Все в памяти моей. Гл. 19. Первые командировки

   
   (Маленькая  картинка  о  "том"  времени.)

  Осенью  Сережа   пошел   в  первый   класс,  а  зимой  я   поехала   в  свою  первую  командировку  в  Москву.   Было  интересно  и  немного  страшно:  первый  раз  одна   в   Москве,  надо   решать  вопросы  в   министерстве,  на  ВДНХ,  в  павильоне  судостроения.  Наш   главный  бросил  меня,  как  в  кипяток,  в  эту  командировку:  справитесь!  И  справилась.
               
    ...Строго  напутствуют  в  первом  (особом)  отделе  завода:
               
-   Не  расспрашивайте  никого   на  улице,  как   пройти  к  предприятию,  куда  вы  командированы,  это  предприятие  режимное  (то  есть,  секретное),  как  и  наш  завод!
               
    Оформляю  допуск,  собираю  сумку  и...   я  в  Москве!
               
    Холод  собачий.  Январь.  Мороз  под  тридцать.  Москва  затянута   в  синий  смог. В  автобусе  от  аэропорта  согреваюсь.  Далее   в  такси   добираюсь  до  гостиницы  «Ярославская»,  здесь   остановился    мой  шеф,  Артемов.  Но,  как  оказалось,  живет  он  совсем  в  другом  месте, более  гостиприимном  для  него.

  Я  уже  говорила  с  ним   по  телефону,  он   будет  ждать  меня  завтра   в  министерстве.  А  пока  я  должна   устроиться  в   гостиницу.  Хорошо   сказать:  устроиться! В  те  годы  во  всех  гостиницах  Москвы вместо «Добро   пожаловать»  красовались  таблички:  «  Мест  нет»!  Коротко,  как   лай  сторожевой  собаки:  мест!  нет! И  за стеклом, словно королевские пудели, надменные  администраторши.  Но  мне  повезло.

   За  табличкой «Дежурный  администратор»  сидела, уткнувшись в  книгу,  пожилая  женщина.  Она  подняла  на  меня  усталые  глаза,   когда  я  протянула  к  ней  в  окошко  паспорт  с  вложенными  в  него  двумя  трешками  (как  научили  меня  в  Барнауле)  и  командировочное  удостоверение. И, то  ли  ее  смутил  мой  вид, -  серое  пальтишко  до  колен  с  белым  кроликом  вокруг  шеи  и  такой  же    берет  с  помпоном  из  того  же  кролика,-  то  ли,  может,  я  напомнила  ей  что-то   из   ее  молодости, - она  внимательно  посмотрела  на  меня  и  вернула  деньги,  оставив  у себя  паспорт  и удостоверение. Слегка  улыбнувшись, сказала:      
               
 -  Посиди  пока  на  диване,  дочка,  я  позову.
               
    И  уже  через   час  я   была  в  двухместном  номере  с ключом  в руке. Так,                на  удивление,  доброжелательно  встретила  меня  Москва.
               
    Где  находится  завод,  куда  я  направлялась,  не  знали  даже  в  милиции:  я,  как  очень  дисциплинированный  товарищ,  обратилась  к  ним  за  помощью,-  должна  же  милиция  все  знать.  Но   секрет  был  очень  большой  и  о  нем  не  знали  даже  здесь!  Тогда  я  решила   рискнуть  и   обратилась   к  старушке  с  двумя  авоськами,  полными  грязной  картошки.  Ведь  не  шпионка  же  она!
      
 -  Семьдесят  шестой  завод,  говоришь? – переспросила  она. – Знаю,   как   же!  У  меня  там  сын  работает.
 
    И  бережно уложив  одну  из  авосек  в  снег, подробно  рассказала,  указывая  рукой  в толстой  вязаной  варежке, как  пройти  и где  повернуть, чтобы  попасть  к  проходной  завода.  Вот  такой   «секрет»!  Точно  по  анекдоту:
               
 - Куда  едешь?
               
 - Секрет!
               
 - А  что  везешь?
               
 - Патроны!…
               
    И  все  сложилось  удачно,  все,  что  нужно  было,  выполнила.   Главный был  доволен.  Теперь  каждый  год  я  дважды  бывала  в  Москве  или  в  Ленинграде,  а  то  и  в  Прибалтике,  куда  уехал   после  института  Сережа.  И  каждый  раз,  будучи  в  Москве,  я   на  два-три  дня  ездила  в  Златополь,  к  маме.

   Время  в  Москве  и  Ленинграде  использовала  максимально:   сразу   покупала  билеты  в  театры,  днем,  в  свободное  время,  шла  в  Третьяковку,  в  соборы,  в  Кремль,  просто  бродила  по  городу,  ну,  и, конечно, заходила  в  магазины,  хотя  особо-то  там  делать  было  нечего,  с  деньгами  было  туго.  Но  все  же  старалась  сама  приодеться,  детям  и  Виктору   что-то   подкупить.  Тогда   и  одежду  приличную  можно  было  приобрести,  только  бывая  в  командировке,  не  говоря   уже   о   колбасе   и  апельсинах,   которые   из   Москвы   вывозились  тоннами.

 Я  помню  свое  полушоковое  состояние,  когда  в   семидесятом   году   увидела  на  прилавках  в  магазинах  Москвы  мясо  по  1р. 20 коп.  за  килограмм,  когда  в  Барнауле  дешевле  пяти  рублей,  да  и   то  на   базаре  (в  магазинах  уже  было  пусто),  не  было!  И   почти   с   ненавистью   смотрела,   как   москвичи  привередливо  перебирают    куски  этого  мяса,  наваленного  на  прилавке,  и  с  каким  презрением  окидывают  взглядом  наши   авоськи,   наполненные   яблоками,  апельсинами,  колбасой.
               
 -  Апельсины  тащат,  как  картошку,  мешками, -  как-то  услыхала   я  в  свой  адрес,  отойдя  от  прилавка.
               
    Да,  мешками, -  мне  хотелось  посмотреть  в  глаза  сказавшей,  чьи  дети  могли   видеть  эти   апельсины  каждый   день,  а  мои  -  от  командировки  до  командировки. Вся  страна  работала  тогда  на  Москву, да  и  всегда  так  было, -  из  Барнаула   уходили   эшелоны,   полные   мяса,   масла,  сыров,  шоколада,  вина  и  других   дефицитных   продуктов,  и   все  в   Москву.
         
    В  том  же  семидесятом,  в  сентябре,  я  впервые  побывала  в  Ленинграде.  Но  сначала  нужно  было  заехать  в  Москву,  что  я  и  сделала.   Пробыла  там  два  дня. Остановилась  в гостинице «Колхозная»,  в  комнате на  десять  человек,  где  жили  доярки, скотницы, зоотехники  и  другие колхозники, которых  отправили  в  столицу  ухаживать  за животными  из  их  же колхозов  на Выставке   народного  хозяйства,  ВДНХ.
               
     Справившись   с  делами  по  работе, естественно,  помчалась  по  магазинам. Полдня  отстояла  в  очередях  в  ЦУМе  и  в   результате   купила  себе   черную  искусственную  шубу  (они  только  появились   и  в  Барнауле  моя   была  одной  из  первых!),  югославские  сапожки  на  платформе  и  черную  кроличью  шапочку-кубанку. Когда   примеряла   перед  зеркалом,  на   глазах  у  огромной  очереди,  шубу,  какой-то  грузин  цокал  языком  и  показывал  два  больших  пальца:
          
 -  Оч –чен  харашо,  дэвушка,  оч-чен! – громко  кричал  он  мне  из  очереди.
               
    И  тем  же  вечером  я  уже  в  самолете  подлетала  к  Пулково.

    Внизу  раскинулся  город.  Все  было  узнаваемо  из  фотографий, кинофильмов,         картин,  словно  я  уже  много  раз  бывала  здесь:     Адмиралтейство,  Зимний,  Дворцовая  площадь,  Невский... Я  задохнулась  от  восторга:  сколько  помнила  себя,    мечтала  побывать  в  Ленинграде.  Я  столько  читала  о  нем,  столько  знала,  словно  жила  в  нем.  А  сейчас  здесь  жила   моя  подруга  Ира, Ирина     Дмитриевна  Пинус,  коренная  ленинградка.
 
 Мы   родились  с  ней  в  один  день,  только  она  на  два  года  старше.  Ира   работала  на   нашем   заводе   после  института,  мы  очень  подружились с  ней.                Разведясь  с  мужем,  она  с  двумя  детьми  вернулась  в  Ленинград.
    
    У  меня  были  дела  в  Ленинграде  по  работе,  и  ехала  я  к  Ире,   хотя  она  и  не  знала  об  этом,  и  адреса  ее  я  тоже  не  знала.

     Из  Барнаула  вылетала  при температуре  плюс тридцать. Такими  неожиданными  были  последние  вздохи  сибирского  лета. Москва  встретила  дождем   и  десятью   градусами  тепла,  а  в  Ленинграде  поблескивал  первый  ледок  на  лужах.

    Во  всем  теплом,   что  нашлось  у  меня  в  сумке, (я  бы  и  шубу  надела,  но  она осталась в  камере хранения в  Москве!), в туфлях  на высокой  "шпильке",                с  большим  кожаным  портфелем  в одной  руке  и  объемистой  сумкой  в другой, я  медленно   плетусь   по   тротуару   Невского  проспекта.  Одна  ручка  у  сумки  оторвалась  и  я  просто    волоку  ее  по  асфальту.
 
   Наконец  нахожу  нужное: «Горсправка». Через  несколько  минут  получаю  адрес  Ирины.  Долго  еду  автобусом.  Вот  и  Васильевский  остров.  Водитель  называет  мою  остановку  и  я  буквально  вываливаюсь  на  скользкий  асфальт. И... Этого    не  может  быть! Прямо  передо  мной  на  остановке  стоит  Ира с  дочкой  Инной!
               
 -  Светка!?  Ты  откуда? – ошалело  спрашивает  она.
               
 -  Из  Барнаула!  Из  Барнаула  я! -  радостно  кричу  ей  в  ответ.
         
    Какое счастье! Кончились  мои  мучения,- оторванная  ручка, высокие  каблуки,  холод!  Ира   решила  прогуляться  с  Инной   перед  ужином   и  заодно   купить  что-нибудь  к  чаю,  а  тут  я,  как  снег  на  голову!   И  совсем   скоро   мы  оказываемся  в большой, перегороженной  шкафами  и ширмами, комнате в  коммуналке         на  улице  Горького,  в  старинном,  красном,  кирпичном  доме. Здесь  Ира  живет  с  дочками  и  мамой,  Ольгой  Николаевной.
               
    Куда  бы   и  когда  бы  я  ни  приезжала,  период адаптации  на новом  месте  начинался  для  меня  страшной  головной  болью.   Так  было  и  в  этот  раз.  И  вот  уже  я  в  постели,  за   большим    шкафом.  Под  головой   мягкая   низкая  подушечка, - как   уверяет   Ира,  надо  спать   только  на   такой,   чтобы   не  выворачивать  шею. 
 
   Меня  поят  крепким  чаем,  укладывают  в  ногах  горячую  грелку. Блаженство!

   Потом  в  Ленинграде  я   бывала  много   раз,  почти   каждый   год,  и  всегда  останавливалась  у  Иры,  и  она,  словно   старшая  сестра,  все  время  опекала  меня  во  время  моих  приездов.  Она  заранее  приобретала  билеты  на  концерты,  спектакли,   экскурсии.  Благодаря  ей  я  побывала  в  лучших  местах  Ленинграда  и  его  окрестностей,  и  не  один  раз.

  Ира  была  моим  гидом. Позже  я уже  сама  хорошо  ориентировалась  в  городе,  в   Эрмитаже,  в  музеях  и  выставках.  А  первый  приезд  запомнился...
               
    ...Серый  пасмурный  день. Словно  из  сита  сыплет  мелким холодным  дождем.  Я  иду  вдоль  канала  Грибоедова.  Мои  парадные  замшевые   туфли   на   тонкой  шпильке  промокли,  на  них  стекает  вода с  моего  плаща  из  зеленой  болоньи.  На  голове  такая  же  зеленая  косынка,  с  нее  вода   каплет  мне  на  плечи,  попадает  на  шею  за  приподнятый  ворот.  В  руке  у  меня  большой  портфель     из  светлой  коричневой  кожи.  В  нем  все  документы,  чертежи,  расчеты.

    Портфель одолжила  Любаша,  молодая  девушка  из  нашего  отдела.  Буквально  навязала  мне  его:
               
-   Светлана  Михайловна,  возьмите  мой  портфель,  он  так  подходит  к  вашим  туфлям!  И  все-все  в  него  можно  сложить.  Очень  даже  солидно.  Не   будете  же  вы  чертежи  носить  в  авоське!
             
    Такая    щедрость  Любаши  обьяснялась  заказами,  которые  она   напоручала  мне.  Портфель,  конечно,  шикарный,  вмеcтительный, очень  модный.  Но  тяжелый!  Сам  по  себе,  без  содержимого. Я   то  и  дело  перекладываю  его  из  руки  в  руку.  А  руки  тоже  мокрые, красные,  замерзшие.  Еле  удерживаюсь  от  желания  размахнуться  и  запустить  этим  тяжелым  кожаным  чудом  через чугунную  ограду  в  серую  воду  канала!

   Где  же  этот  Михайловский  замок?  Ира  так  толково  обьясняла,  а  я  так  бестолково  запуталась  в  переулках,  мостиках,  арках!  И спросить не  у  кого,  на  улицах  почти  никого  нет,  рабочий  день.
 
   Меня  действительно   поразили  тогда   пустые  улицы,  и  в  магазинах  почти  нет  покупателей.  Это  был  еще  семидесятый  год, Ленинград,  по  сравнению   с  шумной  Москвой,  казался  тихой  провинцией. Позже,  когда  я   приезжала  сюда,  появились   на   улицах   толпы   туристов,   молодежи,  спекулянтов   и   просто  бездельников. А  тогда  было  все  еще  чинно  и тихо: все  на  работе, в  школе,  в  институте...
               
    Кажется, нашла. И, правда, - замок.  Огромный, не обойти. Парадная лестница, шириной  в   Невский  проспект,  пустынна   и   запущена,  устлана   облетевшими  листьями  парка. Со стен осыпается  штукатурка, высокие окна  мутные и грязные .  И  парадные  двери  закрыты   и,  повидимому,  забиты   наглухо.  Долго  обхожу  вокруг   и   нахожу  ворота  во  внутренний   двор,  куда   выходят   несколько  подъездов  с  узкими  дверями  и  невысокими  лестницами.  На  стенах у подъездов  множество  вывесок  с названиями  организаций, занимающих  замок: НИИ, проектные  институты,  строительные  и  нотариальные  конторы,   управления  и  пр.,  и  пр.!   Лучшего  применения   такому  интересному,  старинному  зданию у городских   властей   не  нашлось.

   Долго  ищу  свой  проектный, (и очень  секретный!),  институт.  По  пути  мне  поясняют:
               
 -  Подниметесь  по  лестнице,  пройдете  через  публичную  библиотеку,  а  потом   по  винтовой  лестнице  на  самый  верх,  там  найдете.
               
    Уставшая, замерзшая, мокрая, открываю тяжелую дверь с табличкой "Библиотека". Моим  глазам  открывается  большой  зал  с  блестящим  паркетом, высокими, почти                от  пола  и  до  потолка, окнами. В  нем, наверное, устраивались  когда-то  балы…   Вдоль  всей  стены, у  окон, присев  на  подоконники  или  стоя, с  умным  видом  и  глубокой скукой  в  глазах, выстроились  курильщики,  в  большинстве  мужчины.  У  противоположной  стены,  спиной  к  плащам,  курткам,  шляпам   и  шарфам   на  вешалках,  улегшись  локтями  и  грудью  на  высокую  барьерную  стойку,  дремлет  гардеробщик,  седой  худощавый  старик  лакейского  вида.

   Нужная   мне  дверь  в  другом  конце  зала.  Злая,  промокшая  и  продрогшая,  чувствую  себя  мокрой  курицей  под  взглядами  этого  конторского  бомонда.  В  вязкой  тишине  слышен  только  стук  моих  острых  каблуков.  Быстрее,  быстрее  отсюда!  Ускоряю  шаг, -  и  вдруг   моя  правая  нога  едет  на  шпильке  вперед  и  в  сторону,  словно  я  на коньках. Со  всего  маху, плашмя, лицом  в  паркет,  падаю   на   пол,  прямо  перед   сонной  физиономией   гардеробщика!   Портфель  вылетает  из  моей  окоченевшей  руки  и  краем  глаза  я  вижу, как  он,  описав  на  скользком  паркете  полукруг,  останавливается  впереди  меня  на  расстоянии  трех-пяти  метров.  Фу, ты,  как  неловко! Сейчас  все  бросятся меня  поднимать!

   Я  даже  на  мгновение  замерла  в  ожидании! И  совершенно  напрасно! В зале  было  все  так  же  тихо...   И   уже   поднимаясь   с   четверенек,  я  поймала   равнодушный  и  сонный  взгляд  гардеробщика...  Никто   даже   не   шевельнулся!

   Потирая  ушибленное  колено  и  едва  сдерживая   злые   слезы,  я  доковыляла  до  портфеля,  подняла  его  и  вышла  за  дверь.  Какое-то   время   стояла   на пустой  площадке   за  дверью,  приходя  в  себя.  И  непроизвольно,  словно  со  стороны  увидев  происшедшее,  начала  хохотать,  вслух,  до слез! Снова и снова представляя, как я, распластанная на паркете, замерла в ожидании помощи!

   Я  поднималась  по  узкой  винтовой  лестнице  мимо  курящих, мимо целующихся   парочек  и  хохотала, как  когда-то  в  детстве:  громко,  вкусно!  И  стало  так  хорошо!  И  усталость  прошла!

  В  свою   сверхсекретную  контору  я  пришла,  хоть  и  мокрая,  и  с  разбитой                коленкой,  но  в  хорошем  настроении...
               
    Итак, - каждый  раз,  будучи   в  командировке  в  Москве,  я   дня   на  три  приезжала  в  Новомиргород.  Украина  тогда  жила  лучше  России,  я  это  видела  по  магазинам  и  по  тому,  как  жила  семья   моего   брата.  Хотя   им   тоже  было  нелегко.  Брат  уже  получил    большую  квартиру  в  два  этажа,  о  чем  я  даже  мечтать  не  могла,   обставил  ее  добротной  мебелью. Худо-бедно, -приобрел  мотоцикл.
               
   Главным  же  нашим  достоянием  стала  «дача»: клочок  земли  в  шесть  соток,  где  я  "пласталась и горбатилась" с  мая  по  октябрь. Кроме  этого,  мы  каждый  год  садили  картошку  на  земле,  которую  выделял  весной  завод. И  все еще, как "халхозники", - привыкали...