Омерта

Выйдя из подъезда, я увидел, что за столиком под клёнами собрались мужики. Подошёл поздороваться. Как водится, шёл обычный мужской трёп. Вася Гордеев что-то старался доказать:
- … Вот сицилийцы, например, зря болтать не приучены. А уж тем более, стучать друг на дружку. Один даже своего десятилетнего парнишку собственноручно расстрелял, когда тот преступника карабинеру выдал…
- Ну, Васька даёт!
- Вася, ты ври, да не завирайся…
- Точно вам говорю, правда, давно это было…
- Давно и неправда!
- Есть у них такое, - поддержал Ваську Дмитрий Ерофеич, - «омерта» называется.
- Может быть «омега»?
- Цыть, ты… Знаток! «Омега» - буква, а «омерта» - переводится как «заговор молчания», традиция у них такая, народная.
- Почему только у них, а у нас что – не бывает?
- Бывать-то, бывает, да только не в традиции это у нас. У русского душа всегда открыта – хоть надо, хоть не надо. Так что не промолчит, даже если захочет.
- Ну, Ерофеич, здесь ты не прав…
- Чего – «не прав»? Я вот вам случай расскажу…

Дмитрий Ерофеич был признанным рассказчиком, поэтому все навострили уши и замолчали.
- Это тоже давно было, в пятидесятых годах. Мне мой дядька рассказывал. Работал он тогда в райисполкоме служащим каким-то. И была у них в районе деревня Рыковка. Собственно, она состояла из двух деревень – Рыковки и Оплетаевки, которые потом в одну объединили. Так вот, хоть и стали они одной деревней, но жители друг дружку не любили, так что каждый, считай, праздник потасовку меж собой устраивали. Сколь участковый с ними не бился, так вражда и оставалась. Зато уж своих, своих никогда не сдавали, нет. Тоже, значит, омерта у их была…
Вот как-то поступил в район сигнал на злостную самогонщицу Дарью Глушкину из Оплетаевки. А дядька-то как раз туда в командировку по делам исполкомовским собрался. Ну и милиционера, что к самогонщице был направлен,  в свою бричку взял.

А милиционер ему и говорит:
- Вы, Степан Иваныч, найдите уж полчаса времени – будете у меня понятым. И кучера вашего попрошу, а то ведь в этой деревне понятым быть никто не согласится. Знаю я их.
Дядька, конечно, согласился. Борьба с самогоноварением – одна их главных задач советских и партийных органов. Но, видать, забыл сказать милицейскому старшине, что кучер-то, Никодим Ефимович – молчаливый такой мужик, родом из этой Оплетаевки.

Протряслись они туда часа три. К обеду прибыли. Не заходя в сельсовет – чтоб, значит, внезапность была – нагрянули сразу к этой Глушкиной. Дарья, конечно, растерялась. Не ожидала таких гостей. Старшина ознакомил её с бумагой, стал обыск чинить. Дядька мой за стол уселся, наблюдает. А кучер, как понятой, тоже шебутится – кастрюльки и банки все обнюхал, флягу, что у печи стояла, открыл:
- Вода, - говорит, - тут, товарищ старшина.
Старшина кивнул, стал обыск продолжать в горнице, в сенях и на чердаке, в сарае и под навесом. А кучер притомился, присел прямо на флягу и говорит хозяйке:
- Дала бы, Дарья, кружечку, взопрел я чего-то. Водички охота.
Дарья ему кружку дала. Попил он и дальше сидит – ждёт, когда обыск закончится. Старшина всё досконально обшарил – нет ничего!
- Дарья Петровна, - снова говорит хозяйке, - сдайте добровольно, ещё раз вам предлагаю. Мягче будет наказание. Ведь есть у вас самогон. У вас даже в хате брагой пахнет. А она ему:
- Был грех, гнала когда-то. Но сейчас – ни-ни! Это рыковские на меня наговаривают. Вот только запах и остался маненько с тех времён. Видать, занавески его впитали, вот и вонят.

Что делать, кучер ещё водички выпил и поехали они, не солоно хлебавши. Только к сельсовету стали подъезжать – вдруг кучер, Никодим Ефимович, до этого всю дорогу молчавший, как запоёт:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны…

Дядька со старшиной переглянулись. Хлопают кучера по плечу:
- Ты чего это, Никодим Ефимыч, расчувствовался, а?
А тот не реагирует, знай себе, заливается:
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны…

Тут только до старшины дошло. Выхватил он у кучера вожжи, оттолкнул его и давай бричку разворачивать обратно:
- Как я сразу не догадался, Степан Иваныч! Он же, чёрт старый, на фляге с брагой сидел! Чего, думаю, он столько воды пьёт – угорел что ли?
Вернулись они быстро, полчаса не прошло. Кинулся старшина к фляге, а там вода уже. И только слегка бражкой припахивает.
Вот так вот. А вы говорите – у нас «заговор молчания» бывает. Наш мужик разве молчать будет? Обязательно заголосит. Не сицилиец, ведь, какой-нибудь, прости Господи!