Карусель

Зима  началась недавно, но снега уже успело намести немало.  Казалось, что миром правит не юнец - декабрь, а седовласый старец - февраль. А солнце… Оно в этих краях  никогда не было  таким улыбчивым в начале декабря. Впрочем, какая разница: сколько снега и улыбчивое ли  сегодня солнце.

Валентина   ничего этого не замечала. Ее ноги делали свое дело: несли  исхудалое тело куда-то в неизвестность: главное, прочь от этого жуткого  места, где подавляют твою волю и возводят  горе в степень бесконечности.

В сумке – скромные пожитки. Что еще может быть у только что освободившейся? 

- Как тянет в деревню! Но -  нет! Днем туда нельзя. Люди - стервятники: налетят, заклюют, - размышляла Валентина. -  А мне надо - хоть  одним глазком взглянуть: поклониться, попросить прощения...

Казалось, она все  запасы слез выплакала, да только на душе легче не стало.

 - Торопиться некуда. До сумерек - далеко.  Снег - рыхлый, потому быстро все равно не пойдешь. Это даже хорошо: раньше, чем стемнеет, не добраться. Хотя туда - так хочется бежать. А ведь  в такие места - не опоздать...

Солнце вышло на финишную прямую и уже успело бросить этому миру небрежное "пока, до завтра!"

- Нашла быстро. Вот - она!  Деревянный  крест еще не успел сильно состариться.

 Валентина  бросила свое тело на холмик и зарыдала так громко и надрывно, что даже видавший виды  ветер, скитавшийся веками по свету,   обомлел и застыл на месте  от этой картины самобичевания. А стоявшее рядом раскидистое дерево, подпиравшее собой  небо,   протянуло ей руки.  Но она поняла это по-своему...  Выбрав самую мощную с виду ветку, женщина   перекинула через нее связанные между собой колготки...  Ветка, только что внушавшая доверие,  оказалась не готовой к такому повороту дел  и обломилась... Валя рухнула на снег...

 - Это знак  свыше:  видимо, на небесах, меня не ждут. Слишком простой путь себе выбрала? Выходит, не так-то просто отвертеться  от этой жизни и от самой себя. Но, Господи!   Как мне дальше жить с этим? Не могу я так больше! Даже тебе я не нужна, такая грешная! - закричала, запрокинув голову и захлебываясь своими же слезами, Валентина.

  Ответа, конечно же, не последовало, как и всегда, когда она молилась далекому Богу, в которого  никогда по-настоящему не верила. Не верила она и теперь, потому что не понимала, почему он так обошелся с ней:  отнял все в одночасье и как будто вычеркнул ее из списков  как на право нормально жить среди людей, так и   на право  переселиться в мир мертвых.

Она  проплакала на могилке всю ночь. А когда   далекое небо зарумянилось, как щечки младенца на трескучем морозце, Валя  пошла в сторону города, так и не решившись заглянуть в  деревню.

Короткая  стрижка, обезличивающая даже самое красивое лицо. Сжеванная пламенем огня кожа лица. Ветхая старомодная одежда в стиле "я - никто". В таком виде отовсюду гонят:   на работу нигде не берут, даже на самую низкооплачиваемую.

*

Вечереет. Пора подумать о ночлеге. Высокий каменный забор, за ним -  здание старинной кладки. Монастырь. Валя постучала в ворота, и те откликнулись глухим раскитистым эхом.  Показавшаяся в темном проеме женщина в черном, ничего не спросив, жестом пригласила войти. Валентина, последовала за ней и через несколько минут оказалась в полумраке небольшой комнаты.

Другая женщина, гораздо старше той, что открыла ворота, внимательно выслушала гостью и  ответила:

-Что ж, раз некуда идти,  оставайся, поживи у нас. Только не забывай, что здесь – не курорт. У нас – все работают: и те, кто принял постриг, и те, кто прибился к нам на время.

-Спасибо, матушка! Я готова выполнять любую работу. Я же деревенская, все умею: и корову подоить, и в огороде…

Неделя в монастыре пролетела, как один день. Валентина кормила и доила коров и коз, из кислого молока делала творог, ухаживала за престарелыми немощными сестрами.  Работы было много.

Сестры Анастасия и Анна, женщины средних лет,   через день ходили куда-то, отвозили на скрипучей тележке бидон с молоком. Валя  никогда не интересовалась, куда они относят добрую половину  молочных продуктов. Но однажды матушка  позвала ее к себе и объявила:

- Сестра Анна захворала. Сегодня с сестрой Анастасией в город пойдешь ты. Больше некого отправить:  пожилым сестрам   с таким грузом не одолеть зимнюю дорогу.

Сестра Анастасия молча тащила по занесенной снегом узкой дорожке тележку с бидоном. Он покачивался из стороны в сторону. Молоко в нем булькало, переливалось, как будто рассказывало какую-то историю из своей  молочной жизни. Снег под ногами похрустывал, поскрипывал, как будто тоже не хотел молчать.

Валентина  шла рядом, придерживая бидон одной рукой, чтобы  тот не так рьяно плясал, а в другой руке несла сумку с творогом.

Ей вдруг  вспомнилось, что вот так же, в такой же морозный  день...

*

Валентина   воспитывала   маленького сына одна, потому что   муж, уехав в город на заработки, не вернулся в деревню.  Люди говорили, что там он завел  себе  зазнобу.

Валя работала на ферме дояркой. Как все, сажала картошку и овощи, жила скромно. А в ту роковую ночь  мороз как будто озверел.  Уложив сына, она подбросила угля в печку, чтобы изба  не выстыла,  и пошла в гости к  Нюрке. Та жила через два двора. Еще накануне  две одинокие подруги договорились  вместе встречать Новый год... Сколько раз Валентина   потом проклинала себя за это! Почему не пригласила соседку к себе или не взяла с собой сына?

Слово за слово, рюмка - к рюмочке. Захмелела. С морозу  ее развезло в тепле. Начались разговоры о несчастной женской доле, об одиночестве.  Веселиться не получалось:  соседки жаловались друг другу на жизнь. У каждой была своя история одиночества. Опьянев, Валентина  потеряла, как горошину в землю бросила,  счет времени. Протрезвела только, услышав крик кого-то из мужиков, вломившихся в избу: «Валька, ты тут пьянствуешь, а у тебя изба горит!»

Как бежала назад, как кидалась в горящую избу, как рвала на себе волосы, ничего уже и не вспомнить.  Лютая стужа да жар огня сделали свое черное дело. Вот  какой была та  адская  новогодняя ночь!  А потом… Город, милиция, разбирательство, вскрытые вены  и белые стены "психушки". Дальше  -  один большой, как чернильная клякса,  провал в памяти...

*

По-прежнему шли молча. Валентина попыталась было спросить, куда они идут, но Анастасия или не расслышала, или не стала отвечать, сочтя это суетным делом.

- Какая разница, куда идем? Куда идем, туда и придем. Мимо не пройдем, - думала дорогой Валя.

Она  уже привыкла к тому, что в монастыре все скупы на слова: словно их берегли для чего-то более важного.  Поэтому настаивать на ответе не стала.

Валя  почему-то была уверена, что  они держат путь на базар: выручить немного денег. Но нет.  На развилке возле оврага сестра Анастасия свернула направо. Базар был в другой стороне…

Редкий  деревянный забор, как будто кто-то натыкал в землю зубочисток, обрамлял   одноэтажное  скромное здание. Во дворе -  окоченевшая, уснувшая   карусель с красными  сиденьями, выглядевшая  в такой мороз   уныло из-за  своей ненужности. Рядом -  песочница, припорошенная снегом.

Анастасия просунула руку в отверстие в калитке и открыла щеколду с той стороны. Видно, бывала здесь не раз, если так ловко  справилась с засовом  без посторонней помощи. По узкой, расчищенной кем-то тропинке женщины прошли мимо мертвой карусели. Постучали в дверь. На порог вышла довольно молодая, но  грузная круглолицая женщина в белом халате  и громко, радостно, размахивая руками, проговорила:

-А! Молоко прибыло! Проходите! Что-то вы сегодня позже обычного!
 
-Сестра Анна заболела. Вот, теперь мы какое-то время с послушницей Валентиной будем приходить, - объяснила Анастасия.

-Ну, с Валентиной, так с Валентиной! Проходите на кухню, чаю попейте, погрейтесь! Декабрь-то в этом году злой! И метет так, как будто грехи людские хочет замести раз и навсегда.

-Людских грехов вовек не замести. А от горячего чая не откажемся,- тихо  ответила Анастасия.

От этих слов Валентина съежилась и представила себя погребенной под толстым слоем снега.

Кухарка  налила гостям чаю, а сама стала  перемешивать большим половником  варившееся в огромном чане на большой плите. В это время на кухню вошла солидная женщина средних лет в строгом темно-синем костюме. Она окинула орлиным взглядом пришедших, поздоровалась, отдала  распоряжения   кухарке относительно завтрака, а потом   обратилась к Валентине:
 
-Вы – новенькая?

-Да, я недавно в монастыре. Вот, подменяю заболевшую сестру Анну.

-Ну, что ж! Хорошо! Наши правила вы знаете?

-Какие правила?

-А вам не объяснили? У нас – детки! Поэтому гигиена и аккуратность – прежде всего.

-Да! Конечно! Это я знаю… Руки и бидон  тщательно  моем, пакет для творога используем каждый раз новый.

-Вот и отлично!

Важная женщина удалилась.

-Наша заведующая -  Ирина Васильевна!- пояснила повар. Строгая, но справедливая.  Очень щепетильная в плане чистоты. Всяких там инфекций боится.
 
-Наталья, куда молоко перелить?- спросила, допивая чай,  Анастасия.- А то нам сегодня некогда рассиживаться. Как бы совсем дорогу не замело.

-Сейчас я дам,- ответила кухарка и нырнула в большой, стоявший у стены напротив, шкаф.

-Это детский сад?- шепотом  спросила Валентина у Анастасии.

-Если бы... Детский дом это. Ты что, табличку не видела перед входом?

-Я  на пустующую карусель во дворе  загляделась и  не обратила внимания на табличку.

Тут  появилась Наталья с двумя огромными кастрюлями. Все трое занялись переливанием молока.

*
Оказалось, что у сестры Анны - воспаление легких, поэтому слегла она надолго. Анастасия с Валентиной  носили в детский дом молоко и творог через день. Каждый раз Наталья приглашала их попить чаю и отогреться с дороги.  Однажды Валя  поинтересовалась, где находится туалет. Кухарка объяснила, как найти его, но   Валя, заплутав в длинных коридорах, услышала детские голоса и заглянула в спальню.

Каково же было ее удивление, когда прямо перед собой она увидела ... своего Ванечку. Вскрикнув от неожиданности, женщина   отпрянула. Дверь громко хлопнула.  Мальчик заметил незнакомку в дверях  и выглянул в коридор.
 
-Ты к кому пришла?- спросил он.

-Я тут... Не знаю... Может, к тебе...- промямлила Валентина.

Она смотрела на него, окаменев. А сердце при этом колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди и сбежать: найти другую хозяйку.
 
-Тебя, случайно, не Ванечкой зовут?- наконец поинтересовалась  она.

 -Нет. Я Саша Зайцев.

-Точно Саша?

-Да, Саша! Я уже большой  и точно знаю, как меня зовут.

Сердце  женщины сжалось и как будто заскулило.  Так не хотелось верить в то, что этот мальчик только похож на ее кровиночку, ее погибшего в пламени огня сыночка Ванечку. Валентина погладила ребенка по головке, обняла и поцеловала.

 -Хочешь, я буду приходить к тебе?- спросила она.

 -Конечно, хочу! Ко мне никто не приходит.

-Тогда, договорились!
*
Теперь Валентина ждала каждого похода в детдом, как большого и важного события. Она стала жить этими свиданиями с мальчиком, так похожим на ее Ванечку. Метель ли, мороз, гололед, - ее ничто не останавливало. Но сегодня... Температура упала до сорока, да к тому же  -  лютый ветер.  Идти в такую непогоду да еще с тяжелым грузом- самоубийство. Анастасия с вечера затемпературила, поэтому Валя засобиралась в дорогу одна.  Матушка попыталась было ее отговорить. Но та была неумолима: она должна навестить "своего"  мальчика и поздравить его с Новым годом, подарив  связанные ему  своими руками носочки из козьей пряжи.  Никогда еще ей не приходилось вязать с таким упоением, сумасшествием и остервенением,  пытаясь успеть завершить работу в срок. Матушка  знала от Анастасии, что этот мальчик значит для послушницы, поэтому препятствовать не стала: иди, раз так решила.

Ветер был щедр на пощечины. Но женщина  шла ему навстречу, прикрывая лицо рукой в прохудившейся   варежке, а  другой  - тянула за собой тележку с бидоном.  Несколько раз падала и вставала.

- Ничего!  Надо идти.  Меня ждут, - успокаивала себя Валя. -   Не пролить бы молоко!

Вот, он, детский дом, где живет ее Ванечка-Сашенька.  Обледеневший и припорошенный снегом замок на калитке поддался не сразу.  По расчищенной сторожем Егорычем  тропинке Валентина прокатила свой бидон, едва кинув взгляд на застывшую в ожидании весны карусель. Постучала в дверь. Кухарка открыла быстро. Помогла занести поклажу и, как обычно,  потащила озябшую гостью на кухню. Наталья трещала, как сорока, но Вале некогда было слушать ее. Она, скинув серенькое пальто,   сразу метнулась в спальню к малышам: хотелось поскорее обнять и поздравить мальчика.
 
-А где он?- спросила Валентина, вернувшись на кухню.

- Я  же пыталась тебе объяснить, а ты убежала, не дослушала... Забрали его. Вчера после обеда какой-то военный с женой... Приехали и  увезли с собой,- ответила Наталья. - Мужчина еще - ничего. Видно - серьезный. А она - какая-то размалеванная курица с гнездом на голове.  Что за прическа? Знаю я таких:  о прическе только и заботятся. Ребенок ей нужен для поддержания статуса, как предмет интерьера. Вот, мол, у нас все , как у людей, можете свериться со списком.
 
-Как же так? Я же ему – носочки связала, хотела подарить. Я же...

-Значит, не судьба. Носочки - это хорошо, но дальше-то что? Тебе  его все равно не отдали бы.  Работы и  жилья у тебя нет.

-Но он – мой! МОЙ!!!- у Валентины из груди вырвался крик,  похожий на звериный. Он разлетелся по кухне и, казалось, долетел до второго этажа, а через отверстие в трубе вышел наружу и отправился туда, на небесную зимнюю кухню, где Бог готовит по своим изысканным рецептам  блюда нашей жизни,  посыпая их   снежной пудрой.

Наталья хотела  обнять, пожалеть, но Валя отстранилась  и  выбежала  во двор.

Молчащая одинокая карусель  не реагировала на порывы ветра. Четыре алых сиденья  с поручнями  на общей  круглой площадке. Холодно, поэтому нет желающих кататься, некому раскрутить крестовину. Карусель  заснула, впала в спячку до весны, до той поры, когда выглянет солнышко, а птицы принесут на своих крыльях тепло из-за южного моря.

Валентине  казалось, что она давным-давно выплакала все слезы, но теперь они снова потекли реками по щекам.  Она стояла и смотрела на неподвижную  карусель. Вот так и жизнь человека может на какое-то время остановить свой бег.

Но вдруг... Женщина  смахнула слезы,  подошла, схватилась  за поручень и со всей силы толкнула  колесо. Карусель, заскрипев, заворчав, как старуха спросонья, тихонько сдвинулась с места. 

Было что-то притягательное в этом вращении, в  чередование ярко-красных  сидений и пустого  темного пространства  между ними. Вот так же сменяют друг друга черные и белые полосы в жизни  человека. Вот, сейчас - чернота, пустота. Но колесо вращается, и поэтому  на смену пустоте приходит нечто, имеющее цвет и смысл.

Валентину вдруг осенило, что ее прошлый Новый год был частью затянувшейся черной полосы, значит, по всем законам мироздания, и если верить этой скрипучей карусели, этот праздник   должен стать частью другой, белой, или, еще лучше, цветной, радужной полосы. Ведь чернота - не может длиться вечно!

 Она запрыгнула на вращающуюся площадку и села на одно из ярких  сидений. Руки теребили маленькие  вязаные носочки. Мысли одна за одной то возникали, то вдруг исчезали так же незаметно, как  появлялись. Пора было возвращаться в монастырь, но она , казалось, приросла к сиденью. Ход карусели замедлялся. Валентина  одной ногой стала  отталкиваться   от земли, и карусель   равномерно, тихонько поскрипывая, будто жалуясь на  свою судьбу, возобновляла свой бег. Она словно ожила, несмотря на стужу и ветер.

-Простудишься  ведь! Иди в дом! - позвала  Валентину сердобольная кухарка.

Но та словно не слышала ее.

У Валентины  вдруг появились осознание того, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. Даже такая  последняя грешница, как она, может быть нужна кому-то на этом свете: немощным сестрам, например. Тем, кому еще хуже, чем ей...

Но остаться в монастыре и принять постриг, чего от нее ,наверняка, ждет матушка... Нет! Валентина не чувствовала, что готова к этому. Не хватало  веры. А дети? Этим сиротам  гораздо хуже, чем ей... Им она может быть полезна и без веры...

 Когда Наталья снова позвала ее, Валентина  резко  соскочила с вращающегося круга и побежала в дом.

Влетев на кухню, она бросила морозное и отрывистое:
 
-Как ты думаешь, заведующая возьмет меня на работу?

-Думаю, возьмет!- ответила Наталья, кидая очередную очищенную картофелину в ведро с водой. - Людей-то у нас не хватает. Знаешь, какие у нас зарплаты?

 -А то, что грехов у меня, как на заброшенном поле  сорняков?

 -А здесь, за такую зарплату, мы все грехи замаливаем. Одна ребенка бросила в роддоме, у другой из-за   пьянства   по молодости - отобрали. У каждого - своя история. Заведующая, в основном,  таких людей и собирает вокруг себя.  Переосмыслившие -  лучшие работники. Не важно, что  человек оступился когда-то, главное, что теперь у него внутри творится.  Главное,   хорошо выполнять свою работу! А ты, вон, какая ответственная, по такому морозу таскаешь на себе тяжеленные бидоны с молоком да сумки с творогом. Другая бы ручки поберегла. Возьмет, я уверена, даже и не сомневайся!

-А если у меня будет работа, и я в деревне отремонтирую свой дом, мне ребенка из детдома отдадут?

-Ну, ты так далеко не заглядывай! Не все сразу... - вытирая руки о передник ответила Наталья.- Тебе надо бы потолковать  обо всем этом с заведующей.
 
-Да я и не знаю, как к ней подойти! Боюсь я ее.

 -А ты оставайся с нами праздновать Новый год. В непринужденной обстановке-то легче говорить о таких вещах. Для нас детдом давно стал вторым домом. Все праздники здесь справляем. В четыре  у  нас - утренник для детей.  Егорыч  будет Дедом Морозом, а Ксения, медсестра, Снегурочкой. Работы сегодня -  невпроворот. Выбирай, что тебе больше по нраву: на кухне мне помогать или детей наряжать. Надо столько картошки перечистить, столько одежды перегладить и столько бантиков повязать, что  безработицы не будет ни у кого. А потом, вечером, когда детей уложим, сами сядем за стол, свой, взрослый Новый год встретим. Оставайся! С заведующей будет сто возможностей поговорить.

-Так не могу я остаться. Мне в монастырь надо возвращаться, а то там будут волноваться.

-Так мы можем позвонить и предупредить, что ты на праздник решила остаться, что завтра придешь.

-Позвонить? А разве в монастыре есть телефон?

-В монастыре нет. А вот в магазине, что на окраине, у меня хорошая знакомая работает. Там до монастыря, сама знаешь, - пару шагов. Я могу ей позвонить и попросить, чтобы  передала.

-Хорошо, тогда, пожалуй, я останусь.
 
*
Валентина  перегладила, наверное, сотню платьиц, рубашечек и шортиков, завязала не одну дюжину бантов, заплела столько косичек, что считать и в голову не  приходило. Когда дети водили хоровод вокруг елочки, она стояла, подперев стену, рядом с Натальей и с умилением глядела на детей.  Кухарка   шепнула ей:

-Смотри, заведующая смотрит в нашу сторону и что-то говорит  бухгалтерше. Точно, о тебе шепчутся. Ты уже к ней подходила?

-Нет еще!  Но подойду...

Ночью, после встречи Новогог года  и с детьми, и со взрослыми, Валентине не спалось. Столько впечатлений! Ноги  гудели от усталости, но  сон не приходил.

Заведующая  сказала, что мальчика забрали  в гости. Так многих детей забирают на праздники - для знакомства.  А потом чаще всего возвращают. Кончаются праздники, и кончается игра в счастливую семью. Наступают будни. Усыновляют далеко не всех.

Валентина и не ожидала, что эта жесткая с виду женщина так сразу все поймет.  Выслушав, она похлопала послушницу по плечу и сказала:

-Ты только в монастырь сходи, объясни, что к чему... А потом я тебя нянечкой  оформлю. Дальше - посмотрим...

Лежа в постели, Валентина  вспомнила, что не загадала желание, как   принято в Новый год:  совсем замоталась с этими бантиками и платьицами. Сформулировать свое желание долго не получалось. Но все ее мысли были только о Ванечке-Сашеньке.

А  под утро ей  снился  белокурый мальчик: то ли Сашенька,  то ли Ванечка... Он стоял в дверях в  беленькой рубашечке. Непослушные кудряшки торчали в разные стороны, а сам он говорил:

- Я разбил дорогую вазу... Столько крику было, что я чуть не оглох. Не взяли они меня! Я вернулся! Ты рада?

Валентина проснулась, села на кровати и долго не могла понять, приснилось ей это, или она действительно слышала  голос ребенка.

Взгляд остановился на приоткрытой двери.

-Странно, - подумала Валентина.- Я что, спала с открытой дверью? А может...

Встав с кровати, она накинула халат и подошла к окну. Метель закончила свою дьявольскую пляску:  ветер угомонился и разрешил вывести детей на прогулку. Такого тихого   утра давно не было за последний месяц. Малыши бегали по двору вокруг воспитательницы, словно механические зайчики и белочки, которых кто-то завел ключиком. Казалось, что  их  энергия никогда не иссякнет. Внимание Валентины привлекла карусель, которая обычно все эти непогожие дни  была  безжизненной. Сейчас   она вращалась, как в дни своей летней юности, приводимая в движение  детворой. Кто-то устроился на красных сиденьях, кто-то, держась за поручень, бежал,  толкая и  раскручивая колесо.  Жизнь застывшей, замерзшей  карусели снова обрела смысл...

Женщина   пыталась разглядеть своего Ванечку-Сашеньку среди  одинаковых пальтишек и нахлобученных на глаза шапок. Но найти его, если даже он там,  в этом муравейнике, было трудно. Карусель вертелась, поскрипывая, дети смеялись,  галдели и чирикали, как маленькие воробушки, то запрыгивая, то спрыгивая с круглой площадки.

Кто-то из малышей  заметил, что Валентина смотрит на них из окна, и  сказал об этом всем остальным. И теперь все ребята   замахали ей руками, приглашая  выйти из дома и присоединиться к ним.  Улыбка озарила ее обожженное лицо, а глаза засияли, заблестели, как искрятся   снежинки в  солнечный морозный день. Она накинула на плечи свое ветхое пальтишко, повязала платок на голову и вывела себя на улицу -  где было столько счастья и радости  от вращающейся во всю прыть карусели жизни.

 7.12.2014


Cвидетельство о публикации 471215 © Борисова Елена 09.01.15 09:14