флёр гай - эйдос гл1-3. фантасмагория

ЭЙДОС - первая книга молодого автора



ФЛЁР ГАЙ

Э Й Д О С

фантасмагория


ЛиБо «WATIM»
магнитогорск
2015




«Главной опасностью для человечества является не изверг или садист, а нормальный чело-век, наделенный необычайной властью».



I


Ненависть – не что иное, как оборотная сторо-на терпения.
Такой вывод свалился на мою голову совершен-но внезапно. Казалось, эта мысль была продолже-нием интересного сна, и я, не открывая глаз, про-кручивал ее в голове, стараясь уловить самое на-чало. Нет, - подумал про себя, - хорошие выводы не лежат на поверхности. Они, как деревья, начи-наются с крохотного семени, постепенно набира-ют силу и облачаются в листья. Событие рождает Мысль, - уточнил я. - Мысль обретает форму и облачается в Слова. Однако какое событие поро-дило вывод относительно ненависти, вспомнить никак не получалось. С какого момента я стал другим? Откуда столь неудержимая склонность к самокопанию? Я собрал все мысли воедино и от-правился на поиски первопричины, силясь не те-рять нить размышлений.
Сон.
Он был.
Как удивительна жизнь! Человек способен пу-тешествовать целыми днями, не перемещаясь в пространстве. Всякий раз я возвращался из пре-рванного сна. Делал из реальности привал и снова отправлялся в путь. Удерживал остатки видений на дрожащих ресницах, кончиками пальцев пы-тался придать им форму. Невесомое, полупро-зрачное облако растворилось от неосторожного дыхания.
Упустил.
Когда я, наконец, сделал усилие и встал с посте-ли, на часах было без четверти шесть вечера. Я зажег газ, поставил чайник на плиту и вышел на балкон. Солнце укрылось толстыми, как ватное одеяло облаками, и не спешило уйти за горизонт. Дорога между домами, с гравием, истоптанной землей и островками воды напоминала лунную поверхность. На ней, словно осколки разбитых зеркал, лежали грязные лужи. Есть в них что-то зловещее, до жути правдивое. Внезапно я спросил себя – а смотрел ли ты в такое зеркало под покро-вом ночи? Что бы ты ни надеялся там увидеть, тень и отражение сольются с чернотой, и останут-ся лишь звезды. Неважно, видишь ты их тела или нет, они всегда там, над тобой или в тебе. Мо-жет, ты сам один из них?
Старый район города привычно пустовал. Умы-тые дождем крыши темнели над улицей, как пест-рые зонты над головами прохожих. Стайки одина-ковых голубей безразлично кивали друг другу, продолжая глядеть с любопытством лишь под но-ги. Один из них сорвался со скрипучего карниза и устремился к цветным прямоугольным фигурам высоток.
Там кипела городская жизнь. Автомобили, трам-ваи и автобусы, эти безвольные звери каменных джунглей, в нужных направлениях перемещали тонны человеческих тел. Подчиненные чужой во-ле, люди продолжали запрыгивать в их пасти, из-вергаясь серой, однородной массой на плиты тро-туаров.
Лето не отличалось от ранней осени, отчего ред-кие голоса под окнами то и дело возвращались к погоде. Обсуждали ее, жаловались и возмущались. Менялись от раза к разу, но суть разговора остава-лась той же. А мне было плевать. Погода слишком изменчива, и беседами о смене ее настроений ни-кому не угодить. Она была, скорее, фоном моего унылого существования, воплощением непостоян-ства мира, к которому я более ни имел никакого отношения.
Откуда-то справа доносились хлесткие удары стального сердца города и резкий визг паровых сбросов. Индустриальный пейзаж не вызывал в душе пьянящего трепета. И все же, к едким запа-хам и заводскому шуму я относился, можно ска-зать, с теплотой. Что ни говори, а любовь к род-ным местам – вещь непреходящая. Даже если в душе решительно ничего не осталось – никаких человеческих чувств – такая любовь, как рубец на сердце, не пройдет никогда. Это придавало стран-ную уверенность – окажись я никчемным челове-ком, на затерянном клочке земли, все равно буду знать, что хоть что-то было не зря. Ведь именно этот город я дополнял собой. Что, в конце концов, я мог дать прекрасному миру, кроме своей жизни?
Я заварил зеленый чай с грецкими орехами. Горьковатое послевкусие прогоняло сон и помога-ло наводить порядок в блуждающих мыслях. Это возвращало к временам работы в книжном мага-зине – бесконечно перекладываешь разбросанные книги туда, где они должны стоять. Было очевид-но, что мое двадцать четвертое лето оказалось со-всем не таким, каким я представлял его в начале года. Работа продавца и прежние планы представ-лялись историей из другой жизни, а два месяца, почти безвылазно проведенные в стенах очеред-ной квартиры, превратились в новую, осязаемую реальность.
Конечно, я выходил из дома раз в несколько дней. Исключительно для того, чтобы запастись самым необходимым. Однако говорить о встречах или свиданиях не приходилось. Даже Марк – единственный человек, которого я однажды окре-стил другом, исчез, когда я вернул ему любезно одолженные деньги. Друг? Скорее, товарищ. Тем не менее, знавший обо мне чуть больше осталь-ных. А был ли я сам хорошим другом? Пожалуй, я не из числа тех, о ком говорят - «лучший». Пра-вильнее - не совсем безнадежный.
До затворничества в моей жизни было достаточ-но и друзей, и любовных связей – все как у всех. Проблема заключалась не в количестве и качестве отношений в целом, а во мне самом. Я все время убеждал себя, что не могу дать взамен столько, сколько получал от других. Не могу, и все тут.
Такой человек и такое вот самоуничижение.
Чаши весов постоянно склонялись то в одну, то в другую сторону. Как бедные крестьяне поколе-ниями расплачивались за милость хозяев, так и я годами старался вернуть хотя бы часть тепла, в котором купался от рождения. Порой казалось, что и нескольких жизней не хватило бы, чтобы отбла-годарить окружавших меня людей.
Проживание в очередной квартире было оплаче-но на три месяца вперед. Арендатор с радостью вручил ключи и оставил меня наедине с собой. Я запомнил лишь его оболочку – расплывшуюся, с бесформенным лицом и грузной походкой. Ни одежды, ни голоса, ни каких-то особых примет.
Телефонное соединение с внешним миром от-сутствовало. Телевизор был не более чем беспо-лезным ящиком Пандоры, колыбелью человече-ских бед и беспомощности. С вырванным напрочь проводом, он скромно занимал некоторое про-странство комнаты, неровными краями цеплял взгляд и только временами затягивал в пустоту экрана.
Кто я?
Одинокий человек двадцатичетырехлетней вы-держки по имени Йен. Кто-то, от лености, произ-носит моё имя кратким  Ен. Иные, для простоты или привычности звучания, используют Ян. У ка-ждого свой личный запас букв и звуков.
Где же я нахожусь на самом деле?
Почти год я пребывал в другой реальности, вре-менами перемещаясь из одной квартиры в другую. Продолжая вращаться во вселенной чужих жиз-ней, как бессмысленный обломок астероида, ино-гда начинал говорить сам с собой только лишь для того, чтобы не отучить голосовые связки рождать словесные звуки. Порой я даже забывал, какой был год, день недели и число. А о том, что проис-ходило за пределами моей ограниченной реально-сти, не знал совсем.
Был ли в этом  затворничестве толк или умысел?
На этот счет у меня созрело свое мнение. В ка-кое бы время не забросила нас жизнь, за окном будет происходить одно и то же. Рождение и смерть, любовь и предательство, война, мир и ре-волюция. Поменяйся земной шар полюсами, чело-веческая сущность не изменится никогда.
То, что я избегал окружающей действительно-сти, страданий не приносило. Напротив, сознание постепенно утрачивало хаос, который, помножен-ный на суету жизни и отсутствие каких-либо це-лей, чуть не свел меня с ума. Когда-то я пытался догнать весь мир, бежать с ним наперегонки, и в итоге упал. Похоже, только одиночество и спасло меня.
Когда вас некому жалеть, боль перестает иметь значение.
После маленькой кухни зал, куда я перешел, по-казался огромной, нелепой коробкой.
Снова заморосил дождь.
Я закрыл глаза и прислушался к шепоту воды за окном - красоту природы можно увидеть даже с закрытыми глазами. Дождь шел всего несколько минут, но успел до краев наполнить меня спокой-ной уверенностью, а мою комнату затопила при-вычная тишина.
Я уставился на книжные полки напротив и не-ожиданно для себя удивился скудности обстанов-ки. Единственным, что придавало этому месту ка-кую-то живую атмосферу, были книги и вечно смятая постель.
В полумраке я прошел к стене и взял с полки сборник Уайльда. Читать не хотелось. Я просто схватился за книгу, как за руку исчезающего в тол-пе человека. Наверное, с надеждой. Застыл посре-ди комнаты, обезоруженный собственными мыс-лями. Прошелся взглядом по полкам, окну и бал-конной двери. Поглядел на старый шкаф и пись-менный стол, словно собирался впечатать их в па-мять перед тем, как уйти. Но сделать этого я не мог. Я будто ждал кого-то.
Что-то было не так.
- Успокойся, - сказал я себе, - здесь никого и ни-чего нет. Все это нагромождение случайных мыс-лей.
Я развернулся и со страхом взглянул на себя в зеркало – с дверцы шкафа смотрел кто-то другой. Когда я приблизился, худосочный старик с общи-панной бородой и лицом в глубоких ранах-морщинах, передразнивая, повторял за мной мои движения.
- Кто ты? – беззвучно прошептали мои губы?
Старик чёрно ухмыльнулся, повернулся истру-женной спиной и исчез, оставив вместо себя мое испуганное отражение. Этакая же ухмылка растя-нулась и на моем лице. Оно смотрело оттуда, по-ка не растворилось вслед за стариком. В какую-то секунду показалось, что он успел шепотом мет-нуть в меня пару насмешливых фраз.
Когда я отступил и оказался у окна, то понял, что сам повторял за стариком его движения. Трек-лятое воображение забавлялось как ребенок, игра-лось в этой комнате, пряталось по углам и неза-метно пробегало рядом.
В меня будто бес вселился. Страх и отвращение перешли контролируемые  разумом пределы, за-полнили каждую клетку тела и обезобразили лицо маской жестокости.
- Игра, говоришь?! – вскрикнул я, - Не будет те-бе никакой игры!
Я схватил кухонную табуретку и что было сил, ударил ею по отражению. Шкаф задрожал, зеркало разлетелось на куски и со звоном - своим про-щальным вздохом - упало на пол. Отбросив ногой подвернувшийся стул, я долгое время не мог прийти в себя, не осмеливался приблизиться к груде осколков, словно на полу лежало мною со-творенное мертвое тело.
Сожаление горечью оседало на языке и щеко-чущей болью начинало проникать внутрь. Раство-рялось в кипучей злости, желчью рвалось наружу и отдавалось в дрожащие руки. Я замел следы ве-ником и, подбирая крупные осколки по одному, принялся вставлять их обратно. Для чего? Навер-ное, того требовала некая неизбежность, необъяс-нимая потребность взглянуть страху в глаза. Лицо, которое теперь принадлежало только мне, походи-ло на разорванный коллаж, соединяющийся в еди-ный образ усилием мысли. Воображение подбра-сывало отражение старика в осколки, но я игнори-ровал эту игру.
Пришло время готовиться ко встрече со сном.
В ванной тщательно выбрился и принял душ. Отмыл с себя несуществующую грязь, отодрал липкий пот, покрывавший кожу как бесконечные слои папье-маше. Перед сном, в полной темноте, я успел услышать, что где-то в углу притаилось не-что, пришедшее с другой стороны.

II


Когда я открыл глаза, то не сразу понял, что на-стало еще одно утро в моей жизни. Сердце бешено колотилось. Казалось, стоит только вглядеться, и увидишь, как оно пульсирует под кожей. Голова норовила припасть к подушке, руки дрожали. По-ка я приходил в себя, где-то негромко постучали. Недолгий, тревожный звук – в нем, тем не менее, различалось какое-то послание, словно зашифро-ванное азбукой Морзе.
Я через силу поднялся, проковылял к двери и посмотрел в глазок. На площадке никого не оказа-лось. Захлопнулась чья-то дверь. Наверное, жен-щина из соседней квартиры вышла проверить, все ли здесь в порядке.
Было чувство, будто я напился до чертиков и не мог стоять на ногах. Обрывки вчерашнего дня проплывали перед глазами, не вызывая никаких эмоций. Живот сводила судорога, а в горле стоял неприятный ком. Я осторожно прилег обратно и перевел дух.
Снова тот сон.
Что это могло значить?
Изучая небо за окном, я вдруг вспомнил о вре-мени. Встал с кровати и уже твердой походкой переместился на кухню. Настенные часы показы-вали четверть одиннадцатого. Неужели дурные предчувствия, мучающие меня – не плод вообра-жения? Ноэль… Что с ней могло случиться? Ведь мы виделись только вчера утром. Она, как было условлено между нами две недели назад, приходи-ла сюда каждый день ровно в десять, открывала своим ключом двери и возвращала меня из плена сновидений.
Стрелки переползали от одной цифры к другой. Что такое – время? Быть может, жизнь – один не-скончаемый день? Одно короткое мгновение, вспышка гаснущей звезды? Каков парадокс – часы измеряют то, чего для них не существует. Мы са-ми придумали время, дали ему механическое сердце, которое не останавливается никогда. Пре-вратили его в судью и врага, наделили его поисти-не космической властью.
Может наше стареющее тело и есть время? Мы прилетаем в эту клетку лишь на миг, называемый жизнью, чтобы узреть красоту мира, успеть насла-диться ею. Тогда где же мы настоящие? Наверное, во снах. В мире, где слово «невозможно» - пустой звук.
Ожидание растянулось на тридцать кругов ада. В десять тридцать пять я всерьез забеспокоился. Пойти к ней домой или подождать еще? Несколь-ко минут простоял в полной нерешительности. Уложил набок густую челку, пригладил рукой растрепанные волосы. Натянул джинсы, теплый свитер, надел старые кеды и вышел из дома.
Ноги сами несли меня по полузабытому мар-шруту. Таинственный зов души, мостом раски-нувшийся между нами, безошибочно вел меня ту-да, где жила моя Ноэль.
Я миновал несколько высоких арок, прошел че-рез большой перекресток и спустился к остановке. Вокруг почти никого не было. На противополож-ной стороне улицы шли двое обнявшихся школь-ников, и шли явно не в школу. В нескольких мет-рах от меня, опустив голову, быстрым шагом прошел светловолосый парень. Я отметил его странную походку – он делал пять-шесть мелких шагов, встряхивал руками, приподнимался над землей и летел. Асфальт под ним продавливался как пластилин и превращался в темно-серую мас-су.
Я, не раздумывая, бросился в объятия первого подъехавшего трамвая. Двери с грохотом откры-лись, и я взбежал по широкой лестнице в вагон, который растворился в ту же секунду.
Трамвай шел по воде, - передо мной раскинулась река. Чайки неторопливо рассекали воздух, изда-вая пронзительные вопли. Завод на противопо-ложном берегу, укутанный собственным дымным дыханием, гудел как исполинских размеров поезд. Гладкая поверхность воды напоминала желе. В сознании образовался вакуум, который я тщетно пытался заполнить мыслями. Когда кончалась од-на мысль, судорожно подкладывал в топку мозгов другую, будто от этого зависела чья-то жизнь. Страх и бессилие сливались воедино. Вместе они обретали уродливые очертания двойника, который ликовал, загоняя меня в ловушки, подкидывая ка-ждый раз тоску, в своем ужасе сравнимую с пред-смертной агонией. Нужно было вернуться к исто-кам. Туда, откуда все началось.
Ответ, как и я, находился между абсурдом и здравым смыслом.
Слева возник старинный особняк, который вдруг обратился в знакомый дом. Ноэль! Это был ее дом! Многоэтажный, украшенный колоннами и лепниной, он предстал передо мной в мельчайших деталях. Только сегодня он почему-то стоял  по-среди заброшенного пляжа. Вязкое оцепенение отпустило меня, и я помчался вперед сломя голо-ву. Однако дом не спешил сдаваться, он отодви-гался все дальше и дальше по шуршащему песку. Я словно бежал на месте. Невидимый коридор от-далял от цели, отнимал силы, наполняя воздух от-чаянием. Сжав в кулак последнюю надежду и вы-крикивая как заклинание: - Ноэль… Ноэль, - я продолжал бежать, и, о, чудо! залетел в подъезд. Задыхаясь, одолел четыре лестничных пролета и остановился у такой знакомой двери ее квартиры.
За дверью звучала классическая музыка. Что-то прекрасное и необыкновенное, как она сама.
Настойчиво постучав несколько раз и, так и не дождавшись реакции, я собрался было уйти, как вдруг соседняя дверь ожила. Из раскрывшейся щели меня изучали глаза – изможденные, в склад-ках морщин, они будто жили отдельно от тела. Я стоял, открыв рот, и наблюдал, как старушка, по-добно змее, медленно просачивается через проем. Ее растерявшее формы тело, лишенное четвертого позвонка, не держало голову, отчего голова висела параллельно вытоптанному полу. Она подозри-тельно прищурилась, маленькими руками, похо-жими на куриные лапы, погладила платок и стрельнула в меня сухим скрипом.
- Вы кого-то ищете?
- Да, – растерянно промолвил я.
- Кого-то конкретного? – вытягивала она из меня мои жилы.
- Вашу соседку, – я сглотнул слюну, вслушива-ясь в электрический треск ее голоса. - Ноэль.
- Ноэль? – механически повторила она и погля-дела куда-то поверх моей головы. Втянула плечи, и, выдержав паузу, выдохнула с кривой ухмылкой. – Не знаю, что и сказать вам. Вы уверены, что ее ищете за этой дверью?
- Она должна была прийти сегодня… - промям-лил я, - я не дождался и вот сам пришел к ней.
- Кхе-кхе… - она ткнула морщинистым пальцем в дверь квартиры, зашевелила бесцветными губа-ми, подбирая слова. – Молодой человек! Вот уже двадцать лет здесь никто не живет! – оглушила меня старуха и застыла.
Я забыл, как дышать.
Сумасшедшая опера из слов и классической му-зыки снова и снова проносилась надо мной, сбивая с ног.
Голосовые связки задрожали.
- Но… - замотал я несогласной головой и при-жался ухом к холодной двери, - классическая му-зыка! Вы слышите ее? Там кто-то есть!
- Мальчик мой, - почти шепотом перебила ста-рушка, - ты найдешь ее когда-нибудь. Музыка, которую ты слышишь и есть ключ к двери, за ко-торой окажется твоя Ноэль. Однако за этой две-рью ее нет, можешь мне поверить. Эта квартира пуста, как старый гроб.
Обратный путь я не помнил.
Бежал?
Полз на четвереньках?
Шел дождь или нещадно палило солнце? Были вокруг люди, или я остался один на один с тем миром, что сотворила моя больная фантазия? Все обратилось в немое кино и потеряло надо мной власть. Я сам стал Жизнью и Смертью, но не мог понять, где должен был остаться. Боль разрывала на куски, а это означало, что я выбрал жизнь.
У приоткрытой двери никого не было. Сердце сжалось от избытка эмоций. Как только нога сту-пила за порог, я запутался в плотных шторах, по-терял равновесие и упал. Некто грубо поднял ме-ня, вытолкнул вперед и усадил на стул на самом краю сцены. Зал, освещенный десятками софитов, был пуст. Через мгновение из-за кулис потянулись музыканты со своими инструментами. Не спеша устроились на ложе, разложили в пюпитры ноты и обменялись порцией фраз. Казалось, они не гово-рили, а разжевывали слова и плевали их в лицо друг другу. Настолько невнятными и сбивчивыми были их голоса.
О том, что я был здесь, среди них, никто понятия не имел. Женщины в черных платьях до пола, мужчины в безупречно отглаженных фраках. Зри-тели появились чуть погодя – безмолвные, с ка-менными лицами. Когда все уселись на места, возник дирижер – высокий, седовласый мужчина. Уверенной походкой прошел на середину сцены, поклонился залу и, обернувшись, кивнул мне. От удивления я даже не шелохнулся. Позади меня выросли двое молодых парней – один поставил пюпитр с нотами, другой вручил виолончель. Я понял, что иного выбора у меня, увы, нет. Одна из ролей в этом безумном спектакле принадлежала мне. В заголовке значилось «Эдвард Григ. Пьеса к драме Генрика Ибсена «Пер Гюнт». Название до боли знакомого репертуара резало глаза.
Сюита «Утро» отсутствовала, и начать пред-стояло со «Смерти Озе». Я настроился и ощутил давно забытую тяжесть инструмента. Прижал к себе как стан любимой женщины и заиграл на струнах ее души. Мелодия лилась тихо и неотвра-тимо.
«Смерть Озе» плавно перешла в «Танец Анит-ры».
При первом аккорде на сцену выпорхнула изящ-ная как статуэтка балерина. Шелковая ткань пла-тья ласкала ее маленькое тело. Она летала, и толь-ко пуанты, словно цепи, держали ее на земле. Как же искренен и беззащитен человек в служении ис-кусству!
Анитра сменилась вереницей ужасных гномов и троллей. Сюита «В пещере Горного короля» на-крыла своих слушателей как гром среди ясного неба. Горбатые, с жуткими гримасами уродцы кру-жились в исступленном танце.
Еще немного, и измученная смычком душа ин-струмента выскочит наружу, и зал, пропитанный музыкой, превратится в настоящую пещеру. Лица зрителей растворятся, и темные двойники хорово-дом унесутся в подземелье.
В порыве эмоций показалось, что оркестром ди-рижировал сам Эдвард Григ. Горный король, взма-хом руки управлявший всем, что его окружало. Хозяин собственной фантазии, одурманенный бо-жественной властью извлекать музыку.
Из моих пальцев сочилась черная  кровь, но ос-тановиться я не мог.
Спасение пришло с «Песней Сольвейг». Милая, верная Сольвейг.
На сцене появилась женщина в длинной до пола сцены мантии. Лицо ее было скрыто большим ка-пюшоном. Когда началась сольная партия, она скинула одеяние и расправила плечи. Из-под ее белоснежных волос рождалось голубое, как небо, платье.

Зима пройдет,
И весна промелькнет,
Увянут все цветы,
Снегом их заметет,
И ты ко мне вернешься –
Мне сердце говорит;
Тебе верна останусь,
Тобой лишь буду жить.
Ко мне ты вернешься,
Полюбишь ты меня.
От бед и от несчастий
Тебя укрою я.
Если ж никогда мы
Не встретимся с тобой,
То все ж любить я буду
Тебя, о, милый мой!

В руках я держал распиленную надвое кровото-чащую виолончель и огромное зазубренное лезвие вместо смычка.
Лебединая песня была спета.
Женщина развернулась, посмотрела на меня в упор и упала замертво.
III


Прошлое перестало существовать. Вся жизнь замкнулась в единой точке, на моменте болезнен-ного пробуждения.
Кто я?
Откуда?
И что здесь делаю?
Я не хотел этого знать. Тень отделилась от тела. Прежний я остался на другом краю пропасти. Пус-тота затягивала мою никчемную оболочку, по-следние крупицы человеческого, что еще остава-лись во мне. Боль от пробуждения смешивалась с горькой болью потери, и впервые сердце казалось такой непосильной ношей.
Я лежал в постели, глядя на бесцветный кусок неба за окном. Ничего удивительного в том, что мир для меня потерял свои веселые краски. Даже у слез не осталось вкуса.
Вконец обессиленный, я просто перебирал в мыслях все образы, оставленные Ноэль. Как мы могли встретиться вчера утром? Как она могла приходить сюда каждый день? Ведь я, черт возь-ми, потерял ее год назад! Ровно год назад мы ви-делись в первый и последний раз.
Нет, она не умерла.
Она хотела убить меня.
Своим исчезновением умертвила мое сердце, обратив его в пепел. А теперь продолжала являть-ся не то во снах, не то в реальности, навевая вос-поминания о нежном бархате ее губ, о том, что и в моей жизни было место любви.
Тело невольно напряглось. Откуда-то из глубин поднималось парализующее вожделение. Дыхание участилось, стоило только вспомнить наш единст-венный поцелуй. Тогда, как и сейчас, мне каза-лось, что некоторые вещи случаются с нами лишь однажды.
Был поздний вечер.
Тени колыхались на ветру, а улица утопала в не-естественно желтом сиянии фонарей. Сквозь пыльное небо сияла горстка звезд. Шаги Ноэль были тихими и осторожными. Время от времени она поправляла свои очки и, оборачиваясь в мою сторону, смущенно улыбалась. Мы перешли доро-гу, и с молчаливого согласия спустились в парк. На полпути она обвила мою ладонь длинными, холодными пальцами. Я смутился так, будто впер-вые в жизни ощутил нежность женских рук. После пары шагов она остановилась. Вопросительно обернувшись, я пытался разглядеть спрятанный за темным стеклом взгляд. Она помотала головой, мол, все в порядке.
Подошел ближе, снял шерстяной свитер и на-крыл ее худые плечи. Она благодарно ткнулась носом в мое плечо. Поправил выбившиеся пряди и провел рукой по ее фарфоровой щеке. Бледные губы дрогнули и озарили лицо восходящей улыб-кой.
Ноэль обняла меня с тем трепетом, каким укачи-вают на руках малое дитя, прижалась к губам и затем, дав почувствовать жар своего дыхания, по-целовала еще раз. Я гладил ее рассыпчатые воло-сы и думал о том, что прежде ни один поцелуй не вызывал во мне желания любить и отдавать лю-бовь.
- Закрой глаза, - попросила она, - и сосчитай до десяти!
Я настроился на тайну и открыл счет.
- Один… два… три…
Легкий ветерок шелестел листьями над моей го-ловой, а выдыхаемые мной числа фонариками взлетали вверх и гасли в густой кроне.
- Четыре… пять… шесть…
Мириады звезд неслись по Млечному пути сплошным потоком, теснясь, цепляли друг друга и просыпали в синее небо горячие осколки метеори-тов.
- Семь… восемь…десять…
Стрекот будильника, раскрытые глаза и смятая постель…
Не в состоянии отогнать нарастающее возбуж-дение, в полном бессилии, я предался воспомина-ниям о событиях, которые происходили в том ми-ре, где остались только Ноэль и я.
Накрылся одеялом, до боли смежил веки, чтобы выдавить из глаз любое видение.
Совершенство ее тела будоражило сознание. Я протянул руку и осторожно погладил эту холод-ную, словно мрамор античной статуи, кожу. Мед-ленно, кончиками пальцев провел меж холмов ее грудей воображаемую дорожку. Приложил ладонь и почувствовал, как бьется сердце ангела – птица в золотой клетке. Я покрывал ее тело поцелуями, мимолетными прикосновениями пытался запечат-леть всю ту любовь, что не мог выразить словами. Она, как струны виолончели, на которой я когда-то играл, отзывалась на каждое движение. Ее вздохи звучали безупречнее любой симфонии. Чудный цветок, благоухающий молодостью и кра-сотой, имел ли я право сорвать тебя и унести с со-бой?
Я хотел остаться в тебе, остаться навеки, раство-риться и умереть, лишь бы не терять любовь, не терять тебя. Я ощущал себя бесконечно большим и бесконечно малым. Какого из нас двоих ты на-шла и пожелала во мне? Я точно знал, - я был не достоин тебя. Жалкий, порочный и нищий, не спо-собный отплатить тебе тем же. И все же я был го-тов без сожаления и промедления отдать всего се-бя и свою маленькую жизнь тебе.
Одной тебе.
Чем закончилось наше призрачное свидание, я так и не узнал. Посреди своих фантазий провалил-ся в глубокое забвение, в короткий, без видений сон. Проснувшись, почувствовал небывалый при-лив сил. Однако энергия, переполнявшая меня, оказалась темной. Она захватила меня в плен, от-резала от жизни, оставив еле заметную лазейку, через которую я пока еще не мог протиснуться. Но мне оставлен шанс. Какой? О, я узнаю его из снов. Осталось за малым – увидеть и распознать…
Я с удовольствием потянулся и ступил на про-хладный пол. Часы показывали двадцать пять ми-нут десятого. За окном, впервые за последнее вре-мя, выглянуло солнце. Заправил постель и открыл балконную дверь. Освежающий поток воздуха промчался по квартире и исчез где-то в дверях. Я умылся, переоделся в легкие брюки и рубашку и вступил в новый день моей жизни.
Вскипятил чайник, вылил скисшую заварку, за-варил зеленый чай. Как всегда с грецкими ореха-ми. Сделал глоток и еще долго стоял у окна, на-блюдая, как кроны старых деревьев кивают ново-му дню. В голове навязчиво крутилась одна мысль – где я находился на самом деле? Какая из реаль-ностей должна была приниматься мной как един-ственно верная? В какие-то моменты пробирало сомнение – существовала ли вообще Ноэль, была ли моя прошлая жизнь настоящей? Возникало чувство, будто с пробуждением мой вчерашний день уходил безвозвратно и беспощадно, как ухо-дит из нас жизнь.
Самым удивительным и странным было то, что воспоминаний во мне почти не оставалось. У лю-дей должна быть память. Мои же воспоминания превращались в отдельную реальность, парал-лельную вселенную, где время не измерялось ме-ханизмами и равными друг другу частями, а было подобно бурной реке – поток неотвратимости, не оставляющий никаких шансов.
Внезапно я понял, что упустил что-то. Некую важную деталь, кусочек паззла, без которого не получается уловить смысл подпорченной картины. Попытался восстановить все, что происходило со мной до сегодняшнего дня, но вместо этого почув-ствовал, как в жилах застучал животный страх. В горле пересохло, спина покрылась холодным по-том. То, чего я боялся, сидело прямо здесь, во мне или в одной из этих комнат, и бежать было некуда.
Моя память абсолютно пуста.
Все, что я знал о себе, все, что когда-либо про-исходило, вмиг стало похожим на неприметный чемодан со старыми фотографиями, от которого, ко всем прочим бедам, еще и ключ потерялся.
В панике я заглянул в глаза единственному че-ловеку, который находился в этой комнате – ху-дой, с густыми, темными волосами, зачесанными набок. Нос прямой, глаза цвета моря.
Мы долго смотрели друг на друга, пока на по-лотне беспамятства не начал вырисовываться об-раз – так художник делает первый набросок своей работы. Легкими движениями обозначается кон-тур, оживают черты. Однако как я ни старался раз-глядеть, картина растекалась светлым пятном, ис-точая необъяснимое тепло.
Вчера, а может быть сегодня, здесь кто-то был. Это очевидно. Каждый человек оставляет после себя едва уловимое ощущение присутствия, свое особенное тепло.
От мысли, что я был не одинок, мне полегчало.
Солнце поднималось все выше, ослепительные лучи и блики передвигались по стенам как дико-винные звери. В поисках себя я бросился обыски-вать квартиру. В шкафу обнаружились стопки чу-жих вещей, полотенца и нераспакованный ком-плект постельного белья, измятая подушка и свер-нутое одеяло. Несколько моих костюмов висели вперемежку с чужими женскими платьями, а лег-кий плащ небрежно брошен на три коробки с обу-вью.
Книги на полках выглядели так, будто их только что купили. Я взял одну из них – действительно, они все были новыми, - книга с хрустом раскры-лась, приглашая окунуться в новую реальность.
- Нет, спасибо, – сказал я про себя, - мне бы со своей разобраться.
Ни листка, ни ручки на письменном столе не оказалось. Никакой сумки, документов – ничего, что хоть как-то указывало бы на личность того, кто тут жил. Кухня прибрана, на столе кружка с остатками только что выпитого мной чая. В холо-дильнике початая решетка яиц, подсохшая бухан-ка хлеба и банка консервированной фасоли.
Я присел на подлокотник дивана и пригляделся – в раме уместилось небольшое деревце. Тонкий ствол облепили с десяток, может два, бабочек. Каждая со своим неповторимым узором и удиви-тельными оттенками. Даже самое засохшее дерево – пронеслось вдруг в голове – раз и навсегда поте-рявшее тяжесть листьев, еще продолжает жить. Бабочки принесли с собой надежду, взмахом крыльев возвратив шелест давно потерянной мо-лодости.
Не успел я подумать о чем-то еще, как за вход-ной дверью зазвенели ключи. Сомнений быть не могло – открывали именно мою дверь. Некто тихо вошел, сделал пару шагов и снял обувь. Кинул связку ключей в сумку и поднял шуршащий пакет.
Послышались шаги по коридору.
Не зная, как реагировать, я просто ждал.
- Йен, ты дома? – спросил  чужой женский го-лос.
Дорожка шагов на кухню, открытая дверца хо-лодильника, звуки укладываемых продуктов, за-крытая дверца холодильника. Пауза раздумий и движение в комнату, где присутствую я.
В голове вертелось светлое пятно, отчаянно пы-таясь что-то сказать.
И тут меня осенило.
- Ноэль!
Это имя эхом пронеслось в моем пустынном сознании, заполнило его бесконечные глубины, пробудило как глоток свежего воздуха.
Чужая женщина вошла в комнату мягко, как входит кошка. Широко улыбнулась и, приблизив-шись ко мне, одарила теплым поцелуем. В губы. Я до головокружения вздохнул ее запах, прежде чем осознал – это была не та, которую я помнил. Имя Ноэль повисло в тишине комнаты как прощальная молитва над кладбищем.
- Какая Ноэль? – под темными глазами незна-комки собрались обиженные лучики морщинок. Определенно, она умела держать себя и очаровы-вать одним только голосом. – С тобой все в поряд-ке?
Я открыл рот, пожевал губами, но не смог ниче-го сказать. Секунд десять она терпеливо ждала ответа, отступила на шаг и прислонилась к двер-ному косяку. В этом ожидании чувствовалось на-пряжение.
Мы продолжали смотреть друг на друга, не про-износя ни слова. Движения ее ресниц напоминали полет бабочки – легкие, немного резкие, не ли-шенные грации. Шифоновое платье с крупными цветами было похоже на прозрачные крылья. Не-ожиданно я ощутил себя тем самым засохшим де-ревом, на которое прилетела одна из психей. Ин-тересно, кто написал эту картину и откуда она взя-лась?
- Я помешала тебе? – спросила она.
- Ты? – переспросил я. – Мне?
- Если да, то прости.
Голос ее доносился из-за спины. Как она успела оказаться там? Когда я обернулся, она глубоко вздохнула и, после короткой паузы, упрекнула.
– Ты обещал вернуться через пару дней, а сам пропал почти на неделю.
- На неделю? – я будто ослышался.
- Да, сегодня как раз седьмой день, - она удиви-лась моему непониманию. - Я ждала тебя, ждала, а потом подумала – вдруг с тобой что-то случилось? Тебе нужна помощь?
- Не знаю.
- Кто такая Ноэль? – стараясь не смотреть на ме-ня, она потянулась к сумке и достала первое, что попало в ее белую руку - маленькое зеркальце. Расправила покрывало на постели, присела. Кро-вать призывно скрипнула. – Если у тебя кто-то появился, давай поговорим об этом сейчас.
- Нет, - очнулся я, - погоди. У меня никого нет.
- Да? – в ее глазах сверкнула маленькая обрадо-ванность.
- Я… - мои взволнованные пальцы натирали пульсирующие виски. - Мне снились странные сны. Что-то произошло со мной, как будто память отшибло.
- Иди ко мне, - протянула раскрытые ладони.
Я еще не готов был сделать шаг навстречу.
- Кто я? Откуда эта квартира? И ты…
- А Ноэль?
- Это имя первым всплыло в моей памяти. По-думал, что Ноэль и есть ты, - я с трудом пролепе-тал все это, энергично жестикулируя руками.
- Да что с тобой такое?
Было похоже, будто я изъяснялся на ломаном иностранном.
Незнакомка округлила глаза, несколько раз бы-стро моргнула и, откинувшись на кровати, громко расхохоталась. Ее смех был настолько естествен-ным и заразительным, что я невольно улыбнулся и впервые пригляделся к ней. Это была красивая женщина – невысокая, стройная, с миниатюрными ступнями и ладонями. Талия четко очерчена, крупная для такой фигуры грудь туго обтянута цветастой тканью. Ее темные, завитые локоны ед-ва доходили до плеч. Зубы ровные, неестественно белые.
- За это я тебя и люблю, - хихикнув, сказала она. Выпрямилась и снова протянула руку, приглашая присесть рядом. Когда я подошел ближе, она с си-лой схватила протянутую в ответ руку и повалила меня на постель. Села верхом и поцеловала, на этот раз с явной надеждой на продолжение. – Ты такой чудной, прямо как я. И такой красивый. Ни-когда не устану повторять это.
Ничего красивого в себе я не видел, хоть убей. Просто молча согласился и посмотрел в глаза этой влюбленной женщине. Взъерошив мои без того растрепанные волосы, она продолжила уже  зазы-вающим шепотом.
- Йен, ты такой необыкновенный.
Несмотря на непосредственную близость и всю красоту этой хрупкой женщины, откровенность взгляда и прерывистое дыхание, я не испытывал ни малейшего возбуждения. Лежал как тряпичная кукла, надеясь хоть на какую-то зацепку. Найти бы этот загадочный ключ и отпереть умирающие воспоминания. Поняв, что мои мысли были заняты совсем другим, незнакомка спрыгнула с кровати и двинулась в коридор.
- Собирайся!
- Зачем?
- Поехали домой.
Домой?..  У нас есть дом?
У меня есть дом.
IV