Иллюзория. Часть вторая. 10 декабря 2013 года

     Я не забуду ту ночь. Никогда! Что бы ни произошло в дальнейшем, придет время нести ответ. Не передо мной, а перед высшими силами. Есть Божий суд, высший суд, он рассудит, кто прав, а кто виноват. И там не потрясешь кулаками, не сделаешь ничего, и никто не поможет. Там не спрятаться... Там уже идут искать! Жить и бояться, жить и пугаться каждого шороха, каждого скрипа, каждую минуту оглядываться... Кто-то рядом, кто-то уже наблюдает...
     И не уйти, не вымолить прощение. Все вернется, обязательно, неизбежно. Не сейчас. В старости. Когда понадобится помощь, когда трудно будет встать с постели. Тогда потребуется помощь от детей. Но ее не последует; на помощь никто не придет. Все вернется. Как только получит право вернуться. По-настоящему необходимо бояться в жизни не того, кому есть что терять, а того, кому терять нечего...
     Я сломлен. Я никогда не забуду ту ночь и никогда не пожелаю врагам пережить то, что пережила Ирина. Я ничего не мог поделать, я ходил по дому и бил кулаком в стену, я бессилен был что-либо сделать. Мою Иришку избили, а я не мог ответить за нее. Ей нет 18 лет, а значит, она под опекой родителей. Ничего! Ничего не мог поделать. Но я не забуду...
     В ту ночь пришел мой друг, он держал меня, чтобы я не поехал к Ирине. Столько злости, столько дикого адреналина в крови, ненависть, желчь и месть. Я не остановился бы ни перед чем, если бы оказался там в ту ночь. Глаза заливались кровью, разум отключался, и я как будто становился животным. Впереди такая огромная жизнь, но как трудно будет замолить этот грех перед родной дочерью. И простит ли она?
     Я всю ночь не находил себе места. Друг был начеку, и только я двигался по направлению к двери, он вырастал на моем пути. Под утро позвонила Иришка, и попросила подъехать к ней в травмпункт. Друг довел меня до маршрутки и взял с меня слово, что я не поеду к отцу Ирины. Я дал ему это слово. Поехал в травмпункт. Увидел там Ирину... Боже, что с ней... Любимая, родная, самая красивая... Что с ее лицом... Нет, я этого просто так не оставлю. Иришка вышла от врача, и мы отправились на улицу. Довольно прохладно было. Я забрал у нее справку, полученную в травмпункте, посадил Ирину на маршрутку и попросил повести себя так, как она посчитает правильным. Если решит ехать домой – пусть едет домой. Если решит идти на учебу – пусть идет на учебу. Уже после того, как она уже уехала, я позвонил Ирине и попросил сфотографировать побои. Через пару часов фотографии были у меня. Теперь мне сам черт не брат и не сват.
     В моей голове не укладывалось, как взрослый человек, психолог... Как можно было такое допустить, до такого довести... Как можно было стоять и смотреть, как бьют родную дочь? Стоять и смотреть... Из чего должна состоять душа, сердце? Из червяков? Из личинок? Что же внутри? Но я побоюсь смотреть... Или просто внутри камень... Огромный булыжник. Без чувств. Камни не умеют любить. Когда-нибудь каждый ответит за то, что совершил...
     Зато теперь никто и слова в мою сторону не скажет. И именно для подстраховки и обретения былого величия был придуман липовый компромат и ФСБ. С каких пор ФСБ занимается такими проблемами?
     Вечером после учебы Ирина пошла домой, идти было некуда, и мы оба это понимали. Я сидел как на раскаленной сковородке. Руки тряслись, не слушались и опять лупили стену... Я не знал, что сейчас будет с ней, что делают с ней сейчас. Может быть, опять избивают, может, уже убили... Я ничего не мог поделать, я ничего сделать не могу. Если я начну войну первым, войну начнут против меня. Грозятся, грозятся, но не начинают. Почему Ирине не 18 лет? Она бы больше никогда не вернулась в свой дом. Она больше никогда не увидела бы своих неблагополучников. Я сидел и ничего не мог поделать. Я просто выл... Не на луну, просто на стену.
     Внутри меня струны души переплетались между собой и выламывали одна другую. Я не знаю, что чувствует наркоман без очередной дозы, но я испытывал что-то довольно похожее на это. Меня крутило изнутри, трясло, и в ужасе я шарахался по комнате, опять срывая всю боль на ни в чем не повинную стену.
     Целый час!!! Ровно час прошел с того момента, как мы попрощались, и Иришка позвонила. Я взял трубку с такой опаской, но как же я ждал этого звонка... Она ответила. Она живая. Она живая... Душу крутило, душа вымирала на глазах, но она не сдалась. Я не мог сделать ничего. Я мог только ждать. Как ей было больно... Хоть бы один процент ее боли забрать на себя – и тогда я сразу бы умер. Но за двоих страдала Иришка.
     Теперь каждый день, когда она возвращается домой после учебы, я закрываюсь в своей комнате и просто уничтожаю себя нервами. Я ничего не могу поделать. Со мной никто не будет разговаривать, и я понимаю сам, что разговаривать тоже не смогу. Поэтому я сжимаю кулаки до хруста костяшек пальцев, по-прежнему бью стену, которой уже необходим капитальный ремонт, и ничего не могу поделать с реальной действительностью.
     Я каждую минуту каждого нового дня укорял себя за то, что ничего не могу поделать. Бездействие разрывало меня на кусочки, но я помнил о том, что мифическое ФСБ молчит до сих пор, а значит, война мне не объявлена.
     Еще 10 месяцев, как-то... Каждый день как последний, каждый день в том календаре, который я подарил Иришке на День рождения, перечеркивает прошлое навсегда, каждое новое утро приближает наше будущее. По крупицам, по кусочкам, по дням мы собирали его ради одной тебя, Вика. Ради тебя...