Миры сотворенные ч2. Артист и врач амбиции или?

в первой части произведения говорится о том. что высшие силы решили проверить людей на духовность. Как будут поступать те, кто был обижен или унижен если дать им возможность создать миры, где они смогут сами либо унижать. властвуя, губить или спасать.В первой части речь шла об обычной девчонке, на которую никто не обращал внимание и которой не давалась ни карьера. ни личная жизнь.Эта часть посвящена представителям интеллигенции


6. АРТИСТЫ БЫВШИМИ БЫВАЮТ

Петр Константинович долго присматривался к рыбке, к красной рыбке в сомнительной упаковке. Он делал вид, что рассматривает срок годности, но надел очки и задумался о цене. Он надеялся, что продавщица не догадается, но она догадалась. Она презрительно сдвинула губы набок, как делала всегда в таких случаях, и, прищурив плотно упакованные в краску ресницы, величественно проплыла мимо. Петр Константинович понурил голову и прошел к кассе, ему было стыдно. Он уже устал от этого чувства стыда за свое обвисшее на худом теле пальто, за свой неуверенный взгляд и ответное равнодушие рядовых матрон торгового мира. Только в аптеках ему было немного спокойнее, да и то не во всех. В аптеках он оставлял половину своей пенсии и, бывало, эти, для него весьма немалые суммы, тоже вызывали усмешку, то ли потому, что это много, то ли потому, что мало…

Петр Константинович был человеком ранимым. Десять лет тому назад (а, может быть, тысячу) он был артистом, одним из ведущих артистов провинциального театра. Он и тогда получал весьма скромное вознаграждение, но у него была сцена, его знали. Сейчас, в возрасте 74 лет, он никому не был нужен. Единственный сын, не разделявший отцовского идеализма, давно уехал за границу, где успешно трудился на парикмахерском поприще и был всем доволен. С женой, тоже артисткой, они разошлись давным-давно на почве ее лояльности к режиссеру театра. Сейчас она жила с третьим мужем и у нее две дочери. Петр Константинович об этом не думал, он шел по скользкому от несколотого льда тротуару и смотрел под ноги. Он думал о том, что будет с ним, когда он не сможет работать вахтером, и о том, как отложить деньги на лето, когда есть возможность купить ягоды и свежие овощи. А еще он тосковал…тосковал по сцене, по своим ролям, особенно в спектаклях « Без зеркал» и «Провокация»…

Было уже семь вечера, но в этот день и в эту ночь ему не удастся побывать дома, он нынче дежурил. Петр Константинович с пяти вечера внутренне готовился пережить пару-тройку вечерних часов, когда жильцы дома, где он работал, возвращались к себе. Не все были приветливы, иные держались с подчеркнутой надменностью, и это его унижало. Его нынешняя жизнь вообще была унизительной, только дома, закрывшись от всех, он поднимал втянутую в плечи, горделивую голову с поредевшей копной ослепительно седых волос. Он помнил аплодисменты. Он помнил женщин, которые любили его и которых он тоже любил, какое-то время. Он помнил, каким забавным рос его сын…

Сейчас он не мог предаваться воспоминаниям, сейчас было время дежурства, ненавистное время. И до ночи нельзя будет разогнуть уставшую от сиденья на стуле, больную спину. И все-таки он задремал, ему показалось, что задр-мал…. Он не проснулся, даже когда его подняли и понесли в карету «Скорой помощи». Он спал так сладко, так крепко! Его сердце билось почти неслышно, но не останавливалось. Он дышал, он был жив, но спал сном, почти летаргическим, долгим, счастливым, далеким от унизительной реальности. Он спал сном своей мечты.


7. СЦЕНА В ЛЕСУ И ГЛАЗАСТЫЕ ДЕРЕВЬЯ

Не открывая глаз, Петр втянул в себя воздух. Воздух был сладким, напоенным каким-то бодрящим ароматом. Где-то, когда-то давно он ощущал подобный аромат. Он вспомнил: так пахли духи той девушки, которая впервые заставила биться его сердце по-настоящему горячо. Но к этому, молодящему душу, запаху примешивалась свежесть лугов, свежесть леса после летних дождей и даже свежесть бриза у морского побережья. Заинтригованный, он позволил себе бросить осторожный взгляд на то, что его окружает, и глаза раскрылись широко, раскрылись в изумлении.

Петр Константинович и вправду был в лесу, в удивительном лесу. Он лежал на опушке, трава на ней была ров-ной, гладкой, невысокой, словно подстриженной. Солнце мягко светило сквозь лиственные кроны высоченных лип, кленов, берез. А немного подале, метра через три-четыре, шла полоса гораздо более интенсивного света, яркого, южного. Лиственные деревья средней полосы расступались, а за ними, из ровного белого песка возносила свой горделивый ствол пальма. Петр прошел туда и почувствовал запах моря. Только это было не море, это была речушка, неширокая, в пять -шесть полноценных мужских шагов, но тоже удивительная: незамутненные, с видимого дна поднимались волны. А на другой стороне этой толи речки, толи ручья (вода там, кстати, была несоленая, вкусная) росла… ива. Петра Константиновича, словно неведомая сила туда повлекла. Он перешел речку вброд и, пока шел, чувствовал, что ноги его словно крепнут, наливаются силой. На другой стороне взглянул на свое отражение в водной глади и не по-верил глазам: он снова был молод! Еще три- четыре метра прошел легко, упругим шагом человека в расцвете сил. И снова – яркий свет, снова – пальма, чуть пониже первой, ее огромные кокосовые плоды неожиданно раскрылись по периметру, словно веки, и Петя увидел, как блеснули веселые, живые глаза. Что за чудеса? Пальма качнула кроной, словно кивала и показывала дорогу. А там, позади нее, стоял дом. Небольшой дом и, как оказалось, уютный. Сбоку была пристроена веранда, высокая веранда, переднее ограждение отсутствовало. Это походило на сцену в парке. Это была сцена!
 
Он долго не мог унять возбужденный стук сердца, затем вошел в дом. Там, внутри, была скромная обстановка, но все, что надо. Там были полки с книгами (без пыли!), широкая кровать, небольшой письменный стол, гардероб и два стула. Гардероб занимал отдельную комнатку, он был большим и там Петр нашел множество театральных костюмов разных эпох. Некоторые вообще были странные… Это была гримерка! Вот и трюмо, в котором еще раз отразилось его помолодевшее породистое лицо, а вот и баночки с гримом…Только кухни в домике не было. Впоследствии Петр Константинович понял почему: он не хотел есть!

Очень долго он чувствовал себя счастливым в этом мире покоя и величья природы. Пил воду из волшебного ручья, читал стихи Тютчева и Уитмена глазастой пальме, и не хотел ничего, кроме тишины. Когда он заскучал, на письменном столе появились карты. В прежней жизни, когда был помоложе, актер Петр Колосов баловаться картишками любил. Тогда еще не было компьютерных игр и игровых автоматов, но азарт людей не покидал, он был с ними, как и всегда, на протяжении всей истории человечества. И Колосов не раз ощущал на себе его горячее дыхание, играл на подарки, на деньги, на поцелуи…Он мог бы стать зависимым от игры, если бы не любовь к игре иной, к игре сценической, если бы не его трезвый ум и творческое горение. Карты не приобрели власти над ним, но они какое-то время сопровождали его жизнь, были в ней чем-то постоянным. Какое-то время…Сейчас в них не было смы-ла, ведь не было партнера и стимула.

…В тот день, в день знакомства с мальчиком Лигом, на Петра Колосова ива взглянула явственно и печально…Но тот не придал этому особого значения. Однако сделал то, что часто делал в последнее время: подчиняясь импульсу, нарядился в театральный костюм, вышел на свою сцену и произнес монолог, один из самых любимых.

-Вот это здорово, ну и потешно, ну и ну!- раздался возглас.

С тыльной стороны дома к веранде подошел мальчуган, лет двенадцати. Он был очень смуглым, но ярко рыжим, его темные глаза горели возбуждением. И он говорил по-русски!

Они познакомились. Как оказалось, неподалеку было небольшое селение, где этот мальчик жил со своей старшей сестрой. Маму мальчуган не помнил, по его словам она «ушла отсюда» когда он был еще совсем маленьким. Отец был жив, но присматривала за Лигом только его старшая сестра, ее звали Антония.

-В лесу уже давно никто не жил, - сообщил он, - мы думали, никого здесь больше и не будет. Мы любим гостей. К нам попасть - только на другую сторону перейти, подальше от ручья, от деревьев. Пойдешь со мной?

Какое-то время Петр колебался, он помнил, что люди сложные существа, он не знал, чего ждать от этих.…И все же природа человека взяла свое, он был существом общественным, он взял Лига за руку и они пошли туда, где жили сородичи мальчика и его соплеменники.

После этого, наверное, целую неделю, а то и больше «дядя Петя» устраивал для этих смуглокожих, в большинстве своем рыжеволосых, людей театр одного актера. А за-тем ему это почему-то надоело, и он просто бездельничал и угощался терпкими фруктовыми блюдами. Аппетит и потребность есть вернулись, как только Петр Константинович покинул свой сказочный лес. А еще он начал стареть, хотя заметил это не сразу. Также не сразу он заметил, что эти люди с особым трепетом относятся к длине своих волос. У Антонии и даже Лига они были длинными, почти до колен. Но были в этой деревне люди, волосы которых казались едва отросшими после бритья. И они явно этого стеснялись. И вели себя не так как другие, вели себя робко, говорили мало и часто кланялись.

Когда Петр попытался об этом расспросить, ему ответили загадочным предложением «сыграть в игру». Он не знал, что это за игра, но почему бы и нет? Перед ним высыпали разноцветные камешки и попросили подбросить вверх
черный, белый и еще один, с багровыми прожилками на сером фоне. Первым упал на землю именно этот, цветной, и толпа зрителей почему-то повела себя очень возбужденно. Люди подпрыгивали, поднимали руки вверх, кричали «большая игра». Но некоторые смотрели слегка испуганно, а иные сочувственно, это Петра Константиновича насторожило, и он потребовал объяснений. Немолодой длинноволосый мужчина по имени Арсентий торжественно объявил: «Большая игра-это игра на время служения. Проигравшему сбреют волосы, и он будет находиться в услужении того, кто его обыграл, пока волосы не отрастут до прежней, естественной длины. Он будет выполнять все прихоти и пожелания своего хозяина, но по мере отрастания волос его пра-ва будут возрастать. Теперь мы, те, которые хотят попытать счастья в игре с тобою, будем кидать оставшиеся камни и, если претендентов окажется много, победителя определит другая, более простая игра».

Затем растерявшемуся «дяде Пете» напомнили, что он заранее согласился играть и условий не спрашивал, так что отказа не может быть, и он должен принять свою участь.

-Но ведь я даже не знаю, что это за игра! -Ты согласился.

То, что началось потом, Петр Константинович запо-нил надолго. Обыграть «артиста» пожелали многие. Им, этим людям, хотелось, чтобы он развлекал их, только их. А другие пускай завидуют…

-Я попрошу сыграть Антонию,- шепнул Лиг,- она хороший игрок, благодаря этому нам всегда кто-то помогал по хозяйству. И она добрая, она тебя не обидит.

-А вдруг выиграю я?

-Это вряд ли. Антония здорово играет!

Однако выиграл все же он, Петр. И выиграл у Антонии. Ей, этой милой девушке, было лет 16. Она казалась проворной и сообразительной, но это все-таки был его сон, он был обречен на выигрыш…

Однако как все же жалко было ему, мужчине, артисту, эстету этих роскошных огненных кудрей до подколенок! И он с состраданием наблюдал, как словно бы уменьшилось после унизительной процедуры личико девушки, ведь он и сам не раз был унижен. И ему не раз приходилось стыдиться того, как он выглядит. Антония растерянно глянула на своего, только что приобретенного, хозяина сквозь пелену слез, но Петр Константинович обнял девушку за плечи и повел ее прочь, прочь от людей, от их понятий о подчинении и подчиненности в мир своего сказочного леса.

Он боялся, что лес его не простит, не примет заново. Но пальма встретила его блеском живых, уже потемневших, зрелых глаз, и ива протянула навстречу тонкие ветви.И волшебная речка опять омолодила тело, и Петя заметил в травах у дома только-только расцветшие полевые цветы.

И он сам сплел венок для юной девушки. И надел ей на голову со словами: «Носи, пока не отросли твои роскошные кудри». И она улыбнулась в ответ благодарной улыбкой и вздохнула с облегчением. А затем погладила по щеке это молодое, это благородное лицо, лицо мужчины.


8. В ИСТОКЕ

Мы, живущие в центре Вселенных, зрящие за всем, что мыслит, имеет душу и личную энергию, единодушны в решении участи этого человека. Он будет спать, и будет жить в своем счастливом сне так долго, как долго продлится его земное существование. Мы это можем. Он это заслужил. Но подводить общий итог еще рано.

-Так кто будет следующим? -Пусть будет циник. -Пусть будет себялюбец.

-Пусть будет тот, кто унижает себя сам, но не понимает этого.

-А чем этот человек занимается? -А вот это пока неважно.
 

9. И ПОРОДИЛА ЗАВИСТЬ УНИЖЕНИЕ…

Сергей Станиславович опустился на стул и отер пот белоснежным носовым платком. Его медицинский халат так-же был белоснежным и хрустящим от крахмала. Он строго спрашивал с жены и она, исполняя требованья придирчивого супруга, все вечера проводила за стиркой, глажкой и уборкой. А за свежесть продуктов и питание отца отвечала их дочь. Девушку воспитывали в строгости, и в возрасте всего-то 20 лет она не имела ничего общего с современной молодежью, походила на юную старую деву минувших времен.

Сергей Станиславович твердо знал, что в доме должен быть только один хозяин, он хотел бы также строго придерживаться иерархии и на работе, но в прошлом году его сместили с должности заведующего неврологическим отделением городской больницы № 8. И не потому, что приметили некие грешки или упущения, а потому что так захотело начальство. Сергей Станиславович пережил это тяжело. Он привык и на работе вести себя по хозяйски, привык чувствовать себя хоть не очень высоко, но все же выше тех, кто его окружает, ловить заискивающие интонации в обращении к себе и любвеобильных медсестричек, и опытных врачей пенсионного возраста, и знакомых, желающих попасть на лечение в это отделение без ожиданий и проволочек. Он привык говорить громко, ходить размашисто. И вдруг…

Теперь он пришел с очередного обхода, гневливо пряча в кармане халата дань, которую считал недостойной своей персоны. Он прятал злобу за толстыми стеклами очков и проклинал апрель, месяц слишком теплый для его тучного тела. Он знал, что, несмотря на весь свой аккуратизм, не-приятен внешне. Но, когда от тебя зависят, это не уменьшает шансы на полноценную, разнообразную половую жизнь и дополнительные финансовые вливания. Когда от тебя за-висят…Ну до чего же это противно – потеть лицом! И он не из тех, кому лысина идет, он прекрасно осведомлен, что за глаза его называют хряком. Ну хоть бы платили соответственно!

-Нет, выпишу эту старую дуру за ее грошовую подачку, выпишу и все! Она надоела мне со своим бельем в цветочки-лепесточки и жалобами на то, что «кильками коляет» На планерке Сергей Станиславович скрупулезно и авторитетно объяснил, почему считает, что делать в отделении этой больной нечего, хотя и не прошло еще положенных двух недель. Но кое-какие анализы задержались и ее все-таки оставили. Тем более, что сроки пребывания здесь и так нынче коротки. Значит, завтра опять делать обход, опять стучать молоточком и чертить острым предметом по животу, что- то объясняя, очком глядя в глаза, вечно встревоженные, слушая жалобы, которые до чертиков надоели! Эти болячки не вылечишь ни за две недели, ни за три. И радикулиты…как надоели эти вечные радикулиты! И как унизительно, что даже «на лапу» дают соответственно артикулу. Он нынче не удостоен….А чем этот моложавый Павлик (тоже мне, Павел Георгиевич!) лучше? С кем-то наверняка спелся, штучка столичная! Чего ему у нас-то делать? Видать, сослали не зря, напортачил где-то. А еще его, Сергея, попрекали, что жалоб много. Да на то и больныена то,чтоб жалобы строчить, кто на это смотрит?

Он вернулся домой в плохом настроении. Поел борща, тяпнул стопочку под котлеты с пюре, включил музыку…Жена робко заметила, что завтра у дочери в институте какая- то практическая работа, очень сложная.

-Ничего, молодая, должна при любых условиях суметь подготовится. Отец на ее учебу деньги зарабатывает, так что пусть только посмеет что-то не сдать! И все же он сделал музыку чуть потише, ему захотелось спать.

- Эх, власти бы мне, власти бы поболе! Чтобы жить как человек, а чтоб хорошо жить, надо быть начальником. Хоть чего- нибудь…

Это была последняя гневная мысль Сергея Станиславовича перед тем, как сон начал спутывать сознание. А еще почему-то мелькнуло воспоминание: армия и он, увалень,и ему трудно. И он неслышно шепчет в подушку: «сволочи кругом!»


10. ЗИМА. ЗДОРОВЬЕ. ШАГОМ МАРШ

Снег падал крупный, красивый, таял на его бобровом воротнике. Снег хрустел под ногами пока он, Главный, шел в сопровождении группы подобострастных военачальников и охраны к своему навороченному внедорожнику. Он, Сергей Станиславович Подобедый, тот, который был надо всеми, тот, которого боялись. Был полдень, время, когда можно было расслабиться в своем роскошном дворце, можно было забыть, что какой-то час назад он присутствовал на очередном торжественном усыплении. В этот раз усыпляли младенца женского пола. Девочка была больной, неспособной на то, чтобы в будущем дать здоровое потомство. А в его стране, в его любимой Спартандии, дефективных людей быть не должно. Он не помнил, почему так ненавидел болезни и больных, но то, что чувствовал он, обязаны были чувствовать все граждане. И, в конце-то концов он же простил мать, принесшую такое дитя, он даже утешил ее скромным подаянием. И он напомнил всем свидетелям и участникам обряда, что им есть с кого брать пример, что такое уже было во всемирной истории. Только он, их Главный, усовершенствовал систему. Теперь она касалась не только новорожденных и не только мальчиков.

Сейчас он спешил домой, где ждали его Лейла, Алевтина и Ляля. Все трое были здоровы, все хороши, все сексуальны и готовы услужить. Он словно издали слышал свои собственные тяжелые шаги и бережно поднимал грузное тело по широкой мраморной лестнице. В его семье царил мир и строгая дисциплина. Чернобровая красавица Лейла отвечала за порядок в доме, Алевтина была отличной экономкой, и ее стряпня особенно была Главному по вкусу. Ляля пела, танцевала и ворожила. Когда-то давно, он даже не мог припомнить когда, он напрасно мечтал о таком удобстве и такой чарующей экзотике. Теперь в его распоржении было это и многое другое. Совсем недавно в одном пригородном селении он присмотрел себе еще одну очень юную красотку, белокожую, с глазами болотного оттенка и свежим дыханием. Она приветствовала его, когда подносила дань.

Дани требовалось много. Сергей Станиславович был прижимист, жаловал только самых проверенных. Протестовать люди боялись, всех протестующих вполне можно было объявить недостаточно здоровыми. А таким не место в обществе истинно спартанском. Истинно спартанском, если речь шла о плебеях. Спортивных требований к элите Главный не вводил, но здоровье приближенных проверял самолично…на всякий случай.

Так прошло пять лет, и все было бы хорошо, если бы он,в чьих руках находилась вся полнота власти, имел детей. Он смутно припоминал, что когда-то, в другой жизни, у него такое было, но когда именно и с кем позабыл. Он не мог также припомнить, как и когда пришел к власти, и это казалось странным. Но зато он твердо знал: три жены у него именно пять лет, а наложница - четыре. И он напуган их бесплодием и не знает, стоит ли брать себе других. Вдруг пойдут разговоры…Он, впрочем, способен заткнуть рты, пусть только попробуют раззявить!

Но, тем не менее, ему необходимо потомство, ведь он правитель!

Только спустя еще три года он узнал: Светлана, его молоденькая наложница, которой уже исполнилось во-семнадцать, принесла ему долгожданное известие. У него будет сын! Ляля раскинула карты и подтвердила: да, сын. Правда, потом она вдруг замолчала, словно испугалась, но Главный не придал этому значения.

Сын Николай родился в метель. Это считалось хорошей приметой и все ликовали. Но прошло время и обнаружилось: мальчик не говорил! Он часто плакал и боялся идти на ручки. Он был болен! Он был болен неврологичечто лечил такие заболевания. Он даже вспомнил себя в белом медицинском халате…в какой- то миг. Но этот мир был ему нужен больше чем ребенок. В этом мире он не был унижен, в этом мире он властвовал над другими. А они перестали бы слушать и бояться Главного, если бы о-наружили, что он обычный человек и любит свое дитя, они восстали бы на него!

И вот он отдал приказ провести церемонию. И строго смотрел на рыдающую Светлану. И в этот миг словно выключили свет, мир померк. Мир воображаемый отодвинулся от распростертой фигуры Сергея Станиславовича. Жена и дочь погоревали, а затем успокоились. Они не смели признаться себе, что чувствовали не только скорбь, но и облегчение.


11. В ИСТОКЕ

И вот мы, существующие в Истоке, снова едины. Снова слиты в одно физически и духовно, потому что нет у нас разногласий. И мы скорбим о разумных, способных потонуть в собственных ядовитых энергиях. О них, неосознающих всю гибельность такого выбора, близоруких духовно и обреченных губить себя этой близорукостью. Да, они могут быть счастливыми в несовершенном мире, да, они могут гордиться собой и возвышать себя ценой собственных пороков. И все же мы, обитающие в Зрачке Вселенных, скорбим о них.

Но не более чем об их жертвах, нет, не более. Потому что гуманность по отношению к обидчикам не должна осуществляться за счет тех, кто пострадал от чужих грехов, от чужой жестокости и неправильного выбора.

Поэтому мы решили судьбу этого человека, прервав его путь. Но не стоит забывать, что, возможно, он сам прервал его, не выдержав собственных отравляющих, гибельных страстей.

И все равно, еще рано делать выводы.

-Почему?


-Потому что никто не прошел испытание любовью, унижающей любовью. А любовь ведь и впрямь бывает разной, когда-то самоотверженной, а когда- то злодейской. Увы, человеческим страстям необходим разум.

- А еще самоотверженность и воля с ее стремлением к независимости.

- А еще чистота. В самом неожиданном ее проявлении.


продолжение следует