Проклятое озеро

Учитель истории Светлана Тимофеевна Кружилина была на седьмом месяце беременности, когда в Степном, маленьком поселке её детства, находящемся за 200 км от их небольшого городка Каинска, умер её отец.  Стоял июнь 1998 года.   В то время о сотовых телефонах  только еще поговаривать начинали. Телеграмму Свете принесли вечером.  До железнодорожной станции 70 километров.  И там еще три часа на электричке.  Первая из них пойдет только рано утром.   Оглушенная горем Светлана, проплакала всю ночь. Муж Максим пытался утешить жену, но поняв что напрасно, разумно решил ей дать время выплакаться. Возможно там, у тела мертвого отца, ей потом не так тяжело будет. Максим работал личным водителем у  главы  района и сам, рано утром увез жену на электричку.  Всю дорогу, Света то засыпала, то со всхлипом просыпалась. Чувство щемящей тоски не покидало её ни на минуту. Отцу её, Тимофею Ивановичу исполнилось всего-то 70 лет. Мог бы жить еше и жить. Света  была у родителей пол года назад во время новогодних каникул в школе.  Тимофей Иванович чувствовал себя превосходно. Сам дрова колол, сам воду из колодца носил.  В телеграмме многого не скажешь. От чего умер её родной человек, Свете предстояло ещё узнать. А пока, она тихонько точила слезы, отворачиваясь от соседей по электричке.  На своей остановке Света сошла часов в 10 утра.  Её никто не встречал. Да и не к чему это было. Дом родителей Светланы находился в  30 минутах ходьбы от станции.
Когда-то здесь был достаточно большой поселок со школой  десятилеткой, с большим клубом. В поселке функционировал совхоз специализирующийся на скотоводстве. Была здесь своя пекарня, маслобойня, небольшой рыбозавод. Но с наступлением "перестройки," в первую очередь развалился совхоз. Закрылся детский сад, пекарня. Вместо государственного рыбозавода,организовалось сначала акционерное общество. Но оно продержалось не долго.  Бывший директор совхоза каким-то непонятным образом, единолично завладел заводиком, выгнав всех "лишних и неудобных" для себя людей.  Директор один из всего поселка, построил себе двухэтажный особняк, завел "нужные" знакомства, "прихватизировал" все окрестные озера, превратившись в  местного барина, именуемого по новой моде - предпринимателем. Но Свете сейчас было не до директора. Она шла по пустым улицам  Степного, с горечью отмечая про себя то, что  брошенных домов прибавилось со дня её последнего посещения родного поселка.  На месте красивого, большого некогда, клуба, поднимался  густой  высокий бурьян. Детский садик хмуро глядел на мир выбитыми стеклами окон.  Чем ближе подходила Светлана к родительскому дому, тем тяжелее становилось у нее на душе.  И не только от сознания того, что  предстояло ей увидеть  в доме родителей.   Вид угасающего поселка, еще недавно такого процветающего, так же не мало угнетал  молодую женщину.  Родительский дом, до сих пор не потерявший своей ухоженности, стоял на берегу  сравнительно небольшого озера.  Света вдруг вспомнила, как в детском возрасте, она боялась своей соседки. Маленькой горбатой старушки неопределённого возраста.  И не только она, но и многие в пристанционном поселке боялись бабку Лизу.   Домик её, ломая стройный ряд улицы, отодвигался к самому озеру, в конец усадьбы . Маленькая старушка никогда и никому не делала ничего плохого, но весь её согбенный вид, постоянно опущенные к земле глаза, втянутая в плечи маленькая головка и непроходящая угрюмость, неприятным образом действовали на  односельчан. Бабка Лиза никогда, без самой необходимой надобности, не появлялась на людях.  Сколько помнила её Светлана, горбунья всегда была старой и нелюдимой. Не известно откуда взявшаяся старушка, без роду племени, не имевшая никого из родных, тихо жила в  поселке с незапамятных времен.  Весной совхозный трактор, вспахивающий подсобные участки своих рабочих, заезжал и на ее огород.  Бабка Лиза, отвергая любую помощь, сама садила пару ведер картошки, грядку моркови. Большая часть её участка оставалась пустой. Ей, как пенсионерке, привозили дрова, выделяли пару мешков муки. Пенсию она получала не трудовую, а по возрасту, потому, как в селе бабка появилась уже в зрелом возрасте. Да и  о каком рабочем стаже можно судить, если бабушка была явно нетрудоспособна из-за своего увечья. Бабку Лизу хоть и не особо  жаловали в селе, но по доброте широкой русской души, в тяжелое, постперестроечное время, без внимания не оставляли.
Соседи, в меру своей возможности, частенько оставляли на  пороге её маленького, старого домишки, то пяток яиц, то кусок пирога или студня,  приносили поношенную, но вычищенную одежду и обувь.  В дом, обычно, никто не заходил. Что ни говори, а старушонка все же, была не из гостеприимных. А лет пять назад, случилось странное и страшное по своему смыслу или полной бессмыслице, происшествие. Стояла поздняя ветренняя осень. Кое-где уже пролетал снежок. На виду у всего села, бабка Лиза подошла к озеру и спокойно, как в собственный дом, вошла в черную ледяную воду. Она неторопливо продвигалась вперед, все глубже погружаясь в страшную бездну, пока  полностью не ушла под воду. Людям, прибежавшим к берегу озера, остались только неспешные круги на воде.   Лодки  на этом озере не было. Нырять за сумасшедшей старушкой в ледяную воду, рискуя собственной жизнью, никто не  пожелал.  Когда из соседнего района подъехал милицейский наряд, спасать уж было некого. Стражи порядка  спустили на воду надувную лодку и попробовали выудить труп старушки из  жутких объятий черной, холодной воды. Но, странное дело! Бабушка упорно не желала  покидать добровольно выбранной ею  могилы.  Пару дней милицейский наряд  прочесывал озеро вдоль и поперек, бороздя по дну "кошками" --  специальными железными крюками.  Протаскивали по дну невод, но все было без толку. Создавалось впечатление, что дно озера разверзлось, приняв в свои  неизведанные глубины бренное тело самоубийцы. С того дня, к озеру прилипло название "Проклятое". В озере перестали купаться. Люди утверждали, что вода в озере сделалась слишком уж холодной и мутной, хотя раньше и дети, и взрослые любили в жаркую погоду понежиться в прохладных его водах. Даже воду для стирки и на питье скоту, старались носить из  колонок и колодцев. Поговаривали, что в лунные ночи, горбунья выходит из озера и посещает свой заброшенный домик.  И что дед Семен, два года назад найденный мертвым в своей ограде, умер не от инсульта, а от страха, при виде призрака.  Дом деда стоял напротив домика бабки Лизы на другой стороне улицы.  Его  престарелая супруга  уверяла людей, что дед специально пошел ночью проверить  правда ли то, что в лунные ночи, горбунья выходит из "Проклятого" озера. И хотя Светлана в такую чушь не верила но, приезжая к родителям в гости в летние каникулы, купаться ходила на дальнее озеро за село.
Подходя к родному дому, Света невольно задержалась взглядом на пустом, полуразвалившемся домишке горбуньи. Стекла окон были выбиты, как и в детском садике. На секунду Свете показалось, что в темном провале окна мелькнула  серая тень. Света торопливо отвела взгляд, приписывая показавшееся ей, разыгравшемуся воображению от усталости и бессонной ночи. В ту же минуту, она увидела  кучку людей у ворот родительского дома. У стены стояла крышка гроба, обитая белой тканью с черное лентой креста. От увиденного, у Светланы заныло сердце и, слегка подсохшие слезы, с новой силой хлынули из глаз. Ребенок тревожно забил ножками во чреве матери, видимо, почувствовав её состояние. Люди тихо переговариваясь меж собой, расступились, пропуская Свету в дом. Там в полутёмной комнате, у открытого гроба с телом отца, сидели несколько человек, среди которых, Света не сразу  узнала маму. Настолько она осунулась и почернела лицом.  Увидев дочь, Галина Алексеевна, мама Светы, забилась в судорожных рыданиях и причитаниях.  Сестра мамы Катерина и две ее взрослые дочери, кинулись уговаривать и успокаивать осиротевших мать и дочь. Катерина  гладила Свету по голове и просила сильно не убиваться,ради ребенка. Галина Алексеевна, до этого, не знавшая о беременности младшей дочки, так же попыталась успокоиться сама и успокоить Свету. Глотая слезы, Света подошла к телу отца и удивленно взглянула на родственников: "Почему папу укрыли до глаз? У него что, попорчено лицо?"  - "Да нет, Светочка, успокойся. Не надо тебе  беременной близко подходить. На ребенка испуг перекинуться может. Просто гриммаса у твоего папы. Перекосило его немножко" - Катерина, обняв племянницу за плечи, попыталась оттеснить ту от гроба отца.   Катерину поддержала и мать Светы:"Ты бы, доченька отдохнула с дороги, Веру еще ждать надо из Владивостока, без неё не похороним".  Вера, старшая сестра Светланы с 18ти летнего возраста жила во Владивостоке. Как уехала после первого курса  института по комсомольской путевке строить БАМ., так там и осталась. Выскочила замуж за парня, который и увез её во Владивосток. У Веры росли два сына погодки. У матери она в последний раз была лет  пять назад, проездом на Черноморский курорт. Пару раз в году, она посылала родителям почтовые открытки. На этом и кончалось её общение с родителями. И не удивительно, что мать в душе сомневалась в том, что старшая дочь  приедет на похороны отца. Так оно и случилось. Позже к вечеру, почтальонка, пряча глаза, вручила Галине Алексеевне телеграфный перевод на две тысячи рублей с припиской: " Соболезную, скорблю. приехать нет возможности."  На две тысячи по тем временам, можно было устроить неплохой поминальный ужин. И только!
Света в это время, сморенная горем и трудной дорогой, спала в соседней комнате. Мать решила пока не расстраивать младшую дочь известием от старшей.  Проспав пару часов, Светлана проснулась с невыносимой тяжестью на душе. "Папка, милый папка. За что же ты так с нами? Как же без тебя дальше жить будем?" Света вышла из спальни. В доме никого кроме мамы и старой тетки Аксинии не было. Одинокая старушка лет пять, как появилась в  Степном. Сразу же после гибели бабки горбуньи. Сухая, прямая, как жердь она,  тем ни менее, имела богатырское, не по годам здоровье.  Аксинии было уже прилично за 80, а она сама управлялась с огородом, дровами и прочими деревенскими заботами. Старушка была более чем на 20 лет старше Галины Алексеевны, но как-то легко и быстро подружилась с соседкой. Сколько бы раз Света не приезжала к мама, она почти каждый раз заставала бабушку Аксинию у родителей в гостях.  Аксинья была чрезмерно доброй и покладистой старушкой. Её уважали в селе все. Но отчего-то, бабушка Аксиния больше всех других, отмечала своим вниманием семью Светиных родителей. Да и Светлану с  пятилетней дочкой Наташей, она постоянно встречала свежей выпечкой и припрятанными для Наташи фруктами. Уезжая на похороны отца, Света оставила дочь на попечение матери Максима. Свекровь жила  в том же Каинске, где и семья Кружилиных. Света знала, что у Аксинии где-то в Сургуте живут два женатых сына, что у нее есть уже взрослые внуки. Но их она никогда не встречала у Аксинии,  как впрочем и все те, кто жил по соседству. Сыновья видимо, давно уже забыли о матери.  Аксиния не любила говорить о сыновьях и внуках - "Бог им судья!  На югах-то лучше". -вот и все, что позволяла она себе говорить о своих родных.
Аксиния стояла над гробом Тимофея Ильича Гуляева, поправляя что-то в его одежде. На ее темном от времени, морщинистом лице угадывалась  глубокая печаль. Увидев Светлану, старушка погрозила ей пальцем: "Не плачь, дочушка. Не добавляй отцу печали. Ему и так плохо". Но слова старушки, только подлили масла в огонь. Света безудержно зарыдала, забилась головой о край гроба:" Как же так, бабушка Аксиния. Он же не болел? Почему лицо закрыто? Папочка ты мой, родненький!"  Мать с Аксинией с трудом оттащили Свету от гроба и усадили на стул: "Светочка, шла бы ты в мой дом ночевать, а мы с мамой тут побудем.  Иди, детка, ребеночка погубишь".  Но Светлана, пообещав успокоиться, отвергла предложение доброй старушки. Она долго, почти до утра сидела с мамой и  соседкой перед гробом отца, не вникая в тихий разговор двух женщин. Она вспоминала рассказы, недавно умершей, приемной матери отца и беззвучно шептала, с трудом сдерживая слезы: "Папка, милый мой! Мало тебе в жизни досталось. Тонул два раза. Первый раз еще младенчиком, когда родная мать или кто-то другой, выкинули тебя, новорожденного в озеро, когда оно еще  не звалось "Проклятым." Спасибо твоим приемным родителям. Молодой еще тогда Иван Гуляев, ранним утром порыбачить  вышел. Вот и спас тебя, зацепившегося пеленкой за прибрежную камышину. Второй раз  года в четыре сорвался с мостка, с  которого бабы белье полощут. Совсем уж захлебываться стал. Хорошо, что приемная мать, полоскавшая твои штанишки на соседнем мостке, во время оглянулась."
Несмотря на глубокую задумчивость, Света заметила, что все двери заперты на засовы, окна плотно закрыты шторами. Обычно в домах, где находятся покойники, двери не закрываются всю ночь. И еще одна странность не ускользнула от внимания Светланы: Мать без конца вздрагивала от любого, даже совсем незначительного шума. Она с каким-то, очень уж явно выраженным страхом, посматривала на окна, двери. Странно вела себя и тетка Аксиния. Пару раз она погладив Галину Алексеевну по плечам тихо проговаривала: "Не бойся, Галина, она не придет"  - "Кто это - она"- вяло думала Светлана. Но мысль проскользнула, не задерживаясь в голове. Все внимание ее заслоняло прикрытое  покрывалом тело отца. К утру, сон снова сморил беременную женщину. Организм, сам защищая ее ребенка, требовал от Светланы отдыха. Аксиния отвела клюющую носом женщину на кровать её матери и вышла к  Галине, плотно прикрыв дверь.  А Светлана, лежа на кровати,  смотрела на закрывшуюся дверь, которая вдруг снова приоткрылась  и в комнату  тихо вплыла, словно не касаясь ногами земли, утопленница бабка Лиза. Она, как всегда, была  в серой длинной юбке и темно синем джемпере. Голову укутывал черный платок.
Светлана с трудом понимала, что происходит. Горбунья подплыла к самой постели и внимательно посмотрела Свете в глаза. Взгляд её был ничуть не страшен. Наоборот, в нем светилось сочувствие и доброта. "Не плачь. Тимоше со мной лучше будет. Ты сынка-то Тимошей назови. Долго жить будет"-  Бабка  отвернулась от очумевшей, от полной неожиданности женщины и тихо пошла к двери, согнувшись под тяжестью своего  горба. Света быстро села в постели. Глаза ее все еще были закрыты, сердце колотилось так, что отдавалось в ушах. Открыв глаза, она облегченно вздохнула, поняв, что Лизавета ей просто приснилась.  Солнце ярко светило сквозь задернутые шторы. За окном трещал мотоцикл, на все голоса горланили петухи и если бы не гроб в соседней комнате, утро могло показаться добрым и безмятежным.  После похорон, которые в дальнейшем вспоминались Светлане, как один слишком затянувшийся кадр ужаса и душевной  боли, Света, отказавшись от поминального ужина, ушла в летнюю кухню и прилегла на диван.  У неё вдруг разболелся живот и вообще, она почувствовала себя слишком разбитой.  Светлана прикрыла глаза и тут же, перед её взором возникло лицо горбуньи и потянуло, почему-то, холодом и сыростью, хотя  во дворе стояла теплая солнечная погода: "Сына Тимошей назови" - прошелестел над ухом свистящий шепот. Света испуганно открыла глаза и в тот же миг резкая боль рванула ее внутренности. Скорчившись на диванчике, прижав руки к животу, Света, почти теряя сознание от невыносимой боли, тем не менее успела заметить на  полу кухни, быстро сохнущие влажные пятна, похожие на человеческие следы.