наедине с бедой… разве это возможно? Ударит его беда по тебе, ударит обязательно, и больнее, больнее во сто крат, если не поможешь соседу. И это естественно, естественнее и быть не может… как можно не перевязать самому себе рану при случайном порезе, или не поправить упряжь, если конь твой всё косит и косит глазом, или отказаться выйти на постройку дома для новой, молодой семьи?

  Да руки сами попросят топор, и если «там» - это работа, порой тяжкая, долгая, то здесь – праздник! Праздник, потому что на виду у своих родных и знакомых, и тешишь себя удалью и сноровкой в деле, и смотришь – а как напарник твой -  неужели лучше тебя управляется инструментом? А старики… что они скажут? А дитя твоё – что толку говорить: он, сын, должен сам видеть, видеть и учиться труду, быть достойным своего отца… что ты завтра ему скажешь, какими глазами станешь смотреть в его наивные, верящие пока ещё всему и всем, глаза? Праздник – потому что работаешь не за деньги, не за приз, не за благодарности, а за нечто более важное, чем деньги, более важное, чем все в мире призы, более важное, чем все самые горячие благодарности на свете. Работаешь за то, чему и нет названия, нет пока названия этому!

  Бородач не спеша прошёлся к небольшой поленнице дров, с вечера вынесенной из дровяника, смёл рукавицей снежок, под утро выпавший, достал из-за пояса топор, и… через пять минут поленницы не стало.

  Славно, ах как славно начинается утро!
 Вид всплывающего солнца над тайгой, где высоченные кедры, словно усмехаясь над елями, возвышаются местами строгими башнями… следы на свежевыпавшей пороше… синеющие, длинные тени от ближних берёз, иглами впившиеся в снежную белизну пустого луга…

 Что у него осталось от прошлого? Кусок шёлковой парашютной ткани? Так охотники разобрали для своих охотничьих целей… Рубцы на память от прошлой жизни? Кому они нужны, здесь, среди таких же охотников и таёжных профессиональных бродяг? У каждого из них такие же рубцы… от медведя, от упавшего нечаянно бревна, от жакана своего же брата-охотника, выстрелившего на слух, спутав человека с красным зверем…

  Да, книжка ещё осталась… смешно!.. «Занимательная физика», сто восемьдесят страниц… но выучена вдоль и поперёк за последние годы, выучена так точно, что можно на спор состязаться в точности с молитвами отца Никодима…

  Откуда она?

  Чтобы посмеяться над человеком: вот такой привет из твоей прошлой жизни, держись, не теряй, не рви последнюю ниточку…
Но даже если его и ищут до сих пор, то по каким приметам возможно отыскать?
 Невозможно!
  А если уже и не нужен никому… мало ли что изменилось с тех пор в жизни его близких, если только они существуют! - и вдруг - такой подарок!
 Нет, лучше жизни, чем здесь, уже не придумать, жизнь продолжается… или начинается, и начинается заново, начинается почти с нуля.
  Почти.
                04. 01. 2015.