Иллюзория. Часть вторая. 5 декабря 2013 года

     Я умерла! Я умерла!! Я умерла!!!
     Боже! Боже!! Боже!!!
     Где ты был, почему не защитил, почему не помог?
     Вчера меня избили! Меня, маленькую, беззащитную девчонку... Кому я что плохого сделала? Кому дорогу перешла? Я дальше жить не хочу!
     Был обычный день... Пишу, и слезы рекой... На тетрадки, на учебники, на ладони. Вчерашний обычный день. Я никого не трогала. Погуляла с Вовой и приехала домой. Как обычно поспешила закрыться у себя в комнате, но ничего хорошего из этой затеи не получилось. Через минуту подошла мама, опять высказала, какая я тварь, что опять где-то гуляла до вечера. Я промолчала, как всегда, но папе, который зашел следом, это не понравилось.
     Он ни с того ни с сего схватил меня за волосы и начал орать, что я ничтожество, что я пустое место в их семье, что лучше бы мать аборт сделала, чем меня рожала. Подтянул за волосы к потолку, чуть с корнем все не выдрал и скальп не снял, и затем с силой швырнул меня об пол. Я сильно ударилась головой и заплакала. А отец как будто взбесился. Орал, что мне якобы не больно, что я притворяюсь, пинал меня ногами по животу, по бокам. Схватил меня за руки, опять поднял, подтащил к батарее и стал бить мою голову об нее. Я поняла, что куда-то проваливаюсь. Из последних сил я прохрипела, что я сейчас умру, ты же меня убьешь. Но он ничего не слышал.
     Я в полузабытьи понимала, что затем он начал со всей силы бить меня ладонями по щекам. Я не давала никакой реакции, да и не могла ее дать, а его это еще больше распаляло. Как будто откуда-то сверху я наблюдала за тем, как мое тело сначала поднимают на руки и бросают на кровать. Затем отец залез на меня сверху и начал душить. Я уже ничего не чувствовала, я просто наблюдала за происходящим. Мне не было больно. Я просто лежала с запрокинутой головой, в неестественном положении, и моей души в теле, по всей видимости, уже не было.
     А в это самое время мама просто стояла в сторонке и с упоением наблюдала всю эту ужасающую картину. Быть может, поначалу она на секунду и остолбенела, но затем ее губы разошлись в сладостной улыбке, как будто только что она сорвала хороший куш. А папа, не обращая на маму внимания, левой рукой душил меня, а правой начал не хлестать, а именно бить, бить во-взрослому, как в боевиках я видела, как мужик бьет мужика, вот так и он бил свою беззащитную дочь.
     Стало опять больно, но несильно, а как будто где-то вдалеке заболела старая рана, когда сковырнешь ее или надавишь посильнее на больное место. Мое красивое лицо довольно быстро опухало, кровь из разбитой губы тоненькой струйкой стекала в мой рот, и я вдруг резко почувствовала вкус крови, моей крови. Я вскрикнула, и в это самое время папа нанес по моему лицу свой последний удар...
     Мама его не удержала, не оттащила. Она молча стояла и смотрела, как меня приносят в жертву. Что это, секта? Это родители такие, родные?! Я прожила с ними 17 лет, и оказалось, что все это время воспитывалась в неблагополучной семье. Больно много благополучия я увидела за последние полгода, когда родительская постель остыла, как вчерашние блины в соседней забегаловке? Или много благополучия, когда мать в лицо последними словами называет? Много благополучия, когда она грозится подать на развод? Или, может, много благополучия, когда избивают беззащитного ребенка, несовершеннолетнюю девочку? Я все это поняла не вчера, но просто боялась себе признаться...
     Мой маленький братик, ученик начальной школы, заглянул в комнату и закричал от увиденной неожиданности. Затем он забился в угол и зарыдал... Как все то, что довелось ему увидеть, скажется на его психике? Каким человеком, каким мужчиной он вырастет? Я уверена, что будет избивать до полусмерти свою жену и детей, потому что родители показали ему – избивать можно, избивать родных нужно, избивать правильно.
     Постепенно события стихли, все разошлись по комнатам и замолкли. Моя душа, парившая под потолком у люстры, полностью перекочевала обратно в тело. И я наконец-то целиком ощутила всю боль, которая пронзила мое тело. Весь тот ужас, который обуревал меня. И всю ту пустоту, в которую я провалилась. Кровь, немного покапав в рот, а затем и на подушку, запеклась и остановилась в своем течении. Я лежала и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Голова не слушалась, я не могла даже повернуться с боку на бок. Очень сильно болели виски. Я избита! Я избита...
     Прошла, казалось бы, вечность, прежде чем я сумела пошевелиться. Руки и ноги вроде были целы, но лицо искромсано в решето. Глаз заплыл, губа опухла до огромных размеров. Холод... Холод бы мне... Из комнаты не выйти, опять отец подкараулит. Только попыталась встать – тут же сознание потеряла. И опять я летаю под потолком, смотрю на себя и ужасаюсь. Какая же я красивая и какая некрасивая одновременно. Подумала о Вовке, о самых наших лучших мгновениях отношений, и душа, которая уже поглядывала за потолок, резко влетела обратно в тело. Нет, умирать было еще рано.
     С какими-то неимоверными усилиями я поднялась с кровати и добрела до окна. Оно точно холодное. Я прижалась к нему лицом, и стало чуточку полегче. Как теперь быть? Сказать Вове? Если он узнает, он приедет, он ответит за меня. Я не могу ему сказать, но и не сказать не могу.
     Я написала ему sms и призналась, что папа меня поколотил. Умоляла не приезжать, сказала, что со мной все хорошо, хотя эти слова вчера звучали как-то слишком наивно. Он пытался звонить, я скидывала соединения. Даже по его сообщениям было понятно, как он воспринял то, что произошло. Он кипел, он взрывался. И он приехал бы. Но ценой каких-то неимоверных просьб и молений я все-таки уговорила Вовку остаться дома. Сказала, что пойду спать, хотя после прощания я затем не спала всю ночь.
     В 5 утра, пока в доме все спали, я начала собираться на учебу. Мельком взглянув в зеркало в прихожей, я ужаснулась своему состоянию. Нет, учебы не получится, решила я. Пошла на остановку, в холоде дождалась первую маршрутку и поехала в травмпункт. По пути позвонила Вовке, он сразу снял трубку, видимо, как и я – не спал всю ночь, и попросила его подъехать.
     В столь ранний час пациентов не было, и довольно быстро меня принял травматолог. Я зафиксировала побои, и на вопрос врача о том, кто меня избил, промолчала. Он попросил номер телефона моих родителей, и я больше не стала испытывать судьбу. Я быстро забрала свою карточку и справку об ушибе головы, и поехала в лицей. Лишние разбирательства о возникновении моих ушибов не нужны были никому. Вовка изъял справку и отпустил меня на учебу, и было больно и одновременно приятно от того, как он смотрел на меня. Я те его глаза никогда не забуду. В них было перемешано все – и ненависть, и обида, и месть, и агрессия, но при этом его глаза еще сильнее любили меня, и я это чувствовала.
     Я ехала на учебу, меня тошнило, выворачивало наизнанку. Дважды я чуть было не потеряла сознание. Хотела пойти домой, но решила пока туда не возвращаться, и пошла на учебу. Даже успела на первый урок. После него Карина пофоткала мое лицо и переслала фотографии Вове.
     Учителя делали вид, что ничего не замечают. То, что учителям на чужих детей плевать с высокой колокольни, в этом за последние полгода я убедилась предостаточно, и особо даже не удивилась. Одноклассники расспрашивали меня все как один, но я ничего не отвечала. Только Карина знала всю правду. Только ей я смогла раскрыть всю свою боль, только ей можно было доверить свою беду.
     Учеба закончилась, и я отправилась домой. Зашла, все было тихо. Прошла в свою комнату, разделась и легла. Прошло несколько минут, и я услышала папины шаги, которые, судя по звуку, направляли своего хозяина в мою комнату. Что я почувствовала в эту минуту, никакими земными словами не описать. Я попрощалась с жизнью, я попросила у всех прощения, я мысленно перекрестила Вовку и пожелала ему быть счастливым.
     Шаги остановились у двери моей комнаты, к ним отдаленно присоединились еще одни, по всей видимости, мамины. Они вошли ко мне вместе. Папа долго молчал, мама сказала, что знает о моей поездке в травмпункт. И что она могла сделать в этой ситуации? Конечно, лучшая защита – это нападение. Она сказала, что у нее есть компромат на Вову, с которым она пойдет в ФСБ завтра же. Все-таки смекнула, что теперь и у Вовки на руках появились козырные тузы, да не один, а сразу все четыре. Он меня насиловал, совращал? Пойди и докажи. А вот то, что родители бьют несовершеннолетнюю дочь, уже и доказывать не нужно. Побои зафиксированы и даже сфотографированы. Поэтому легче подставить Вовку, как, впрочем, и всегда.
     Затем папа упал передо мной на колени и расплакался горькими слезами. Умолял, просил прощения, а я бездушно сидела и смотрела на все это представление. Мать подталкивала меня к отцу и просила обнять его, приласкать. И все наяривала мне под руку, что надо же уметь прощать, все мы люди. Вот если вы считаете себя людьми, то и поступайте по-человечески сами. Сказок начитались про оборотней или фильмов насмотрелись? Есть на свете такие ситуации, прощать за которые нельзя. И эта ситуация – из таких!
     Я хочу простить, я на словах когда-нибудь прощу, но на деле не прощу и не забуду никогда. Я понимаю, какой козырь получила этой ночью ценой своей крови, ценой своей боли и своих ушибов... Всему на свете есть предел. Мое терпение закончено. Теперь я знаю, что защищена. Теперь никто не посмеет задеть меня или обидеть.
     Вика, я сильная! Мама сильная у тебя, очень сильная. Я не хотела бы, чтобы ты читала все эти строки. Когда я затевала этот дневник, я надеялась на то, что он будет словно сказкой, колыбельной для моей доченьки, но то, что начало твориться в жизни затем, уже довольно трудно назвать сказкой. Как будто сюжет какого-то ужасно тяжелого фильма, психологической драмы. И каждый день я принимаю в этом фильме участие.
     Я бы ушла из дома, но мне нет 18 лет. Я не хочу идти в милицию первая, я не хочу разводить скандал огромной ложкой серьезных проблем. Я просто хочу, чтобы от меня отстали, от Вовки, от нас.
     Родители ушли, а я села делать уроки. Мама опять заходила, принесла мне мазь от синяков. Какая забота... А мази против душевных и сердечных ран не было? Мази против родительского предательства?! Существует она?