Соколиная песня в дождливую ночь. Акт третий

              *Фанфик по анимэ Наруто.



Дзюнихитоэ дорэсу1, в которое меня облачили, было настолько мягким, что казалось, будто в нем я растворюсь. От одежд тянуло ароматом лимонной цедры и вереска. А нити, которыми расшили верхнее платье, переливались в лучах солнца, постепенно скрывавшееся за дождевыми тучами, и отдавали радужными бликами на холодных стенах комнаты.
Я смиренно сидела и ждала, когда последние штрихи будут нанесены, и мы сможем уехать. Но все тянулось невообразимо медленно. Часы Козы2 уже минули, и мне становилось страшно, вдруг не успеем к назначенному времени, ведь опоздать никак нельзя.
Матушка омочила кончик тонкой бамбуковой кисти в красной краске и осторожно, чтобы ненароком не задеть накрашенного лица, провела ею по моим губам.
Придворные дамы Кохэд, Айяно и Ханако в это время занимались куроками3, стараясь  сделать ее как можно идеальнее и ровнее.
Всей кожей я чувствовала, как проходит одна минута и начинается другая. Но, как только фрейлины закончили, в дверь постучали. Госпожа Кохэд быстрым шагом подошла к входу и, присев на колени, произнесла:
- Можете открыть.
Несмотря на то, что эта женщина была матерью двоих детей и имела сравнительный возраст, внешне ее часто путали с молодой девушкой. У нее были на редкость очень густые волосы, идеальное овальное лицо, на щеках которого при отсутствии белил можно было увидеть здоровый румянец; маленькие ручки с ухоженными ногтями. Казалось, что время совершенно не подчинило ее себе, и она навсегда останется такой цветущей.
Скользящая дверь потихоньку начала открываться, и сквозь церемониальный занавес из белой полупрозрачной ткани показалось неясное очертание моего старшего брата, Норисаку. Человеком он был очень серьезным, но часто улыбался мне и Акирасаку, еще одному моему брату. Он не поддерживал особо тесных отношений с нашей матерью, потому как с какого-то определенного момента, о котором никому не известно, начал испытывать к ней некую неприязнь.
Но если бы понадобилось отдать за нее жизнь, Норисаку первым бы пошел на это. 
Пока отец, как и всегда, отсутствовал, брат исполнял обязанности самого старшего мужчины в нашем клане. Эта обязанность пала на его плечи, когда ему исполнилось 15 лет. С той поры он наравне с отцом ведал всеми делами клана. И на сегодня его главной обязанностью было возглавлять поездку в семейный храм.
- Мама,- негромко позвал он женщину, любовавшуюся собой в зеркальце. Она сразу же откликнулась и неспешным шагом подошла к нему,- вы готовы? Акирасаку и еще несколько наших вассалов уже отъехали в Хооританрё4.
- Норисаку, ах, это ты?- улыбнувшись, сказала Азуми-сан, не переставая глядеть на себя. - Да, мы сейчас выходим. Можешь идти.
После этих слов его фигура мгновенно скрылась во тьме коридора.

Некоторое время спустя наши экипажи на всех порах мчались по дороге, желая как можно скорее достигнуть храма. Я  улыбалась, немного отодвинув в сторону штору цвета «опавшего листа». Мимо проносились роскошные дворцы и усадьбы, фантастические пейзажи  возвышенностей и  полей, окутанных легкой туманной дымкой. Несколько милых деревенских девушек, резвились под ледяными струями летнего дождя. Воздух пропитала свежесть, и дышать становилось намного легче.
Время пролетело так быстро, словно его песчинками унес неугомонный ветер. Преодолев каменистый мост, перекинутый через мелкую речушку, весь поезд остановился перед широкой каменной лестницей, ведущей на вершину небольшого холма, где посреди сосновой рощи разместился дзиндзя. Ливень разносился приятным шумом по всей округе, вторя звону маленьких колокольчиков, висевших под крышей.
Храм был невелик и находился за невысоким худым заборчиком, свитым из прочных ветвей айвы6. Входом в святыню служили две растущих рядом сосны, стволы которых обвивал широкий канат. На нем висело небольшое узкое полотно красного цвета, на котором легкой рукой монаха было вышито заклинание от злых духов. В некоторых местах святыня успела порасти мхом.

Клан Акияма с древности промышляет охотой, поэтому в наши традиции входит некий обряд Совершеннолетия. В этот день детям, воистину унаследовавшим волю Хоори-но ками7, по обычаю преподносили  юми8 со святой родовой стрелой, который символизировал меткость и скорость, либо яри9, говорящий о силе и мужестве охотника. Мальчикам позволено участвовать в обряде с тринадцати лет, девочкам же дается эта возможность только в семнадцать.
Выходя из празднично наряженных повозок, мужчины и женщины сразу раскрывали над головами зонты разнообразных оттенков красного. Смотря на них, я вспоминала осень.
Все кругом молчали. Ни один из присутствующих, по обычаю, не имел права выдать звука.
Вот вперед перед всеми вышел Норисаку. Я увидела, как с его высокого лба незаметно скатилась струйка пота. В темных глазах его читалось волнение, а тонкие губы были несильно сжаты. Простояв, молча, брат повернулся лицом к храму и, сложив руки у груди, почтительно склонился и полушепотом стал читать молитву. Все остальные, в том числе и я, последовали за ним.
За тем снова воцарилась тишина. И было слышно только тяжелое дыхание ветра в кронах величавых сосен. Я украдкой подняла глаза и посмотрела на кладбище, находившееся в нескольких шагах от храма. Сначала одна крохотная тень скрылась за надгробной плитой, затем вторая юркнула за дерево, неторопливо через могилы прошелся белесый силуэт и проник в широкий древесный ствол. Значит, наши предки наблюдали за нами. Хранили от не прошеных гостей.
Губы мои тронула улыбка, и внезапно задул ветер, приятно лаская лицо. Для Норисаку это будто бы послужило знаком свыше. Он и соплеменники неторопливо начали подниматься по ступеням, с ощутимым благоговением.
А теперь представьте на секунду, что вы заходите в небольшую святыню. Вокруг все шумит, но природа спокойна. Распахиваются двери, и вас сразу окутывает чудесным ароматом лавандовых благовоний. Вы оказываетесь в небольшом зале, в котором царствует полумрак, и единственный луч света, ложась на полу, освещает статую Хоори, которая высотой превышает рост нормального человека на целую голову, освещает и алтарь подле нее. На алтаре стоят две свечи, создающих слабое освещение. Из медных курильниц вьется легкий дымок, и вам на душе становится спокойно.
То же в тот момент испытывала и я. Улыбалась так, будто была тут в первый раз. Высокий настоятель, облаченный в монашескую рясу, держащий в руках священный свиток, встретил нашу процессию поклоном. И все шло так, словно было придумано заранее. Он с почти незаметной улыбкой стал произносить норито10, порой останавливаясь в каких-то местах, давая слушателям проникнуться молитвой. Звуки эхом отражались от стен, и все мы слушали заворожено, похоже, даже не смея дышать. Чувство создавалось такое, словно над тобой нависает незримая защита. И становилось так легко и свободно, что хотелось закричать во весь голос, а потом долго - долго смеяться от непонятной радости.
Монах замолчал, слегка кивнул головой. Норисаку, улыбнувшись, взглянул на меня, и я подошла к алтарю. Медленно села на колени перед идолом, склонила голову так низко, что коснулась лбом пола.
- Амайя,- шепотом произнес брат, пока священник готовил ткань для обряда. Я ничего не ответила, потому что не могла нарушить правило молчания.
- Встаньте, Амайя,- сказал священник. Повинуясь ему, я поднялась на ноги, опустив глаза в пол.     Легко он накинул мне на голову черного цвета полотно, с вышитыми на нем иероглифами бога, и повернул меня лицом к статуе. Я подошла к ней очень близко, так, что могла ощущать ее холод, но не видела ее. Это еще одно правило: тот, кто проходит обряд, не должен вблизи смотреть на святое божество, иначе Хоори не будет доволен.
Внутри невольно зарождался блаженный страх перед превосходством этого божества.
Прикоснувшись руками и головой к статуе, я внимала вновь начавшейся молитве, и сама, шевеля только губами, повторяла ее. Когда священник кончил, я пала ниц с опущенными веками, слушая  только свое дыхание. Всем нутром я чувствовала, как волнуются мои сородичи.
- Можете открыть глаза, Амайя,- тихо выдохнув, я раскрыла глаза, увидев перед собой скромную глиняную чашу, к которой даже при тусклом свете холодно искрилась чистая вода. Я взяла чашу в руки и сделала несколько небольших глотков. Затем, отставив ее в сторону, вновь опустила голову. Я не могла ничего увидеть вокруг, потому что всей своей густой тенью черная ткань на моей голове скрывала обзор.
- А теперь,- голос настоятеля звучал мерно, без резких восклицаний,- выбери свое оружие.
После я послушно встала, скинув на плечи темный покров, и подошла к двум стоящим недалеко от меня деревянным стойкам. На той, что стояла слева, лежало длинное копье, покрытое красным лаком, с металлическим наконечником виде бамбукового листа. На правой стойке находился лук, рядом с ним стоял колчан с пятью обычными стрелами и одной именной, которую украшали перья фазана, кожаная завязочка у самого острия, на древке были вырезаны имена клана и обладателя стрелы.
Оба оружия были прекрасны, каждое из них являлось произведением искусства оружейного мастера. Но все же мой выбор пал на лук. Подойдя к подставке, находившейся справа, я взяла его в руки и осторожно провела по нему кончиками пальцев, оставив в нем частичку своей души. Так делает каждый воин и охотник, который хочет, чтобы лук, меч, или копье помогали ему.
- Теперь… он твой. Пусть он хранит тебя, а ты взамен храни его. Оставь в нем себя, оживи его, и никогда о нем не забывай. Помни, что твое оружие чувствует все.
- Запомню,- сказала я, в пол поклонившись ему священнику.
Он вышел на улицу и несколько раз ударил в небольшой колокол. После этого все неторопливо начали выходить из святыни, радуясь и поздравляя меня, матушку и Норисаку.
Когда все спустились вниз, я вместе с братом еще осталась стоять на пороге храма. Он крепко обнял меня и радостно сказал:
- Мои поздравления, сестра. Я, наконец, дождался этого момента.
- Спасибо, Норисаку - сан. Я счастлива, но это не значит...– на моем лице появилась улыбка, и брат еще сильнее прижал меня к себе. Я посмотрела в сторону могил и опять увидела туманно-белых приведений, стоящих и прятавшихся возле деревьев и памятников. Они внимательно смотрели на меня и Норисаку, что заставило вздрогнуть и закрыть глаза.
- Норисаку - сан, я должна кое-что сделать, но это не значит... – я коротко склонила голову и отошла от брата. Выпутав руки из многочисленных рукавов, как и предписывают традиции, натянула тетиву так сильно, как только могла, и выпустила свою первую стрелу, которая, рассекая небесное полотно, скрылась в ветвях деревьев. Еще некоторое время мы смотрели в даль, туда, где на линии горизонта соприкасаются небо и земля.
Внезапно издалека сквозь шум дождя послышался топот копыт, и маячившая фигура превратилась во всадника, скакавшего к нам. В руках он держал древко с красным знаменем клана Хэйке11. Пришпорив жеребца, всадник остановился и спрыгнул наземь, становясь на одно колено перед Норисаку:
- Прибыл посол от Господина Киёмори! Примите письмо!- Старший брат вальяжно спустился к послу, в ладони которого лежал маленький свиток из белой тонкой бумаги. Развернув его и прочитав содержимое, Норисаку на секунду задумался, затем похлопал мужчину по плечу:
- Иди, – тот поспешно встал и снова запрыгнул на лошадь,- Передай своему Господину, что мы скоро будем.
- Что там?- поинтересовался Акирасаку, сводя меня по лестнице к экипажу и поддерживая над землей подолы платьев.
- Говорит, чтобы мы торопились,- его глаза раздраженно посмотрели на матушку, которая о чем-то все говорила и говорила со своими подругами.
Прошло некоторое время прежде чем мы оказались на Восьмой Западной дороге, ехавшими в ту сторону, где над деревьями виднеются шпили с гербом дома Хэйкэ.
Некогда этот дом за бедность презирала вся императорская знать. Но теперь низкий плетеный забор превратился в высокие укрепленные стены, а нищенский темный домишко стал светлой и величавой обителью, при свете солнца ослепляющий богатствами.
Когда вдалеке показались высокие ворота, повозки замедлили ход. Мы приближались к Рокухара. Крыша с загибами по углам, принадлежавшая роскошному дому Киёмори - сама, возвышалась над всеми остальными не менее роскошными строениями.
В конце концов, скорость совсем сошла к минимуму, и мы остановились. Но вскоре тронулись опять и въехали на территорию. Я с любопытством выглянула из окошка, ведь здесь меня не было с самого детства.