Взятие Астрахани

     "Разиновщина" была задавлена не силою
московского правительства и не стотысячной
гекатомбой повешенных, четвертованных,
сожженных и т.д., а тем, что в самый разгар
восстания сломалась хрупкое древко знамение,
которое объединяло разнородные элементы
населения в общем движении против тяжелого
гнёта московского режима. Не по Стеньке-казаке
оказалась та шапка, которая принадлежала
идеальному Разину, как исторической проекции
массовых переживаний народа, как центру, 
сосредоточившему в себе те сложные движения,
на которые распадался поток народного недовольства.
Этот Разин не был побежден и четвертован: он
остался жив в народном воображении и его любимых
песнях; он явился через сто лет в лице Пугачева.

                В.Я.Уланов. "Разинщина".
                В сб. "Три века России от
                Смуты до нашего времени".
                Т.I. С. 278-312.

Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны.

           Народная песня.



     День ныне выдался тяжелым. Только что ватага вернулась из похода в Персию, казаки устали - лёгкое ли дело махать вёслами через всё Каспийское море!
     Не доходя да Астрахани стали станом подальше от жилого народа, чтобы не вызывать излишнюю зависть. Оказавшись на берегу, казаки тут же стали делить богатую добычу, захваченную в походе.
     Атаман, полулёжа на ковре, брошенном прямо на траву, размышлял: "Господи, сколь страсти-то при дележе - едва не передрались между собой! Иные от радости совсем головы потеряли - шелка да бархат на обмотки пустили, головы неразумные. Они же незнамо каких денег стоят, а их - на обмотки! Ох, темнота, темнота... И золотишко да каменья драгоценные быстренько спустят в кабаках, дай только добраться до жилья. Не хотят думать вперед: мол, хоть день да погуляю по-господски! А как господа гулеванят, им и невдомёк..."
     Увидев, что в стороне стоит его младший брат Фролка и смотрит в его сторону, махнул рукой, подзывая того к себе.
     - Звал, братка? - подойдя, спросил тот.
     - Что такой грустный? - спросил его Степан.
     - Василька вспомнил, - ответил Фрол, имея в виду среднего брата, казненного за отказ воевать в царском войске. - Как бы он порадовался сейчас!
     - Позови-ка Василия Уса да проверь посты - не спят ли? - строго сказал атаман. - Да пригляди, чтобы казаки не передрались.
     Фрол хотел было что-то сказать, но, посмотрев на строгое лицо старшего, только кивнул головой и пошел исполнять приказание.
     Вскоре подошел Ус.
     - Чего это она? - спросил Василий, кивнув на спящую княжну.
     - Побаловался с ней немного, она и разомлела, - небрежно бросил Степан.
     - Да, это не наши казачки, - усмехнулся Ус. - Наши-то весь день пашут, а вечером мужика так доведут, хоть беги от нее. А эта... Одно слово: прынцесса... Чего звал-то?
     - Как там казаки?
     - Разглядывают добычу свою и чужую, бахвалятся. А чего это мы здесь растелешились? Надо бы на Астрахань...
     - Ты глянь на их руки - сбили веслами, крепко оружие не смогут держать. Пусть хоть кровавые мозоли сойдут, - пояснил атаман. - Ты вот что. Отбери-ка с полсотни казаков, пусть оденутся в добытые наряды. С собой только тайно ножи возьмите.
     - Чего ты задумал?
     - Поведешь их в Астрахань.
     - Полусотню? - удивленно вскинул брови товарищ.
     - Больше не надо. Пойдешь прямо к астраханскому воеводе, вроде как от меня посланником. Да возьми подарки ему - золотишко там, каменья, ткани, ковёр. Такие, чтобы у него слюни потекли от изумления и он перестал соображать.
     - С чего бы это? - возразил Ус. - Нож ему в толстый живот и весь сказ.
     - Успеется, - устало проговорил Степан. - Добро мы потом назад отберем. Всему свое время.
     Помолчав немного, атаман добавил:
     - Ты с ним, словно с самим государем толкуй. Согни спину, не переломишься. Передай, что, мол, ватага из Персии с богатыми дарами для государя идет - у того-де наследник родился. Да и золотишко, как и оружные людишки, Алексею Михайловичу ныне шибко нужны - он войну ведет с ляхами да ливонцами. Помочь, мол, хотим. Просим у воеводы позволения отдохнуть после перехода через море, а у государя о воеводе доброе слово молвим.
     - Воевода не поверит, что мы без царского дозволения в Персию ходили воевать, - засомневался Василий.
     - Не поверит, - согласился Степан. - Но и не напугает. Скажешь, что много людей потеряли в бою с персами да и переход тяжко дался - буря разметала струги, многих потопило. Раненых много, струги после бури починить надо. А нам бы только отдохнуть малость да мимо города без беспокойства пройти вверх по Волге.
     - Про тебя спросит, - сказал Ус.
     - Спросит. Скажешь, что лежу лёжкой - после морской болезни никак не отойду. Как только оклемаюсь, с поклоном да дарами к нему явлюсь самолично.
     - А тем временем казаки..., - начал было Ус, но атаман не дал ему договорить:
     - Верно мыслишь. Пусть казаки похваляются добытым и народишко мутят - вот, мол, как живут свободные люди! И намекают - у вас-де свои богатеи, они поделиться должны... А через несколько дён заявимся и мы. И не забудьте стрельцов совращать на бунт. Только осторожно, с оглядкой - сами с ними не толкуйте, им людишки сами расскажут, как живут не подневольные мужики.
     - Думаешь, воевода поверит? - усомнился Василий.
     - А это уж от тебя зависит, да от того, какие дары ему поднесешь, - усмехнулся атаман. - Сам знаешь, как воеводы на дармовое добро падки.
     - Да уж, сколько волка не корми, - Ус встал с ковра и уже собирался уходить, но атаман остановил его:
     - А солдатам в Астрахани, которые перейдут к нам, надо сказать, чтобы сняли казенное платье, а то наши в неразберихе их перебьют. Ии еще: если не станут стрелять и рубить своих, то и добычи им не видать.
     - Это уж само собой.
     - Караулы не спят?
     - Парные конные вокруг лагеря, - ответил Ус. - Видел, брательник твой поехал проверять их.
     - Ладно, завтра с утра и поезжайте. Возьми четыре-пять стругов, не больше, а то перепугаешь воеводу и насторожишь его.
     - Хорошо, - уходя, ответил Василий.


     Стрельцы, стоявшие на пристани, вглядывались вдаль.
    - Никак снизу кто-то плывет, - сказал один из них.
    - На рыбарей не похожи, - проговорил его товарищ, - Кажись, струги. Ну-ка беги, доложи сотнику.
     Через некоторое время на пристани собрались около двух десятков стрельцов    
в полном вооружении. Неподалеку от них толпились рыбаки, оставившие свои дела - кто до этого смолил лодку, кто чинил сети, кто готовился выйти на рыбную ловлю.
     - Не наши, - обратил снимание один из рыбаков. - Ишь, как разодеты...
     - Без оружия, - обратил внимание своего начальника один их стрельцов. - Одеты не по нашему. Персияне, что ли? Так те в чалмах...
     - Пёс из знает, нехристей, - пробормотал другой стрелец.
     - А вот и поглядим, - негромко сказал сотник. - А вы держите ухо востро, мало ли что...
     Четыре струга упёрлись в берег, рыбаки помогли поддернуть их на сушу.
     - Кто такие, откуда, куда? - грозно спросил сотник.
     - Посланцы мы к воеводе от Степана Разина, - сняв шапку, поклонился Василий Ус. - Плывём из Персии, везём подарки государю и воеводе.
     - Чтой-то мало вас, - с сомнением проговорил сотник. - Остальные где?
     - Многих там оставили вековать навечно, да в море нас изрядно потрепало, не все дошли, - весело продолжал болтать Ус. - Остатние не смогли приехать из-за немочи.
     - Что, за морем телушка - полушка, да рубль перевоз? - засмеялся один из стрельцов.
     - Вот уж что верно, то верно, - поддержал шутку Василий. - До нас ходить туда дураков не находилось.
     На пристани захохотали.
     - Не в бровь, а в глаз, - сквозь смех проговорил один из рыбаков.
     - Гляжу, не напрасно ходили, - обратил внимание на одежду приезжих сотник.
     - Не напрасно, - согласился с ним Ус. - Прими-ка, боярин, от нас подарок оттоль.
     Василий подал сотнику заморский кривой кинжал в ножнах, отделанный самоцветами.
     - Какой я боярин, - смутился сотник, но подарок принял и стал его с интересом разглядывать, время от времени доставая клинок из ножен. - Эк, это ж надо такое сотворить!
     - Так что, допустишь к воеводе? - отвлек его Ус.
     - Доложу, - коротко ответил тот и распорядился: - Трое стрельцов пойдем со мной. Остатние оставайтесь тут, да смотрите у меня!
     Сотник со стрельцами и Василий Ус с двумя казаками, тащившие вдвоем тяжелый куль, пошли в сторону кремлевских ворот, оставшиеся продолжали толпиться возле стругов.
     - Чего сгрудились? Дел что ли нет? - прикрикнул на рыбаков старший из оставшихся стрельцов. - А ну, разошлись, неча тут зенки пялить!
     Ворча, рыбаки стали расходиться, краем глаза с любопытством поглядывая на приезжих.
     Один из казаков с головного струга, соскочив на землю, обратился к стрельцам:
     - Служивые, по случаю нашего возвращения примите по чарке.
     Он снял крышку с двухведёрного жбана и,зачерпнув полный ковш браги, подал старшему:
     - Выпей, господин хороший, за упокой душ, оставшихся в чужеземной стороне да и на море.
     Тот принял ковш и в растерянности посмотрел на своих подчиненных. У тех жадно блестели глаза при виде дармового угощения. С одной стороны, он находился на службе и ему не положено пить, с другой стороны, не выпить, значит, не почтить память погибших.
     - Ну, разве что за упокой, - после некоторого колебания он сделал несколько глотков и передал ковш ближнему стрельцу. Тот с жадностью припал к выпивке и стал жадно глотать, но сосед подтолкнул его, напоминая, что тот не один и другие тоже жаждут выпить.
     Тем временем казаки весело рассказывали о забавных случаях, происшедших в далекой Персии, не забывая черпать брагу из жбана и подавать ковш стрельцам и подтянувшимся к ним рыбакам.


     Перед крыльцом богатого дома воеводы сотник остановился:
     - Погодьте здесь, доложу. Не знаю, примет ли - он у нас капризный.
     - А ты напомни ему о дарах, - усмехнулся Василий. - Небойсь, добрее станет. Ему любопытно посмотреть, что ему принесли в дар после похода в Персию
     - Это точно, - улыбнулся сотник и поправил на поясе подаренный кинжал так, чтобы на него сразу обратили внимание.
     Через некоторое время он вернулся и позвал Уса со товарищами в дом воеводы.
     В большой комнате первого этажа собралось едва ли не все семейство и слуги воеводы - всем хотелось глянуть на людей, побывавших в таинственной стране по ту сторону моря.
     Войдя в дом, Василий Ус и казаки поясно поклонились хозяину, не спеша разгибаться. Наконец, Василий заговорил:
     - Позволь, воевода, приветствовать тебя и выразить тебе наше глубокое почтение, уважение и преданность...
     Воеводе явно понравились льстивые слова казака. А Василий продолжил:
     - Казачество кланяется тебе подношениями, коих ни у кого на Руси нет.
     После этих слов сопровождавшие Уса казаки расстелили перед воеводой большой и красивый персидский ковер, на который неторопливо стали раскладывать шелка, бархат, поделки из драгоценных камней, золотые женские украшения, перстни, кривую саблю в богато украшенных ножнах. Рукоять сабли так и сверкала от вделанных в нее полированных каменьев. Отдельно на белый плат плат были разложены разноцветные сапфиры...
     При виде этого сверкающего богатства домочадцы и слуги загомонили, восхищаясь изделиями иноземных мастеров.
     - Цыть! - прикрикнул на них воевода, но было видно, что он чрезвычайно доволен дарами.
     Выдержав достойную его должности паузу, он спросил:
     - Небойсь, малая толика от того, что вы привезли?
     - Многое погибло во время бури на море, - с наигранным сожалением проговорил Василий. - Было бы вдвое больше.
     - Кто же в бурю в море выходит? - вздохнул воевода, видимо, сожалея о потере.
     Любимая дочка воеводы, оглядываясь на батюшку, потянулась к необычному женскому платью. Видя, что он не возражает, она прикинула его на себе, чтобы полюбоваться и посмотреть, как она будет выглядеть в нем. Домочадцы восхищенно разглядывали невиданную доселе одёжку, оценивая ее достоинства. Недолго посмотрев на эту сцену, воевода прикрикнул на них:
     - Ну-ка, брысь отседова, ишь раскудахтались! Нам о деле поговорить нужно.
     Когда все вышли, Василий сказал:
     - Извини, боярин, что больше не могли выделить тебе. Сам знаешь, в Москву собираемся к государю на службу проситься. А там и головного боярина Ордин-Нащокина надо задобрить, и патриарха Никона не обойдешь...
     - Это уж как положено, - вздохнул воевода. - Вот только с Никоном-то промашка вышла.
     - Да что так? - изумленно вскинул брови Василий. - Чать, когда уходили, он не ниже государя чинился.
     - Вот то-то! - важно произнес воевода. - Вровень с государем себя мнил. Рази это по нраву кому? Вот Алексей Михайлович и избавился от него - в Соловки упёк. Ныне замест Никона другой у нас патриарх - Иосаф.
     - Не слышал о таком, - сочувственно проговорил Ус, заметив, что воевода не очень-то благоволит к новому Первосвященник.
     - Никон-от был человечище, большого ума пастырь наш, а энтот старый, болезненный и боязненный, - как бы в раздумье проговорил боярин, но потом опомнившись, что разговаривает не с достойным собеседником, перешел к делу, которое, видимо, немало беспокоило его. - От меня-то чего хотите?
     - Нижайше просим беспрепятственно пропустить нас вверх по Волге - к государю на поклон и на служение ему хотим добраться, - посерьёзнев, произнес Василий.
     - Дело благое, - в раздумье проговорил тот. - Да только не хитрите ли вы? Людишки вы вольные, неподвластные, от вас беды только и жди. Я вон стрельцам указал держать с вами ухо востро, неровен час...
     - Помилуй, воевода! - искренне удивился Ус. - Нешто пришли бы к тебе с подношениями?
     - Вот что, вы покуда побудьте здесь, ответ дам через пару дён - посоветуюсь с ближними боярами и митрополитом. Береженого бог бережет. А вы тут не балуйте - город наш тихий, спокойный, народишко смирный, работящий...
     - Кто же в гостях гадит? - искренне возмутился Василий. - Не по-христиански это...
     - Вот то-то. А теперь ступайте, - отпустил казаков воевода. - Устал я...


     В дни, пока воевода раздумывал, казаки Уса не теряли времени напрасно. В кабаках, собрав мужиков, они похвалялись добытыми богатствами и поили их, оплачивая выпивку кабатчикам. Прослышав о дармовой выпивке, сюда потянулись и стрельцы.
     Главным рассказчиком был Федька Забейворота - парень разбитной и говорливый. Свои рассказы он сопровождал показом награбленных вещей, еще больше возбуждая окружающих его слушателей. Обыватели, особенно молодые,  жадно внимали его болтовне и интересовались, как попасть в их ватагу.
     По блестевшим от зависти глазам стрельцов было видно, что они готовы присоединиться к войску Степана Разина.
     А изрядно захмелевший Федька спросил мужиков:
     - Где бы мне остановиться на ночь? Желательно у молодой вдовушки. Я хорошо заплачу...
     - Дак вон у Мотьки Мотовилихиной. Муж-от у неё потоп в прошлом годе, вот она одна и мается.
     Один из мужиков, живший по соседству с Мотькой, вызвался проводить его.
     На стук в ворота вышла молодая и статная женщина лет двадцати с приятным широким лицом. Оглядев Федьку, она насмешливо спросила:
     - Чего тебе, болезный? Никак оголодал и подаянием побираешься?
     - Ой, и не говори, - в тон ей ответил парень. - Так оглодал, что спать хочется. Не пустишь ли, я щедро заплачу.
     - Чем заплатишь-то, нищеброд несчастный?
     - А хоть бы вот этим, - Федька достал из кармана нитку жемчуга.
     - Где каменьев-то насобирал? - продолжала усмехаться вдова. - У нас вроде таких нет.
     - Издаля привез, специально для тебя ездил, - ответил он. - Хороших-то камней у вас нет, да и не нужны плохие-то для такой крали, как ты.   
     - Ой ли! - улыбнулась она. - Ну, заходи, так уж и быть, накормлю.
     Войдя в хату, Федор огляделся и спросил:
     - Одна что ли бедуешь?
     - Одна, - ответила она, слегка нахмурясь. - Детишек-то с муженьком не успели завести.
     - Слышал, - коротко ответил парень. - Дай-ка я прилажу нитку-то на шею, гляну, ладно ли будет?
     Мотька послушно подставила ему шею. Одевая жемчуг на нежную шею девушки, прижался к ней.
     - Вижу я, какой ты голодный, - засмеялась Мотька. - Давно, видно, не кормили?
     - Не встречал таких, как ты, потому и голодал, - Федька обнял вдову.
     Та сделала робкую попытку освободиться от объятий, но это была лишь видимость попытки - надо было видимость целомудренности соблюсти, но при этом ненароком не отпугнуть парня.
     Федька достал из кармана перстенёк с голубым камешком и попросил:
     - Нукотко, примерь на палец!
     Мотька смутилась, но перстень взяла и стала прилаживать его на палец.
     - Глянь-ка, словно по моей руке сделан, - ласково глянула она на парня.
     - Так для тебя и вёз, - прошептал Федька и, схватив ее в охапку, потащил в постель.
     - Не сейчас, - простонала она в предвкушении давно ожидаемой мужской ласки. - Грешно днем-то...

    
     На третий день ожидания Василия Уса разыскал сотник. Подаренный кинжал висел у него на самом видном месте - посередине толстого живота.
     - Пошли, воевода кличет, - объявил он.
     - Чего он надумал, не ведаешь? - спросил Василий.
     - Отколь мне знать, мы люди маленькие.
     - Маленькие, - передразнил его Василий. - Вон - больше сотни стрельцов под твоим началом, да и обычный народишко на тебя глядит с почтением и опаской.
     - Что да, то да, - постарался выпятить грудь сотник, но большой живот помешал ему выполнить задуманное.
     Воевода сидел все в той же комнате, что и при прошлой встрече. Едва кивнув на приветствие Уса, он проговорил:
     - Верно ли ты говоришь, что вы хотите честью послужить нашему государю Алексею Михайловичу?
     - Верно, - ответил Василий.
     - Не лукавишь? - снова спросил воевода.
     - Не лукавлю, - пожал плечами казак. - Все мы так решили, всем сходом.
     - Целуй крест, что не врешь, - приказал воевода.
     К Василию подошел астраханский митрополит Евлогий и поднес к его лицу золотой крест.
     Казак спокойно поцеловал его и перекрестился.
     - Помни, кто нарушит данную на кресте клятву, проклят будет во многих поколениях, - наставительно проговорил митрополит.
     - Святое дело, - Василий перекрестился еще раз.
     - Так вот, - начал воевода. - Я решил пропустить вас в верховья Волги, но при одном условии. Тут у нас в степях, а то и в плавнях, балует пришлый народ - башкирцы. Изрядно досаждают нам, налетая на деревеньки и села. Надо бы их приструнить.
     - Пеши? - спросил Василий.
     - Нет, все верхами. Да уж такие отчаянные, не приведи Господи! Никакой управы на них нет. Только пошлем войско, они мигом разлетаются, словно пыль, не угонишься.
     - Позволь, господин, съездить за Степаном Разиным. Все основные силы казаков с ним. Да и он хитрован великий - непременно придумает что-нибудь, чтобы заманить их в ловушку.
     В тот же день Василий Ус с двумя товарищами верхами поспешил к атаману...


     Фролка Разин маялся безделием и лениво слонялся по казачьему стану, не зная, чем себя занять. Заметив, что старший брат в одиночестве сидит в стороне, он подошел к нему и прилег рядышком.
     - Казаки без дела начинают потихоньку ворчать, - лениво произнес он.
     - Ничо, скоро хорошее дело будет, - ответил старший брат.
     - Скорей бы уж, - ответил Фролка. - Руки чешутся.
     - Ну, чешется у всех, - усмехнулся Степан. - В другом месте. Баб им надо...
     - Тебе хорошо говорить, - вздохнул Фролка. - У тебя вон прынцесса есть, а у нас...
     - Позавидовал, что ли? - снова усмехнулся Степан.
     - Я же живой человек. И казаки ворчат, глядя на тебя с ней.
     - Не отдавать же ее всем разом. Представляю, что с ней станет! Вот тебе, как братке, могу ненадолго ее дать.
     - Правда что ли? - с недоверием посмотрел Фролка.
     - Ты же мне не чужой, - Степан уже откровенно смеялся над младшим братом.
     В это время стан зашевелился и послышался топот конских копыт. И вот уже перед атаманом предстал его верный помощник Васька Ус.
     Соскочив с коня, он сел рядом со Степаном. А тот, обернувшись к брату, коротко бросил:
     - Оставь нас.
     - Так я вправду пойду к ней? - недоверчиво спросил Фролка.
     - Иди, иди, - нетерпеливо проговорил Степан, а сам обратился к Василию. - Ну, рассказывай!
     - Кажется, все удалось, как задумали, - начал рассказывать Василий. - Воевода, как увидел подношения, так умом едва не тронулся...
     Василий в подробностях пересказал ход переговоров и действия казаков по смущению стрельцов и людишек. В заключение он поведал, что за время их похода в Персию государь Алексей Михайлович устранил от себя патриарха Никона, поставив вместо него немощного митрополита Иосафа.
     - Два медведя в одной берлоге не ужились, - усмехнулся атаман. - Нам до них дела нет, у нас свои заботы. Давай сделаем вот как...
     Они вдвоем начали разрабатывать план захвата Астрахани.
     Где-то вдалеке казаки пели:

                А войска уже подступили,
                Монастырь-от разорили,
                Трудников всех полонили,
                В лёд живыми погрузили...

     На следующий день атаман с Василием Усом обходили казаков, толкуя едва ли не каждому из них план их действий. Одновременно было проверено оружие и целостность стругов. И как только главари ватаги убедились, что все готово к походу на город, струги двинулись в путь.
     Вскоре впереди появились очертания города...


     Утро еще толком не вступило в свои права, как дозорные заметили идущие с низовьев Волги струги. Они тотчас дали знать сотнику об их приближении. Казаки, оставшиеся в Астрахани, также высыпали на пристань и с радостным оживлением ждали прибытия своих товарищей.
     - Мать моя, сколько же их! - воскликнул кто-то из горожан, обратив внимание на то, как из тумана, поднявшегося над рекой, выплывают все новые и новые суда.
     Сотник также стоял на возвышении и отметил, что струги заполнены вооруженными людьми. При виде этой армады он даже изрядно струхнул и панически соображал, что ему делать, если...
     Но вот суда начали приставать к берегу, многим из них не хватало места на причале и они становились бортами к другим стругам, пришедшим перед ними. Оттуда на берег стали выходить вооруженные до зубов казаки, заполнившие едва ли не все пространство между рекой и кремлем. Пара сотен стрельцов, коих сотник захватил с собой на всякий случай, растворились в этой живой взбудораженной массе, полностью поглотившей их.
     К перепуганному насмерть сотнику Василий Ус подвел атамана.    
     - Ну, сотник, видишь, какая у тебя команда? - смеясь, сказал он. - Теперь нам никакие башкирцы не страшны! Веди нас к воеводе, что зазря берег толочь!
     Потерявшийся от страха сотник только кивнул головой. Оглянувшись вокруг, он заметил, что каждого стрельца окружило с десяток казаков, о чем-то весело переговаривающихся с его подчиненными. Поняв, что ему не собрать охрану из своих людей, он обреченно кивнул головой и выдавил из себя:
     - Воевода велел мне тотчас доложить о вашем прибытии.
     - Так чего ждать? - Степан так хлопнул его по плечу, что бедный служивый едва не присел. - Нельзя заставлять ждать воеводу, нето осерчает.
     Толпа повалила следом за атаманом, но он обернулся и крикнул:
     - Что вы стадом ходите за мной? Разойдитесь, да смотрите у меня!
     Воевода, смотревший в слюдяное окно на площадь, перетрусил не меньше сотника, но взял себя в руки, приговаривая: "Я здесь высшая власть, а не эти..."
     Он совсем успокоился, когда ему доложили о приходе казачьего атамана, а тот, войдя в залу, прямо от дверей низко поклонился и вроде бы несмело приблизился к креслу, в которое воевода погрузил свое располневшее тело.
     - Не робейте, подойдите поближе, - покровительственно проговорил он Степану и Василию.
     Подойдя ближе, казаки поклонились еще раз.
     - Позволь, боярин, поклониться тебе скудными казачьими дарами, - степенно сказал Степан.
     Воевода благосклонно кивнул, но было заметно, что он с нетерпением ждет новых даров.
     Василий вместе с сопровождавшими их казаками расстелил перед воеводой четыре персидских ковра, неспешно укладывая их друг на друга так, чтобы воевода мог рассмотреть каждый из них. После этого поверх ковров он начал выкладывать другие дары - саблю,украшенную самоцветами и золотыми накладками, Щит, отделанный золотом и узорочьем, арабские же золотые монисты, монеты, ткани...
     По раскрасневшемуся лицу воеводы было видно, что он чрезвычайно доволен подношениями. Наконец, он собрался с духом и спросил:
     - Надумали, как башкирцев укоротить?
     - Где их стан? - спросил Степан стоявшего поодаль сотника.
     - Несколько дён назад был в урочище верстах в пятнадцати от нас, - ответил тот.
     - Они могли сменить место, - в раздумье проговорил атаман. - Я пошлю казачий разъезд, пусть разведают, где они ныне.
     - Дело говорит, - согласился с атаманом воевода. - Нельзя дело начинать, не зная, где супротивник.
     - Башкирцы долго не задерживаются на одном месте, - продолжил атаман. - Поэтому как только разъезд обнаружит их, нужно тут же атаковать. Мои люди на стругах ночью пойдут вверх по Волге, чтобы с утра атаковать их со стороны реки, а ты, сотник, тайно выведи своих людей по оврагам, чтобы одновременно с казаками атаковать их со стороны степи. Так мы их возьмем в клещи и не дадим уйти. Как мыслите?
     - Мне думается, план дельный, - отозвался воевода.
     - Тогда так и порешим, - заключил Степан. И обратившись к Василию Усу, распорядился: - Пошли самых ловких и смышлёных.
     Василий тут же поклонился воеводе и направился выполнять распоряжение атамана.
     - Отпускаешь ли нас, воевода, готовиться? - на этот раз Степан обратился к воеводе.
     - Ступайте с богом, - поспешно отпустил тот атамана и сотника, явно озабоченный тем, чтобы еще раз внимательно рассмотреть дары и похвастаться ими перед домашними.
     Выйдя от воеводы, Степан и Василий направились к своим казакам. Когда большинство из них собралось возле стругов, атаман распорядился:
     - Ближе к ночи погрузитесь на струги и отплывите недалече, да так, чтобы видели, как вы уходите. Высадитесь верстах в двух-трех от города, струги спрячьте. А как только начнет светать, быстро возвращайтесь в город, будем брать его.
     - Пока стрельцы спят? - выкрикнул кто-то из казаков.
     - Стрельцов сотник уведет в степь, в овраги. В Астрахани их останется немного, разве что охрана воеводского дома, - ответил Степан. - Его нужно взять в первую очередь.
     - А башкирцы? - спросил ближний к Степану казак.   
     - А вот ты скачи к ним намётом и передай: пусть прижимаются к реке, подале от степи -  там станут искать их стрельцы. Пока те по степи бродят, мы и возьмем город.
     - Ну, ты и хитрован, - восхитился один из стрельцов.
     - А ты хотел на рожон переть? - спросил его Степан. - Чтобы положить казаков немеряно?
     - Да нет, я что, - начал оправдываться тот, но атаман уже не обращал на него внимания.
     - И как всегда - бедных не трогать, - предупредил Степан.
     - Чего с них возьмешь? - засмеялся кто-то.
     - И ихних девок тоже не портить, - грозно добавил атаман. - Помните, что именно бедные людишки пополняют наше войско.
     - Чай, не впервой, - отозвался еще кто-то.
     - Не впервой, а в азарте схватки все может быть, - добавил Степан. - Узнаю - головы поотрываю, вы меня знаете.
     - Да уж знаем, - раздались нестройные голоса.

    
     Федька Забейворота уходил на струге. Мотька, уже прикипевшая к парню всем сердцем, вешалась ему на шею и умоляла не бросать ее.
     - Экая ты беспонятливая, - нарочито сердито ворчал тот. - Сказано тебе - скоро вернусь. Ты, слышь-ка, завтрева никуда не выходи из избы. Никуда, поняла?
     - Поняла, поняла, - бормотала молодуха, не разжимая рук вокруг Федькиной шеи и поливая его слезами.
     - Да погодь ты, - он расцепил ее руки и уже серьёзно сказал: - Повесь на видном месте мой казакин и на стол положи мою шапку. Если кто ворвётся к тебе, скажи, что здесь обосновался Федька Забейворота - пусть только тронут! Меня все знают и знают, что со мной шутить - себе дороже. Уразумела ли?
     - Уразумела, уразумела, - кивнула она, а потом, видно, уяснив смысл сказанного, испуганно спросила: - А чё будет-то? Никак...
     - Тихо, - закрыл ей рот рукой Федька. - Молчай, никому ни слова, если целой хочешь остаться.
     - Матушки, - перепуганная Мотька села на лавку, вытаращив глаза на полюбовника.
     - Молчай! - уже в дверях проговорил Федька и вышел наружу...


     Едва небо стало светлеть и стала просматриваться дорога, казаки вышли из плавней и направились к городу. В это же время  из зарослей камыша неторопливо выбрались конные башкирцы и также поскакали в сторону города, охватывая его с другой стороны.
     Немногочисленные стрельцы, стоявшие заслоном на дорогах, были заведомо подкуплены и потому не просто пропустили казаков и башкирцев, но и направились грабить город вместе с ними.
     Нападавшие, не издавая никаких звуков, тихо вошли в предместье.
     - Не отвлекаться, - напомнил им атаман. - Берем только богатые дома. И без крика, без шума, пока все спят.
     Казаки и башкирцы рассеялись по улицам и проулкам города. Однако элемент внезапности не сработал - если через высокие заплоты нападавшие перебрались без труда, то высадить массивные дубовые двери, навешенные коваными петлями и закрытые же дубовыми же задвижками, сходу высадить не удалось. Пришлось рубить двери топорами, а дуб - это не сосна или береза, просто так его не возьмешь!
     Грохот разбудил хозяев и слуг и они тут же схватились за оружие. Некоторые из хозяев вместе с родней и верными слугами выскакивали через вход для прислуги, и во дворах завязалась ожесточенная сеча, в которой у малоопытных хозяев шансов уцелеть не было никаких.
     Не ожидавшие упорного сопротивления казаки и присоединившиеся к ним обыватели, от вида крови совершенно потеряли головы и рубили всех подряд, кто встречался на их пути.
     Вскоре мостовые, дворы, полы в домах, да и сами нападавшие были так перемазаны кровью своей и чужой, что уже плохо соображали, ради чего была затеяна эта сеча. И только казаки, более привычные к рубке, и некоторые горожане хватали все подряд, причем, увидев более ценную вещь, чем была взята ранее, бросали одно и хватали другое, рассовывая награбленное кто за пазуху, кто в порты и оттого раздувались так, что это мешало им бегать и сражаться. Если такой неуклюжий боец из горожан падал, зарубленный саблей или топором, награбленное им тут же, не церемонясь, забиралось его товарищами. Глядя на этих мародеров, казаки только качали головами в знак презрения.
     А по улицам бегали обезумевшие от страха женщины и дети, не зная, где спрятаться. Вот какой-то башкир, заметив среди бегущих девчушку лет тринадцати, хищно улыбнулся и, подскакав к ней, нагнулся, обхватил ее за талию, вскинул на круп коня и тут же скрылся в ближнем проулку. Несчастная мать остановилась, не зная, что делать - с ней было еще двое детей помладше, но поток бегущих и вопящих горожан подхватил ее и куда-то унес.
     В городе запахло дымом - где-то подожгли дома, жители которых яростно сопротивлялись.
     Во двор воеводы казаки ворвались под предводительством Степана и Василия Уса. Вышедший на крыльцо сотник пытался урезонить нападавших:
     - Обезумели? На кого руку поднимаете? На государева слугу?
     Но Васька Ус, не дав тому договорить, выстрелил ему в грудь из пистоля. А потом подошел к еще живому сотнику и, резанув его по горлу ножом, насмешливо бросил, снимая у него с пояса дарёный кинжал?
     - Поносил и будя!
     Воеводу они нашли в постели. Тот сидел в ночной рубашке, свесив босые ноги к полу. Увидев окровавленных казаков с обнаженным оружием, он до смерти перепугался.
     - Где дары, что мы тебе приносили? - заорал на него Степан. - Сказывай, нето брюхо вспорю.
     От ужаса старик не мог говорить, а только жадно ловил воздух ртом.
     - Глянь-ка, он никак обделался, - засмеялся Фролка.
     - Приведи сюда его семейство, - прикрикнул на него старший брат.
     Вскоре тот толчками впихнул в комнату полуодетое семейство воеводы. Старший сын хотел было заступиться за родню, но Васька Ус, не говоря ни слова, полоснул его саблей по груди. К упавшему сыну бросилась мать, но Степан схватил ее за длинную косу и подтащил к боярину. Приставив к горлу старушки нож, он еще раз спросил:
     - Будешь говорить?
     Старик молча ткнул рукой в сторону стоявшего у стены сундука, покрытого дарёным персидским ковром.
     - Ключи где? - снова заорал Степан.
     Воевода засуетился, торопливо полез под подушку и вытащил ключи.
     Василий схватил их и открыл сундук.
     - Ого! - крикнул он. - А боярин-то много чего нажил за свою жизнь! И наши дары здесь.
     Тем временем Фролка схватил молодую боярышню и поволок ее в соседнюю комнату. Старушка дернулась было выручать ее, но Степан заученным движением перерезал ей горло и бросил тело к ногам воеводы. Вставший было к супруге старик наклонился к жене, но Василий одним махом снес ему голову.
     Вооруженные кто топором, кто вилами горожане, памятуя, что в соборе есть чем поживиться, двинулись к нему.
     Митрополит Евлогий стоял перед храмом, держа в одной руке Святое Евангелие и подняв над головой золоченый крест.
     - Стойте, безбожники! - кричал он. - Не смейте входить с оружием в Божий храм, Бог вас покарает!
     Но кто-то из толпы быстренько воткнул ему в живот вилы, выхватил крест и Евангелие и побежал со всеми внутрь собора. Там уже хозяйничали бывшие прихожане. Кто-то рвал оклады с образов, кто-то повесил на себя найденную панагию, кто-то прятал подальше золоченые дароносицу и паникадило. Тот, с Евангелием, хотел было сковырнуть драгоценные камни с книжной доски, но они плохо поддавались. И тогда он оторвал доску, спрятал ее за пазуху и побежал к иконостасу сдирать оклады.
     Дьяк метнулся было к одному из грабителей, но его стукнули тяжелой иконой в висок и он распростерся возле алтаря... В общей суматохе на бедолагу нередко наступали, затоптав и запинав его, в конце концов, насмерть.
     Выйдя из дома воеводы, Степан, Василий и Фролка переступили через труп сотника и огляделись. По двору металась совершенно обнаженная женщина с окровавленными ногами и, зажав голову руками, постоянно кого-то звала.
     Василий посмотрел на Степана, взглядом спрашивая, что с ней делать.
     - Оставь, не до нее, - бросил атаман. - Сейчас надо думать о том, что скоро должны вернуться стрельцы, посланные в степь. Само собой, станут мстить за то, что мы здесь сотворили. И драться будут насмерть. Им терять нечего - они и без того уже все потеряли...
     Потом, подумав, обратился к брату:
     - Возьми десяток казаков и верхи поезжайте в дозор. Как увидите возвращающихся стрельцов, не ввязывайтесь в драку, а, не медля, летите сюда. А мы подготовим казаков к их встрече.
     Когда Фрол направлялся к коновязи, он крикнул вдогонку:
     - Да переоденьтесь, а то все в кровище, словно мясники...


     Гордый сам собою Федька Забейворота ввалился в избу Мотьки и бросил на стол куль из связанного углами плата с пятнами крови. Развязав его, он гордо показал на свою добычу. Здесь были золотые и серебряные женские украшения, монеты, какие-то, видимо, церковные принадлежности... Мотьке бросились в глаза красивые серьги с бирюзой, явно вырванные с хозяйки вместе с мясом...
     - Господи, - Мотька закрыла лицо руками и заплакала.
     Не ожидавший такой реакции Федька подошел, чтобы успокоить ее, но она в ужасе отшатнулась и закричала:
     - Отойди от меня. живодёр! Убивец! Человеческая кровь на тебе! Истинно живодёр! Сколь жизней ты загубил? Уходи и пропади ты пропадом! Забери все это! Палач кровавый, - истерично кричала она, безумными глазами глядя на Федьку...