Господин Столыпин, Ваше величество

    «… Я министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что Он поддержит, вразумит меня…».

     Так написал Петр Аркадиевич Столыпин жене О. Б. Столыпиной после назначения его 25 апреля 1906 года министром внутренних дел Российской империи. А спустя три месяца государь назначает его Председателем Совета министров.
     И он вытащил Россию начала двадцатого века из хаоса, успокоил и своими реформами определил путь ее развития. И если бы не выстрел убийцы… Возможно Россия избежала бы разрушительной войны, начавшейся в 1914 году, как избежала в 1909 году благодаря принципиальной позиции Столыпина. Возможно избежала бы и революции.
     Но случилось то, что случилось. И Россия прошла трагический путь на Голгофу. И воскресла.
    После долгого забвения имени Столыпина, теперь о нем написаны сотни исследований, диссертаций, опубликованы почти все документы, так или иначе относящиеся к деятельности реформатора. И все же его жизнь побуждает снова и снова браться за перо писателей и исследователей. И это хорошо и правильно. Столыпин – часть нашей многогранной истории. 


     В повествовании «- Господин Столыпин, Ваше величество», показаны основные вехи многотрудного пути одного из самых известных политиков и администраторов начала ХХ века – П. А. Столыпина.
    Взаимоотношения с императором Николаем II, Государственной Думой первого, второго и третьего созывов, с Государственным советом, его, порой неоднозначные, меры по наведению порядка в стране – вот главные темы документального повествования. В целом оно отражает эпоху столыпинских реформ.


     «…Меня вынесла наверх волна событий – вероятно на один миг. Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей Родины, которую я люблю…».

П. А. Столыпин

        
Саратовская губерния. Весна 1903 года.

       По ночам (чаще всего) в приволжских саратовских степях тут и там вспыхивали пожары. Они огромными факелами освещали  окрестности сел, деревень, уездных городов. Словно жуткие языки гигантского дракона, пламя уничтожало десятки усадеб, тысячи десятин посевов, живность в усадьбах и в степи обитавшую. За много верст зарево предвещало для еще не тронутых усадеб и сел тревожные дни и ночи.
       Вопли женщин, плач детей, ошалелое, беспомощное метание дворни в надежде хоть что-то спасти. На них с некоторого удаления насмешливо, а то и хохоча, смотрели какие-то мужички с кнутами и с обрезами. Они зорко следили, чтобы никто не  попытался отпереть скотный двор: тут же этот барский доброхот получал заряд дроби, а то и пулю. И когда двор занимался, мало кто мог выдержать рев коров, истошное ржание лошадей, визг прочей живности. Толпа зевак гудела как кипящий котел. И непонятно было – одобрительно или с сочувствием. И только прислушавшись, можно было уловить отдельные выкрики: «Что вы делаете, изверги!». Или: «Так их, так! Жги их, мироедов! Бей!».
        А поутру крики заводил:
        - Айда барскую землю делить!
        И выскакивали из хат стар и млад, и неслись угорело на дележ, забыв, что еще ночью сочувствовали погорельцам. А там, на барских десятинах, уже орали мужики и бабы: «Поду-ушный надел! Поду-ушный!». «Полоша-адный!». «Поровну надо! По-оровну на каждый двор!»  И вдруг: «Полиция!».
       Рассыпалась толпа. У баб и ребятишек только пятки сверкают. От толпы десятка два мужиков осталось на месте. Многозначительно держа руки под сюртуками, они поджидали верховых. Пятеро полицейских осадили коней. Один замахнулся нагайкой.
       - Погоди, - сказал ему старший. И мужикам: - Вам что, на каторгу захотелось!?
       - А ты нас не пугай, - спокойно, даже с усмешкой сказал впереди стоявший в длинном армяке бородатый и крепкий мужик. – Мы и так всю жись на каторге. Тот погорелец нас, батраков, не жаловал. Хватит! Тепере кажный на себя хотим погорбатиться!
       - Я и вижу, какой ты горбатый. Харю-то наел…
       - Ты мою харю не тронь…       
       - Еще как трону!
       И полицейский резко оголил шашку и занес над мужиком. Выстрел точно угодил ему в руку. Полицейские дали назад. Морщась от боли, раненый пригрозил:
       - Я т-тебя запомнил. -  И своим: - Уходим пока…
      
       Саратовская губерния пылала и бунтовала. Только в первом году двадцатого столетия в губернии произошло 93 поджога помещичьих усадеб, 273 выступления крестьян разной формы – бунты с поджогами, убийства, потравы лугов и пастбищ, насильственный захват земель.
         Накануне первой русской революции в Саратовской губернии бедняцкие крестьянские хозяйства составляли 51 процент. Средний надел землей составлял 5,3 десятины при минимальной потребности 15 десятин. Чтобы увеличить площадь пахотных земель, крестьяне распахивали луга и пастбища. Как следствие – их стало не хватать, что вело к сокращению живности на подворьях. Зажиточные крестьяне за бесценок скупали землю у бедняков. Часть разоренных крестьян уходили в города, часть оставались вести нищенское существование и пополняли ряды бунтовщиков.
       Сожженные помещичьи имения на долго оставались жуткими пепелищами.  Сами же их хозяева отстраивались с еще большей роскошью в другом месте, выжимая из наемных крестьян последние соки.
       И хотя крестьянский вопрос был очевиден, решение его верховная власть упорно затягивала. Параллельно назревал нарыв и в среде заводских и фабричных рабочих. И тогда незамедлительно и энергично взялись за дело социалисты, особенно левые и правые радикалы.


Царское Село – резиденция государя.


        Государь-император Николай II обычно сам составлял расписание официальных аудиенций, неофициальные же контролировал министр двора генерал-адъютант барон Фредерикс, согласовывая расписание с государем.
       Просьбы высших должностных лиц государства о неотложной аудиенции государь выполнял немедленно или, по крайней мере, старался время ожидания приема сократить до минимума. А таких просьб, особенно с началом нового, двадцатого, столетия, становилось все больше. Россия бурлила революционными событиями. Один 1905 год чего стоил!       

        Государь не любил Зимний дворец и бывал в нем только в дни особо важных государственных церемоний. Обычно же, если была необходимость быть в Петербурге, он поселялся в Аничковом дворце, где у него были свои апартаменты. В этом же дворце, особенно в зимние месяцы, обитала и вдовствующая императрица, матушка Николая, Мария Федоровна.
        Большую часть жизни император с семейством и всей многочисленной администрацией и свитой проводил в Царском Селе, где резиденцией был Александровский дворец. Нравилась ему и Нижняя дача в Петергофе, куда в сокращенном варианте двор переселялся на пару месяцев в летнее время подышать морским воздухом.
        Но Царское Село было основным местом проживания российских императоров, возникшее по велению супруги Петра Великого Екатерины Первой.  «Царское Село – это блистательный символ Российского самодержавия. Это был обособленный мир, это была волшебная, очаровательная, обособленная страна. Для преданных монархистов это был земной рай, - писал Глеб Боткин, сын придворного врача. – А для революционеров всех мастей это было зловещее место, где «жаждущие крови тираны строят свои планы против невинного народа».
        Частные аудиенции сопровождались торжественным церемониалом. Французский посол Палеолог так описывает свой частный визит к императору: «…Я надел парадную форму, соответствующую встрече с царем, самодержцем всея Руси. Меня сопровождал церемониймейстер Евреинов. Его одежда сверкала золотом, он был символом великолепия. Мой эскорт состоял из Евреинова, гвардейского офицера и лакея в живописном одеянии времен Елизаветы. В комнате адъютанта царя я ждал менее минуты. Ярко и причудливо разодетый негр, стоявший на часах его величества, тут же открыл мне дверь…»
        Совсем по-другому попадали на прием официальные лица. Без всяких лишних церемоний. В назначенный день, час и минуту начальник приемной государя докладывал ему о посетителе.


Царское Село.  26 февраля 1903 года.


         - Министр внутренних дел  господин Плеве, Ваше Величество, - доложил начальник приемной.
          Государь встал из-за рабочего стола и сделал шаг навстречу министру, пожал ему руку.
         
          
Плеве Вячеслав Константинович, (1846 – 1904). Министр внутренних дел Российской империи с 12 апреля 1902 по 15 июля 1904 года. Закончил Императорский Московский университет со степенью кандидат права. В 1879 году назначен прокурором Петербургской судебной палаты. Его заметил император Александр II. В 1902 году после убийства министра внутренних дел Синягина Николай II назначил его на этот пост, а также шефом корпуса жандармов. На этом посту проводил жесткую политику в отношении революционных движений. Принял активное участие в разгроме террористической организации «Народная воля». Один из авторов системы тайной агентурной работы внутри революционных организаций. В 1904 году был убит студентом-эсэром Егором Созоновым, бросившим бомбу в его карету.
         
         - Присаживайтесь, Вячеслав Константинович. Только что перед Вами у меня был министр финансов Сергей Юльевич Витте. Сделал несколько интересных предложений относительно стабильности нашего рубля и укрепления российской экономики в целом. Порадуете ли и Вы меня своим докладом? Уж хотя бы отчасти, - улыбнулся государь.
         - Порадую только тем, Ваше величество, что более худших новостей, чем в прошлый мой доклад месяцем раньше, у меня нет. Но и утешительных мало, которые касаются внутреннего спокойствия державы. По-прежнему тут и там, особенно в центральных и южных губерниях вспыхивают бунты, часто с жертвами со стороны и полицейских и со стороны бунтующих. Как и прежде, основная крамола исходит от социалистов. Убито несколько губернских и полицейских чинов в Воронежской, Пензенской и Саратовской губерниях. Особо неспокойно в Саратовской - поджоги усадеб и самовольный захват земель стало настоящим бедствием.
         - Да, это печально, - помрачнев, тихо сказал государь. – Есть у Вас что-то, что поможет изменить положение? Кроме полицейских мер, разумеется. Их применять следует, но в случаях, не терпящих отлагательств. Меня склоняют к социальным реформам. Я думаю, Вы знаете, о чем и о ком я говорю. Дадут ли они желаемый результат? Не ослабят ли они губернскую да и верховную власть? Скажите откровенно свое мнение.
         - Ваше Величество, Сергей Юльевич Витте, который так горячо ратует за реформы, человек, несомненно, умный и думающий о благе России. И я с некоторыми его доводами  и мерами уже принимающимися с Вашего высочайшего соизволения, согласен. Но не со всеми. Думаю, например, что свобода печати в создавшейся обстановке усугубит положение. Да и введение законодательного парламента… С нашим-то разбросом политических убеждений. А ведь социал-революционеры и в парламент могут попасть с их-то умелой агитацией…
         - Да, Вы правы, Вячеслав Константинович, есть над чем подумать… Да, но мы не дошли до Ваших предложений по снижению накала выступлений в южных губерниях. Ведь у Вас есть что предложить?
         - Да, Ваше величество, есть кое-что. Я бы хотел в первую очередь поддержать предлагаемые изменения в системе землепользования. От нее в губерниях многие беды. Стремительно растет число малоземельных крестьян….
        - В какой-то степени я согласен с Вами, - перебил государь, но вопрос в том, за счет каких земель наделять крестьян дополнительно? Тут скороспелое решение может нам дорого обойтись. Ну, что еще у Вас?
         - Ваше величество, как я уже Вам сказал, одна из самых сложных губерний – Саратовская. Нынешний губернатор с ней  не справляется. Я бы хотел, если на то будет Ваше высочайшее согласие, перевести его в более спокойную губернию на севере России. А губернатором в Саратов предложить господина Столыпина Петра Аркадиевича,  камергинера  Высочайшего двора…
        - Столыпина? Гродненского губернатора? Но он совсем недавно на этом посту, если мне не изменяет память.
        - Да, всего неполных десять месяцев. Но, во-первых, он там показал себя человеком дела и заслужил уважение и чиновничества и местного населения. К тому же о нем хорошо отзывается генерал-губернатор западных районов Святополк-Мирский. И еще одно обстоятельство за его кандидатуру. В Саратовской губернии у него есть поместье, а значит, он для губернии не посторонний человек.
         - Что ж, Вячеслав Константинович, Вы убедительны. Будь по Вашему. Приглашайте его к себе и убедите в необходимости принять Саратовскую губернию для исправления, как Вы убедили меня в его положительных качествах. 

          Петр Аркадиевич Столыпин, ( 1862 – 1911). Происходит из знаменитого дворянского рода, среди которого М. Лермонтов, дипломат А. М. Горчаков. Отец Петра Аркадиевича Аркадий Дмитриевич, генерал от артиллерии, был боевым товарищем Л. Н. Толстого в Крымской войне. П. А. Столыпин в 1885 году окончил Петербургский университет, где учился на физико-математическом факультете. Довольно быстро поднимался по служебной лестнице: министерство внутренних дел, ведомство земледелия и  государственных имуществ, Ковенский уездный предводитель дворянства, Ковенский губернский предводитель дворянства, Гродненский губернатор… Статс-секретарь, камергинер императорского двора. 
 

Петербург. Март 1903 года.

       
           Неурочный вызов в Петербург несколько озадачил Петра Аркадиевича.
         - Что это значит? Как думаешь? – прочитав телеграмму, спросил он жену Ольгу Борисовну. – Срок моего отчета еще не подошел, срочных поручений не было. Чрезвычайных обстоятельств в губернии не наблюдается…
         - Петенька, но ты же не в первый раз получаешь телеграммы, - попыталась успокоить мужа Ольга Борисовна. – Третьего дня Святополк – Мирский телеграфировал…
         - Но то был благодарственный телеграф, а за этим кроется что-то более серьезное. Ладно, собери в дорогу как обычно, завтра выезжаю.
          - Хорошо… - и тихо, про себя: «Жди перемен. В России так неспокойно».


Из биографии О. Б. Столыпиной (1859 – 1944).

         Мать Ольги Борисовны была правнучкой А. В. Суворова. Сама  Ольга Борисовна была фрейлиной при императрице Марии Федоровны (супруги Александра III). Входила в Саратовское управление Российского общества Красного Креста. Была попечителем губернских детских приютов, возглавляла комитет  «Саратовского дамского попечительства о бедных» под покровительством императрицы Марии Федоровны.
       Петр Аркадиевич и Ольга Борисовна имели пятерых дочерей и сына.         


       По прибытии в Петербург Столыпин сразу же направился в министерство внутренних дел. Плеве принял его незамедлительно и без предисловий, со свойственной ему твердостью, сообщил:
          - Я Вас вызвал, Петр Аркадиевич, чтобы сделать Вам новое назначение. – И после паузы: - По высочайшему повелению, не откладывая, вы должны принять под управление и исправление Саратовскую губернию…
          Ожидавший чего угодно, только не такого предложения, Столыпин попытался отказаться.
          - Вячеслав Константинович, Ваше превосходительство, я не ожидал и не готов принять столь высокое доверие. В Гродно я только что успел сделать малую толику из необходимого. Да и с семьей только что устроился. Даже еще не все вещи расставлены….
           - Вот что, Петр Аркадиевич, - видимо ожидавший отказа, Плеве твердо заявил: - Мне Ваши личные семейные обстоятельства не интересны и они не могут быть приняты во внимание. Я считаю Вас подходящим для такой трудной губернии и ожидаю от Вас каких-либо деловых соображений, но не взвешивания семейных интересов…. – И уже помягче: - И потом, Петр Аркадиевич, на это поприще Вас благословляет государь. Вы справитесь, как справлялись и с другими важными для государства делами. Государь и я надеемся на Вас. Не откладывая, поезжайте в Саратов, примите губернию, ознакомьтесь с положением, подготовьте резиденцию, и тогда вывезете семью из Гродно. От души желаю Вам успехов. Первый отчет – когда сочтете нужным, а последующие согласуем.
   
         Ускоренно сдав дела новому губернатору Гродно, Столыпин поездом отправился в Саратов.

         СПРАВКА
         Саратов  начала  ХХ века представлял собой вполне устроенный город, насчитывавший более 150 тысяч жителей. В нем было 150 заводов и фабрик, 11 банков, 16 тысяч домов разнообразной принадлежности, почти три тысячи магазинов и лавок. В Саратовскую губернию входили города Царицин (ныне Волгоград) и Камышин. Несколько линий Рязанско-Уральской железной дороги. Саратов – крупный центр мукомольного дела – 16 мельниц ежесуточно выдавали 85 тысяч пудов муки.
      
          Саратов встретил Столыпина странным спокойствием. Он, разумеется, знал о положении дел в губернии из газет, да и от министра Плеве, а потому несколько удивился, что не видно орущих толп людей, что торгуют лавки, снуют экипажи. И лишь наряды конных жандармов и посты полицейских чуть ли не на каждом углу выдавали напряженность городской жизни.
       Саратов Столыпину был немного знаком. Он бывал здесь по делам имения, останавливался с Ольгой Борисовной у дальних родственников по отцовской линии. Вот и сейчас, сойдя с поезда, он размышлял куда сразу направиться – в губернскую управу или к ним. Решил в управу: надо быстрее браться за дело. Все визиты потом.
          Наняв экипаж (Столыпин не телеграфировал о дате своего приезда) он вскоре был у старого губернаторского дома на Московской улице. Извещенные телеграфом из Петербурга о назначении к ним нового губернатора, губернские чиновники со дня на день ждали его кто с любопытством (какой-то он из себя), другие с нескрываемым волнением и даже тревогой (новая метла с разбором или без разбора начнет мести?)      
          На входе полицейский дежурный чин спросил:
          - К кому изволите и по какому делу?
          - К вице-губернатору. Столыпин.
          Из соседней комнаты в ту же секунду вышел старший полицейский чин.
          - Господин Столыпин, мы Вас поджидаем. Извольте пройти за мной.
          А по этажам уже пошло оживление: закрывались и открывались двери, по коридорам сновали чиновники повыше и пониже рангом. Высший состав незамедлительно собрался в большой губернаторской зале.
          - Сюда прошу. Здесь все, - сказал полицейский. – А, простите, если не возражаете, я пройду вперед и доложу…
          - Как вам будет угодно.
          В зале чинов было около тридцати. Вице-губернатор в белом кителе и с орденами выделялся из всех.
         - Господа! Его превосходительство Столыпин Петр Аркадиевич!
          Чины встали. К Столыпину подошел вице-губернатор.
          - Состав Саратовской губернской администрации рад приветствовать Вас, Ваше превосходительство на Саратовской земле. Все мы желаем Вам несомненных успехов в качестве нашего губернатора. Прошу пройти вот сюда, за этот стол. Будет ли у Вас что сказать?
          - Здравствуйте, господа. Прошу вас, садитесь.
          Чиновники были несколько смущены: что это – напыщенно доброжелательный тон или его обычная манера?
          - Высочайшим указом я назначен  к вам справлять должность губернатора. Сразу признаюсь, опыт губернаторства у меня небольшой, всего десять месяцев в Гродненской губернии. Знаю, что положение здесь не простое. Противники государственности сеют смуту. Но с Божьей и вашей помощью, господа, надеюсь неладное исправить, а ладное укрепить.
           Вздохнули облегченно чиновники, кажется, места останутся за ними.
         
          Дом на Московской улице стал первой резиденцией Столыпина. Примерно через год он переедет в другую, вновь отстроенную и более удобную.
   
        Начались губернаторские будни. Выслушав доклады и просмотрев отчетные документы и записки с предложениями  о первоочередных задачах улучшения политического и экономического положения Саратова и губернии, Столыпин пришел к выводу, что губерния – почти нетронутое пахотное поле. Волей-неволей пришлось сделать увольнения и новые назначения. Пришлось и канцелярию почистить за запущенность делопроизводства. Но это было далеко не самым главным и важным. Поважнее было то, что многие земские начальники высказывались, по донесениям, в том смысле, что иных губернаторов сминали и этого сомнем. Кто он такой, чтобы нам указывать? Не позволим! Поднимем еще больше крестьян и рабочих, пусть попробует управиться.
          И вкупе с социалистами, которые и в земствах заседали, будоражили народ. Особенно крестьян. Бунты и разбои вспыхивали тут и там.  Полицейских сил не хватало, и часто разбои проходили безнаказанно.   
          - Викентий  Алексеевич, - спросил он вице-губернатора, единственного из больших чинов, кто держится тут уже третий год, - я слышал про черносотенные и казачьи отряды, действующие в соседних губерниях, будто они иногда успешно отстаивают собственность тех, кто их нанимает для этого. Так ли это?
          - Именно так, Петр Аркадиевич. Однако действия их часто переходят законные границы.
          - То есть?
          - Бывают жертвы…
          - А в нашей губернии разве нет жертв от рук социалистов?
          - Не мало, к сожалению. За истекший март перед Вашим приездом среди землевладельцев погибло 7 человек, в том числе ребенок пяти лет и подросток пятнадцати лет. Это произошло в Балашовском уезде. Боюсь, что с приближением лета беспорядки участятся, как это было и в прошлые два года. А полицейских сил не хватает. Кстати, через полчаса Вам будет докладывать начальник полиции Черноусов.
           - Да, да, помню, обсудим ситуацию.
          И тут в кабинет быстро вошел начальник приемной.
          - Ваше превосходительство, господин полицмейстер просит срочного приема.
          - Да, пусть войдет. 
          В кабинет буквально влетел взбудораженный полицмейстер полковник Гурьянов.
          - Ваше превосходительство, извините за преждевременный визит, но не вправе откладывать только что полученное сообщение. В Аткарском уезде крестьяне посадили в холодный погреб семью помещика Дорохина, и грабят поместье. Отряд полиции в десять человек выехал на место, а так же я позвонил уездному начальнику выделить возможное количество сил. Но я не знаю масштабов бунта, возможно наших сил не хватит для освобождения пленников.
          - Думаете, могут применить ружья и что там у них еще?
          - Могут, оружие у них есть. Социалисты хорошо снабжают желающих.
          - Сколько верст до того селения?
          - Тридцать, ваше превосходительство.
          - На автомобиле не проедем?
          - Нет. Дороги грязные.
          - Адъютант, распорядитесь седлать. Полковник, вы со мной. Викентий Алексеевич, я думаю, к вечеру мы управимся…
          Усадьба помещика Дорохина, владельца полутора сотнями десятин пахотной земли, пастбищами и сенокосными угодиями, располагалась в живописном уголке приволжской лесостепи, с прилегающим к усадьбе роскошным парком.
           Столыпин и сопровождающие подъехали к поместью в разгар крайнего возбуждения крестьян  окрестных сел. Десяток полицейских с шашками наголо пытались окружить толпу, не давая мародерам растаскивать барское имущество. Главным образом крестьяне  пытались унести мешки с зерном и мукой. Какой-то довольно крупного сложения человек в середине толпы выкрикивал провокационную агитацию.
           - Разве вы для них люди? Вы для них скоты, быдло, у которого можно все отнять, чтобы вы, голодные, шли к ним в батраки за скудный кусок хлеба. И нечего бояться полицейских собак, пусть только посмеют хоть одного убить, пощады им не будет…
           - Верно, мужики, - подхватили несколько человек. – Пусть посмеют! С дырками в голове тут останутся…
          - Да вот еще борзые пожаловали. Ребята, приготовьтесь…
          Несколько мужиков полезли за пазухи.
          - Сто-ой! Молча-ать! – закричал осадивший коня Столыпин.
          - А кто ты такой, чтобы мы молчали? – язвительно и нарочито громко выкрикнул заводила толпы.
          - Моя фамилия Столыпин. Назначен государем-императором начальником губернии.
           - Губернатор, что ли?. Так у нас этих губернаторов было не перечесть. И ты завтра нето послезавтра сбежишь. Тут тебе не в столицах балы водить…
         «А человек-то явно не из крестьян, - отметил про себя Столыпин. – А если и из крестьян, то поотиравшийся в больших городах социалист».
          - Может и сбегу, но не прежде, чем упеку тебя на каторгу…
         - А вот попробуй…
         - Ладно, давай так. Я вызываю тебя на поединок. Если я тебя одолею – ты исчезаешь отсюда навсегда, если ты меня – я исчезаю из губернии, как мои предшественники. Выходи. Чего за спинами прячешься?
          Вот и все. Агрессивности толпы как и не бывало. Бороды мужиков шевельнулись от улыбок и смешков.
         - А ну-ко, Пантелей, и впрямь, схватись с государевым человеком. Авось, твой верх будет.
          - Вот так губернатора к нам прислали. Таких еще не было…
          А Столыпин уже снял шинель.
          - Пантелей, ты куда?
          - А ну вас…
          - Арестовать! – негромко приказал Столыпин полицмейстеру.
           Вооруженный социалист был схвачен, но успел легко ранить одного из полицейских.
            Схлынувшая с мужиков агрессия их несколько расслабила.
            - Вот что, мужики, - сказал Столыпин. – Пусть женщины и дети идут по домам, а мы с вами поговорим о вашей жизни, ваших нуждах. Но только прежде выпустите семью. Не дело это – нарушать законы и самочинно вершить дела, которые приписаны  в ответственность государству.
           - Так ведь, господин начальник, - выйдя чуть вперед, обратился крестьянин лет пятидесяти. – К нам сюда добираются вот такие, как Пантелей. Так они и толкуют нам про законы-то. Да разве же мы стали бы его слушать, а тем паче барскую семью в погреб сажать, ежели бы нам государство и царь-батюшка хоть какую милость проявляли.
            - Я продолжу вас слушать, только если буду знать, что пленники ваши освобождены и сам барин приведен сюда, чтобы и с ним составить разговор.
           - Вот это дело! Тимоха, отопри погреб да с барином сюда, - распорядился этот же мужик, как потом оказалось – староста.
          - Хорошо, - сказал Столыпин. – Излагайте ваши претензии.
          - Ну, так я и говорю… мы и говорим, почему нашему брату крестьянину немилость такая? Живем мы на своей кровной земле, а этой земли и не имеем.  Тогда как нам жить? Как кормить семью, ребятишек? Разве ж мы не люди? Барин один имеет столько земли, да еще самой хорошей, сколько вся наша деревня в сорок дворов не имеет. Это разве справедливо?
         - Но ведь барин не отнимал у вас землю, она ему законно, по наследству досталась. Так за что же его хозяйство грабить? Другого слова тут нет. А его с семьей подвергать издевательствам?
         - Да мы бы не тронули его, если бы он с нами по-хорошему. Просим: барин, выдели семян на наши малые десятины, весна ведь, сеять пора. Осенью, даст Бог, вернем. А он: пуд за три. Мы ему: побойся Бога, хоть пуд за полтора дай. Нет, ни в какую. Ну и взбунтовался народ. А Пантелей – вожаком. Говорит, из Саратова приехал, чтобы научить, как нам лучше жизнь устроить.
          - Вот у тебя… как тебя звать?
          - Меня? Мишкой… Михаилом.
          - Вот у тебя, Михаил, сколько десятин пахотной земли, сколько луга и пастбища?
          - У меня-то? У меня шесть десятин пашни, а пастбище общее на деревню. Гоняем скот верст за пять отсюда, потому как тут рядом – все барское. Лугов  имею на три-четыре копны, пудов по тридцать копна. В конце зимы скот соломой докармливаем. Едоков у меня  пять душ, а работников трое: я, баба да сын пятнадцати годов. Двое еще несмышленыши.
          - Сколько бы хотел прибавить себе пашни?
          - Так ежели концы с концами свести, то десятин десять- двенадцать.
          - У остальных как?
          - А есть у кого немного лучше, у кого немного хуже. А у кого и много хуже…
          - Общиной дела ведете?
          - Общиной, общиной, - подтвердили голоса.
          - Еще месяц назад я был губернатором Гродненской губернии. Это на западе России. Так вот там крестьяне охотно соглашаются вести хозяйство не общиной, а единолично. Многие выделяются хуторами. У других устраняется чересполосица. Хозяйствуют культурно, покупают инвентарь, удобрения. Что вы бы на это сказали?
           - Господин большой начальник, - высунулся белобрысый мужичок.- Ты землицы нам дай, а уж общиной или хутором – нам все едино… Ежели к нам с добром дак и мы… Э, да что говорить…
          Посланный освободить барскую семью Тимоха, привел барина.
          - С кем имею честь? – с достоинством, словно и не было с ним происшествия, спросил помещик Столыпина.
           - Столыпин, губернатор…
           - А, да, да… Слышал, читал. Благодарю Вас, господин губернатор. Видите ли, эти люди растащили все мое имущество, а меня с семьей… Впрочем, я намерен обратиться в суд.
           - Простите, как вас по имени-отчеству?
           - Иван Ильич.
           - Иван Ильич, сейчас вам ваше имущество вернут. Давайте отойдем чуть дальше, поговорим без третьих ушей…- И мужикам: - Прошу не расходиться. – Иван Ильич, зачинщик арестован и понесет наказание по заслугам. За ним, кстати, числится, как видно, не только нынешнее преступление. Это социалист из Саратова. Специально смущает крестьян. Так вот, я, как губернатор, предлагаю вам и даже прошу вас удовлетворить просьбу людей, испытывающих действительно крайнюю нужду, выделить им посевное зерно пуд за полтора. А из губернаторского фонда я вам компенсирую еще полпуда за пуд. Рад бы больше, но, к сожалению…
            - Да Петр Аркадиевич! Какой разговор! Не надо компенсации. Выдам им, выдам. Ваше участие мне очень дорого…
            - Вот и славно. И вы увидите, как изменится к вам отношение этих людей. Уверен, что впредь подобного не случится. Идите домой и принимайте что у вас унесли. Я оставлю наблюдать полицейских. Если  что – они приведут непокорных к порядку.
            - Еще раз огромная Вам благодарность, Ваше превосходительство, Петр Аркадиевич.
            Все вышло так, как и велел Столыпин. В той деревне потом долго дивились: «Ишь ты, губернатор, а с мужиком по-хорошему…».
           Это было первым «боевым» крещением Столыпина.

          Саратов, июль 1904 года.
         Владимир Николаевич Нежинский, помощник Столыпина по делам сношений с городскими властями, полицией и всевозможными попечительскими и благотворительными советами,  в своем кабинете приводил  в порядок документы последних заседаний высшего губернаторского совета. По внутреннему телефону ему позвонил дежурный адъютант из приемной губернатора.
          - Владимир Николаевич, вас просит зайти Петр Аркадиевич.
          Столыпин рассматривал карту-схему улиц города.
           - Владимир Николаевич, вы как часто проезжаете по улицам города?
           - Часто, Петр Аркадиевич, поскольку по Вашим поручениям, а также по распоряжениям губернского совета мне приходится бывать в разбросанных по городу всевозможных учреждениях.
            - И как вы находите улицы? Их благоустройство и дорожное состояние?
           - На центральных – сносное, которые немного от центра -    неудовлетворительное,  на удаленных – отвратительное.
          - А на удаленных улицах много ли казенных и частных домов?
          - Да, достаточно, потому как там располагаются в большей степени предприятия и фабрики. Почти все мукомольные заводы располагаются на окраинах.
         - Вот что, Владимир Николаевич, на три часа пригласите ко мне градоначальника и наймите извозчика, да попроще, не для высоких особ, но чтобы три персоны в его карете поместились. И будьте сами на месте. Организуем сами для себя экскурсию по городу. Но градоначальник  пусть пока не знает о цели его вызова.
           - Понимаю, Петр Аркадиевич, понимаю.
           Владелец отнюдь не нового экипажа недоуменно рассматривал нанимавшего строгого чиновника, слова которого пока до него не доходили.
           - Ты понял меня? – строго спросил чиновник.
           - Однако… прибыть к этой… как ее…
           - К губернаторской резиденции. Ну, к губернаторскому дому. Знаешь где это?
           - Как не знать, барин, знаю.
           - Ну вот, подъезжай туда и жди, пока к тебе не подойдут важные люди.
           - Барин, не губи, найми кого другого. Семья у меня…
            - У всех семья. Получишь хорошую плату.
            - А-а, ну так это  другое дело. – И про себя: «Чудят баре…»
            В назначенный час Столыпин с градоначальником Зубовым Ильей Сергеевичем и помощником Нежинским подошли к окончательно опешившему извозчику.
           - Прошу, господа, в экипаж, - сказал  Столыпин и сделал соответствующий жест.
           - Ваше превосходительство, мы поедем в этом… в этой таратайке? И куда?
           - В пути все увидим и обсудим, Илья Сергеевич. Владимир Николаевич, извозчик проинструктирован?
           - Да. Правда, бедняга, еще не может прийти в себя от столь высокой чести.
           Извозчик, надо сказать хоть и с усмешкой от чудачества господ, но исправно выполнял их желание проехать по самым ухабистым и грязным сторонним от центра, а также удаленным и окраинным улицам. Господ порой трясло так, что внутри что-то екало и отрывалось, а порой экипаж едва не опрокидывался.
          - Теперь, Илья Сергеевич, вы поняли, зачем я затеял эту экскурсию? Негоже большому и хорошему городу иметь две-три благоустроенные улицы. А ведь на отдаленных проживает людей больше, чем в центре. К тому же там находятся многие  учреждения и предприятия. Надо улицы и мостовые приводить в порядок. Подумайте, что может сделать управа города.
          - Да, но Петр Аркадиевич, тут потребуются немалые ассигнования, а управа в этом весьма ограничена.
          - И все же еще раз посчитайте ваши возможности. Я со своей стороны попробую найти дополнительные средства. Я думаю, три-четыре улицы мы сумеем благоустроить уже в течение этого и следующего года.
           - Скажи, голубчик, - обратился Столыпин к извозчику, подъехав к резиденции, - часто ли приходится ездить тебе по тем улицам, по которым мы проехали?
           - Не-ет, ваша милость, не часто. Ежели бы часто, то и рессор не напасешься. А какой от этого барыш? Нет, не часто. Люди туда пешком ходют.
           - Ничего, через пару лет рысью будешь развозить седоков и с хорошим барышом.
           - Дай-то Бог.
           - Спасибо, голубчик. Вот тебе на чай.
           И Столыпин отвалил ошалелому извозчику целковый.
           - Петр Аркадиевич, ему же уплачено.
           - Ничего, Это ему на новые рессоры.
          
            Опять пошла молва о губернаторе. А это не нравилось земским интеллигентам, норовившим при удобном случае досадить и городской управе, и губернатору.
           «Почему земство в оппозиции к власти? – думал Столыпин. – Разве не земские учреждения должны рука об руку работать с властью? Сколько вопросов неразрешенных, сколько дыр и прорех в образовании, медицинском обслуживании, в благотворительности. Почему? Это надо узнать из первых уст. В ближайшее же время устрою нечто вроде конференц-банкета, где и поговорим начистоту», - решил губернатор и приказал вице-губернатору этим заняться.
          А пока администрация готовила банкет, Столыпин, не теряя времени, поехал в Москву, где был крупнейший в России коммерческий банк «Строгановский» и добился-таки под свою гарантию кредит в один миллион рублей на благоустройство города. Этих денег, с учетом, выделенных городской управой и местными купцами-мукомолами и судовладельцами хватило, чтобы до конца 1904 года заасфальтировать улицы Никольскую, Александровскую, исправить мостовые удаленных улиц, устроить водопровод в центральных частях города.

        Конференц-банкет был устроен в ресторане купца Нилина. Приглашенных уездных и саратовских земцев было сорок, да представителей уездных управ двадцать, да чиновников от губернской администрации и полицейского управления десять. Краткую речь сказал Столыпин.
         - Господа! Я пригласил вас на этот товарищеский ужин с целью поближе  познакомиться друг с другом в непринужденной товарищеской атмосфере, которая уже явственно обозначилась, обменяться теми лучшими способами земской деятельности, которые и должны определять уровень как социальной, так и бытовой жизни населения губернии. Не скрою, меня интересуют и вопросы, на которые я ищу ответ. Это, прежде всего, некоторое противостояние части земской интеллигенции государственной политике мироустройства в России. Я бы хотел услышать и о том, что возможно в уездах делать хорошо и что невозможно делать хорошо и почему. Как живут сельские врачи и учителя, как поставлено образование и медицинское обслуживание. Есть ли нужда в открытии волостных земств в обширных и удаленных волостях.
          Господа, думаю откровенная и, в то же время, дружелюбная дискуссия нам всем пойдет на пользу. Со своей стороны обещаю, что все предложения и пожелания для лучшей работы земств мною будут зафиксированы, обдуманы, и по каким возможно будет принять меры для помощи в их исполнении, такие меры будут приняты. Позвольте поднять бокал за вас, господа, как за опору Российской государственности.
          Все встали, зазвенели бокалы, зашептались земцы.
          - Хитер губернатор, куда повернул…
          - Опору государственности в нас увидел…
          - А ведь, господа, по-хорошему то так и должно быть…
          После небольшой паузы первым поднялся начальник земской управы Балашовского уезда. Он долго и витиевато говорил о том, как трудно работать в земской управе, жаловался на непонимание их, земцев, со стороны особенно крестьян. И закончил тем, что денег в его земстве мало и ничего нельзя сделать больше того, что возможно на такие средства.
          С похожими проблемами, но более четко выступали земцы и других уездов, которые, к тому же, обратили внимание на финансовые и бытовые нужды и самих земцев.
           - Это одна из причин, мягко выражаясь, некоторой оппозиции многих земских служащих к власти. А власть этого, то есть нужд этих земских служащих, до сих пор не хочет замечать, - откровенно сказал глава земской управы Аткарского уезда.
           Конференц-банкет к удовлетворению Столыпина шел действительно дружелюбно, хотя в конце земцы, несколько возбужденные шампанским, стали говорить более откровенно, но не злобиво. Столыпин взял для себя много того, что ему известно до сих пор не было. Казалось, второстепенные вопросы жизни в уездах выходили на первый план, а главные требовали лишь контроля. Столыпин никак не ожидал, что земцы так бесправны и так ущемляемы в бытовых вопросах.  «Вот тебе еще один источник недовольства и противостояния властям. И этот источник надо устранить. Да, надо непременно устранить!»,- размышлял губернатор.
          В заключительном слове Столыпин сказал:
         - Благодарю вас, господа, за участие в столь важном, во всяком случае для меня, разговоре. Я вынес из него много, над чем буду размышлять, и делать практические шаги. Это я вам обещаю. И еще обещаю, что уже в ближайшее время будут предприняты определенные  меры по обеспечению денежных и бытовых условий земских служащих. От вас только требуется дать мне  списки особо нуждающихся. Но и от вас, господа, я жду практических шагов к улучшению обстановки в уездах, и, прежде всего, в недопущении срастания земских служащих с революционными элементами и бунтарями, для которых цель жизни – худшая жизнь остальных. Еще раз благодарю вас, господа, и молю Бога о вашем здравии и благополучии.

         Через три месяца большинству земских служащих губернии было увеличено жалованье и улучшены бытовые условия. К примеру, снабжение дровами семей всех земцев без исключения производилось за государственный счет.
          Такой поворот дела не устраивал социалистов, и они активизировали свою подрывную работу среди крестьян и рабочих. Разнузданные действия бунтовщиков становились все изощреннее и наглее. Особенно неспокойным был Балашовский уезд. Как-то пришло срочное сообщение о поджоге хлебов и потраве пастбищ зажиточных хозяев села Хорошиловское. Столыпин выехал на место. В селе он велел собрать все население на сожженном поле. Собралось около двухсот человек. Толпа дышала злобой.
         - Кровопийцы! – кричали из толпы. – Вас всех надо перестрелять! Одним даете жить, а других голодом морите!
         - Землю отдавайте! Где справедливость!? Не нужна нам такая власть!               
          Столыпин все это пока слушал молча. Наконец, не выдержал и, что было голоса, крикнул:
         - Молча-ать! Молча-ать!
         Но разогретую толпу это только раззадорило.
         - А ты кто такой, что бы нам рот затыкать?!
         - А пошел бы ты к…
         - Да мы… Какого х… сюда приехал?! Убирайся, пока цел!
         И так далее в духе нецензурной брани и оскорблений.
         Столыпин почти не помнил, как выхватил револьвер и выстрелил вверх.
         - Молча-ать! – Крикнул он уже в притихшую толпу и разразился такой нецензурщиной, что толпа от неожиданности разинула рты. Из толпы кто-то крикнул:
         - А ты, барин, часом не кучер?   
         Толпа взорвалась смехом. Столыпин, тоже смеясь, ответил:
         - А я и есть кучер. Только телега моя – вся губерния. И я пытаюсь выправить ее на ровную дорогу. Вот вы и помогли бы мне…
         - А мы-то чего можем? Мы ить страдальцы…
          - Бунтами да разбоем делу не поможешь…
          - Ты начальник губернии, ты и помоги нам выкарабкаться из нищеты…
         - Я понимаю ваши нужды. Они в малоземелье. Я готовлю государю доклад о положении большинства крестьян в губернии. А пока по моему распоряжению уездные землеустроительные ведомства готовят реестр удельных, государственных и дарственных земель. Постараюсь уже в этом году дополнительно прирезать от этих земель каждой малоземельной семье хотя бы по нескольку десятин. А от вас прошу спокойствия. Вам ведь ни к чему наезды казаков и полиции с арестами.
         И Столыпин дал коню шпору. За ним и двое полицейских.
         В Саратове его ожидало еще одно неприятное донесение – забастовали портовые рабочие, недовольные оплатой труда.
         - Туда выехал вице-губернатор, - доложили в канцелярии.
         Поздно вечером вице-губернатор доложил, что среди портовых рабочих активно действуют агитаторы от социалистов.
        - Я опросил владельцев мукомольных заводов и других заводчиков, - сказал вице-губернатор. – Выяснилось, что деньги портовикам за перевоз грузов они переводят вовремя и в полном размере. Следовательно, задержек с оплатой портовым рабочим и служащим нет. К тому же портовики одни из самых хорошо оплачиваемых  категорий рабочих города.
        - Да социалистам не это важно. Им важно посеять недоверие к власти, а лучше – вражду. Тогда легче будет призывать к революции.
        - Петр Аркадиевич, мне кажется мы недостаточно используем силовые методы борьбы с этим злом. Я понимаю опасность того, что можем увлечься и перегнуть палку. Но и лояльность только усугубляет положение. Как же быть? По-прежнему лавировать? А по мне так виселицу на площади поставить надо для устрашения.
         - Совокупность методов борьбы, дорогой Викентий Алексеевич, принесет больше пользы, чем только лишь применение силы или бесконечные уговоры. Судить и казнить стоит только непосредственно причастных к исполнению преступления, с другими будем разговаривать, убеждать.
         - И все же, Петр Аркадиевич, я настаиваю на расширении и ужесточении силовых методов борьбы. Они с нашим братом не церемонятся. Я рекомендую Вам поговорить с владыкой Гермогеном. Он тоже весьма озабочен волнениями.
          - Да, да, вы правы. Мне тоже приходила эта мысль. В ближайшее же воскресение пойду в собор на утреннюю службу и после литургии постараюсь поговорить с ним.      
         
       Гермоген (Долганов) (1858–1918) епископ Саратовский и Царицынский . После окончания Петербуржской духовной академии принял монашество. Был инспектором, а затем ректором Тифлисской духовной семинарии. В это время из семинарии был исключен Иосиф Джугашвили (Сталин). Будучи епископом Саратовским, благословил основание Монархической партии, которая была преобразована в Союз русского народа (считался черносотенным). Славился строгим исполнением церковного устава и православной веры, ярым противником социалистов-революционеров, и всех, кто выступал против монархического правления в России.
        Поначалу – сторонник Григория Распутина, затем, поняв сущность «старца», стал его противником. Выступал против некоторых нововведений в Русской Православной Церкви, за что попал в опалу и был заключен в монастырь, а затем направлен  епископом в Тобольскую епархию.
     «Если государство желает быть долговечным, благополучным, свободным, оно должно поставить себе в непреложный закон хранить и оберегать церковь православную, ее полную свободу и самоуправление», - писал Гермоген.
      В 1918 году арестован большевиками. В июне того же года был утоплен в р. Тобол.
      В августе 2000 года юбилейным Архиерейским Собором РПЦ был прославлен как священномученик.   

        В кафедральном соборе Саратова воскресную литургию вел сам епископ Гермоген.
         Столыпин прибыл на службу в самом ее начале. Владыка его вскоре заметил и послал диакона с просьбой подождать после литургии. Столыпин передал согласие и погрузился в священнодействие литургии. В конце ее владыка обратился к прихожанам с яркой, глубоко западавшей в душу проповедью.
         «… Не слушайте речей змеиных, которые зовут вас к мятежам и смуте. Они влекут к ужасным преступлениям и к гибели ваших родных и близких… Живите же трудясь, подвизайтесь и возрастайте духовным просвещением и развитием и верьте: вы взойдете путем дарованной свободы на вожделенную высоту христианских добродетелей и общего духовного  просвещения наравне с другими или еще более, нежели другие христианские народы мира, и оставьте скорей мучительное и мрачное смятение духа, злобу и волнения…  Не оскорбляйте Божьих даров, так щедро поданных вам Богом царскою рукою…»
        После проповеди Столыпин приложился к кресту, и владыка пригласил его в свою комнату-келью.               
       - Был рад видеть Вас, Ваше превосходительство, на воскресной литургии. А что без супруги? С Вами ли семья Ваша или еще вдали от Вас?
       - В ближайшее время будем вместе. Дом для проживания почти готов. Непременно вместе посетим Вашу благолепную службу.
       - А давно ли причащались, Петр Аркадиевич?
       - Стыдно признаться, но давно. Еще в Гродно в Великий пост. Вот по приезду семьи все придем к Вам причаститься.
       - Буду рад видеть Вас, досточтимый Петр Аркадиевич. Ну и наслышан о Вашем мужественном усердии в деле успокоения крестьянских, да и не только крестьянских, волнений. Очень бы хотелось быть в этом деле Вам полезным.
       - Мои поступки, владыка, движимы скорее отчаянием, чем умственной рассудительностью. Что касается Вашего желания участвовать в благом деле, то Вы, не далее, как полчаса назад умно и доходчиво внушали прихожанам, где и с кем их место, и кто их истинные друзья, а кто мнимые. И тем не менее я вижу совместные практические шаги в деле успокоения заблудших и оттеснения их от  неисправимых безбожников и государственных преступников, выступающих за свержение монархии.
      - Да, да, я Вас внимательно слушаю, Петр Аркадиевич.
      - В некоторых губерниях, например в Курской, Тамбовской, Воронежской, возрождаются, под началом или поместных дворян, или средних чинов управ и земств, несколько утратившие свое значение после смутных времен, разносословные черные сотни. Я полагаю, и в нашей неспокойной губернии они пришлись бы кстати. И я хотел бы именно Вас, человека для всех авторитетного и почитаемого, содействовать в организации таких отрядов, которые где словом, где делом могли бы убеждать к оставлению опасных помыслов.
        - Петр Аркадиевич, Вашу просьбу я принимаю, как посланную свыше, и в силу моих возможностей поспособствую благому делу. Завтра же приглашу способных к устройству черносотенной общины людей из разных приходов. И с Божьей помощью общины такие будут. Но напутственное слово по вступлению их на полезное поприще за Вами.
       - За этим дело не станет, дорогой владыка.

      «Черная сотня», сыграв свою положительную роль в наведении порядка в губернии, постепенно стала действовать самовольно, нередко применяя недопустимые методы расправы над населением. Видя это, Столыпин отказался от ее услуг.

       Наконец, новая резиденция с жилыми комнатами, приемной и кабинетом губернатора, его помощников и адъютанта была готова, и Столыпин готовился встречать семью. И тут несвоевременное срочное донесение: взбунтовались рабочие и служащие железнодорожного узла. Грузовые и пассажирские составы задерживаются на отдаленных от Саратова станциях. Нарушается ритм работы большого и сложного механизма.
      «Ну вот, встретил называется», - досадно подумал Столыпин и не мешкая отправился на станцию. Там толпа человек в полтораста орала на начальника станции и опасно окружала его. Толпой управлял молодой еще человек студенческого возраста и вида.
      - Товарищи! – услышал Столыпин несколько визгливый голос социалиста. – Эта власть неспособна  руководить ни отдельным заводом или станционным узлом, ни страной тем более. Только решительные выступления против монархического самодержавия могут привести к желаемым результатам – устройству жизни народной властью. А это значит, не будет помещиков и капиталистов, все будет принадлежать только народу, то есть – вам. А мы, революционеры, поможем вам  этих помещиков и капиталистов ужать до ваших доходов. Пусть на своей шкуре узнают, как вам живется.
       Заметив Столыпина, слушавшего оратора, толпа попритихла. Губернатор пошел на толпу и тут, с перекошенным от злобы лицом, какой-то человек вынул из кармана револьвер и навел на него. Тысячная доля секунды потребовалась Столыпину для принятия решения: он, словно на вешалку, кинул шинель на руку террориста, и сказал, как говорят при этом товарищу:
        - Подержи.
        Толпа опешила, террорист изумленно рассматривал шинель, а потом и ее владельца.
       - Господа рабочие! Эти пришлые избавители народа способны только трепать языками и убивать безоружных. Видите, и меня хотели убить только за то, что я мешаю им в их злодейских помыслах. Ну, теперь выкладывайте, что заставило вас оставить работу. Вам мало платят?       
        - Не худо бы и побольше, - высказались из толпы.
        - Так зарабатывайте. Не умеете хорошо работать? Или кто-то мешает?
        - Начальник станции на нашу работу не жалуется да говорит, что не вправе больше платить. Мол, железная дорога государственная.
        - Хорошо. Я посмотрю, и если  найду, что возможность увеличить жалованье есть, – попрошу увеличить. Но в отличие от этого оратора ничего гарантированно не обещаю. А теперь ступайте по местам и не лишайте свои семьи иметь надежный кусок хлеба.
       - И то правда, - сказал кто-то в толпе, и толпа зашевелилась и стала расходиться.
       - Вы, - сказал Столыпин человеку, по-прежнему державшему его шинель, - положите револьвер в карман моей шинели. Вот так. Он будет храниться в более надежном месте. И ступайте, да подумайте о дороге, по которой вы опрометчиво пошли. А вас, - Столыпин подошел к оратору. – А вас я приглашаю для беседы. Хочется подробней узнать о социальном равенстве и благоденствии, которые вы, революционеры, столь легко обещаете в случае вашей власти.
       - Что же, я готов изложить наши идеи.
       - Ну те-с.
       -Мы проповедуем идеи социализма, то есть общественного строя, где не будет ни бедных, ни богатых и все будут иметь равные условия материальной обеспеченности, доступа к социальным ценностям – образованию, медицинскому обслуживанию, получению земельных наделов…
      - Так. И это независимо от общественного и служебного положения человека?
      - Независимо.
      -Так. Ну а как вы считаете, начальник вот этого большого и сложного в управлении железнодорожного узла и билетный кассир тоже должны иметь равные материальные условия? К примеру, жалованье у них должно быть одинаковое?
      - Разница, конечно, должна быть…
     - Вот то-то, голубчик. И прежде, чем выходить с агитацией, надо хотя бы сносно разбираться в сложнейшем социальном жизнеустройстве. Вы к какой партии принадлежите?
      - Социал-демократической.
      - Так вот, молодой социал-демократ, даже любезный вам Карл Маркс, насколько я знаю, не призывает вас, его последователей, грубо искажать естество жизни, и оглуплять этим простой народ. Сколько вам лет? Лет двадцать пять?
      - Двадцать три.
      - Да, долог и неправеден ваш труд, юноша. Мой вам совет… Вы женаты?
      - Нет.
     - Так мой вам совет: найдите хозяйственную, заботливую жену и трудитесь хотя бы вот и на этой станции во благо семьи. Это и надежней и для души полезней. Если понадобится моя помощь в устройстве работы, дайте знать моим помощникам. А лучше всего, обратитесь к владыке Гермогену, ему нужны говорливые ребята. Вы же православный? Ну вот.
     - Простите, а-а…
     - Ах, да. Разрешите представиться: Столыпин Петр Аркадиевич, губернатор вверенной мне государем Саратовской губернии. Послушайтесь моего совета, юноша.
               
      Столбов Николай Дмитриевич, бывший социал-демократ, вскоре вступил в черную сотню, и, бывало, успешно  разубеждал людей идти против власти и государя-императора.
   
      Столыпин часто и много размышлял обо всем, что происходило в губернии и в России. Крестьянский уклад жизни в средней и южной частях империи он сравнивал с укладом жизни западных областей и находил, что запад страны далеко ушел в культурном ведении сельского хозяйства и крестьянского быта. Малоземелье российских крестьян центральных и южных областей, которое являлось основной причиной волнений и беспорядков, его особенно беспокоило. Он все больше убеждался, что земельную реформу откладывать нельзя.
       При очередном отчете в правительстве, он прямо выразил свою точку зрения премьер-министру Горемыкину:   
      - Что такое крестьянин без земли? Это человек, которому стало вдруг нечего делать, некуда себя деть. И тогда он становится либо лодырем и голью перекатной, либо пьяницей несусветным, либо лихим человеком, отзывчивым на каждый кивок в сторону террористов-революционеров и всякого другого рода преступников. Пока, однако, крестьянский быт не получил переустройства, администрация Саратовской губернии  неослабно будет стоять на страже порядка, так как население весьма разнузданно и снисходительность склонно считать за слабость и чуть ли не за поражение со стороны правительства.
         Все чаще убеждаясь в несговорчивости террористов- революционеров, Столыпин издает распоряжение полицейскому управлению: «Беспорядки подавлять решительно, не стесняясь, действовать огнем. После подавления немедленно арестовывать виновных». Но во избежание большого кровопролития сам спешил, туда, где вспыхивали бунты.

        Письмо жене в Гродно от 20 мая 1904 года. 
       «Дорогая, бесценная Оленька. Пишу тебе несколько слов в два часа дня, так как вечером не успею – выезжаю в Аткарский уезд, где опять беспорядки. Думаю, что в один день покончу. Там крестьяне обыкновенно тихи, надеюсь обойтись без экзекуций».
        (Экзекуции – порка строптивых крестьян, но не зачинщиков. Зачинщиков немедленно арестовывали. Эта мера была постыдной не только для подвергавшегося экзекуции, но и для власти. Вскоре Столыпин ее отменил).      
     Несмотря на жесткость принимаемых мер, Столыпин не был их сторонником. Он вводил их в силу необходимости и временно. И по первой же возможности отменял. И не оставлял попыток убедить государя и правительство в проведении крестьянской реформы. «Если бунтарские волны перейдут в шторм, тогда корабль государственного устройства  трудно будет удержать на плаву. Не монархия, а анархия может взять верх, и страна окунется в хаос», - отчаянно писал он в своих донесениях И внушал сам себе: «Но пока любой ценой надо успокоить разнородное в политических взглядах и разносословное в социальном происхождении общество…».


1904 год. Приезд семьи в Саратов.


      Супруге Петра Аркадиевича Ольге Борисовне и старшей дочери Марии Саратов понравился не сразу. И не только устройством внешнего вида и ухоженностью по сравнению с Вильно или с Гродно, но самое главное нервной и опасной обстановкой. Каждый раз, когда Петр Аркадиевич уезжал на очередное тревожное донесение, Ольга Борисовна и Мария места себе не находили. Лишь возня младших детей – трех девочек и трехлетнего сына Аркадия, как-то скрашивали их жизнь. Как правило, Петр Аркадиевич  возвращался из поездок в уезды поздно ночью, а то и на другой день. И никогда не говорил об опасности. На тревожные расспросы жены он обычно отвечал с улыбкой.
      - Успокойся, Оленька, все хорошо, опасность мне не угрожала…
     И уходил в свой кабинет, где его уже ждали малые и большие чины с жалобами и просьбами, с бумагами на подпись, проектами донесений и телеграмм в правительство и государю. Но иногда, видя умоляющие глаза жены и старшей дочери Марии, сдавался и коротко излагал, как все сложилось.
      - Был в Аткарском уезде и все благополучно кончил. Правда, пришлось ехать в два места. Там накануне моего приезда крестьяне по соседству самовольно разобрали весь хлеб из магазина. Удалось выявить зачинщиков и восстановить порядок. Я просто потерял голос от внушений…
      - Петенька, почему ты сам постоянно мчишься усмирять бунтовщиков? Есть же кого послать – полиция, казаки, сотня эта… Ты иногда просто безрассудно подвергаешь себя опасности. – Ольга Борисовна, отвернувшись, промокнула платком увлажнившиеся глаза. – Мы постоянно в страхе за тебя. Мария на каждый хлопок двери выскакивает из детской в надежде, что ты пришел…
       - Я понимаю и сознаю, что причиняю тебе, Оленька, и детям тревожные ожидания. Но что же делать? Я еду туда, где без моего вмешательства большая вероятность пролития крови. А полиция и казаки совместно с черной сотней делают свое дело весьма внушительно. Кстати, владыка Гермоген очень разумно подобрал людей в черную сотню, которая очень умело ведет словесную агитацию не поддаваться на агитацию социалистов-революционеров, которых, признаться, все больше и они все наглее. И ты знаешь, там, где мне уже удалось наделить крестьян дополнительными десятинами земли, там воцаряется спокойствие. Конечно, относительное. Недовольные всегда найдутся. Но в целом… Земельная реформа назрела. Без этого путь России туманен.
    - А государь как к этому относится? – спросила Ольга Борисовна, немного успокоенная редким случаем откровений мужа.
     - У государя шептунов много. Одни то шепчут, другие это. Ему трудно определиться. Нужен человек, который взял бы на себя крестьянский вопрос… Да и не только крестьянский.
    - Но Витте, говорят, ведет разумную политику…
    - Сергей Юльевич человек больших и даже очень больших способностей. И государь, по всему видно, к нему прислушивается. Но его предложение ввести конституционную монархию не вызывает у меня оптимизма. Мы можем столкнуться с еще большим сопротивлением и противоборством различных сил в обществе. Россия предназначена для безраздельной монархии, и реформировать надо не ее, а внутри нее. Реформирования требуют отдельные сферы жизни, отдельные отрасли хозяйствования. Государь – стержень государственности. Это, Оленька, мое убеждение. И я на этом буду стоять.

     Саратов. Столыпину.

    «16 июля государь посетит Вашу губернию проездом через Кузнецкий уезд. Обеспечьте охрану и встречу. Плеве».

      Стоянка государева поезда длилась полтора часа. Главным ее поводом был доклад губернатора о положении дел в губернии, особенно в части наведения порядка.
     Поезд встречало почти все чиновничество и духовенство губернии. Поскольку станционные помещения были малы и не столь удобны, решено было раскинуть просторные шатры с необходимой мебелью и посудой.
     Поезд из четырех вагонов прибыл  ровно в полдень. Караул взял «в ружье». Первым после охраны вышел государь. Столыпин взял под козырек, поприветствовал государя.
         - Милости просим, Ваше величество, на Саратовскую землю.
         Государь тепло и с улыбкой пожал руку губернатору.
        Тем временем перрон заполнился многочисленной свитой во главе с министром двора генерал-адъютантом Фредериксом. После поднесения хлеба-соли и позолоченных ключа и герба Саратова, Столыпин пригласил гостей в шатры, где все было готово для трапезы.
      Столыпин подробно изложил положение дел в губернии, а также о методах противодействия возникающим очагам волнений, в основном крестьянских.
      - Петр Аркадиевич, как Вы считаете, в чем главная причина крестьянских волнений? – спросил государь.
      - Жажда земли, Ваше величество. Аграрные беспорядки сами по себе указывают на те меры, которые могут вывести крестьянское население из настоящего нетерпимого положения. И единственным противовесом общинному началу ведения крестьянского хозяйства является единоличная собственность на землю.
      Доложил Столыпин и об ущемлении прав земских служащих.
      Государь, казалось, внимательно слушал губернатора, особенно ту часть доклада, которая касалась методов усмирения бунтов.
      - Продолжайте действовать так же твердо, разумно, спокойно, как до сего времени, - напутствовал государь губернатора. И отбыл, ничего не пообещав. Однако в скором времени из правительства пришло разрешение сформировать конно-полицейские отряды для надежности в достижении законного порядка. Столыпин не раз запрашивал об этом министерство внутренних дел и высказал эту просьбу при встрече с государем.
      Была и печальная новость: во время поездки государя по Центральной России в Петербурге  террористами был убит министр внутренних дел Плеве.


1904 год, январь. Царское Село.   


     Нарастающее недовольство неспособностью правящего режима решать социальные и политические проблемы приближалось к какой-то роковой черте.  Министр внутренних дел Плеве прекрасно видел это и попросил внеочередной аудиенции с государем.
     - Ваше величество, русский народ по своему духу патриотичен, и чтобы он умерил свой бунтарский пыл, надо и направить его на ура-патриотизм.
     - И как это можно сделать, Вячеслав Константинович? - живо заинтересовался государь.
     - Нужна маленькая победоносная война!
     - Война?
     - Да, Ваше величество, война. С несколько наглеющей Японией, претендующей на территории, нам подконтрольные. Думаю, нам не многих жертв и средств будет стоить поставить на место эту отсталую азиатскую державу.
     - Вы это серьезно? Но мы же согласились на некоторые требования Японии, чтобы не доводить дело до конфликта.
     - Да, и все же Япония угрожает нам… И даже, как Вы знаете, посол Того покинул Россию.
     - Нет, война нам не нужна…
     - А Вы пригласите военного  министра Куропаткина, пусть он доложит обстановку. Но я и без него скажу Вам, что она благоприятствует нам. Наша армия превосходит японскую в шесть раз.
     - А может Вы и правы, Вячеслав Константинович. Я изучу Ваше предложение.
      Плеве был не одинок в подобных воинственных умозаключениях.
      Государь после раздумий, взвешивания за и против, дал согласие поставить Японию на место. Но он не успел.
       Вечером 6 февраля 1904 года государь вернулся из театра, и ничего не омрачало его и Алекс приподнятое спектаклем настроение. И вдруг встревоженный адъютант докладывает:
       - Ваше величество, телеграмма от адмирала Алексеева…
        У Николая, предчувствуя недоброе, екнуло сердце.    
        Главнокомандующий войсками на Дальнем Востоке адмирал  Алексеев сообщал, что около полуночи японские торпедные катера внезапно напали на нашу эскадру, стоявшую на якоре на внешнем рейде Порт-Артура. Торпедированы броненосцы «Царевич»,
«Ретвизан» и крейсер «Паллада». Размеры ущерба выясняются.
       - Без объявления войны?! – удивленно спросил государь адъютанта, словно он был виноват в коварном замысле японцев.
       - Да, Ваше императорское величество…
       «Господь да будет нам в помощь…» - прошептал Николай и вместо спальни ушел в свой кабинет и до утра не сомкнул глаз.
       На следующее утро толпы патриотически настроенных людей заполнили улицы Петербурга. Студенты требовали отправить их на фронт. Люди пели «Боже царя храни». Но Николай был подавлен. Война началась без его ведома и объявления, и ничего хорошего не предвещала. Так оно и вышло. По мере поступления секретных докладов о потерях, он понял к чему идет дело.
     Его мучил вопрос: «Что скажет теперь народ России?».
     Русско-японская война оказалась позорно проигранной. Потери составили  270 тысяч человек, уничтожена почти половина российского флота. России, считавшейся великой военно-морской державой, был нанесен сильный удар по престижу. И вместо предотвращения революции поражение в войне сделало ее неизбежной.


Саратов, 1904 год.


      Узнав о войне с Японией, Столыпин сначала не поверил, потом растерянно повторял: «Зачем? Зачем? Разве мало куда надо употребить силы внутри страны?» Но внешне, усилием воли, он оставался спокоен и на вопросы ближайших чиновников, отвечал: «Государю видней…». А дома с Ольгой Борисовной и дочерью Марией, откровенно недоумевал:
     - Как может мужик радостно идти в бой, защищая какую-то арендованную землю в неведомых ему краях? Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным порывом.
     - Петенька, почему же государь не предотвратил эту войну? Ведь была же такая возможность?
     - Была, но… Кому-то показалось, что она выгодна России. Но никакой выгоды эта война не принесет, а беду принести может.
     - Ты имеешь жертвы военных действий?
     - Это само собой. Но главное – в случае неудачных действий нашей армии наверняка начнутся новые внутренние потрясения. Мало нам тех, что есть?!
      - Все как-то тревожно. Почему среди людей нет успокоения?
      - Успокоение, Оленька, требует напряжения сил физических и духовных. И, если хочешь, иногда принудительного исполнения законов. А у нас общество распущено донельзя. Нет почтения ни к кому и ни к чему, - говорил, возбуждаясь, Столыпин. – Но, слава Богу, - помолчав, добавил он, - стало как-то чуть тише в губернии. Все-таки кое что делать удается. Теперь хоть не каждый день выезжаю по донесениям о беспорядках.  Правда, в последний раз, третьего дня, в Балашовском уезде пришлось напрячь нервы. В который раз я узнал, что значит истерический клубок в горле, сжимающий его и мешающий говорить, и понял, какая воля требуется, чтобы при этом не дать дрогнуть ни одному мускулу лица, не поднять голоса выше желаемого диапазона. И ты знаешь, в очередной раз мое собственное принудительное  спокойствие сняло враждебный настрой людей, требующих, и справедливо требующих, улучшения условий их жизни. Да… К сожалению, улучшения мы сейчас дать не в состоянии. Предстоит медленное и трудное движение к лучшему. Но движение!


Петербург. 9 января 1905 года.


     1905 год начался «кровавым воскресеньем».
     В конце декабря 1904 года был сдан японцам Порт-Артур. Весть о падении Порт-Артура вызвала волну возмущения против неспособности властей руководить военными действиями. Начались где больше, где меньше, забастовки и митинги. Но всеобщий и масштабный характер народное недовольство властями началось с забастовки на Путиловском заводе. На митинге было решено манифестацией пройти по улицам Петербурга, а организованные колонны возглавит священник Георгий Гапон. Созданное при его участии «Общество русских рабочих» поставило целью «цивилизованными методами, под руководством истинно русских образованных людей и духовенства привить рабочим философию здорового христианского духа». Его интерес к жизни простого народа был неподдельным, благодаря чему он приобрел популярность среди пролетарских слоев населения Петербурга.
     Поначалу Гапон сомневался в том, стоит ли ему возглавить манифестацию. Но, бывая на митингах, он всюду получал поддержку и, отбросив колебания, решил стать вождем народных масс. А требования масс к царю и правительству были таковы: восьми часовой рабочий день, предельный минимум зарплаты,  введение прогрессивного налога, амнистия политзаключенных и некоторые другие.      
     Гапон должен был заранее известить правительство о манифестации и ее цели – вручении петиции царю, но сделал это лишь накануне. Николай в это время был в Царском Селе и ничего не знал. Получив сообщение Гапона, министр внутренних дел князь Святополк-Мирский (назначенный вместо убитого Плеве) встревожился и созвал совещание. Решено было лишь сообщить государю о принятых мерах во избежание беспорядков. «Мирский приходил сегодня, чтобы представить свой доклад, - записал Николай в дневнике. – По его словам из предместий в город переведены войска… Этого достаточно, чтобы успокоить рабочих. Во главе их какой-то священник –социалист…».
       Воскресным утром 22января (9 января по старому стилю) манифестанты с хоругвями, иконами, портретами царя  двинулись по направлению к Зимнему дворцу. Все шло мирно. Но на основных улицах люди увидели шеренги солдат и казаков. В толпе манифестантов были вооруженные социалисты-революционеры. Они и спровоцировали кровавое побоище, первыми начав стрельбу в солдат. Это внесло в ряды процессии  панику. И в это время войска открыли огонь.               
      Официальное число жертв составило – 92 убитых и несколько сотен раненых. В действительности жертв было много больше.
       Гапон исчез. Через год его тело было найдено в заброшенной даче в Финляндии.

       «Кровавое воскресенье» было лишь началом страшного года. «Меня мутит от чтения новостей», - говорил Николай.
      Революционные партии, воспользовавшись моментом, подняли волну народного недовольства до предельно высокого градуса. Во всех больших городах центра, юга и юго-запада России прошли забастовки, стачки, массовые шествия с лозунгами «Долой самодержавие!». Активизировались боевые дружины этих партий. Террор следовал за террором. Сановников и чиновников отстреливали как куропаток. Не останавливало их и то, что рядом с объектом покушения были ни в чем не повинные люди. Стреляли из наганов, бросали бомбы. В одном из храмов в Курске заложили бомбу за икону Богородицы. В Москве террорист Каляев бросил бомбу в карету генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. Его разорвало на куски.

      Саратов не стал исключением. Охота за Столыпиным усилилась. Во время одного из митингов, где появился Столыпин с целью успокоить толпу, из окна ближнего дома бросили бомбу. Столыпин отделался царапинами от осколков, а восемь человек были убиты. И тогда он перешел к жестким, а порой и жестоким мерам подавления крамолы. В этом противостоянии отличались черная сотня и казаки, навлекая на себя недобрую славу. А террористов ничто не останавливало. Они стали угрожать Столыпину расправой с детьми. Ольга Борисовна повысила бдительность и молила Господа уберечь мужа и детей.
     Столыпин давал телеграммы в Петербург прислать войска. Прибыл полк. Руководить военной «зачисткой» Саратова был назначен генерал Сахаров. Остановился он в доме губернатора. Однажды ночью его адъютанта разбудили.
     - К вам, ваше благородие, человек из Саранска. Утверждает – с важным донесением.
     - Что у вас? – недовольно спросил адъютант у этого человека.
     - На генерала готовится покушение. Сегодня днем.
     - Какое еще покушение?! – взревел адъютант. – Занимайтесь своими делами. Мне лучше знать, кто на кого покушается!
     И не принял мер по охране генерала. А днем к генералу пришла убитая каким-то горем женщина-просительница. Генерал принял ее, женщина подала ему письмо-прошение. Генерал развернул листок и прочитал приговор. А когда поднял удивленные глаза, женщина выстрелила в упор, насмерть. Террористку схватили. Суд присяжных приговорил ее к смерти. А ночью, накануне казни, присяжный поверенный Семенов передал ей в камеру букет цветов.
     И все же Саратов и Саратовская губерния не вышли из-под контроля губернатора и губернской власти. Даже в тяжелейший год Столыпин умудрялся находить средства и возможность строить, благоустраивать, помогать городским управам и земствам, крестьянским общинам. В Саратове, как нигде, умножались детские приюты и ночлежные дома, приюты для стариков. Многие общественные организации стремились заполучить Столыпина главой попечительских советов. Он стал даже попечителем общества трезвости.
     В губернии одни ненавидели его, мешающего безнаказанно вершить свои неблаговидные дала, другие за это его обожали. Перед назначением в Петербург, решением городской управы его ввели в звание «Почетный гражданин города Саратова». Илья Репин написал его портрет, который был помещен в центральной зале управы.

      Газеты российские и зарубежные словно соревновались в придумывании эпитетов Николаю. В народ ушло определение «Николай кровавый».

     Сергей Юльевич Витте, министр финансов, доставшийся Николаю еще от батюшки Александра III, обладал многими талантами, в том числе и умением оказаться рядом в нужный момент. А государь нуждался в поддержке, в совете. Особенно после кровавых событий 9 января.


Царское Село. Резиденция государя.

    
      - Ваше величество, Вам не следует так убиваться. Надо возложить вину на виноватых.
     - Кого вы имеете в виду, Сергей Юльевич?
     - Армию. И того, кто отдавал приказ стрелять.
     - Сдать армию?! Нет, не годится. Вот что я сделаю. Я приму депутацию от рабочих. Хочу через них донести свои добрые намерения сделать их жизнь лучше. Они же не знают истинную политику своего государя.
    - Что ж, Ваше величество, хорошая мысль…
    
    Депутацию в тридцать человек доставили в Царское Село, в роскошный Александровский дворец. Пили чай, хрустели сушками. Присутствовавшая на приеме государыня едва сдерживалась, чтобы не уйти. Ее изысканное обоняние не выносило густого запаха дегтя, которым были пропитаны сапоги гостей.
      - Господа, - говорил Николай, - поверьте, я очень опечален тем, что произошло на Дворцовой площади. Виноватые будут привлечены к ответственности. Но и вас прошу не слушать смутьянов революционеров. Они желают только одного – чтобы наша с вами любимая Россия осталась без царя, без власти. Чтобы в России царил хаос…
      Рабочие, ошеломленные роскошью обстановки и почти дружеской обходительностью царя, выразили почтение и лояльность.
      - Ваше величество, мы завсегда… ежели что..., - заверил старший депутации. Он должен был произнести заранее заготовленную речь, но потерялся.
      В своей рабочей среде члены депутации охотно рассказывали о внешней стороне встречи: о том, как выглядели царь и царица, о роскоши дворца, о лакеях, об угощениях. Рабочие слушали, задавали пошлые вопросы. О душевном состоянии царя никто даже не заикнулся.
      Императрица отчаянно пыталась помочь венценосному мужу. «Мой бедный Ники несет этот тяжкий крест, - писала она сестре в Баттенберг. – У него нет никого, на кого он мог бы полностью положиться и кто бы мог по-настоящему ему помочь. Он испытал много горьких разочарований, но остался смелым и полным веры в милость Божью… Нужда в настоящих людях весьма велика. Нечестные же люди всегда вертятся на глазах, а другие с фальшивой покорностью скрывают двоедушие. Мы стараемся расширить круг знакомств, но это трудно. На коленях молю Бога послать мне достаточно мудрости, чтобы помочь ему в этой трудной миссии…».
      
    Либеральный и миролюбивый министр внутренних дел князь Святополк-Мирский был отстранен от должности. Но это не спасло Россию от революционных потрясений. Насилие распространялось по империи. Александра Федоровна тревожно вглядывалась в мужа, в его осунувшееся от страданий лицо.
    - Ники, Что же будет? Что нам делать? – спрашивала она.
    - Моя дорогая Алекс, я пытаюсь найти выход, но все, что приходит на ум, кажется не то. А министры, вместо решительных действий, только заседают и кудахчут о совместных действиях…
     - Я молюсь о спасении России и о ниспослании тебе, мой дорогой, умных и преданных помощников. Например, обрати внимание на Витте. Рассудителен, способен на многие трудные дела. Ведь именно он провел финансовое укрепление казны….
     - Да, да, надо подумать…
     Николай поехал в Аничков  дворец на Мойке посоветоваться с вдовствующей матушкой.
      - Да? – удивленно спросила Мария Федоровна. – Твоя Алекс иногда способна, оказывается, дать дельный совет…
      Вдовствующая императрица недолюбливала сноху за чересчур навязчивое влияние на ее  сына.
       - Да, Сергей Юльевич, тот человек, который тебе сейчас нужен. Твоему отцу он был очень полезен. Но ему надо дать очень серьезное поручение. Побеседуй с ним откровенно, выясни его видение возможного выхода из столь трудного положения. И тогда, если найдешь необходимым, поручи ему разработать план. Но не кидайся в сторону силовых методов подавления беспорядков. Хотя и это предусмотри… Империя сошла с ума.    

      Став министром финансов, Витте ввел в обращение золотую валюту. Это привлекло торговцев и промышленников. Государственная монополия на водку, предложенная также Витте, принесла казне большие доходы. 
      Николаю не нравилась его напористость и цинизм в достижении целей, но он никак не мог  отрицать его талант и находить нестандартные решения, которые часто приносили желаемый результат. Но в 1903 году он был отставлен и назначен председателем комитета министров, который не имел почти никакого значения в управлении  государством.
        Николай думал. Ведь фактически он должен привлечь этого, пусть и талантливого финансиста, к выводу страны из политического кризиса. Вспомнил он и то, что предлагал ему Витте после «кровавого воскресенья» - свалить всю вину на армию, не подумав, что после этого может произойти внутри армии. Николай даже вздрогнул при мысли, что армия могла перейти на сторону революционеров. «Боже, упаси Россию от этого…». Но ведь Витте не мог не понять столь чудовищного исхода. Или мог не понять? Тогда какой же он политик? – размышлял государь. Но он и то не мог отрицать, что Витте, при определенном контроле его действий, может помочь стране найти выход из тупика.  «С кем еще посоветоваться? С министром внутренних дел Булыгиным? Нет, не та фигура. С главой Святейшего синода Победоносцевым? Пожалуй…»

     Срочный вызов к государю обер-прокурора Святейшего синода Победоносцева озадачил: только вчера разговаривали по телефону о положении дел в империи и пришли к выводу, что никаких поспешных действий, особенно силовых, не принимать. Шла речь и о послабляющих реформах, например, о девяти и десяти-часовом рабочем дне, о более доступном начальном и среднем образовании, медицинском обслуживании рабочих, и, разумеется, о донесении пастырского слова во всех храмах об успокоении прихожан. Слава Богу, на Руси еще много верующих. Говорили и о предложенной  министром внутренних дел Булыгиным совещательном органе – Думе.
     Победоносцев был принят незамедлительно.
     - Я пригласил Вас, Константин Петрович, на очную беседу все по тому же поводу – о крайне неприятном политическом состоянии в империи. У меня не много доверительных собеседников, к кому бы я мог обратиться, прежде чем принять решение. Речь идет о Витте. Мне его предлагают в качестве человека, способного внести умиротворение в обществе. Вы знаете, что как финансист он создал хорошую материальную базу и теперь России не грозит финансовый кризис. Но мы не можем избавиться от политических неурядиц. Нужны меры, нужны действия. Витте предлагает пойти на более широкие реформы, чем те, на которые мы готовы сейчас. Хотел бы услышать Ваше мнение…..    
      - Что ж, Ваше величество, фигура Витте действительно значительная. Он многое может. Но… могу ли я быть предельно откровенным?
      - Разумеется.
      - Так вот, я не раз замечал за ним идти к цели любой ценой. А когда что-то не получилось, долю ответственности переложить на других. Дай Бог, чтобы у него получилось в отношении новых его обязанностей. Насколько я понимаю, если он предложит реформы, то он должен возглавить их проведение на практике?
      - Так Вы считаете, ему стоит поручить?
      - Да, Ваше величество, считаю, - ответил с напускной бодростью Победоносцев. На самом деле он так не считал. Он просто пожалел государя, которого мучили противоречия.
   
     Итак, Витте.
      Николай не пригласил Витте сесть к своему рабочему столу, а как встал для встречи, так и стался стоять, начав разговор. Это означало, что государь придает ему особое значение.
      - Сергей Юльевич, я хочу без предисловий начать наш разговор по существу. Вы предложили и хорошо провели финансовую реформу, предложили ряд дополнительных мер в социальной политике. Тем не менее, этого оказывается мало. Как Вы считаете, есть ли необходимость в политических реформах?
      - Есть и острая, Ваше величество. Причем, в реформах кардинальных, - без промедления, даже поспешно, ответил Витте, словно этого разговора с государем  давно ждал.
      - А именно?
      - Например, дать свободу слова, печати, организации союзов....
      - Ну, этого у нас и так хватает. Что еще?
      - Военная диктатура или…
      - Говорите.
      - Конституция. Я рекомендую последнее. Это успокоит брожение умов и в первую очередь в либеральных кругах и в революционных организациях, которые все плодятся. Но и это не все. Необходимо высочайшее разрешение создать законодательную, а не совещательную, как ранее предполагалось, Государственную Думу.
      Николай ответил не сразу.
      - Присядем, Сергей Юльевич. Значит, конституция?
      - Не радикальная. Вопросы правительства, обороны, иностранных дел остаются за Вами, Ваше величество, а также монарх – последняя инстанция при утверждении законодательных актов.
       - Вы, я вижу, не переставали думать в этом направлении, - то ли одобрительно, то ли с некоторым осуждением сказал Николай.
       - Да, Ваше величество, после моей отставки в 903-м я много думал, - припомнил Витте ту обидную отставку.
        - Что ж, я предлагаю Вам продолжить работу над проектом реформ. Еще раз проанализируйте ситуацию и подготовьте проект меморандума. Сколько времени Вам потребуется?
        - Немного, Ваше величество. Месяца хватит.

      Витте ликовал. «А-а, без меня никак? Вот то-то, Ваше величество!». Первое, что он сделал – заручился поддержкой великого князя Николая Николаевича, командующего Петербургским военным округом, которому претила военная диктатура. К тому же случись военное положение, он и был бы назначен диктатором.

      В России конституция?! Посмотрим, что из этого выйдет.
      17 (30) октября 1905 года государь-император Николай II подписал Манифест, который превращал Россию из абсолютной монархии в полуконституционную. В нем провозглашалось:  «…Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов…». Устанавливалось, что ни один закон не может войти в силу без принятия его в выборной Государственной Думе. То есть – в законодательном органе.
       Итак, государь пошел, после долгих и тяжких раздумий, на радикальную реформу, ущемляя собственную власть монарха.
       Предвкушая поражение Витте, его вельможные враги посоветовали Николаю: Витте предложил реформы, Витте пусть их и осуществляет. Николай так и сделал, назначив его Председателем вновь созданного Совета (а не комитета) министров.
       Скоро Витте вынудил уйти в отставку Победоносцева, который так неудачно порекомендовал его в качестве реформатора. «Поумерь прыть, - сказал ему Победоносцев. – Споткнешься». Но Витте самозабвенно, не задумываясь, что из этого получится, пустился осуществлять реформы. И скоро они дали о себе знать. Вместо успокоения они еще больше взбудоражили общество. Получив свободу слова, печати и союзов Высочайшим Манифестом, левые и правые радикалы открыто пустились во все тяжкие. Обличение и уничижение самодержавия стало главной темой свободной печати. Как грибы после дождя в больших городах возникали газеты, журналы и даже какие-то листки и листовки с разнузданной агитацией. Обнаружилась такая разноголосица о способах борьбы за власть, что нормальному человеку, попытавшемуся разобраться в происходящем, можно было просто свихнуться. Тут и там вспыхивали большие и малые митинги.

                * * *

       Ситуацией воспользовалось левое крыло социал-демократической партии (большевиков). Ленин, чтобы высечь искру и раздуть из нее пламя, срочно прибыл из Женевы в Петербург. Но широкой деятельности развернуть не успел – охранка выследила, и он спешно ретировался в Женеву, отчего был очень расстроен. Тем более, что декабрьское вооруженное восстание в Москве началось без него. Он посылал инструкции о ведении восстания, жадно читал газеты о его ходе. А когда узнал, что восстание захлебнулось и закончилось подавлением, буквально взвыл от негодования.
      -Ослы! – кричал он Крупской. – А этот балалайкин-Троцкий опять показал свою способность демагога. Скажи, кому можно доверить борьбу за власть?! Это же не шутки!
      - Володя, успокойся. Нет худа без добра. Зато набираемся опыта.
      - Да, да, ты права, - успокаиваясь, сказал Ленин. Не получилось сейчас, получится в следующий раз.

       Волна стачек и забастовок, прокатившись по стране, стала вдруг стихать. Революционное движение переходило в рамки обсуждения целей и задач. Партии переходили на легальное положение. Ленину это не нравилось. Еще на апрельском съезде большевистского крыла РСДРП он поставил вопрос о терроре. Многие члены партии были против насильственного захвата средств из банков, кассационных экипажей, из купеческих домов, а также напрасного убийства чиновников,  полицейских чинов и сановников, потому что это влекло за собой большие жертвы.
       - Жертв боитесь?! – гневно говорил Ленин. - Тогда найдите добровольных пожертвователей. Хотя бы троечку таких, как Савва Морозов. А если таких нет, то кто будет оплачивать расходы на газеты и партийную литературу, на оплату агентов-пропагандистов, рискующих свободой и жизнью? На какие шиши, наконец, мы будем тут прозябать?

      Террор и экспроприация приутихли, но не прекратились. На стезе насильственной экспроприации особенно отличались кавказцы Камо и Коба, он же Иосиф Джугашвили, он же Сталин.
      Россия притихла, но отнюдь не успокоилась. Радикальные силы ждали момента снова возбудить общество, и для этого намерены были  использовать первую Государственную Думу.
      По новому закону выборная Дума созывалась на пять лет. Депутаты имели право обсуждать законопроекты и принимать законы, бюджет и делать запросы министрам. Вне контроля Думы были армия и внешняя политика, назначение и отстранение от должности министров и других высших должностных лиц. Государь мог досрочно распустить Думу, определять продолжительность думских сессий и перерывов между ними.
       Верхней законодательной палатой стал Государственный совет, половина состава которого назначалась царем, а половина избиралась корпорациями – земствами, дворянскими собраниями, университетами, торгово-промышленными союзами и т. д. Законопроект, прошедший через Думу, должен быть утвержден Госсоветом и государем.

       Однако конституционные реформы Витте не приносили ожидаемых результатов. В ноябре, декабре да и в январе стачки, забастовки и бунты прокатились мощной волной от Прибалтики до Владивостока. А декабрьское вооруженное восстание в Москве было подавлено лишь прибывшим из Петербурга Семеновским полком. Лев Троцкий (Бронштейн) кричал на митингах:
      - Пролетариат знает, чего он хочет! Он не хочет ни полицейского душителя Трепова, ни либеральной финансовой акулы Витте. Он отвергает конституцию, навязываемую под ударами полицейского хлыста.

      Царский манифест ослабил власть полиции и этим не преминули воспользоваться правые и левые радикалы. Вспыхнули мятежи на флоте.  В Одессе и Киеве прокатились еврейские погромы.
      Государь все более разубеждался в способностях Витте управлять страной и в апреле 1906 года отправил его в отставку.

       Социалисты, проигнорировавшие выборы в Думу, притихли, выжидая момент. Они прекрасно понимали, что никакого компромисса между царем и правительством с одной стороны и представительной Думой с другой, не будет. Вот тут-то и надо выступить третьей силой, да так выступить, чтоб всем тошно было.

      
Саратов. 1906 год, 20-е апреля.


      Столыпин  теперь не часто бывал в уездах с целью успокоить бунт. Это теперь делала конная полиция или народные дружины, сформированные в каждом уезде. Его часто приглашали то на открытие отремонтированной улицы, то в разные попечительские общества на правах почетного председателя, то на освящение нового парохода Саратовской пароходной компании.
       Телеграмму о срочном вызове в Петербург ему принесли, когда он был на открытии женской гимназии, которая была создана при его инициативе и поддержке.
       В резиденции вице-губернатор сообщил:
        - Петр Аркадиевич, после того, как я велел доставить Вам телеграмму, позвонили из Петербурга и сообщили, что в ближайшие дни Вас ждет государь.
       - Государь? Зачем? – наивно спросил Столыпин.
       - Петр Аркадиевич, чует мое сердце, Вам будет новое назначение…
       - Вы знаете…. Если это так, то именно сейчас я меньше всего хотел бы этого, - поразмыслив, сказал Столыпин.
       - Мы, то есть администрация, тоже, Петр Аркадиевич. Ведь только-только губерния почувствовала себя защищенной и вот…
      - Но все же, я думаю, не для назначения. Должно быть, у государя есть какой-то вопрос ко мне.


Царское Село. 1906 год,  17-е апреля.

      
     Отправив в отставку автора предлагаемой до Витте конституции, министра внутренних дел Булыгина, государь искал достойную замену на этот ключевой пост в империи. Рядом было много кандидатур, но мало кто подходил. С Витте, который не видел Булыгина в правительстве, он не советовался. «Посоветует такого, как сам…». Именно в момент раздумий государя по этому поводу и вошел в кабинет министр Двора всезнающий барон Фредерикс с докладом. Доклад государь слушал рассеянно, а когда Фредерикс его закончил, спросил:
       - Барон, кого бы вы посоветовали назначить министром внутренних дел?
      Фредерикс, не задумываясь, ответил:
      - Столыпина, Ваше величество.
      - Да? Интересно, почему?
      - Во-первых, настойчив. Не случайно такую губернию, как Саратовская, сумел обуздать. Во-вторых, предан монархической системе власти. В-третьих, мне он понравился, когда в июле Ваше величество встречались с ним при объезде губерний центра и юга России. Кажется и Вы, Ваше величество, отозвались тогда о нем доброжелательно. Ну и, в-четвертых, о нем не раз в превосходной степени говорил Святополк-Мирский, у которого Столыпин был под началом в Ровно и Гродно.
      - Вы убедительно его охарактеризовали, барон, но у него нет опыта службы на высших постах государства.
     - Но есть характер, Ваше величество. А опыт – дело наживное.
     Ну что ж, вызывайте его телеграфом. Попробуем Столыпина…

 
Саратов. 1906 год, 23 апреля.


     Ольга Борисовна и дети вышли проводить Петра Аркадиевича к подъезду.
     - Петенька, все же, может быть мне лучше ехать с тобой? Мало ли что там…
     - Нет, нет, милая, ты должна быть с детьми. Да и не долго я там пробуду. Так я думаю.
      - А если все-таки назначение?
      - Вряд ли. У государя в Петербурге без меня выбор большой… Ну Маша, приглядывай за младшими, помогай маме.
      - Папа, мы будем скучать.
      Петр Аркадиевич расцеловал всех, сел в автомобиль, и в сопровождении охраны уехал на железнодорожный вокзал.


Петербург, 25 апреля 1906 года.


      Петербург встретил Столыпина не очень приятной погодой. Сырой невский ветер пронизывал до костей. В правительственной гостинице он переоделся и позвонил в министерство внутренних дел. Там удивились его приезду в Петербург. Видимо Двор до поры не посвящал правительство о своих решениях. Петр Аркадиевич посмотрел на часы. Было три пополудни. Несколько секунд думал – не поздно ли ехать на аудиенцию к государю? Решил – надо ехать.
        К Царскому Селу была уже проложена железнодорожная ветка, но Столыпин решил, что экипажем приедет раньше. В экипаже удалось подремать, потому, как обдумывать причину вызова уже надоело.
       В Царское Село Столыпин прибыл в семь часов вечера, и уже было засомневался, что аудиенция состоится. Но как только он доложил о себе в канцелярии, тут же за ним прибыл адъютант.
       В приемной он ждал около четверти часа. Из кабинета государя вышел не знакомый Столыпину человек в мундире чиновника высокого ранга. Он внимательно взглянул на Столыпина, кивнул и неспешно удалился. Это был Крыжановский, товарищ министра внутренних дел, с которым Столыпину придется работать до конца своей жизни, и который будет верным и надежным помощником в решении очень сложных государственных задач.
       Поскольку время было позднее, и государь делал только официальные приемы, то и докладывал ему о посетителе начальник канцелярии.
       - Господин Столыпин, Ваше величество.
       - Столыпин? Хорошо, пусть войдет.
       Петр Аркадиевич не без волнения зашел в кабинет государя. Он здесь был впервые.
       Государь вышел из-за стола, протянул руку.
      - Помню, помню, Петр Аркадиевич, прием в шатре. Было очень оригинально и хорошо. Особенно меня порадовал Ваш доклад относительно обстановки в губернии.
      - Приятно слышать, Ваше величество…
      - Как доехали? Как вам Петербург?
      - Доехал хорошо. Петербург посмотреть и сравнить с прошлыми моими визитами не успел…
      - Ну, ничего, я думаю, у Вас будет время обследовать его со всех сторон.
      «Все, это какое-то назначение», - сразу понял Столыпин.
      - Петр Аркадиевич, убедившись лично в исправности Вашего управления весьма сложной губернией, и по рекомендации высоких государственных персон, я решил возложить на Вас обязанности министра внутренних дел Российской империи.
       «Ничего себе!» - чуть не вырвалось у Столыпина нерадостное восклицание. Выждав секундную паузу (не продолжит ли государь говорить) сказал:
      - Ваше величество, разумеется, я благодарен за столь высокую оценку моей службы на посту губернатора, но принять пост министра внутренних дел не могу. Я не искушен в сложных и разноречивых течениях правительственных кругов и это может навредить делу. И потом…В Саратовскую губернию я вложил половину своих возможностей. Есть планы ее дальнейшего развития…
      - Петр Аркадиевич, Ваши доводы я признаю, но не признаю отказа. Министерству нужен хороший хозяин. Очень надеюсь, что именно Вы им и будете. Поэтому задержитесь в Петербурге на несколько дней для общего знакомства с министерством и подберите жилье где-нибудь не вдалеке от службы, и дайте супруге знать, чтобы собирала семью к переезду. Да, и непременно доложитесь премьер-министру Горемыкину. Он знает и ждет Вас. Сейчас Вам подадут автомобиль. Не позднее, чем через месяц жду Вас с первым докладом о положении дел в министерстве и предложениями по улучшению его работы. Кстати, только что от меня вышел господин Крыжановский, Ваш будущий ближайший помощник. О нем хорошо отзываются. До свидания, Петр Аркадиевич.
      Что было делать? Столыпин подтянулся, пожал протянутую руку государя, и вышел. Из гостиничного номера он написал Ольге Борисовне.
       «Оля, бесценное мое сокровище. Вчера судьба моя решилась! Я министр внутренних дел в стране окровавленной, потрясенной, представляющей из себя шестую часть шара, и это в одну из самых трудных исторических минут, повторяющихся раз в тысячу лет. Человеческих сил тут мало, нужна глубокая вера в Бога, крепкая надежда на то, что Он поддержит, вразумит меня. Господи, помоги мне. Я чувствую, что Он не оставляет меня, чувствую по тому спокойствию, которое меня не покидает.
       Поддержка, помощь моя будешь Ты, моя обожаемая, моя вечно дорогая. Все сокровище любви, которое Ты отдала мне, сохранило меня до 44 лет верующим в добро и людей. Ты, чистая моя, дорогая, Ты мой ангел-хранитель…
            26 апреля, С.-Петербург».
      «Что ж, Петенька, ты человек государев, а я и дети твоя семейная опора», - сказала себе Ольга Борисовна, прочитав письмо.
     Скоро Столыпин с семьей поселился в восьми комнатной квартире
на набережной Фонтанки.      


Петербург, 1906 год.  Начало Думского периода.


      27 апреля 1906 года в специально отремонтированном Таврическом дворце открылось первое заседание первой Государственной Думы. Оно проходило в торжественной обстановке, в присутствии государя, который выступил с тронной речью. Выразив надежду, что собрание народных представителей поможет верховной власти укрепить государственность и законность, в конце речи государь сказал:
     - Да исполнятся мои горячие желания видеть народ мой счастливым и передать сыну моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и просвещенное…
      Но уже первые рабочие заседания Думы показали полную противоположность надеждам царя. Уже пятого мая Дума принимает текст адреса монарху, в котором выдвигает основные требования либералов: введение всеобщих выборов, отмена всех ограничений на  законодательную деятельность, о личной ответственности министров перед Думой, упразднение Государственного совета, отмена ограничительных законов, гарантия гражданских свобод, разработка аграрной реформы, направленной на отмену частной собственности на землю и ее национализацию, введение всеобщего бесплатного образования и т. д.
      Николай был неприятно удивлен, а в правительстве одни недоумевали, другие ехидно хихикали в кулак. Глава правительства Горемыкин был взбешен и стал настаивать на роспуске Думы. Николай колебался. Столыпин, оценив обстановку и полагая, что еще не все потеряно, уговорил государя не спешить с роспуском. Горемыкин в сердцах сказал Столыпину:
       - Петр Аркадиевич, извольте тогда сами разговаривать с этим сбродом, а меня увольте. Меня от них тошнит!
       И Столыпин стал подолгу находиться в Таврическом дворце, наблюдая за прениями и политическими настроениями депутатов. В течение мая он пытался вести переговоры с лидерами умеренных фракций о налаживании совместной с правительством законотворческой деятельности. А влиятельной фракции от партии конституционных демократов (кадетов), предложил сформировать коалиционное правительство. Лидеры фракции поставили условие: только однопартийное правительство во главе с Милюковым или Муромцевым. Убедившись почти в единодушном отказе иметь дело с правительством, Столыпин также стал настаивать на роспуске Думы. А чтобы подготовить к этому общественность, проправительственная печать в течение двух недель публиковала статьи о реакционности Думы и ее бесполезности.


Петергоф. Нижняя дача, 1 июля 1906 года.  Кабинет государя.


      - Петр Аркадиевич, насколько я понимаю, Вы будете предлагать мне роспуск Думы? Но ведь, помнится, Вы сами остерегали меня, полагая, что это вызовет волнения в обществе. Не так ли?
       - Так, Ваше величество. Но ситуация после кампании в прессе заметно изменилась. И потом, сколько бы я ни пытался предотвратить роспуск путем переговоров с депутатами из разных фракций о совместной с правительством деятельности, встречал только упрямство. И лишь немногие соглашались.
       - Причина их упрямства в ультиматуме трону?
       - Именно так, Ваше величество. Требуют неукоснительного его выполнения. И даже более того: требуют полной  подчиненности правительства Думе.
      - Что, полная подчиненность?
      - Да, утверждение всех министров Думой и отчетность их перед ней.
      - Аппетиты, однако. Что ж, Петр Аркадиевич, будем считать, что, как говорят в народе, первый блин комом. Подготовьте высочайший указ о роспуске. А теперь самое важное… С завтрашнего дня Вы возглавите правительство. Предвижу Ваш вопрос по поводу Горемыкина. Он сам предложил Вас. Он честный человек. Считает, что ему не под силу везти этот, еще отягощенный дополнительным грузом, воз.
      - Ваше величество, - упавшим голосом после паузы сказал Столыпин, - я не готов принять столь высокую обязанность… И потом…
       - Петр Аркадиевич, это еще не все. Вы при этом остаетесь и министром внутренних дел. Знаю, что служение Отечеству на столь высоких  постах потребует от Вас нравственных и физических сверх усилий. И все же только Вы сейчас можете сделать то, что ждет общество и я, Ваш государь. Вот перед этими иконами Спасителя и Божьей Матери я часто молюсь. Давайте осеним себя Святым Крестом и помолимся Господу о ниспослании помощи нам обоим в это трудное время.
        Государь перекрестил, обнял и поцеловал Столыпина. Потом спросил, на какой день будет удобно назначить роспуск Думы.
       Назначили на 9 июля.      


Дача на Аптекарском.               


       В начале мая Петр Аркадиевич пришел домой и объявил семье:
       - Завтра переезжаем на дачу. Это  на Аптекарском острове. Очень живописное место, вам всем понравится.
      Детям оно тут же понравилось: разумеется, им хотелось на природу, гулять по лесу, купаться, словом, жить в свое удовольствие.
       Собрав только личные вещи и одежду, большая семья Столыпиных с горничной Наталией и бессменным слугой Казимиром, шумно оккупировала двухэтажный деревянный особняк на Аптекарском острове. Место действительно было живописным: красивый парк окружал дачу, недалеко лес и река. Но что несколько смущало, особенно детей, так это охрана, всех и во всем подозревающая, а оттого, казалось, суровая и неприступная. И главное – все время другая, так что никак нельзя было ни к кому привыкнуть и по душам поговорить.
        Однажды старшая дочь Мария возвращалась из близлежащей церкви с вечерней службы. У входа на территорию дачи ее вдруг остановил неизвестно откуда взявшийся полицейский.
         - Вы куда, барышня?
         - Домой.
         - Вы хотите сказать, что это ваш дом?
         - Да.
         - И вы имеете какое-то отношение…
         - Я его дочь. Меня зовут Мария Столыпина.
         - Но я не могу вот так просто, не проверив, пропустить вас.
         - Так проверяйте.
         - Но для этого надо пройти в участок.
         - Пойдемте.
         В это время подбежал перепуганный начальник охраны, и, выругав полицейского, проводил Марию до подъезда.
          За ужином дочь рассказала эту историю. Все посмеялись. Только Ольга Борисовна, чуть улыбнувшись, сказала:
        - Будем надеяться, что охрана и впредь хорошо будет нести свою службу.

          
Петербург. 9 июля 1906 года.


       Стекаясь к Таврическому на очередное бесплодное заседание, депутаты заметили оживление у подъезда к дворцу. Два ряда полицейских преграждали путь всем служащим во дворце, а также и депутатам. Стоял галдеж. «Требуем объяснений! - кричали возмущенные депутаты. – А где Муромцев? Пусть председатель объяснит!». И вдруг истошный крик: «Нас распусти-или! Мы распущены, господа! Вот указ царя…».
        Все бросились к кричавшему, и чуть не затоптали его. Но кто-то успел выхватить из его рук свежую газету с указом царя. Этот выхвативший с трудом протиснулся на ступени парадного и стал громко читать указ:
        - Высочайшим повелеваю распустить… назначить выборы в Государственную Думу второго созыва… с началом ее работы 7 февраля 1906 года…
         И тут, как по команде, все стихли. Как молнией всех оглушило. Им показалось странным, что государь не стал больше терпеть разнузданную агитационную деятельность против его, монарха, и правительства.
       Приехавший после аудиенции у царя Муромцев, подтвердил указ и закрыл работу Думы.
      Опомнившись, депутаты наперебой закричали и замахали кулаками. Но драки с правительством не получилось: народ в целом не поддержал своих избранников, не умеющих законным порядком добиваться улучшения его жизни.
       Часть кадетов и трудовиков, спрятавшись в лесу под Выборгом, сочинили воззвание к народу, призвав его не платить налоги, не посылать в армию молодежь. Но и воззвание не возымело действия. Его авторы были позже арестованы, их судили с вынесением приговора о лишении возможности еще когда-либо избираться в представительные органы.


Август 1906 года.   

      
      Революционеры, приостановившие было свои кровавые акты, их возобновили. Прежде всего, они искали случай убить Столыпина, непримиримого врага социалистов-революционеров.
      Полковник департамента полиции Герасимов по телефону попросил Столыпина о встрече. О срочной. Петр Аркадиевич не раз убеждался в том, что Герасимов по пустякам не ищет встречи с министром, и тут же пригласил его в свой домашний кабинет.
      -Петр Аркадиевич, Вы приглашены в институт экспериментальной медицины на открытие и освящение новой клиники?
     - Да, приглашен и намерен присутствовать.
     На это мероприятие кроме премьера были приглашены градоначальник Петербурга генерал фон Лауниц, принцесса и принц Ольденбургские и еще около 200 человек по именным и безымянным билетам.
     - Петр Аркадиевич, Вам там быть нельзя…
     В это время в кабинет вошла Ольга Борисовна с чаем. Герасимов замолчал.
      - Говорите, господин Герасимов.
      - Вам там быть нельзя. По моим достоверным сведениям о том, что Вы и генерал Лауниц примете участие в торжествах узнала
революционная террористическая организация, зарекомендовавшая себя особо дерзкими методами. К примеру, нападение на экспедицию, с огромной суммой следовавшую из порта в казначейство, – их рук дело. Они называют себя максималистами, то есть задуманное всегда приводят в исполнение, чего бы это им не стоило. Их можно назвать террористами-смертниками. Причем, все они молодые люди.
       - Это что, новая организация социалистов?
       - Можно сказать и так. Эти молодые люди выразили недовольство медлительностью и чрезвычайной осторожностью своих старших убийц и создали так называемый «летучий отряд». Во главе его стоит некто Зильберберг, бывший студент.
      Подумав, Столыпин сказал:
      - Нет, я должен быть там. Что могут подумать…
      - Организаторам мы сообщим о невозможности Вашего присутствия.
       И тут свое слово сказала Ольга Борисовна:
       - Я думаю, господин Герасимов прав. Нельзя рисковать жизнью тогда, когда этот риск не оправдан…
      - Ну а Лауниц? – спросил Столыпин.
      - С градоначальником я поговорю, попытаюсь убедить отказаться от участия.
      Но убедить Лауница не удалось.
               
                * * *
      
     Соломин, Рысс, Евгений Кудрявцев, Зильберберг, Валентина Попова, Василий Сулятицкий, Медведь-Соколов и еще двое – юноша и девушка, еще раз прошлись по плану действий: Кудрявцев встречает официальных лиц на последней площадке лестницы, стреляет в Лауница, а Сулятицкий сзади в Столыпина. Каждый использует не менее трех пуль прицельно в голову и в грудь.

      Официальные и неофициальные лица, приглашенные на открытие новой клиники, чинно поднимались на второй этаж. Гости блистали парадными мундирами и роскошными платьями. (После торжественной официальной части предполагался банкет. Для музыкального сопровождения его пригласили оркестр Преображенского полка).
       Столыпина среди официальных лиц не оказалось. Сулятицкий кивнул Кудрявцеву и, взяв из гардероба элегантное пальто, вышел. И тут же прозвучали три револьверных хлопка. Лауниц на глазах у оторопелых  гостей осел и скатился на несколько ступенек вниз. Первым, почти мгновенно, пришел в себя сопровождавший гостей жандармский полковник. Он схватил за руку Кудрявцева, пытаясь задержать его, но молодой террорист вырвался. И тогда полковник выстрелил ему в голову.


Явочная квартира «максималистов».


      Максималисты были расстроены. Не из-за гибели Кудрявцева – они были к этому готовы, а из-за несостоявшегося убийства Столыпина.
      - Кто-то предупредил охрану Столыпина! – кричал Зильберберг на товарищей. – Кто?! Откуда пошла утечка?
     Все понуро молчали.
     - Вы понимаете, что именно Столыпин для всего нашего дела враг номер один. Лауниц за свои репрессии наших товарищей в Тамбове получил свое, ну и ладно. Но если мы не достанем Столыпина, революция откладывается на неопределенное время. Что скажешь, Медведь?
      - Достанем.
      - Как?
      - Пока не знаю. Будем думать, установим слежку.
      - Думайте. Через две недели промежуточный сбор на квартире ЗЭТ. Эту оставляем под присмотр горничной.
       Через две недели группа выработала план покушения. Он был жесток, но, как им казалось, беспроигрышный.


Покушение на Аптекарском...


      Двое молодых бойцов, недавно влившихся в отряд из рядов революционеров-анархистов, воспитанные на теории Кропоткина, оделись в обмундирование жандармских ротмистров. Третий – в элегантную тройку молодого дэнди. Арендованный первоклассный фаэтон ждал их у подъезда. Все трое, держа в руках портфели, с осторожностью сели в фаэтон.
       - На Аптекарский, - сказал один из них кучеру.
      
       Было четыре часа пополудни 12-го августа 1906 года, когда фаэтон подъехал к даче премьер-министра. В это время Столыпин принимал посетителей. У парадного  и в вестибюле было много ожидающих приема. Столыпин посмотрел на часы. «Пожалуй, можно начинать».
      В это время два жандармских ротмистра и гражданский чиновник с портфелями решительно двинулись по вестибюлю к кабинету Столыпина. Но дежурный офицер остановил их.
       - Господа, запись на прием к председателю правительства окончена.
      - Но у нас срочное дело…
      И тут дежурный заметил некоторое несоответствие формы посетителей с подлинной формой жандармских офицеров. В частности, головной убор еще год назад был изменен.
     - Господин генерал, - крикнул дежурный генералу Замятину, начальнику охраны премьера. – Подойдите, здесь что-то не так.
     Понимая, что дальше им не пройти, террористы с криком «Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!» с силой бросили свои портфели. Раздался оглушительный взрыв. Все погрузилось во тьму. Треск рушившихся стен и крыши, стон и вопли людей, дикое ржание изувеченных взрывной волной коней, впряженных в фаэтон террористов, пыль, песок, мелкие камни, взмыв высоко в небо, сыпались теперь на землю, на мечущихся в панике людей.
      Четырнадцатилетнюю дочь Наталью и трехлетнего сына Аркадия выбросило с балкона на мостовую под копыта взбешенных лошадей. Дочь получила тяжелые увечья, сын пострадал меньше. Сам Петр Аркадиевич не пострадал никак, если не считать, что из взлетевшей чернильницы на него вылились чернила. Не пострадали и остальные трое детей. Ольгу Борисовну в шоковом состоянии вместе с Наталией и маленьким Аркадием  увезли в лечебницу.
     От взрыва на Аптекарском погибло 27 человек, ранено более тридцати. Большая часть дачи оказалась в руинах.
     К Столыпину срочно приставили усиленную охрану и вместе с семьей перевезли, по распоряжению государя, в Зимний дворец. Государь пригласил его в Петергоф. Не для отчета.


Петергофский парк.  14 августа 1906 года.


      - Петр Аркадиевич, как состояние дочери и сына? – спросил государь.
      - Состояние дочери тяжелое. Есть угроза ампутации ног. Я попросил докторов сделать все возможное, чтобы избежать этого. Сын, слава Богу, вне опасности.
      Шли некоторое время молча, каждый думал о своем.
       - Вы знаете, Петр Аркадиевич, я часто думаю, почему у нас, в России, террор так жесток и беспощаден? В газетах я читаю, что, самодержавие, монархия изжили себя, народ хочет конституционную республику, а кто-то требует вообще безвластия, анархии. Где истина? Как Вы думаете?
      - Истина, Ваше величество, - в монархическом устройстве государственности в России. Оно, это устройство, можно реформировать, что Вы и сделали, даровав народу конституционные права, но приоритетное управление государством должно остаться за монархом. Это мое убеждение.
       - Вы настоящий патриот России, Петр Аркадиевич. Спасибо Вам. Тяжела наша ноша, но мы должны нести ее, что бы это нам ни стоило. Вы знаете, откровенно Вам скажу, я чувствую, что до конца не исполню здесь, на земле, свое предназначение, что впереди меня ждут тяжелые испытания, но я не получу награды здесь, на земле…
        Столыпин внимательно посмотрел на вдруг ставшее беспредельно печальным лицо государя. Помолчав, сказал:
      - На все Его воля, но будем надеяться… Хотя я тоже каждое утро творю молитву и смотрю на предстоящий день как на последний в жизни. А вечером благодарю Бога за лишний дарованный день. Я понимаю - смерть как расплата за убеждения. И порой ясно чувствую, как она приближается. Бесконечные покушения, начатые еще в Саратове, в любой момент могут  поставить последнюю точку.
      Снова помолчали.
     - У Вас есть что предложить по пресечению террора, Петр Аркадиевич?
     - Да, Ваше величество. Я хотел это сделать на ближайшей официальной аудиенции. Но раз уж Вы спросили, то сейчас я в устной форме готов высказать некоторые предложения. Социалисты зовут к топору. Я думаю топор надо направить против их. Министерством внутренних дел разработаны временные, но жесткие меры, без которых, я считаю, не подавить крамолу.
     - Доложите.
     - Первое – ввести военно-полевые суды, состоящие из трех военных чинов, которые по горячим следам, в течение трех суток, рассматривают дело и выносят приговор. Смертной казни подвергать только непосредственных исполнителей.
     - Не чересчур, Петр Аркадиевич?
     - Где аргумент бомба, там естественный ответ – беспощадность кары, Ваше величество. К нашему горю и сраму – лишь казнь немногих предотвратит моря крови.
     - В скором суде могут пострадать невинные…
     - В положении об этих судах предосторожность таких действий прописана. Добросовестное исполнение положения исключает роковые ошибки…
     - Что ж, наше бездействие только еще больше ободрит государственных преступников. Я подпишу положение.

     Военно-полевые суды действовали восемь месяцев. За это время по их приговору было казнено по разным оценкам от  800 до 1100 человек непосредственных убийц, от рук которых погибло или изувечено также по разным оценкам от 10 до 30 тысяч человек. Но не им, а Столыпину пресса приписывала жестокости. Его называли вешателем, Столыпин терпел. Он удовлетворился тем, что принятые в начале меры дали меньше жертв, чем принятые бы в отдаленном времени.
     И действительно, несмотря на вопли крайне правых и крайне левых, террор резко пошел на убыль. Столица и крупные города облегченно вздохнули. Однако главные сражения Столыпина были впереди.

                * * *

      Используя думскую трибуну, как свободу выражения мнений и статус неприкосновенности, депутаты Думы первого созыва  разнузданно обвиняли правительство во всех смертных грехах. По неугодным чиновникам и их действиям забрасывали запросами. Приходилось отвечать. Часто с  трибуны Думы. И часто самому министру внутренних дел, председателю правительства Столыпину: чиновники министерств не очень-то охотно шли на взаимоотношения с депутатами. Товарищ министра внутренних дел умница Крыжановский не раз спрашивал Столыпина:
       - Петр Аркадиевич, не лучше ли оставить депутатов в покое? Пусть они там варятся в собственном соку и не обращать на них внимания.
       - Но тогда уж, дорогой Сергей Ефимович, придется распрощаться с провозглашенной 17 октября Конституцией, которая, не будем забывать, дарована государем, плохая она или хорошая, полная или ущемленная. Все же, я считаю, рано или поздно, законодательный орган сыграет свою положительную роль.
     - Может быть. Но тогда напрашивается изменение выборной системы, иначе…
      - А вот тут вы правы, и вот вам моя просьба и мое поручение – подготовить проект нового закона о выборах. Думаю, недалеко то время, когда он понадобиться.
     - Но подготовка к выборам во вторую Думу уже идет. Не успеем.
     - И спешить не будем. Боюсь, что состав второй Думы вряд ли будет отличаться в лучшую сторону от первой. По действующему Закону сколько ни выбирай – результат предсказуем.

      За время работы первой Думы, Столыпин многократно выходил на трибуну с целью разъяснить позицию правительства, убедить в необходимости плодотворного сотрудничества с правительством. Ни свист, не улюлюканье крайне левых и крайне правых его не сбивали с толку. Его убеждения были непоколебимы.

     Таврический дворец. 8 июня 1906 года (за месяц до роспуска первой Думы).  Из пояснения по запросу о департаменте полиции.

     - Господа депутаты… Запросы Думы, конечно, касаются таких явлений, которые могут вызвать нарекания в обществе. Отвечая на них, я не скрывал неправильных действий должностных лиц. Но это не значит, что большинство моих подчиненных не следуют велению долга. Это в большинстве люди, свято исполняющие свой долг, любящие свою Родину и умирающие на посту. С октября месяца до 20 апреля, то есть за полгода, их было убито 388, а ранено 383. Кроме того, было 17 неудачных покушений. На этом можно было бы закончить, но у меня спрашивают, знает ли администрация о переполненных тюрьмах заведомо невиновными. Я не отрицаю ошибок отдельных должностных лиц при расследовании дел. Пересмотр таких дел идет полным ходом. Вместе с тем, правительство, как и общество, желает перехода к нормальному порядку управления. Так, в Государственной Думе не раз раздавались обвинения  правительству в желании насаждать везде военное положение, управлять страной путем исключительных законов. Такого желания у правительства нет, а есть желание и обязанность сохранять порядок (шум). Порядок же нарушается всеми средствами… Нельзя же совершенно обезоружить правительство и идти сознательно по пути  дезорганизации. (Крики одних «Довольно!», других - «Просим!»). Власть не может считаться целью, власть – это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка, поэтому нельзя не считать опасным безвластие правительства…Правительство – аппарат власти, опирающийся на закон.
      (Несмотря на шум и бестактные возгласы, Столыпин стоял на трибуне, как скала. Он не повышал голоса, говорил ровно, и это особенно выводило из равновесия радикалов).    
     … Этот шум мне мешает, но меня не смущает, и смутить меня не может. Это моя роль, а захватывать законодательную власть я не в праве,  изменить законы я не могу. Законы изменять будете вы…
      …Правительству было бы желательно изыскать почву, на которой возможна была бы совместная работа, найти тот язык, который был бы одинаково нам понятен. Я отдаю себе отчет, что таким языком не может быть язык ненависти и злобы, я им пользоваться не буду…
     (Уже одно это рисует Столыпина как высоконравственного христианина, наделенного высшей властью, и эту власть употребляющего во благо Отечества).
    … За наши действия в эту историческую минуту, действия, которые должны вести не к взаимной борьбе, а к благу нашей Родины, мы точно так же, как и вы, дадим ответ перед историей… Людям, господа, свойственно ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Пусть эти злоупотребления будут разоблачены, пусть они будут судимы и осуждаемы, но иначе правительство должно относиться к нападкам…Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства паралич воли и мысли. Все они сводятся  к двум словам, обращенным к власти: «Руки вверх!». На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить тоже двумя словами: «НЕ  ЗАПУГАЕТЕ!». (Аплодисменты справа).
       
                * * *
      Редкая газета Европы, не говоря уж о российской прессе, не писала о Столыпине. Конечно, прессой живо интересовались Ольга Борисовна и старшая дочь Мария.
      - Мамочка, посмотри, что пишет о папа немецкая газета. Я тебе прочитаю. Вот: «…Без преувеличения можно сказать, что будущее России покоится на плечах господина Столыпина. Очень возможно, что он и есть тот герой-рыцарь, которого ждет царь для спасения России…». А вот почему некоторые наши газеты бранят и государя и папа? Почему?! – с обидой спросила Мария.
      - Видишь ли, Машенька, даже в Библии сказано – нет пророка в своем отечестве. Не любят у нас людей, отстаивающих правду, по которой должно жить общество. «А кто он такой? - кричат они. - У нас своя правда». И вот это разнообразие правды раскололо общество. Государь и папа пытаются объединить его, предлагают меры для улучшения жизни тем, кто в этом особенно нуждается. Крестьянам, например. Но не всем это нравится.
      - Почему? Разве это плохо?   
      - Революционеры и социалисты заинтересованы, чтобы в стране было много недовольных, тогда им легче будет взять власть в свои руки…
      - И эта их власть будет самой справедливой и уже не будет недовольных и бедных?
      - Вряд ли. За хорошими лозунгами не всегда кроются хорошие намерения.
      - Мамочка, это все так трудно понять…
      - Да, моя милая.

                * * *

      Государь все внимательнее присматривался к председателю правительства и все чаще то по своему желанию, то по просьбе Столыпина или после его дежурного доклада, беседовал с ним о будущем России. Монарх чувствовал неподдельную искренность Столыпина во всех его суждениях, если это шло даже вразрез мнению Николая. Своей матушке Марии Федоровне он признавался: «Я не могу тебе передать, как мне начинает нравиться этот человек и какое уважение он у меня вызывает».
     Убежденный монархист, Столыпин везде и всюду: с думской трибуны, на официальных приемах и в частных беседах, говорил о единственно возможной для России монархической форме правления. «Историческая самодержавная власть, - убеждал он депутатов с трибуны, - и свободная воля монарха является драгоценным достоянием русской государственности…Нельзя прививать к русским корням, к русскому стволу чужестранный цветок. Пусть же русский цветок развернется и расцветет под влиянием взаимодействия Верховной власти и дарованного ею нового представительного строя».
      Он не всегда был согласен с мнением государя, он прекрасно видел и понимал, как монарху нелегко в окружении разноречивого Двора, где плетутся сплетни и интриги, где в одно ухо шепчут одно, а в другое – прямо противоположное. Государь был зависим и порой принимал неправильные решения, а порой не принимал никаких, ссылаясь на «внутренний голос». Столыпин понимал и сочувствовал государю. Но в принципиальных, исключительно важных вопросах настаивал и добивался от монарха подписи соответствующего указа или манифеста. Так он, после успокоения державы, вышел на государя с необходимостью широкой и кардинальной аграрной реформы.
     Аграрную реформу предлагал еще Витте. Но, во-первых, он сформулировал ее неполно, а, во-вторых,  сумел провести лишь частичную отмену выкупных платежей с крестьян.


Петергофский дворец. 10 сентября 1906 года, семь часов вечера.


     - Господин Столыпин, Ваше величество.
      Николай чуть замешкался с приглашением. «Надо быть готовым к докладу председателя правительства, - подумал он. – Что-нибудь по 87 статье Основных Законов предложит. Должно быть снова по аграрной реформе. Что ж, реформа действительно как никогда необходима. Только не спешить с «да» или «нет». Впрочем, доверять этому человеку можно и должно. Не однажды проверено…»
      - Просите.
      Столыпин, в мундире статс-секретаря, большой, но не грузный, спокойный, но не чрезмерно, официальный, но не напыщенный, вошел в кабинет государя. Николай, в мундире полковника Преображенского полка, встретил Столыпина искренним добрым взглядом, какой присущ только этому русскому монарху, вышел из-за письменного стола и протянул руку.
      - Петр Аркадиевич, рад снова видеть Вас в добром здравии и деловом расположении, - чуть улыбнувшись, сказал государь.
      - Здравствуйте, Ваше величество.
      - Как Ваши домочадцы? Как поправляются дочь и сын?
      - Спасибо. Сыну лучше, а дочь… дочери снова предстоят сложные операции.
     - Да… Любое мое участие по первому Вашему слову я почту за благо.
     - Спасибо, Ваше величество. Я это очень ценю.
     - Прошу садитесь, Петр Аркадиевич. И докладывайте. Полагаю, Вы с проектом аграрной реформы…
     - Да, именно так, Ваше величество. По моему поручению начальник департамента землеустроения  господин Кривошеин подготовил подробный анализ положения сословного землевладения в России. Этот труд требует внимательного ознакомления. Я Вам его вручаю, а так же вручаю проект Высочайшего указа о земельном Законе на основании статьи 87 свода Основных законов. На словах хотел бы довести до Вашего величества следующее.
         Первое. Общинное землепользование во многих частях крестьянской России себя изжило и стало предметом междоусобиц             в самих общинах, где переделы земли проходят, мягко говоря,                не всегда справедливо, или, во избежание трений и скандалов,                не проходят вовсе. Но и это не спасает от бунтов и погромов, которые во множестве наблюдались в последние три года.
       Второе. Принятие закона будет содействовать успокоению крестьян, особенно малоземельных.
       Третье. Мы не можем сейчас добиться абсолютной справедливости в сословном землеустроении, но меры, намеченные проектом Закона, позволят правительству добиться того, чтобы основная крестьянская масса, получив наделы в достаточной степени для удовлетворения семейных нужд, стала не противником правительства,  а его сторонником.
       Четвертое. Закон, я на это очень надеюсь, выбьет почву из-под агитаторов-социалистов, все эти годы смущавших крестьян и толкавших их на бунты и разбои.
      И, наконец, Ваше величество, закон послужит укреплению устоев монархического строя в России. И, я думаю, 300-летие царствующего Дома Романовых Россия встретит обновленной и спокойной.
      Столыпин закончил. Николай, слушавший его чуть опустив голову, после короткой паузы сказал:
     - Дорогой Петр Аркадиевич, за то короткое время, которое Вы во главе правительства, я не раз мог убедиться в Вашей способности вдохнуть в него и в Российскую общность нечто не только новое, но и чрезвычайно полезное новое. Разумеется, я внимательно ознакомлюсь с проектом закона, и если у меня будет что сказать по нему, я Вас приглашу и скажу. Но Вы и на словах меня убедили, что закон необходим и в ближайшее время, во всяком случае до созыва второй Думы, я его подпишу.
       А теперь, Петр Аркадиевич, попробуйте развеять мои сомнения по поводу необходимости парламента в России. Первый опыт прошел явно неудачно. Не будет ли подобно ему и второй? При Дворе  и особенно в Государственном совете есть люди, которые говорят, что парламент - это чуть ли не позор для России. Что скажете?
      - Ваше величество, я бы мог согласиться с Вами, и в глубине души и у меня присутствует противоречие. Но есть Манифест 17 октября…Его разрушение может разрушить и то, чем дорожит хотя бы и относительное большинство сторонников трона и правительства. Отмена Манифеста снова повлечет за собой бунты и революционные выступления. Если же и вторая Дума будет столь же несостоятельна, то следует изменить избирательный закон, над проектом которого, правительство уже работает.
       - Вот как?
       - На всякий случай, Ваше величество, - сказал Столыпин с улыбкой.
       - Что ж, Петр Аркадиевич, благодарю Вас за Вашу искренность, а так же за усердие в деле лучшего устройства нашей государственности. Мой поклон супруге Ольге Борисовне. Храни Вас Бог.
       Государь как мог крепко пожал сильную руку русского политического гиганта. «А сколько ему лет? – вдруг подумал Николай. – Да, сколько?». И позвал адъютанта.
     - Андрей, голубчик, узнай в канцелярии возраст господина Столыпина.
     - Господину Столыпину сорок четыре, Ваше величество.
     «Сорок четыре… А мне тридцать восемь. Оба еще не старые…».
    
    На проекте закона аграрной реформы  государь не сделал ни одной пометки, хотя, как убедился Столыпин при разговоре перед подписанием  Указа и Закона, он внимательно прочитал его.
     - Дай нам Бог успеха, Петр Аркадиевич. Можете на меня рассчитывать при практическом употреблении сего Закона.

    9 ноября 1906 года на основании статьи 87 свода Основных  законов государем был подписан земельный Закон. Он стал одним из самых значительных документов начала двадцатого столетия, сыгравшего важную роль в развитии аграрного комплекса России. Вот его отдельные положения.
    1. Каждый домохозяин, владеющий надельной землей на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли.
   2. В обществах, в коих  не было общих переделов в течение 24 лет, предшествующих заявлению отдельных домохозяев о желании перейти от общинного владения к личному, за каждым таким домохозяином укрепляется в личную собственность, сверх усадебного участка, все участки общинной земли, состоящие в его постоянном (не арендном) пользовании.
   12. Каждый домохозяин…имеет  право во всякое время требовать, чтобы общество выделило ему…соответственный участок, по возможности, к одному месту.
 
      Итак, крестьянин, получая надельную общинную землю в личную собственность, мог обособленно от общины вести хозяйство и селиться там, где это ему было выгодно, вплоть до переселения в далекие малоосвоенные края. Вот тут-то и взвопили крайне правые и крайне левые социалисты, почувствовав, как теряется их влияние на податливую крестьянскую массу.

     Вторая Дума открылась 7 февраля 1907 года. И с места в карьер на правительство. И снова Столыпин идет в Думу, выступает, разговаривает с теми, кто, по его мнению, обязан был идти на сотрудничество с правительством во имя блага народа России. Но снова слышит в ответ отговорки. И по-прежнему его удивляли кадеты, чья партия состояла из образованнейших людей России. Причина упертости их по-прежнему была в том, что они хотели видеть себя на всех ключевых постах государства, не деля их ни с какой другой партией, и чтобы низвести монархию до минимума полномочий.
     Столыпин искал союзников в проведении Закона в практическое русло. Союзников было мало. Тогда он попытался с трибуны второй Думы огласить свое видение пользы Закона. 10 мая он выступает с Декларацией Правительства по земельному вопросу. Но до этого, 13 марта ему пришлось выступить по поводу Закона о военно-полевых судах, которые не давали покоя многим левым  да и правым депутатам.


Таврический дворец. 13 марта 1907 года.

 
         … - Мы слышали тут обвинения Правительству, мы слышали о том, что у него руки в крови, мы слышали, что для России стыд и позор, что в нашем государстве были осуществлены такие меры, как военно-полевые суды… Но, господа, государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие , самые исключительные  законы, чтобы оградить себя от распада… Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами…Такого рода временные меры не могут приобретать постоянного характера. Временная мера – мера суровая, она должна сломить преступную волну, должна сломить уродливые явления и отойти в вечность… Господа, в ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих, может быть, самые чрезвычайные меры… с одним только упованием, с одной только надеждой, с одной верой – исцелить труднобольного…

       Депутаты по привычке еще пошумели и сникли под неопровержимой логикой премьер-министра. И все, кто вслух, кто подспудно, стали ожидать следующего появления на трибуне большого и интересного Столыпина. Одни заранее готовились к яростной атаке на него, что бы он ни сказал. Другие – категорически поддержать, хотя такие были в значительном меньшинстве, а третьи – послушать и подумать.
        Он появился перед депутатами 10 мая с речью по аграрному вопросу, которая до сих пор является предметом многих диссертаций.

      
Таврический дворец. 10 мая 1907 года.


      …- Господа члены Государственной думы… Я думаю, что все русские люди, жаждущие успокоения своей страны, желают скорейшего разрешения аграрного вопроса, острота которого, хотя бы отчасти, питает смуту. Тут, господа, предлагают разрушение существующей государственности, предлагают нам, среди других сильных и крепких народов, превратить Россию в развалины для того, чтобы на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество. Я думаю, что на втором тысячелетии своей жизни Россия не развалится. Я думаю, она обновится, улучшит  свой уклад, пойдет вперед, но путем разложения не пойдет, потому что где разложение, там смерть… Где же выход? Думает ли правительство ограничиться полумерами и полицейским охранением порядка? Но прежде чем говорить о способах, нужно ясно себе представить цель, а цель у правительства вполне определенна: правительство желает поднять крестьянское земледелие, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там , где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная… Остановитесь, господа, на том соображении, что государство есть один целый организм, и что если между частями организма, частями Государства начнется борьба, то Государство неминуемо погибнет и превратится « в Государство, разделившееся на ся». В настоящее время государство у нас хворает. Самой больной, самой слабой частью, которая хиреет, которая завядает, является крестьянство. Ему надо помочь… Но я, господа, не предлагаю вам, как я сказал ранее, полного аграрного проекта. Я предлагаю вашему вниманию только те вехи, которые поставлены Правительством… Пробыв около 10-ти лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. ИМ  НУЖНЫ  ВЕЛИКИЕ  ПОТРЯСЕНИЯ,  НАМ  НУЖНА  ВЕЛИКАЯ  РОССИЯ!

        Итак, Дума подробно проинформирована об Аграрном Законе и его правилах осуществления. Он пошел в жизнь с 1-го января 1907 года, не дожидаясь прохождения через Думу и Госсовет. Успех реформы и ее осуществление на местах, вскоре доказал, что она не была выдумана чиновниками, а глубоко жизненна в своих основах. Пока партии витали в разработке программы устроения крестьянской жизни, правительство действовало. Уже на первом этапе реформы около 200 тысяч семей получили в личное владение свыше двух миллионов десятин земли. Крестьяне были освобождены от выкупных платежей, обрели право свободного выхода из общины. 14 15 десятин стали обычным наделом большинства крестьянских подворий. Россия успокаивалась и оживала. Облегченно вздохнул государь.


Цюрих. Явочная квартира социал-демократической партии.


      Присутствуют: Ленин,  Троцкий, Засулич, Крупская и др.
      Ленин, допив чай:
      - Товарищи, что это получается? Этот вешатель уже два года безнаказанно правит страной, а мы спокойно созерцаем, как он выбивает у нас почву из-под ног. Если так дело и дальше пойдет, то крестьянина мы потеряем в борьбе за власть. Этот народец падок на подачки, а тем паче на обещания благополучия.
     - Попытки устранить были, - сказал Троцкий. – Даже эти тупоголовые максималисты пытались убрать. Пока ему везет. Но рано или поздно…
     - Если поздно, то будет и для нас поздно, Лев Давыдович.
     - Товарищи, а если договориться о совместном плане с Черновым? Ведь эсэры тоже не прочь поохотиться за Столыпиным. А? – предложила Засулич.
     - Лучше бы самим свалить этого… Но я поговорю с Черновым. Их там, в России, больше, чем нас, - согласился Ленин.
      - Нет, пусть это сделает Засулич, - возразила Крупская. – Чернов до женщин слаб, охотнее согласится.
      - Надежда, с чего ты взяла, что он на меня клюнет? У нас с ним принципиальные разногласия по вопросу роли женщины в революции. Нет, я отказываюсь с ним общаться. И вообще… Они, эти эсэры, много из себя воображают…
      - Ладно, я все-таки сам поговорю. А что там у нас в России? Что нового за последнее время? Лев, ты оттуда всего несколько дней, расскажи нам.
      - Николай подписал Закон по аграрной реформе. Столыпин выступил с ее разъяснением в Думе. Надо сказать, выступил блестяще. Сейчас это тема номер один в прессе…
      - Черт, как недопустимо медленно идет до нас почта, - возмутился Ленин. – Но ты, Левушка, надеюсь, прихватил хоть какую газетенку?
      - Нет. С ними одни проблемы. Я на словах расскажу подробно о ситуации. Она не в нашу пользу пока…
      - Пока… Когда же будет в нашу-то? Черт бы побрал эту эмиграцию. – Раздраженный Ленин встал.
      - Володя, успокойся, - сказала Крупская. – Лучше давай послушаем Льва Давыдовича.
      - А да, да, продолжай, Лев Давыдович.    
     Троцкий как мог подробно рассказал о политической ситуации в России. И заключил:
      - Ничего не остается, как ждать подходящего момента. А Россия такая страна, что этот подходящий момент может возникнуть в любой момент. Будем надеяться, что столыпинские борзые потеряют бдительность…
      
      Ленин встречался с лидером эсэров Черновым.
      - Давай проведем совместную акцию по ликвидации Столыпина. У тебя и у меня в России есть толковые исполнители.
       - Никаких совместных акций! – твердо и грубовато ответил Чернов. – Столыпин наш! Делить добычу мы ни с кем не намерены. Сидите тихо, как всегда. Революцию делать будем мы, социал-революционеры!
      - Ну, это мы еще посмотрим, - огрызнулся Ленин и окончательно порвал с эсэрами.

     Какие только методы не пытались использовать террористы, чтобы вплотную подобраться к Столыпину. Даже через самою семью.
    Старшая дочь Мария Петровна выросла в привлекательную и хорошо образованную девушку. Молодые люди из окружения отца невольно задерживали на ней свои взгляды, но не решались даже намекнуть о своих желаниях быть ближе. Но однажды…
     - Папа, почему мы редко бываем в свете? – как-то спросила Мария отца.- Например, в театре. Мы как будто живем в столице, а как будто по-прежнему в Саратове.
     Петра Аркадиевича этот вопрос дочери несколько смутил. Действительно, загруженный службой, он несколько отвлекся от семьи, ее интересов. Дочь выросла, уже невеста, а замкнута то пространством квартиры в Зимнем дворце (для большей безопасности) то вот теперь дачей  на Елагином острове. Петр Аркадиевич поделился претензиями дочери с Ольгой Борисовной.
     - Да и мне она как-то высказала это, - ответила жена. Но я сослалась на меры предосторожности, чем дочь еще более огорчила. Но, может быть, Петенька, действительно нам как-то время от времени бывать в обществе? Мне вот тоже хотелось бы послушать хорошую оперу или посмотреть балетную постановку. Говорят, в Мариининском дают оперу «Жизнь за царя» господина Глинки. Очень бы хотелось послушать. Нельзя ли как-нибудь устроить нам это?
      - Что ж, вы правы, мои дорогие женщины. Я непременно устрою наше присутствие на ближайшей постановке этой оперы.
      Посещение театра семейством Столыпиных было засекречено, как, впрочем, и последующие посещения. Столыпины стали чаще бывать в театрах. Мария была в восторге. Чуть сдержаннее вела себя Ольга Борисовна. 
     Скоро присутствие премьер-министра в театрах было замечено. Перед началом спектакля большинство зала приветствовало его аплодисментами. Однако не обходилось и без гневных взглядов в сторону его ложи. Некоторые и свистели.
     Но главной неожиданностью было то, что какой-то молодой человек, безупречно одетый и элегантный, подошел к Марии, и, по- великосветски представившись князем Бакуани, отвел ее в сторону и незаметно вручил небольшой конверт, попросив держать это в тайне и вскрыть в уединенном месте.
     - Машенька, кто этот молодой человек? – в тревоге спросила Ольга Борисовна.
      - Не волнуйся мама, это князь Бакуани. Мы поговорили с ним о спектакле, и ничего больше.
      - Ничего? – с некоторым недоумением переспросил Петр Аркадиевич.
      - Да, ничего.
      Дома, наедине, Мария прочитала письмо.
      «Мария Петровна, я приглашаю Вас в нашу компанию молодых и не равнодушных к проблемам общества людей. Вы увидите, что они образованы и культурны и хотят всем блага и справедливости. За ответом приду снова я. Прошу Вас хранить тайну.
     По поручению друзей – князь Бакуани».   
     Мария была в недоумении. «Что это за компания? Что они хотят от меня? Не грозит ли это опасностью?».
     И вскоре, уже на даче на Елагином, получает от охранника следующее письмо. «Мария Петровна, свой ответ передайте через охранника, от которого получили этот конверт. Я и мои друзья предлагаем Вам свою дружбу. Повторяю то, что писал и в первом письме: наша цель – борьба за справедливость, равенство и братство. А чтобы быть Вам и нам ближе друг к другу, мы предлагаем в качестве учителя словесности Ваших младших сестер своего товарища.
     С надеждой на сотрудничество – князь Бакуани».
     Прочитав это письмо, Мария возмутилась открытой наглости, и вечером показала его отцу.
     Встревоженные Петр Аркадиевич и Ольга Борисовна, стали думать, как быть. И пришли к выводу, что дочь надо на время отправить за границу. Так и сделали. Благо, что у них гостила сестра Петра Аркадиевича, проживающая в Италии.
     Столыпин передал оба письма начальнику охраны. Охранника, через которого было передано последнее письмо, арестовали. Он признался, что сделал это за вознаграждение, и что следующее письмо Марии Петровне  этот или другой человек передаст через неделю. Охраннику было приказано действовать как ни в чем не бывало. И действительно, через неделю курьер был арестован. Через него полиция вышла на группу молодых максималистов, действующих почти без маскировки, полагая таким образом, что простота и откровенность действий более доверительна и эффективна. А князь действительно оказался князем Бакуани, отпрыском знатного грузинского рода. Группа почти вся была арестована и лишь несколько человек скрылись в Финляндии. Террористы признались, что через внедренного учителя они намеревались получать полную информацию о Столыпине, а Марию Петровну вовлечь в свои ряды.
     Охранника уволили со службы и выслали за пределы Петербурга.


                * * *

      После блестящей речи Столыпина на думской трибуне 10 мая, государь пригласил его со всем семейством на яхту «Штандарт». Это была для обеих семей запоминающаяся встреча. Дети были в восторге друг от друга, много играли, смеялись. Александра Федоровна и Ольга Борисовна сразу же нашли общую тему – дети и мужья. Обе понимали, какой крест мужья и они сами несут. Государь и Петр Аркадиевич в отдельной комнате вели свой разговор.
      - Петр Аркадиевич, я наслышан о Вашей речи в Думе. Более того, я ее прочитал в стенографическом отчете. Вы, как никто другой, умеете справляться с этой, мягко говоря, разноликой аудиторией. Но это психологическая сторона. Вы так же превосходно донесли фактическую и практическую стороны Указа и Закона, а также политику правительства и монарха в деле укрепления незыблемости государственного строя…
      - Ваше величество, позвольте Вас поправить – монарха и правительства, ибо все, что исходит из недр правительства, освящено монархическим, самодержавным строем государства. И я благодарен Вам за продуманную и горячую поддержку основных направлений деятельности правительства, и меня, как его председателя. Это вдохновляет.
      - Спасибо, Петр Аркадиевич. А как Вы находите вторую Думу? Есть ли надежда сработаться с ней?
      - Самая минимальная, Ваше величество. Радикально настроенных оппозиционеров в ее составе даже больше, чем было в первой Думе. Более того, министерство внутренних дел располагает сведениями о сношениях двух-трех десятков депутатов с так называемой боевой организацией социал-революционеров. Причем, явочная квартира принадлежит депутату Озолю.
      - Что Вы намерены предпринять?
      - Попробую уговорить лидеров фракции от кадетской партии поставить вопрос на голосование о снятии с сего господина депутатской неприкосновенности.
      - Почему кадеты так несговорчивы? Все им не то, все не так.
      - Мне это тоже кажется странным. Профессора, юристы… Вбили себе в голову, что только они могут вывести Россию на дорогу безоблачного счастья.
       - Если атмосфера не изменится, то придется…
      - Да, Ваше величество, придется и эту Думу распускать. И непременно менять избирательный закон. С этим мы и третью Думу получим не лучше.
      - Согласен, Петр Аркадиевич. Действуйте сообразно интересов России, а не политических пристрастий депутатов.

      Столыпин не замедлил пригласить на беседу лидеров кадетов Челнокова, Струве, Гессена и Маклакова.
       - Господа, вопрос мой и моя надежда на ваш положительный ответ на него – можно ли добиться лишения неприкосновенности депутата от социал-демократической партии Озоля при внесении в Думу доказательств от судебных властей об участии сего депутата в подготовке вооруженного восстания?
      - Петр Аркадиевич, - ни секунды не медля начал ответ Струве. – Вы требуете от Думы того, чего она дать не может.
       - Почему? Я же говорю – судебные власти представят доказательства его преступной деятельности.
      - Нет, нет, этого делать нельзя. Только создай прецедент, - поспешно затараторил Маклаков, видимо испугавшись, что и из рядов кадэ есть кого лишать думской неприкосновенности.
      - Но нельзя же в государственном, да еще в законодательном органе, держать государственных преступников. Освободите Думу от них, и вы увидите, как хорошо мы с вами будем работать. Препятствий к установлению правового порядка в России я никак ставить не буду.
      - Нет! Я самый правый кадет, но я буду голосовать против. Да мы все будем голосовать против, - не оставляя Столыпину никакой надежды заявил Маклаков.
      Столыпин, чуть подумав, подвел черту:
     - Жаль. Но делать нечего. Только запомните, что я скажу: это вы сейчас распустили Думу.         

      Так и не найдя точек соприкосновения с большинством депутатов, Столыпин вышел на государя с предложением о роспуске второй Государственной Думы. Николай, кажется, только этого и ждал от председателя правительства.


Петергоф. Нижняя дача, 28 мая 1907 года.


         - Ваше величество, как правительство ни старалось призвать депутатов для сотрудничества на благо Отечества, из этого мало что получилось.
        - Будем распускать?
        - Мера вынужденная, Ваше величество.
        - Полагаю, Вы пришли с проектом Манифеста?
        - Да, и я его Вам вручаю. Он состоит из Указа о роспуске Думы, дате назначения работы третьей Думы и Закона об изменении избирательного права.
        - Пожалуйста, Петр Аркадиевич, коротко на словах об основных положениях Закона об изменениях в избирательном праве.
        - Как я уже не раз Вам докладывал, по действующему избирательному Закону мы получим и в третью и в пятую думы тех депутатов, которые не пойдут ни на какой компромисс с властью. Это их принцип, если он даже противоречит здравому смыслу. Поэтому в новом Законе, как это ни прискорбно, значительно сокращено представительство от крестьянской массы населения ввиду того, что поднаторевшие в демагогии «благодетели» крестьян получали как в первую, так и во вторую думы значительное представительство и организовывались в «союз трудовиков», никогда и ни с чем не согласный. Также во многом по той же причине сокращено представительство от рабочих. Меньше представителей в новой думе будет от Польши и Кавказа. Сибирь и Средняя Азия не готовы организовать избирательную кампанию в сжатые сроки ввиду обширных просторов. По нашим прогнозам большинство в новой Думе будет принадлежать двум политическим сторонам – право-октябристской и октябристско-кадетской. Я рассчитываю также, что в этих политических объединениях будет значительная прослойка земских деятелей, заинтересованных в развитии местного самоуправления. Таким образом, я полагаю, состав третьей Государственной Думы будет более нацелен на совместную с правительством работу. 
        - Как Вы считаете, как поведут себя депутаты, узнав о роспуске Думы?
        - Полагаю, по-разному – от согласия до возмущения. Для публикации в прессе подготовлен ряд статей с разъяснением причин роспуска. Одна из них – подрывная деятельность группы депутатов и нежелание Думы от них избавиться.
         - Что ж, дело за немногим – обнародовать Манифест. Назначайте дату, Петр Аркадиевич.
         - Предлагаю первого июня.
         Государь, подумав, сказал:
         - Нет. Давайте третьего. Возможно, у меня будут вопросы, тогда нужно время, чтобы их разрешить.
          - У меня нет возражений, Ваше величество.            

         3-го июня 1907 июня Высочайшим Указом был принят Манифест о роспуске второй Государственной Думы, об изменениях избирательного права и назначении даты работы третьей Думы – 1-го ноября 1907 года.
         Обескураженные и возмущенные депутаты назвали этот акт «третьеиюньским переворотом». Но этот же акт стал и поводом для создания так называемой «третьеиюньской системы», в которой Дума стала основным политическим элементом, В этой системе сформировался союз земледельцев с крупными промышленниками. Как и предполагал Столыпин, в Думе образовалось два большинства – правооктябристское и октябристско-кадетское. И, несмотря на некоторые противоречия в такой расстановке сил, «третьеиюньская система» просуществовала до августа 1915 года, когда был сформирован думский «Прогрессивный блок».

                * * *
       
       Время «междумья» Столыпин не терял даром, настойчиво и последовательно проводя в жизнь Земельный Закон, хотя он еще и не прошел утверждения в Думе. «Утвердят, никуда не денутся». Особенно внимательно он следил за переселением крестьян, изъявивших желание основаться в дальних зауральских краях. А в 1910 году и сам, вместе с министром по землеустройству Кривошеиным, совершил поездку с контрольной проверкой по местам их расселения.
     Не все там шло гладко. Русская бюрократия опережала намерения исполнить волю закона. Некоторые сдавались без боя и возвращались, как только соприкасались с условиями жизни. Но большинство все же оставались  и упорным трудом осваивали новые земли. Потом, годы спустя, их труд окупился сторицей. Они стали примером устойчиво зажиточной жизни.
       После поездки премьера в «дальние крестьянские края» незамедлительно были закуплены за границей лучшие породы птицы и племенного скота. Крестьянам, по льготным условиям, а то и бесплатно, выдавались стройматериалы. В 1913 году была закуплена первая партия тракторов, значительная часть которых была отправлена в Западную Сибирь. Уже в первые несколько лет было проложено свыше 11 тысяч километров грунтовых дорог,  организовано 416 медицинских и фельдшерских пунктов, где прием вели 130 врачей и 680 фельдшеров. Но это было только началом.
      Критики столыпинской аграрной реформы часто даже не пытаются определить ее положительное значение на практически новый  уклад крестьянской жизни в России. Однако с фактами не поспоришь. Между 1907 и 1915 годами крестьянам было выделено ссуд на 421 миллион рублей (а это были еще те деньги, когда корова стоила пять рублей). При поддержке Крестьянского банка крестьянами было обжито  свыше 200 тысяч хуторских хозяйств на выделенных к одному месту землях. Наделы в пятнадцать и больше десятин земли стали нормой для большинства крестьянских подворий. В период с 1909 по 1913 год производство зерновых в России на 28 процентов превышало их производство в Аргентине, Канаде и США вместе взятых. При сохранении помещичьих усадеб, как примера культурного ведения хозяйства, с 1906 по 1915 год площади помещичьих земель сократились почти на 10 миллионов десятин. Государь и Столыпин по недорогой цене продали Земельному банку часть своих земель с целью перепродажи их крестьянам по ссудам.
       Столыпинская аграрная реформа  продолжалась семь лет – до начала первой мировой войны. И хотя после смерти Столыпина в 1911 году темпы ее снизились, все же за это время о желании выйти из общины заявили 3,4 миллиона крестьянских семей (35 процентов от общего числа по России), но до войны успели выйти 2,5 миллиона семей (26 процентов). За Урал переселилось более 3,5 миллиона человек (полмиллиона по разным причинам вернулись). 
       «Новая система начала себя оправдывать, и Россия начала выздоравливать», - писал американский исследователь Шефтель, изучавший аграрную реформу Столыпина. 
      
                * * *      
               
         Столыпин все чаще чувствовал усталость. Государь заметил это и после очередной официальной встречи сказал:
      - Вам нужен отдых, Петр Аркадиевич.
      - Потом, Ваше величество, сейчас много дел.
      - Дел всегда много. С завтрашнего дня в Вашем распоряжении яхта «Нева». Она небольшая, но уютная. Маршрут выберете сами. Счастливого отдыха.
     Столыпину ничего не оставалось, как поблагодарить государя.
     Маршрут был к Финским фиордам, живописнейшим местам Балтики. Пяти кают вполне хватило семейству Столыпина и сопровождающей их прислуге. Отдельные помещения были для команды яхты из пяти человек.
      В этой восьмидневной прогулке неожиданно решилась судьба старшей дочери Марии.
      - Ольга, ты ничего не замечаешь за Марией? – спросил как-то Петр Аркадиевич.
      - Давно замечаю. Молодой офицер и Маша все чаще проводят время вместе. Мне кажется, пора спросить дочь, что там у них – простые беседы или сердечные. Давай-ка за ужином спросим.
      - Нет, лучше так: пусть Мария пригласит на ужин этого симпатичного лейтенанта. 
      Лейтенант Бок на ужин пришел с цветами, и это вызвало приятное удивление, потому как никто не видел где и когда молодой офицер приобрел цветы. Второе удивление было еще более потрясающим от неожиданности. После того, как в бокалы было налито вино, лейтенант поднялся и несколько застенчиво, но с решимостью, сказал:
      - Многоуважаемые Петр Аркадиевич и Ольга Борисовна. Хотя с дочерью вашей, Марией Петровной, мы знакомы лишь несколько дней, я полюбил ее, и очень сильно. Как выяснилось, и я ей не безразличен. Вот… Петр Аркадиевич, Ольга Борисовна, я прошу руки вашей дочери. Смею вас заверить, я буду хорошим мужем.
        Петр Аркадиевич и Ольга Борисовна молча перевели взгляд на смущенную Марию.
      - Маша, хотелось бы и тебя послушать, - сказал, чуть улыбнувшись, Петр Аркадиевич.
      - Да, Машенька, что ты нам скажешь? – дополнила Ольга Борисовна.
      - Я согласна, - тихо ответила покрасневшая Мария, и посмотрела на жениха.
      - Что ж, - после небольшой паузы сказал Петр Аркадиевич. – Нам с Ольгой Борисовной надо придти к единому мнению, и мы вас на пару минут оставим.
      Столыпины вышли и буквально через две-три минуты вошли.
      - Машенька, Борис… Простите, Ваше отчество?
     - Иванович.
      - Так вот, Машенька и Борис Иванович, мы с Ольгой Борисовной даем свое согласие на вашу помолвку, которая, как мы полагаем, скоро перейдет в свадьбу. И очень желаем и надеемся, что ваша будущая супружеская жизнь будет крепкой и счастливой. Вот, например, как у нас с Ольгой Борисовной.
       У Ольги Борисовны увлажнились глаза, и, промокая их, она согласно кивала головой.
      Свадьбу сыграли через три месяца. Вскоре после свадьбы Борис Бок был назначен военным атташе в Германии и они с Марией переехали в Берлин.

                * * *
   
     После взрыва на Аптекарском террористы не оставляли надежды убить Столыпина. Даже во время путешествия по Балтике  под предлогом просителя-коммерсанта попытался проникнуть на яхту некий человек. Охрана не пустила. Тога человек выхватил из-под сюртука бомбу и бросил в сторону кают. Но размаху помешали полицейские, и бомба упала в воду.

                * * *

       Петербург полнился слухами о неком «старце» Григории Распутине. Всех, от обычного обывателя до высоко поставленного сановника, удивляло то, что этот старец, якобы, проник в царскую семью, и «вьет из нее веревки». Слухи перешли в нелепые сплетни. И никто не знал истинную причину появления Распутина в царском дворце.  Ее не знал и Столыпин. Но его, как истинного приверженца монархии и ее хранителя, эти слухи и сплетни беспокоили и раздражали. Более того, к нему, как наиболее влиятельному лицу в государстве, не раз обращались большие и малые чины с просьбой оградить царствующую семью «от этого проходимца».          
     - Ники, почему в свете так не любят нашего друга? Кажется, он никому не делает зла. Напротив, он старается помочь всем, кто в этом нуждается.
      - Видишь ли, Алекс, способности нашего старца нетипичны, он лечит не лекарствами, а только ему данным свойством влиять на болезнь человека. Одни его считают опасным колдуном, другие шарлатаном…
      - Но мы-то  знаем, что он не злодей. Что было бы с нашим сыном, наследником престола, если бы не он. Даже Боткин поражается его способностям облегчить страдания мальчика.
      - Дорогая Алекс, я понимаю твое состояние, да и сам я страшно страдаю, когда сыну плохо. Но тут примешивается еще одно неприятное обстоятельство, связанное уже с политикой.
     - С политикой?
     - Да. В обществе и в правительстве многие считают, что наш друг влияет на принятие мной решений в вопросах должностных назначений и смещений.
     - Но это не так!
     - Так считают в обществе…
     - А что Столыпин?
     - Не знаю…
     - Так узнай. Ты о нем хорошего мнения. И если он действительно умный человек, то должен понять нас и помочь. Скажи ему, пусть он пригласит старца для беседы, пусть убедится в его божественном предназначении и мудрости.               
      - Хорошо, дорогая, я при случае поговорю с ним.
      - И еще. Наш друг очень недоволен разнузданностью Думы. Он считает, что именно из Думы идет опасность для трона. Почему ты не можешь заткнуть рты этим…
      - Думаю, скоро положение изменится.
       Что имел в виду государь? Умение Столыпина в конечном счете обойтись с Думой так, как того она заслуживает, или новый Закон, по которому представительство третьей Думы должно быть таким, как того требуют интересы монархии? Государю интереснее было второе.

 
Царское Село. Май 1908 года.


      - Господин Столыпин, Ваше величество, - доложил адъютант.
      Николай ждал Столыпина уже больше четверти часа. И несколько недовольным голосом сказал не как всегда «Да,да, просите».
       - Пусть войдет.
       Столыпин, войдя, спокойно сказал:
       - Прошу прощения, Ваше величество, за опоздание. В последний момент охрана задержала подозрительного человека, у которого изъяли пистолет. Охрана изменила маршрут, он оказался длиннее.
      Николай мысленно упрекнул себя за минутную раздражительность,  и крепко пожав руку Столыпина, сказал:
      - Ничего, Петр Аркадиевич, главное, что благополучно доехали. В следующий раз приезжайте сюда непременно водным путем, по заливу. Так безопасней. А теперь, за чашкой чая, расскажите мне, именно расскажите, а не доложите, о ваших взаимоотношениях с третьей Думой, которая существует уже полгода. Что она из себя представляет, как Вам и вообще правительству с ней работается? Знаю, что Вы по-прежнему чаще всех из правительства бываете в Таврическом.
       - С этой Думой, Ваше величество, работается и лучше, и плодотворней. Хотя, конечно, и в ее составе есть немало противников каких бы то ни было предложений, исходящих от правительства. Это по-прежнему социалисты и добрая половина кадетов. Правда, теперь они в меньшинстве. Большинство же объединено в «Союз 17 октября», на который правительство и опирается.
       - А что кадеты, по-прежнему стоят за однопартийное правительство во главе с их ставленником?
      - Да, их позиция не изменилась. Как не изменилась и позиция социалистов – разрушение всей системы существующей власти.
      - Скажите, а что за человек Гучков?  Он возглавляет этот «Союз 17 октября»?
       - С господином Гучковым мы хорошо знакомы, но не близки. Тем не менее, у меня о нем положительное мнение. Умеет убедить, настойчив, хороший оратор… Почти во всем поддерживает правительственные предложения.   
       Николай, помолчав, сказал:
       - И все же, Петр Аркадиевич, будьте с ним на официальной ноте, слишком не доверяйтесь. Он мнителен и несдержан. Я это знаю…
      Очевидно, Николай имел в виду недавние выпады Гучкова в прессе на «старца», из-за чего императрица снова впала в раздражительность и просила Николая унять разнузданность политиков и призвать к ответу прессу.
       - Хорошо, Ваше величество, я буду руководствоваться Вашим советом.
       - Как Вы считаете, Петр Аркадиевич, эта Дума проработает отведенный ей срок?
       - Судя по ее настрою на действительно полезную работу для общества, - должна. Во всяком случае, я этого хотел бы, и буду способствовать этому.
      - Россия устала от распрей. Нужен спокойный ритм жизни.
      - Согласен,  Ваше величество. Тем более, что наметился хороший рост и в промышленности, и в аграрном производстве.
       - Это в центральных районах. А как в восточных? Статистика у меня есть, но хотелось бы знать Вашу оценку.
       - Статистика в целом отражает положение дел. Что касается восточных районов, то проблема в том, что данные очень запаздывают. Одобрите ли Вы, Ваше величество, инспекторскую поездку за Урал?
       - Вы сами намерены ехать? – не скрывая удивления, спросил государь.
        - Да. Вместе с главноустроителем земельного комитета  Кривошеиным.
        - И когда намерены ехать?
        - Как позволят обстоятельства. Хочу своими глазами увидеть результаты освоения новых земель необъятной России.
        - Что ж, как только найдете возможным поездку, доложите. Я дам Вам свое напутствие.
        (Как уже было сказано, поездку в края переселенцев Столыпин совершил в 1910 году).
         - Спасибо, Ваше величество. У меня еще на Ваше Высочайшее утверждение план внесения в Думу некоторых законопроектов на ближайшие три года.
       - Да, прошу Вас.
       - Первый – по народному образованию: введение всеобщего начального обучения в течение  двадцати лет, с 1909 по 1928 год.  Второй – строительство Амурской железной дороги. Третий – строительство четырех линейных кораблей нового образца. Четвертое – устройство земств в Западных районах.
       - Да, оставляйте, я их рассмотрю. Петр Аркадиевич, давайте выйдем в парк, пройдемся, подышим морским воздухом…
       - С удовольствием, Ваше величество.
       Столыпин понял, что у государя есть к нему какой-то частный разговор. Да и у него был к государю вопрос, который он все откладывал задать. О «старце», конечно. Кто-то вбрасывает в общество слухи один похабнее другого. Авторитет царской семьи падает, это становится опасным для монархии. Во время официальных приемов Столыпин не решался сказать Николаю об этом. Хотя сегодня он был полон решимости в любом случае поднять этот вопрос.
       Стояла чудесная погода. Предвечернее солнце светило мягко и ласково. Небольшие волны Финского залива шуршали по камням. Сама природа словно призывала мир успокоиться, не делать глупостей, жить сообразно божественному предназначению. 
       - Петр Аркадиевич, в прессе и в обществе до неприличия разрастаются кривотолки о Григории Распутине. Почему? Разве я и государыня лишены права общаться с кем мы того пожелаем? Я обращаюсь с этим вопросом к Вам, потому, что Вы лучше, чем другие чины в правительстве и в моей администрации, можете повлиять на общественное мнение.
        - Ваше величество, я знаю об общественном мнении вокруг Распутина. Все эти слухи меня тоже очень тревожат. И я, не скрою, уже не раз намеревался обсудить все происходящее с Вами. И сейчас, пользуясь случаем, хочу спросить у Вас причину столь необычной близости мужика к царской семье. Пусть даже если этот мужик обладает в отличие от других незаурядными натуральными свойствами. Это мне нужно знать не для распространения причины, а для моих конкретных действий.
        - Хорошо, я Вам скажу эту причину. Она кроется в болезни царевича. Мой сын Алексей болен трудно поддающейся лечению болезнью. Даже Боткин порой бессилен. Алекс сходит с ума. И когда мне говорят, что надо устранить «старца», то мне становится страшно за Алекс. Только Григорий умеет при опасном обострении болезни царевича вернуть его к жизни. Уж лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы.
        Никто, кроме узкого круга приближенных к семье не знал, что царевич болен не излечимой болезнью – гемофилией (несвертываемостью крови). Любой ушиб, любая царапина были опасными для жизни  наследника. Императрица жила в постоянном страхе. И когда появился «старец» с его чудесным даром буквально руками отводить беду, она ухватилась за него, отвергнув все доводы о неприличии принимать простого мужика да еще с весьма сомнительной репутацией.
        - Да, сочувствую, Ваше величество. И все же, я думаю, присутствие Распутина при Дворе становится опасным для самого Двора и в целом для монархического правления Россией… И я, как министр внутренних дел…
         - Вот что, Петр Аркадиевич, можете ли Вы встретиться и поговорить с Григорием? Я хочу, чтобы Вы сами убедились в его необыкновенном даре. Пригласите его для беседы в непринужденной обстановке. И если он произведет на Вас благоприятное впечатление… Впрочем, в любом случае я не буду возражать против определенных, но не карательных, мер с Вашей стороны.
       Столыпин, подумав, согласился. Но, заметив осунувшееся лицо монарха, сказал:
      - Ваше величество, Вы всегда первым побуждали меня к отдыху, И за это я Вам благодарен. Теперь и я настоятельно советую Вам  съездить на отдых всей семьей.
       - Да, Вы правы. Вот и Боткин  требует ехать в Наухейм на воды. Постоянная тревога за сына доводит Алекс до исступления. Боткин нашел, что у нее расширена сердечная мышца.
 
      Вскоре царствующая семья отправилась в этот немецкий курорт. Николай и дети просто наслаждались отдыхом и некоторыми приятными процедурами. А императрица проходила курс лечения минеральной водой и разными ваннами. Вернулись домой все отдохнувшими. Но ни Александра Федоровна, ни ее сын не излечились, и вскоре атмосфера тревоги опять поселилась в сердце матери.
    
      В чем была сила этого молодого «старца»? В гипнозе? Да, он им обладал. Но это еще не причина чудесных проявлений. В гипнотическом состоянии человек может следовать повелениям гипнотизера, но, выйдя из этого состояния, он снова, как правило, становится прежним.
      Вообще Распутин (Григорий Ефимович Новых) одна из странно-загадочных широко известных личностей всей истории России. Крестьянин села Покровское Тобольской губернии изначально отличался от сельчан каким-то странным поведением,  То буйствует, то замкнется, то выдаст такое, что только ясновидящему подвластно. Однажды, когда все село мучилось в догадках кто украл лошадей, он, будучи больным, лежа в постели, указал на вора, который, как и все другие, возмущался подлецом-вором, полагая, что никто за ним ничего не подозревает.
      Григорий был женат, имел четверых детей – двух дочерей и двух сыновей (старший сын умер в раннем возрасте). В тридцать лет пошел по миру, дошел до Святой Земли и до Святой горы Афон. В возрасте тридцати трех лет сделался «старцем». В Петербург он явился уже с определенным авторитетом чудотворца. Здесь-то его и нашла наперсница императрицы Анна Вырубова. Первые же возложения рук с истовой молитвой  как будто приносили облегчение наследнику. Императрица ухватилась за «старца», как за спасительную соломинку. Она уверилась, что «старец» послан царской семье самим Господом Богом.
        Однажды наследник на водной прогулке ударился о борт лодки. Спустя несколько дней жизнь его висела на волоске: огромные гематомы образовывались по всему телу, адские боли не давали царевичу  ни минуты покоя. Родители были в отчаянии. О выздоровлении наследника престола молилась вся страна. Во всех соборах и церквях, даже небольших в отдаленных селениях, служили молебны о здравии царевича.  «… Мы решили причастить его святых тайн, - писал Николай своей матери Марии Федоровне в Гатчину. – И его состояние стало улучшаться. Температура упала, и боль почти исчезла. Он впервые погрузился в глубокий сон. Свита тоже причастилась, батюшка оставил святую частицу для Алексея… Было холодно стоять в церкви, но все это нипочем, когда сердце и душа радуются…».
      Однако встревоженная, не имеющая покоя за жизнь сына, императрица снова призывает «старца», и тот опять, возложив на ребенка руки, молится о его спасении. Царевич идет на поправку, и «старец» снова получает свою долю знаменитости чудотворца.
       Где истина? Николай писал матери о спасительном богослужении о здравии наследника во всех церквях Росси, и в этом увидел промысел Божий: царевич пошел на поправку. Александра Федоровна в это же время  призвала «старца» и решила, что он спаситель сына. Не нам судить сердце матери. Однако факт, что чары «старца» действовали  далеко не на каждого. Тому много опубликованных свидетельств.

       Столыпин сдержал слово, и встреча с Распутиным состоялась.   
         Распутин пытался использовать на премьера все свои гипнотические способности. Столыпин потом рассказывал, что он действительно почувствовал некое обволакивающее состояние, но чары «старца» по отношению к нему были сравнимы с силой тока, который при соприкосновении лишь слегка ущипнул. Столыпин откровенно и грубовато прогнал Распутина и приказал ему отправляться в свою деревню.
      «Старец» пожаловался императрице, что Столыпин не воспринимает Божью благодать, а потому опасный для царской семьи. Императрица вняла этой жалобе и затаила обиду.


Тульская губерния. Имение Л. Н. Толстого Ясная Поляна. Июль 1907 года.


    За столыпинской земельной реформой внимательно и придирчиво следил великий русский писатель Л. Н. Толстой. И не мог ее принять под воздействием трудов по аграрному вопросу Генри Джорджа.

       Софья Андреевна, услышав голоса перед парадным, посмотрела в окно и недовольно поморщилась: «Опять этот Чертков. Опять с Левой начнут шептаться, словно преступление затевают». И слуге:
        - Доложи графу, что Чертков прибыл.
      
        Чертков Владимир Григорьевич. (1854 – 1936 г.). Общественный деятель, издатель, близкий друг Л. Н. Толстого, стал пропагандистом его учения. За выступления в защиту духоборов был выслан из России. Жил в Великобритании. В 1905 – 1907 годах выступал за христианское смирение, противопоставляя его революционным методам борьбы. В Россию вернулся в 1907 году. Купил землю в Телятинках (Телятинский дом) не далеко от Ясной Поляны. Сблизился с Толстым и стал собирателем, хранителем и издателем его произведений. «Он удивительно одноцентрен со мною», - говорил о нем Толстой. В 1928 году Чертков приступил к изданию полного собрания сочинений писателя. . 
      В. Г. Чертков сыграл негативную роль в событиях последнего года жизни Толстого. Он оказался во главе борьбы за литературное наследство писателя не в пользу его семьи. «Чертков вовлек меня в борьбу и борьба эта очень и тяжела, и противна мне.», - записал Толстой в своем дневнике.

      Чертков между тем зашел в переднюю и остановился в нерешительности – его никто не вышел встретить. Но тут же появился хозяин, и, протянув несколько вяловятую руку, сказал:
       - Вы, Владимир Григорьевич, как будто на расстоянии читаете мои мысли. Не далее, чем час назад я мысленно пожелал, чтобы вы посетили меня.
      - Лев Николаевич, сегодня 28 июля, и именно на этот день мы с вами условились в прошлый мой приезд встретиться и обсудить ваши наброски о духоборах.
      - Да? О духоборах помню, а день не помню. Слабею головой.
      - Ну, ну, Лев Николаевич.
      - Да… Но не о духоборах сегодня хочу поговорить с вами. Но пройдемте в комнату под сводами.
      - А может быть в сад? Я вижу, вы сегодня еще не гуляли.
      - Потом, потом, а сейчас под своды.
      Подвальную комнату с мощными стенами и сводчатым потолком,   
стальными решетками на окнах, Толстой приспособил под рабочий кабинет с минимальной необходимостью мебели и книг.
      - Наброски о духоборах я пока оставил. Меня невыносимо стал мучить другой вопрос.
     - Какой же, Лев Николаевич? Впрочем, погодите-ка, я попытаюсь угадать.
      - Ну, попытайтесь.
     - Крестьянский?
      - От вас невозможно ничего утаить, вы страшный человек, - слегка тронув бороду улыбкой, сказал Толстой.
      - Ну, я не ясновидящий. Просто в последние наши встречи вы не раз заговаривали на эту тему.
      - Да, крестьянский, Вы, конечно, наслышаны об аграрной реформе, которую предлагает премьер-министр Столыпин.
     - Да, да…
      - Кстати, мы с его отцом участвовали в Крымской кампании. Мы даже отдаленные родственники.
     - Да, да, я знаю…
     - Так вот сынок его затеял и навязывает государю вредную реформу, которая приведет к еще большим бедам, чем нынешние. Я написал Столыпину письмо, вчерне, должен еще поработать над ним.
      - Вы думаете переубедить господина Столыпина?
      - Предостеречь. Земля – достояние всего народа, а не отдельных лиц, пусть даже богатых и влиятельных. Впрочем, вот, почитайте, а я пока займусь почтой, скопилось ее… Обижаются, что подолгу не отвечаю.
     Чертков долго, не спеша, иногда перечитывая отдельные места, иногда на минуту задумываясь, читал толстовское письмо Председателю правительства Столыпину Петру Аркадиевичу.

       «Петр Аркадиевич!
      Пишу  Вам не как министру, не как сыну моего друга, пишу вам как брату, как человеку, назначение которого, хочет он того или не хочет, есть только одно: прожить свою жизнь согласно той воле, которая послала его  в жизнь.
       Дело, о котором я пишу, вот в чем:
       Причины тех революционных ужасов, которые происходят теперь в России, имеют очень глубокие основы, но одна, ближайшая из них, недовольство народа, неправильным распределением земли.
      Если революционеры всех партий имеют успех, то только потому, что они опираются на это доходящее до озлобления народа…
      … Нужно теперь для успокоения народа не такие меры, которые увеличили бы количество земли таких или других российских людей, называющихся крестьянами (как смотрят обыкновенно на это дело), а нужно уничтожить вековую, древнюю несправедливость…
     …Земля же достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею. Признается это или нет теперь, будет ли или не будет это установлено в близком будущем, всякий человек знает, чувствует, что земля не должна, не может быть собственностью отдельных людей, точно так же, как, когда было рабство, несмотря на всю древность этого установления, на законы, ограждавшие рабство, все знали, что этого не должно быть.
        То же теперь с земельной собственностью…
         … И потому вопрос не в том, кто владеет землей и каким количеством, а в том, как уничтожить право собственности на землю и как сделать пользование ею одинаково доступным всем.
       И такое решение земельного вопроса уничтожением права собственности и установлением возможности равного для всех пользования ею уже давно ясно и определенно выработано учением «Единого налога» Генри Джорджа…
      … В том, что все революционное раздражение держится, опирается на недовольство крестьян земельным устройством, кажется, не может быть сомнения. А если это так, то не сделать того, что может уничтожить это раздражение, вынув почву из-под ног революционеров, значит, имея в руках воду, которая может потушить зачинающийся пожар, не вылить ее на огонь, а пролить мимо и заняться другим делом…
      …Начните эту работу до Думы и Дума будет не врагом Вам, а помощником…
      … Пишу Вам, Петр Аркадиевич, под влиянием самого доброго любовного чувства к стоящему на ложной дороге сыну моего друга…
                Лев Толстой.

     Посылаю Вам при сем книгу Джорджа в русском переводе и кроме того одну мою брошюру, излагающую в самом кратком виде основные положения Генри Джорджа».
   

      Дочитав, Чертков положил листки на стол. Толстой это заметил, оставил прочтение почты.
      - Ну? Мне важно ваше мнение.
       - Лев Николаевич, я надеюсь, вы ждете откровенного мнения?
      - Разумеется.
      - Тогда я бы хотел отложить разговор на несколько дней. Я бы хотел осмыслить написанное и сопоставить свое представление с вашим, убедиться в точках соприкосновения и в точках разногласия. Давайте я приеду к вам в ближайшую пятницу.
      - А? Да, да, приезжайте, - несколько потускневшим голосом сказал Толстой. – И обязательно прочитайте Генри Джорджа. Он вам поможет утвердиться в своем мнении.
        Назначенная встреча состоялась, но не состоялось разговора по письму.
        - А, ладно, Владимир Григорьевич, выбросьте из головы это письмо. Я его подработал и отослал. Поговорим, когда господин Столыпин ответит.
       Чертков хорошо знал характер Толстого. Он все равно бы не принял несогласия с его мыслями и доводами. Он, как правило, принимал те доводы, которые лишь утверждали его собственные. Поэтому Чертков предполагал, что разговора или не будет или будет сведен к ничего не определяющим выводам.

      Столыпин письмо Толстого получил и заинтересованно прочитал. А, прочитав, сказал: «Н-да, величие не означает бесспорность. Однако ответить надо будет», - и положил письмо в ящик стола.
        Толстой ответа ждал с нетерпением. Ему искренне хотелось изменить уклад крестьянской жизни в лучшую сторону. И главным образом за счет владения, точнее – не владения землей.
        Поняв, что Столыпин может и не ответить, Толстой пишет письмо его брату, петербургскому журналисту Александру Столыпину.

      
Ясная Поляна. 24 августа 1907 года.


        «Очень благодарен вам, милый Александр Аркадиевич, за извещение об Юшко. У меня к вам еще просьба: я писал вашему брату Петру Аркадиевичу о том, что, по моему мнению, освобождение земли от права собственности на нее… было бы самым действительным и безошибочным средством успокоения народа, уничтожения того таящегося в сознании народа недовольства, которое одно дает силу и значение ложной и преступной деятельности революционеров.
     … Брат ваш не отвечал мне… Не можете ли вы спросить у него получил ли он это письмо?..
     … Мне очень интересно знать его мотивы…
     … Буду благодарен за ответ, в котором выскажите, пожалуйста, и свое мнение.
                Любящий вас Лев Толстой».
               

       Александр Аркадиевич показал письмо старшему брату.
      - Я, конечно, отвечу ему, - сказал Петр Аркадиевич. – Сообщи ему об этом.
        - Хорошо, но я тоже ему отвечу о своем не согласии с его взглядами на крестьянский вопрос.
       - Что ж, Саша, может быть, мы переубедим графа? К его мнению многие прислушиваются, а то и просто идут за ним, не утруждая себя вникнуть в суть дела. Ты журналист и умеешь изложить вопрос…
       - Слушай, Петр, а может открытое письмо написать графу с публикацией в газете?
       - Нет, не надо. Старик может серьезно обидеться. Не забывай, граф и наш отец – боевые друзья.
      - Ладно. В ближайшие дни я напишу письмо графу  с приветом от тебя.
      
      Л. Н. Толстому. Ясная Поляна.

      «Я рад, дорогой Лев Николаевич, что ваше письмо застало меня до отъезда за границу. Брат мне говорил по поводу вашего письма, что не удосужился еще ответить, а теперь на мою справку ответил запискою, которую при сем прилагаю.
     … Я не беру на себя ответственность говорить за брата, но воспользуюсь вашим милым позволением выразить мое собственное мнение (так как я с братом очень схожусь в суждениях по этому поводу, вам, может быть, это будет интересно).
      …Вы знаете, как дети любят собственность, - какая радость первой своей лошади, своей собаке. Такая же трепетная радость у народа может быть только по отношению к своей собственной земле, на которой стоит свой дом, которая отгорожена своим частоколом. Единый налог земля может выдержать только при очень высокой культуре, а к этой культуре еще нужно подвести народ через длинную эпоху собственности.
       … Вы указываете на сочный, вкусный плод, а мне грустно отвечать: «Учитель, я верю в этот плод, но дерево, которое его приносит, еще, кажется, не цвело…
     … Простите меня, Лев Николаевич, за разномыслие – мне так тяжело не согласиться с вами, ведь я, как все люди моего поколения, вырос светом вашей мысли и талантом вашего сердца.                Почтительно вас любящий Александр Столыпин».
        Письмо от Александра Столыпина Л. Н.Толстому читал Чертков. По окончании чтения он взял у Черткова листки, оторвал последний, не исписанный листок, свернул его вчетверо и положил в карман.
      - Хорошая бумага, пригодится.
      - А что с письмом делать, Лев Николаевич?
      - Сохрани для мемуаров…

     В одной из Петербургских газет в конце 1907 года появилась статья Александра Столыпина, который в дискуссионном порядке поддержал жесткие меры правительства против революционеров-террористов, в частности, казнь прямых исполнителей убийств столичных и местных чиновников и полицейских. Толстой, прочитав эту статью, написал гневное письмо Александру.
     Александр показал письмо Петру Аркадиевичу.
      - Граф по-прежнему исповедует непротивление злу насилием, - сказал Столыпин, прочитав письмо.- Но ведь и я не против этому принципу следовать, если бы все дело было в малочисленных случаях кровавого террора, как то бывает во многих даже благополучных государствах. У нас иная картина. Монархической России брошен вызов – жизнь или смерть. Я принял решение – жизнь. Но наступит успокоение, и казни будут отменены. Я в этом уверен.
      Письмо Толстого Александру побудило Столыпина написать, наконец, ответ графу по земельной реформе.

    «… Лев Николаевич... Не думайте, что я не обратил внимания на ваше первое письмо, Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» на землю у крестьян создает все наше неустройство.
      … Нельзя любить чужое наравне со своим, и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании наравне со своею землею.
      Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств. И теперь то же крепостное право – за деньги вы можете так же давить людей, как и до освобождения крестьян.
     Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным. А это достижимо  только при свободном приложении труда к земле, то есть при наличии права собственности на землю…
     … Я не отвергаю учения Джорджа, но, думаю, что «единый налог» со временем поможет борьбе с крупною собственностью, но теперь я не вижу цели у нас в России сгонять с земли более развитый элемент земледельцев, и наоборот, вижу несомненную необходимость облегчить крестьянину законную возможность приобрести нужный ему участок земли в полную собственность.
     … Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно на один миг. Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств, на благо людей и моей Родины, которую я люблю, как любили ее в старину, как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы, и, главное, греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мне кажется прямым путем…
          Простите. Ваш Столыпин.  23 сентября 1907 года».

   Толстой прочитал и, спустя время, написал ответ.
       
        Ясная Поляна. 27 января 1908 года.

       «Петр Аркадиевич, за что, зачем вы губите себя, продолжая начатую вами ошибочную деятельность, не могущую привести ни к чему, кроме как к ухудшению положения общего и вашего?..
      …Обе ваши ошибки: борьба насилием с насилием и не разрушение, а утверждение земельного насилия, исправляются одной и той же простой, ясной и самой, как это не покажется вам странным, удобоприменимой мерой: признанием  земли равной собственностью всего народа и установлением соответствующего сравнительным выгодам  земельного налога, заменяющего подати или часть их…
         Любящий вас Лев Толстой».

     «Что ж, дальнейшая дискуссия не имеет смысла», - решил Столыпин, прочитав ответ гения русской литературы.
    О проекте Генри Джорджа. Проект состоит в том, чтобы всю землю, какая только есть и кто бы не владел ею, оценить по ее доходности, - не потому доходу, какой получает владелец за то, что он сработал на земле, а по тому, - насколько земля сама по себе выгоднее и доходнее других земель, - и доход этот с земли брать с тех, кто ею владеет, в общую пользу.


Царское Село. 10 марта 1909 года. Восемь часов вечера.


        Дежурный адъютант доложил:
        - Министр иностранных дел господин Извольский.
       Извольский, с большим планшетом в руках, бодро зашел в кабинет государя и, по военному кивнув головой, поздоровался:
     - Добрый вечер, Ваше величество.
     - Здравствуйте, господин Извольский. Я вызвал вас с намерением прояснить ситуацию на Балканах, о которой много разговоров в обществе и в прессе. Как далеко зашла Австро-Венгрия в своих намерениях пойти на аннексию Боснии и Герцеговины? И чем грозит это Сербии?
       - Ваше величество, позвольте развернуть карту юго-западной Европы, так будет наглядней мой доклад…
      - Да, разумеется.
      - Как Вы знаете, Ваше величество, Австро-Венгрия еще в 1878 году по итогам Берлинской конференции оккупировала Боснию и Герцовину на неопределенный срок. Однако эти территории по-прежнему считаются турецкими и Турция, разумеется, против аннексии. Против и Сербия, так как это ей непосредственная угроза…
       - Как вы считаете, какую позицию должна занять Россия?
      - Ваше величество, чтобы вполне ответить на этот вопрос, я хочу просить высочайшего согласия на мою встречу с министром иностранных дел Австро-Венгрии Эренталем. Там кроется пока не вполне понятный замысел. Я бы и хотел его прояснить.
     - Что ж, проясните и незамедлительно мне доложите. Буду ждать.

    
Австро-Венгрия. Бухлау,  март 1909 года.

 
     - Господин Эренталь, Европа взбудоражена слухами о Боснийском кризисе. Ваше правительство намерено аннексировать Боснию и Герцеговину, но это же чревато войной…
      - Господин Извольский, войну мы никому не навязываем. Мы лишь хотим узаконить наши права на Балканах. Разве не существует Берлинского соглашения?
     - Да, но…
     - Тогда почему эти территории до сих пор считаются турецкими?
     - Но ни Турция, ни Сербия с аннексией не согласны…
     - А Россия?
     - Разумеется, и Россия.
     - От согласия России на аннексию будет многое зависеть. В том числе и мирный исход кризиса.
     - Я думаю, надо созвать международную конференцию…
     - А я думаю, не надо. Зачем втягивать всю Европу в этот локальный и вполне разрешимый конфликт на двух или трех сторонней основе. Не забывайте, что Германия поддерживает нас в акте аннексии. Да и Англия готова поддержать. Она не заинтересована в господстве Турции над Черноморскими проливами.
      - Тогда война с Сербией? Но вы же понимаете, что Россия просто созерцать на это не будет!
      - А вот вы и уговорите Сербию. Кстати, я вам предлагаю договор.
      - Мне или России в моем лице?
      - Пока вам. Я предлагаю: Россия дает свое согласие на аннексию, а мое правительство гарантирует России беспрепятственный проход ваших военных кораблей через Черноморские проливы. И уговорите Сербию не лезть на рожон. Она получит компенсацию.
      - Если так… Но я должен доложить государю.
      - Уверен, ваш император на это согласится…

       Извольский в устной форме дал согласие на аннексию Боснии и Герцеговины не согласовав это с государем, и был смещен с поста министра иностранных дел. А Эренталь императором Австро-Венгрии был пожалован графским титулом.
      
       Император Германии Вильгельм в ультимативной форме потребовал от императора России Николая II признать аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. А так же уговорить на это Сербию. В противном случае, пригрозил он,  Германия поддержит военные действия против Сербии.

       
Петербург. Март 1909 года. Заседание Государственного комитета по обороне.


      Председатель комитета великий князь Николай Николаевич:
      - Никакого согласия на аннексию!  России нельзя терять своего влияния на Балканах! Германия нам не указ. Ее надо поставить на место!
       Столыпин:
      - Значит, война? –
      Николай Николаевич:
      - Даже если война!
      Великого князя поддерживала большая часть Комитета. Государь молчал. Слово снова взял Столыпин.
      - Россия, ослабленная революцией и русско-японской войной, не готова к военным действиям против кого бы то ни было. А тут – Германия, накопившая значительные силы…
      Столыпина резко перебил великий князь.
     - А с чего вы взяли, что Германия будет воевать с Россией?
     - Если бы она этого не хотела, то одним жестом прекратила бы настрой на войну своего союзника Австро-Венгрию против Сербии, не согласной с аннексией. Германия  прекрасно понимает, что Россия не будет стоять в стороне.
     - Господин Столыпин, вы не патриот своей Родины. У России не так много сфер влияния, а вы стремитесь их еще сократить, - пошел в прямое обвинение великий князь. – Я по-прежнему настаиваю на несогласии на аннексию.
       - Развязать войну сейчас, значит развязать силы революции, - чуть повысив голос, заговорил Столыпин. – А пока они, эти силы существуют, они никогда не упустят ни одного удобного случая для уничтожения изнутри  могущества нашей Родины. А чем еще могут быть созданы более благоприятные условия для смуты, чем война? Вот послушайте, что заявляют социалисты в одной из своих резолюций: «…в случае, если война разразится, рабочий класс и его представители в парламентах, должны стремиться всеми средствами к тому, чтобы использовать вызванный войной кризис в интересах социалистической революции».  Вот так, ни больше, ни меньше. К тому же мы имеем пример тому в недавнем прошлом. Не можем мы меряться с внешним врагом, пока  не уничтожены злейшие внутренние враги, пока не осуществлена целиком программа, дающая стране внутреннее оздоровление…

      Государь согласился с доводами Председателя правительства. На следующий день Вильгельму была отправлена телеграмма о согласии России признать аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины.
      Так, благодаря твердой позиции Столыпина была предотвращена попытка развязать кровопролитную мировую войну в 1909 году.
      «Пока я у власти, я сделаю все, что в силах человеческих, чтобы не допустить Россию до войны…» - не раз говорил Столыпин. По мнению его современников, кто его знал лично, будь он жив и у власти, вероятно, не допустил бы и войны, начавшейся в 1914 году – войны с многомиллионными жертвами и причиной распада трех империй.


Рабочий кабинет Николая II. На приеме  с докладом – Столыпин.

 
     - Ваше величество, сегодня я буду докладывать о дальнейшей судьбе нашего флота. Откладывать этот вопрос на неопределенное время нельзя. Прошло почти четыре года после Цусимы, а мы все только страдаем о потерях вместо действий. А между тем кайзер Вильгельм не перестает хвалиться мощью немецкого флота. Россия не имеет права ограничиваться только береговой обороной, как предлагают некоторые депутаты и члены Госсовета. 
     -  Петр Аркадиевич, Вы знаете мое отношение к флоту. Я поддержу любые разумные предложения. Возьмите вопрос в свои руки.
     Далее Столыпин подробно изложил свое видение развития Российского флота. Государь, внимательно выслушав, сказал.
      - Надо подумать о новом министре морского ведомства. На этом посту должен быть человек не только решительный, но и разбирающийся в административных и юридических тонкостях.
     - Вы правы, Ваше величество.   
      
      Неожиданно задачу по разработке плана развития флота помогли решить молодые морские офицеры, в группу которых входил  лейтенант Колчак, тот самый, который в годы гражданской войны, будучи уже адмиралом, возглавил правительство в Сибири. Группа этих офицеров после поражения нашего флота под Цусимой решила разобраться в недостатках и промахах не только командования, но и в организации управления флотом и его техническом оснащении.


Рабочий кабинет Столыпина.

 
     - Ваше высокопревосходительство, к Вам не прием настойчиво просится молодой морской офицер, - несколько растерянно доложил дежурный адъютант.
    - Морской офицер? Просите.
    В кабинет вошел стройный, в белоснежном парадном кителе, почти юноша, морской офицер. И энергично вскинув руку к козырьку, доложил:
      - Лейтенант Российского императорского военно-морского флота Колчак!
      - Здравствуйте, господин лейтенант. Прошу садитесь. И слушаю Вас. Должно быть, нужда какая?
      - Не личная, ваше высокопревосходительство.
      - Интересно.
      -  Группа морских офицеров поручила мне встретиться с вами и изложить наше видение возрождения русского флота, его будущей мощи… Война с Японией показала… Впрочем, вы не хуже меня знаете что она показала. Мы узнали, что Вы намерены  вопрос о судьбе флота поставить перед государем.  Мы хотим быть вам полезными. Мы изучили и проанализировали промахи командования в управлении флотом, а также его технические возможности ведения боя и маневренность.
     - Вы сказали -  будущей мощи флота, а не былой. Я правильно понял?
     - Да. От былой нужно только оттолкнуться и создать качественно новый флот.
     - Выкладывайте ваше видение.
     - Первое и главное – создать генеральный штаб военно-морского флота, который должен координировать его развитие и боевую готовность. Второе – определить морские штаты по каждой базе, по каждому кораблю, третье- строительство принципиально новых линейных кораблей и постепенная замена оставшихся парусников на корабли с паровыми двигателями. Вот более подробный доклад в письменном виде со всеми выкладками и расчетами. Германия и Япония, создав генштабы своих флотов, завершают их модернизацию. Еще два-три года и мы окончательно и безнадежно отстанем от ведущих держав. А Россию омывают  моря и океаны. Как можно без флота?
      - Хорошо. Доклад я внимательно изучу, и, разумеется, его изучат специалисты. Только тогда я могу предпринять что-то определенное.
       - Спасибо. Я знал, что вы не выставите меня, не выслушав.
       - Напротив, я рад, что выслушал вас. То, что вы предлагаете, чрезвычайно важно.  Я действительно уже поставил вопрос о судьбе флота перед государем. И не исключено, что  вашей  помощи правительство еще попросит. Всего доброго и продолжайте работать над проектом.

    Вскоре проект  закона был готов и поступил в Думу. Там разгорелись дебаты от «флот нам не нужен, Россия не морская держава и кредиты утверждать нецелесообразно» до «флот России необходим, как составная часть ее обороны и следует утвердить кредиты на постройку и кораблей и штатов морского ведомства». Противников проекта было больше. Отстаивать его пришлось Столыпину.

     Из речи Столыпина в Комитете государственной обороны.

     - Как обучить личный состав, не имея ни одной цельной эскадры, не имея судов нового типа, которые строит весь мир? Остановка, предлагаемая вами, обратит наш флот в коллекцию старой посуды. На этой старой посуде вы хотите заставить плавать людей талантливых и способных. Этим вы убьете дух, до сих пор живой во флоте. Вот почему правительство предложило свою сокращенную временную программу, дающую нам пока одну эскадру… В конце концов, я чувствую себя защитником лица, уже вперед приговоренного…Я не являюсь защитником кем-либо назначенным, а защитником по велению совести, и потому, что судьи, которые здесь присутствуют,  не враги флота и не с ненавистью, а со скорбью  смотрят на наш приспущенный Андреевский флаг. Долг моей совести сказать вам, что после того, как вы откажете в деньгах на флот, Россия выйдет на международном положении преуменьшенной… Страны, которым наносились сильные удары, показывали живучесть тогда, когда брались с большой энергией и охотой за дело своего обновления…   
      
     Из речи Столыпина на общем заседании Думы.

     - После того, что тут было сказано по вопросу о морской смете, вы поймете, господа члены Государственной Думы, то тяжелое чувство безнадежности отстоять испрашиваемые на постройку броненосцев кредиты… Вы спросите меня: почему же правительство не преклонится перед неизбежностью, почему не присоединится к большинству Государственной Думы, почему не откажется от кредитов? … Я уверен, что всякая заминка в деле флота будет для него гибельной. Нельзя на полном ходу останавливать или давать задний ход машине – это ведет к ее поломке. Господа, в деле воссоздания нашего морского могущества… может быть только один лозунг, один пароль, и этот пароль – «вперед!»… Мы – рулевые, стоящие у компаса.., мы –часовые, поставленные для охраны демаркационной линии… Флот России нужен! Россия не настолько обнищала, чтобы отказаться от своих морей… (аплодисменты большинства зала).
 
.     Дума, надо отдать ей должное, проблему поняла и большинством голосов приняла и утвердила штаты морского ведомства и генерального штаба, а также кредиты на постройку новых кораблей. Закон пошел на утверждение в Государственный совет. И вот там…
    - Господа, как мы можем утверждать закон, который противоречит своду Основных законов?! – как то особенно возбудился крайне правый  член Госсовета и непримиримый оппонент Столыпина Дурново. - Флот и армия – это прерогатива государя. И мы не вправе вмешиваться в сферу верховной власти.
     О ситуации тут же было доложено государю. Николай отреагировал немедленно и  за превышение своих полномочий министр морского ведомства Диков был отправлен в отставку. Дело о судьбе флота затянулось. Но Столыпин не оставлял  надежды исправить положение. Он решил, что отправлять проект снова в Думу – значит навлечь острую критику в адрес правительства, а то и провалить его. Он решил попытаться убедить членов Госсовета  утвердить закон. Но все решилось неожиданно просто. Столыпин заболел воспалением легких в тяжелой форме. После болезни долечивался в Ливадии. В Госсовет защищать закон пошел министр финансов Коковцов. И закон был принят. Одни голосовали за него потому что не Столыпин его продвигает, другие – из сочувствия Столыпину, третьи – потому, что всегда поддерживали инициативы Столыпина. И только крайне правые – великий князь Николай Николаевич, Трепов и Дурново, а также граф Витте голосовали против.
    А пока шли дебаты и дискуссии, товарищ морского министра адмирал Григорович приступил к строительству четырех линейных кораблей нового типа. Самовольность адмирала Столыпин одобрил: это помогло ему «выбить» кредиты.      
     Но это «сражение» премьера за судьбу флота только лишь обострило  отношения с его противниками.


Петергоф. Нижняя дача.


     Поздним июньским вечером Александра Федоровна и Николай только что вышли из спальной комнаты наследника. После небольшого ушиба колена неделю назад у царевича поднялась температура. Но все обошлось, температура спала, наследник чувствовал себя лучше. Приходил «старец», возлагал руку, молился.
     Императрица снова повела наступление на супруга.
    - Ники, почему ты так долго терпишь этого Столыпина?  В свете откровенно говорят о его умышленном возвышении себя. Вчера был у меня господин Трепов, ты знаешь его преданность нам. Он рассказывает, что Столыпин ведет себя в Государственном совете просто неприлично, когда, как выражается господин Трепов, буквально продавливает какой-либо закон.
     - Но Алекс, каждый закон, предъявленный в Думу или Госсовет, согласовывается со мной. А настойчивость Петра Аркадиевича помогает решить дело скорыми сроками.
     - Ты его называешь не иначе, как Петр Аркадиевич. Он этого не заслуживает. Господин Столыпин – вот его звание.
     - Ты несправедлива к нему, Алекс. Он много сделал  для России и для укрепления монархии…
     - Но только не для монаршей семьи. Он до си пор преследует нашего друга. Ему нет дела до наследника. Разве позволил бы себя так вести Святополк-Мирский? Или Горемыкин…
     - Дорогая Алекс, я могу согласиться с тобой и некоторыми нашими друзьями, что Петр… господин Столыпин несколько возомнил себя, но менять его сейчас было бы не разумно…
    - Ники, у меня очень хорошее впечатление сложилось о господине Коковцове…
    - Нет, Алекс, не сейчас. Может быть потом. Столыпин должен закончить несколько очень важных государственных проектов. Он мне нужен… И потом, он  к тому же и министр внутренних дел. А это…
     - Наш друг видит на этом посту государственного секретаря Макарова.
     «Все то вы с нашим другом предусмотрели», - недовольно поморщился Николай.
     - Я, как и ты, Алекс, очень благодарен Григорию за Алексея. Но я не могу полагаться только на его мнение…
     - Не сердись, Ники. Ты же знаешь, что Григорий видит и чувствует много лучше твоих министров. Помнишь, он предсказал, что вторая Дума будет плохая, и ты распустишь ее? Сейчас он недоволен Гучковым. Этот человек не уважает нашу семью. Ты император, Ники. Не забывай.
     Сказав это, Александра Федоровна пошла в свой будуар. А Николай задумался. «А ведь Петр Аркадиевич действительно не в меру активен и настойчив. Сколько раз под его напором мне пришлось идти на применение 87-й статьи Основных законов. Трепов, Дурново, Николай Николаевич, многие в Думе не без оснований настроены против него и его личных инициатив. Да и в правительстве не все им довольны… Отныне все его предложения следует взвешивать более тщательно и критически. Да… Жаль посоветоваться, откровенно поговорить не с кем. Алекс не в счет, у нее свой круг общения и собеседники ее далеко не всегда объективны. Разве что с матушкой. Однако она порой требует сделать то, на что я сам не решился бы. За Столыпина она горой. Мол, только он выведет Россию к процветанию. Не знаю… Может быть. Тогда зачем верховная власть? Зачем монарх? Нет, что это я? Столыпин ничего не делает от своего имени. Все его действия направлены на укрепление монархии. Любая его речь служит подтверждением этому. И все-таки я должен быть предельно осторожным в своих действиях...».
      И он стал действительно осторожным. Правда, осторожность он проявлял несколько необычным способом. Однажды Николай вернул Столыпину документ, на котором написал: «Несмотря на самые убедительные доводы в пользу принятия  положительного решения по этому вопросу, мой внутренний голос настаивает, чтобы я не брал на себя ответственность за это. До сих пор моя совесть не обманывала меня. Поэтому в данном случае я собираюсь последовать ее велению. Я знаю, вы так же, как и я, верите в то, что «сердце царево в руке Божией». Пусть все останется так, как есть. За все законы, принятые мною, я несу ответственность перед Богом, и я готов в любое время ответить за любые мои решения».
     Этот «внутренний голос» стал проявляться у Николая под давлением императрицы и ее, а также и его ближайшего окружения. Председатель правительства все острее чувствовал охлаждение как к своей персоне, так и к его предложениям по модернизации всей системы управления страной. Особенно проявилось это во время обсуждения и принятия закона о западных земствах.


Царское Село.  Кабинет для приемов в резиденции государя.


     Депутация от западных губерний попросила императора об аудиенции, чтобы выяснить, что будет с русским населением, которое там притесняется польскими и литовскими помещиками. На приеме присутствовал Столыпин.
     - Я рад видеть представителей моих подданных от западного края империи и готов выслушать вас в присутствии председателя правительства господина Столыпина, - сказал государь.
     От имени депутации сказал выбранный для этого пожилой крестьянин.
     - Ваше императорское величество, государь-батюшка, мы рады увидеть вас вот так, рядом, и сказать, что крестьянское население западных губерний предано вам и стоит за вас, царя империи Российской. Теперь о наших нуждах. Первая нужда – это несправедливое отношение к нашему, крестьянскому то есть, сословию со стороны польских и литовских помещиков. Земля, на которой мы живем и наши предки жили, – исконно русская, а полными хозяевами на ней являемся не мы. И губернские начальники им потакают, а не нам. Государь-батюшка, вы русский человек, и надежда только на вас… да вот еще на господина Столыпина…
      - Скажите, голубчик, а в чем проявляются притеснения со стороны польских и литовских помещиков? – спросил государь.    
      - Так ведь во многом. Взять хоть наделы землей, так у них лучшие. Второе – кредиты. Опять же не нам. А и нам так – без барыша. До гробовой доски не выплатишь.
      - Господин… как ваша фамилия? – спросил Столыпин.
     - Так Горемыкин, ваша светлость.
     Николай и Столыпин переглянулись и чуть улыбнулись совпадению с фамилией  бывшего премьера Горемыкина.
     - Господин Горемыкин, в ваших селениях какое ведение хозяйства преобладает – общинное или хуторское?
     - Хуторян у нас больше, ваша светлость.
     - Значит, вам не хватает справедливого к вам отношения?
     - Именно так, ваша светлость.
     - А слышали ли вы о земствах, которые избираются местным населением  и которые более справедливо ведут дело?
     - Как не слышать, слышали. Мужики даже ездили в такие места кто к сродственникам, а кто и специально. Поглядеть, как и что. Говорят, не худо бы и к нам такие земства приспособить… 
     - Что ж, приспособим. Будут у вас земства, - подытожил деловой разговор государь. А дальше пили чай, государь и Петр Аркадиевич живо интересовались подробностями тамошней жизни и заверяли, что «местные люди» могут рассчитывать на защиту со стороны верховной власти.

     Итак, Нрколай II пообещал западным губерниям земства. Столыпин принял это к исполнению и поручил Крыжановскому подготовить законопроект. А осенью того же 1909 года состоялся западнорусский съезд, который также выступил за введение земств.
 
     Законопроект был разработан для шести юго-западных губерний, Отличие его от центральной и южной России заключалось в том, что вместо сословных курий в западных губерниях вводились национальные курии – польская и русская. Законопроект не без сложностей, но большинством был принят Государственной Думой и пошел в Государственный совет. И здесь все началось.

     3 марта 1911 года. Заседание Госсовета по законопроекту о введении земств в западных губерниях.

     Первым с резкой критикой проекта выступил граф Витте.
    - Проект господина Столыпина, а это детище именно его, нарушает основные принципы сохранения русской государственности, рано или поздно породит вражду между русскими и не русскими сословиями земледельцев, особенно между дворянами той и другой стороны. Это антигосударственный проект. Он ослабляет союз польского и русского дворянства. Он дает преимущество крестьянам и наносит ущерб польским помещикам. Господин Столыпин этим законопроектом сеет ветер, а пожинать мы будем бурю. Нельзя играть на национальных чувствах людей. Тем более людей, пусть и не русских, но чрезвычайно полезных для государства.
    И далее в том же духе князь Оболенский, князь Трубецкой, Трепов, Дурново, Балашов, Ковалевский, Зиновьев и другие члены Госсовета. После них выступил главный докладчик по законопроекту, главный редактор газеты «Киевлянин» профессор Пихно. Он доказательно развенчал несостоятельность доводов против проекта. Но дело перешло в ту стадию, когда проект остался на втором плане, а на первый вышла сама личность Столыпина. Граф Витте не мог простить ему отказ от содействия в том, чтобы в Тифлисе местное самоуправление не снимало имя Витте с одной из улиц города. Других раздражала все растущая популярность премьера в народе. Газеты, отечественные и зарубежные, в каждом номере печатали статьи, так или иначе связанные с деятельностью Столыпина. Через близких к окружению государя и государыни людей его противники старались донести, что премьер ставит себя выше государя, берет на себя не присущие председателю правительства обязанности, и тем подрывает авторитет монарха.
     Дискуссии переходили в жесткое противостояние. Столыпин понял, что правые в Госсовете хотят его отставки. Но решил идти до конца, то есть сделать все возможное и невозможное, чтобы закон был принят. Общественность с неподдельным интересом следила за этой борьбой. Газеты давали прогнозы: одни – победит Столыпин, другие – его противники.
     За полторы недели до общего голосования за проект члены Госсовета узнали, что монарх проект поддерживает. Тогда правые написали записку для Николая, в которой перечислили сомнения относительно проекта. Записка в руки государя не попала. Тогда лидеры правых Трепов и Дурново решили просить у государя аудиенции, и были приняты. Трепов, будучи приближенным к окружению Николая и Александры Федоровны, высказал мнение правых о несостоятельности проекта.
     - Что вы хотите от меня? – спросил государь.
     - Вашего совета, Ваше величество: как нам голосовать.
     Что мог сказать государь? Подумав, он сказал:
     - Голосуйте по совести.
     Трепов и Дурного только этого и хотели и кулуарно принялись агитировать голосовать против: государь не высказал желания принять проект.
     4 марта 1911 года состоялось голосование самой важной поправки проекта, отвергающей курии, без которой весь законопроект не имел смысла. Против курий проголосовало 92 члена Госсовета, за сохранение – 68.
     Столыпин, столько сил потративший на защиту законопроекта, который был обещан государем западным губерниям через их представителей, все же надеялся, что большинство голосов  будет за проект. Он понял, что потерпел поражение и подал в отставку. Пресса подготовила общество: вопрос с отставкой Столыпина – дело решенное.
      Три дня от Николая не было конкретного ответа. О ситуации узнала мать Николая, вдовствующая императрица Мария Федоровна, и пригласила к разговору министра финансов Коковцова.
      - Владимир Николаевич, говорят, Столыпин подал  в отставку. Почему?
      - Большинство членов Госсовета проголосовали против законопроекта о введении в западных губерниях земств, ваше величество.
      - Что, эти земства так важны, что западные губернии без них прожить не смогут?
      - Лучше, если они там будут, ваше величество. И потом, земства этим губерниям обещал государь во время приема депутации от этих губерний. Администрация Столыпина подготовила законопроект и вот…
      - Если государь обещал, то закон должен быть. Так?
      - Так, ваше величество.
      - Тогда кто и почему голосовал против закона?
      И Коковцов рассказал об интриге Трепова и Дурново. Императрица пришла в негодование.
      - Негодяи. Они унизили не только Столыпина, но и государя. К сожалению, мой сын добр и мягок, и не умеет ставить людей на место. Этим пользуются. Посмели бы они это сделать при покойном отце государя Александре  III.  Он лишил бы их постов… Но я убеждена, государь дорожит своим верным помощником и не отпустит его. Этот человек умнее и энергичнее других. Ведь именно он сумел навести порядок в стране. И сейчас не хочется даже вспоминать тот ужас, который творился еще шесть лет назад. Нет, его отпускать нельзя.
      Коковцов понял: Столыпин не уйдет.

     Мария Федоровна пригласила Столыпина для разговора.
     Из воспоминаний Марии Петровны Бок, дочери Столыпина.
    «Не получая три дня никакого ответа на поданное прошение, папа считал себя в отставке, как на четвертый день он был вызван  в Гатчину вдовствующей императрицей. Об этом свидании мой отец рассказывал с большим волнением, такое глубокое впечатление оно произвело на него.
      Входя в кабинет императрицы Марии Федоровны, папа в дверях встретил государя, лицо которого было заплакано, и который, не здороваясь с моим отцом, быстро прошел мимо него, утирая слезы платком. Императрица встретила папа исключительно тепло и ласково и сразу начала с того, что стала убедительно просить его остаться на своем посту. Она рассказала моему отцу о разговоре, который у нее только что был с государем. «Я передала моему сыну глубокое убеждение в том, что вы один имеете силу и возможность спасти Россию, и вывести ее на верный путь… Я верю, что убедила его…».
      Вечером того же дня, или вернее ночью, моему отцу фельдъегерь привез письмо о государя. Это было не письмо даже, а послание на 16 страницах. Император писал, что сознает свои ошибки и понимает, что только дружная работа со своим главным помощником может вывести Россию на должную высоту…». Заканчивалось письмо приглашением на следующий день приехать в Царское Село с докладом.
      Это был не доклад, а разговор. Столыпин взял прошение об отставке, но поставил условие: высочайшим указом распустить Думу и Госсовет на три дня и в это время согласно статье 87 Основных законов принять закон о земских учреждениях  в юго-западных губерниях в столыпинской редакции. 14 марта 1911 года Закон был утвержден императором и скреплен председателем совета министров. Кроме того, Столыпин настоял на отправке Трепова и Дурново в бессрочный отпуск с предложением выехать за границу «на лечение».
       Еще долго кипели страсти в Думе и Госсовете по поводу этого, в общем-то, не исключительно важного закона. Но многие решили, что Столыпин одержал пиррову победу, что кресло под ним зашаталось. И потом, почему государь так долго не давал ответа по поводу прошения об отставке премьера? Очевидно, решал принимать или не принимать ее. К принятию его подталкивали  многие, в том числе и Александра Федоровна. Задумаешься тут. Да и сам он чувствовал, как фигура Столыпина затеняет его.


Берлин. 11 июня 1911 года.

 
    Поздно вечером в квартиру супругов Бок позвонили. Открыла служанка.
     - Дома ли госпожа Бок? – спросил человек в строгом костюме и черной шляпе.
     - Дома. Как доложить?
     - Доложите о посетителе из российского консульства.
     Через минуту вышла Мария Петровна.
     - Мне поручено передать вам важное сообщение. На словах.
     - Да, Прошу вас в переднюю.
     - Нет. Доведите до вашего отца, что товарищ министра внутренних дел генерал Курлов ненадежен.
     Посетитель повернулся и быстро ушел. Мария и Борис Бок немедленно выехали в Петербург, чтобы предупредить Петра Аркадиевича. Столыпин к этому известию отнесся как-то уж очень спокойно.
     - Да, Курлов единственный из товарищей министра, назначенный ко мне не по моему выбору. У меня к нему сердце не лежит, и я отлично знаю о его поведении, но мне кажется, что за последнее время он, узнав меня, становится мне более предан. Тем не менее, спасибо за сообщение.   
     Столыпин никогда и ни при каких обстоятельствах не паниковал.

      Курлов Павел Григорьевич, 1860 – 1923. В период с 1909 по 1911 год - губернатор киевский, минский, товарищ министра внутренних дел и шеф отдельного корпуса жандармов. Генерал-лейтенант. После убийства Столыпина уволен с должности. После февральской революции 1917 года арестован временным правительством. Освобожден в 1918 году. Остаток жизни провел за границей.

 
Женева.  Квартира Ленина и Крупской. Июль 1910 года.


     - Володя, Роза приехала! – почти вбегая в комнату, объявила Крупская.
     Ленин, казалось, нехотя оторвался от письменного стола ( писал книгу «Материализм и эмпириокритицизм»), но с неподдельной радостью притянул в объятия Розу Люксембург.
     - Ждем давно и с нетерпением. Ты можешь себе представить, как жить в отрыве от событий в России…
     - Скорее – от несобытий, дорогой Владимир, - как то обыденно сказала Люксембург, снимая мокрый плащ (в Женеве второй день шел непрерывный дождь). – Россия смирилась, замерла, а борцы за свободу забыли свое предназначение. Спят.
     - Что, так все безысходно?
     - Лишь кое-где еще крестьяне пошумят, от силы – подожгут имение какого-нибудь помещика-деспота, да и только. Намечалась война, но Столыпин дело уладил, уговорил Николашу согласиться с аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией.
     - Да, читал, В Европе много пишут об этом. Кто позорит Россию, кто взахлеб восторгается Столыпиным. Как бы то ни было, а еще один шанс для революции лопнул. Да, Столыпин – достойный противник. Такого бы в наши ряды…
     - Тогда мы были бы монархистами, - рассмеялась Роза. Ленин недовольно поморщился от такой шутки.
     - А где сейчас Левушка Давыдович?
     - В Киеве, Пытается уговорить евреев-финансистов не вкладывать деньги в российскую промышленность. Надо сказать, что она на подъеме. Статисты печатают экономический рост. А главное, что особенно удручает, - сельское производство выдает рекордные показатели.
     - Да, картина. Однако надо что-то думать. Нужен съезд! Нужна новая, или хотя бы обновленная программа, увязанная с текущим моментом. Будем готовить съезд. Сидеть сложа руки нельзя. История нам не простит. – Ленин, возбуждаясь, ходил по комнате.
     - Хорошо, я готова подключиться, - сказала Роза, запивая чаем пирожки. – Какие вкусные. Сама пекла, Наденька?
     - Сама, мамина школа.
     - Розочка, я тут слышал о каком-то Богрове. Противоречивые сведения…
    - А, есть такой. Социалист-анархист. Разное говорят про него эсэры. Говорят, с его участием было несколько удачных покушений на высших чинов полиции и администрации. Кстати, с ним лично знаком Левушка, но никогда специально о нем не рассказывал, мол, немного знаком и все.
    - Что, темнит Давыдыч?
    - Не знаю.   
    - Ладно. Надя, устрой Розу, а я еще поработаю.
    Через неделю Роза Люксембург возвращалась в Россию. На вокзале Ленин сунул маленький клочок бумаги.
     _ Передай Семнадцатому в Питере. Пусть подробно узнает о Богрове. Подозреваю, что он не просто анархист… Ну и всем нашим привет. Свою часть подготовки съезда начинай незамедлительно.
    
    Лев Троцкий (Бронштейн) будучи в Киеве, сошелся с Богровым и узнал, что тот двойной агент – революционеров и полиции.
     - На меня можешь положиться, - сказал Троцкий. – Никто о твоей двойной роли не узнает. Но у меня условие: любое громкое дело согласовывать со мной. Тогда возможность провала будет минимальной. У меня опыт и расчет, у тебя молодой задор и положение. Объединив усилия мы сможем много и результативно. Завтра я уезжаю в Питер. Сообщаться будем телеграфом вот по этому шифру. Спрячь понадежней.
   
    Через месяц Ленину курьер привез от Семнадцатого агента сведения о Богрове.

     Богров Дмитрий, 1887 – 1911. Родился в семье киевского присяжного поверенного и одновременно богатого домовладельца. Образование получил в Киевском университете (юридический факультет) а также учился в Мюнхенском университете. В раннем возрасте увлекся революционными идеями. Попадает под влияние двоюродного брата Сергея Богрова, социал-демократа. Вскоре переходит в группу социал-революционеров самого крайнего направления – максимализма. Это были сторонники самой решительной тактики борьбы, связанной с экспроприациями и террористическими актами.  В 1906 году примыкает к группе анархистов-коммунистов. В 1908 году был первый арест, но из-за недостатка доказательств был освобожден…

     Родной брат Вл. Богров вспоминает:
    «… Мне памятны те теоретические споры, которые происходили между братом Дмитрием с одной стороны, и отцом и мною – с другой. Отец и я выступали в защиту эволюционного развития общества, брат же требовал не только революционного изменения существующего строя, но полного уничтожения социальных основ существующего порядка. Отец и я, поскольку были лучше вооружены знаниями, то оказывались победителями в споре. Признав себя побежденным, у него на глаза наворачивались слезы отчаяния, и было ясно, что перед нами фанатик, которого нельзя переубедить, так как его верования глубже его логики».
      А вот истоки Богрова-анархиста.
      Лондонский конгресс анархистов. 1881 год. (Из постановления).
     «… Почва законности, на которой до сих пор мы в общем оставались, должна быть покинута, революция это исключительно выступление на противозаконном пути». И далее: «…Нужно нападать где и как возможно! Чем бесшумнее лакеи порядка могут быть ликвидированы, тем меньше опасности при выступлении. Револьвер – хорош, когда угрожает крайняя опасность, динамит – нужно пускать в ход лишь при самых серьезных политических выступлениях. А вообще, кинжал и яд весьма практичные средства пропаганды».
     За свою недолгую жизнь Дмитрий Богров неоднократно участвовал в террористических актах

    Прочитав более подробные сведения о Богрове, Ленин сказал Крупской, которая тоже прочитала:
    - Этот еврей или будет велик в своем деле, или попадет как кур во щи, глупо и бесследно. А каков наш балалайкин-Давыдыч? Сношается и помалкивает. Что-то они задумали. Ну и ладно, что ни сотворят – все на пользу нашему общему делу.
     PS: Очередной по счету VI съезд РСДРП состоялся только в начале августа 1917 года. Ленин на нем не присутствовал.    


Середина августа 1911 года.


     Столыпин в своем имении в Колноберже диктует профессору А. В. Зеньковскому «Проект о преобразовании государственного управления России». (Опубликован в книге А. Зеньковского «Правда о Столыпине»). А в Киеве готовятся к торжествам с высочайшим участием государя-императора к открытию памятника Александру II и введению земства в Киевской губернии (за что и боролся Столыпин).
      - Петр Аркадиевич, возможно ли вам отказаться от поездки в Киев? Ведь вы, во-первых, не совсем здоровы, а, во-вторых, мы бы спокойно, без спешки, как сейчас, могли продолжить работу над проектом, - спросил Зеньковский, хотя и не надеялся на положительный ответ.
      - Вы бы знали, Александр Владимирович, как я сам желаю остаться. Я здесь отдыхаю душой и телом в окружении родных и близких мне людей. Я очень устал и сердце пошаливает, но… Там вводится земство и у меня по поводу этого много встреч и разговоров. Да и государь просил…
      - Будет ли там надежная охрана?  Все таки вся верховная власть соберется в одном месте…
       - Надеюсь. Хотя для социал-террористов многое доступно. К сожалению. Меня часто упрекают и даже обвиняют до сих пор, что я жесток на расправу с подобными людьми. Более того, в Думе, к примеру, есть депутаты, оправдывающие их действия. Мол, им ничего не остается, как применять террористические методы борьбы, потому как власть не желает их слушать и слышать, то есть выполнять их требования. Но разве мало им 17 октября 1905 года? Они получили от государя больше, чем хотели. Но аппетиты растут… Пока я у власти, не дам этой своре разнузданных боевиков от политики сесть в правительственные кресла.
      
     Киев. 27 августа.

    Генерал Курлов лихорадочно проверял надежность охраны государя. Не Столыпина. Начальник киевской охранки подполковник Кулябко помогал ему, выполняя поручение обеспечить охрану в городском оперном театре, где будет проходить заключительная часть торжеств. За обеспечение высоких гостей транспортом и его охраной отвечал шеф тайной полиции полковник Спиридович. Про транспорт для Столыпина он «забыл». Свой экипаж Петру Аркадиевичу уступил городской голова Дьяков.
     Царило негласное игнорирование Столыпина. Он это заметил и сказал Коковцову,  прибывшему на торжества по просьбе Столыпина:
     - Мы тут не желанные гости. Все обошлось бы прекрасно и без нас. Да и вообще… Я чувствую, по изменившемуся ко мне отношению государя, не долго мне оставаться на своем посту. Что ж, государю видней…
     - Государь не всегда волен в своих решениях, Петр Аркадиевич. Вы это знаете не хуже меня. Только что с Россией-то будет, если государственные посты займут такие, как Курлов…
     - Да, ничего хорошего…    

     Киев, 28 августа. Письмо жене.

     «Дорогой мой ангел… Сегодня с утра меня запрягли: утром митрополичий молебен в Соборе, затем освящение музея цесаревича Алексея, потом прием земских депутаций… Это, конечно, гвоздь. Их больше 200 человек – магнаты, средние дворяне и крестьяне. Я сказал им маленькую речь. Мне отвечали представители всех шести губерний. Мое впечатление – общая заражающая приподнятость, граничащая с энтузиазмом.
     Факт, и несомненный, что нашлись люди, русские, настоящие люди, которые откликнулись и пошли с воодушевлением на работу. Это отрицали и левые, и крайне правые… Меня вела моя вера, а теперь и слепые прозрели…
    … Тягостны многолюдные обеды и завтраки…».

      Киев, 31 августа.

     За дальний, невидимый из-за колонны столик ресторана гостинцы «Метрополь» сел человек в пенсне лет тридцати. Скоро к нему подсел второй, почти юноша. Говорили они недолго.
     - Попробуй сегодня в Купеческом саду. Не получится – завтра в театре. Нельзя упустить шанс. И не соблазняйся на Николая, Столыпин важнее. Сейчас ты ответственный за дело всех революционных партий, будь то анархо-демократическая, то есть твоя, или социал-демократическая, то есть моя. Живым ли ты останешься или погибнешь – на долго будешь одним из самых известных революционеров. Версию как быть ближе к объекту разработал?
     - Да. Ввожу в заблуждение охрану о якобы прибывших террористах с намерением убить Столыпина. Сообщаю, что знаю кто они и где находятся. Мне, как сотруднику охранки, поверят и          наверняка поручат следить за ними и вовремя докладывать. Я отвлекаю охрану на мифических террористов, ну а сам…
    - Ну, пусть поможет тебе наш еврейский бог.
    То были Лев Троцкий (Бронштейн) и Дмитрий Богров.
   
    31 августа в Купеческом саду, где государь принимал парад потешных, и где Столыпин присутствовал, совершить теракт Богрову не удалось: Столыпин все время был в отдалении, а приблизиться не было возможности. Оставался театр.

    Богров (из показаний на допросе 2-го сентября):
    «…Еще в 1907 году у меня зародилась мысль о совершении террористического акта в форме убийства кого-либо из высших представителей правительства, каковая мысль являлась прямым последствием моих анархических убеждений».
    «…Решив еще за долго до августовских торжеств совершить покушение на жизнь министра внутренних дел Столыпина, я искал способов осуществить это намерение».

    Из биографии Богрова:
    В 1907 году он, Дмитрий Богров, предложил начальнику Киевского охранного отделения Кулябко свои услуги. Кулябко, после некоторых проверок, в ходе которых Богров сдал несколько революционеров,  согласился и положил Богрову месячное жалованье в 100 рублей и стал значиться под фамилией Аленский.
    Вопрос – зачем Богрову-Аленскому, анархисту-революционеру, надо было сотрудничать с охранкой? Тут была какая-то сатанинская игра в предательство товарищей-революционеров и  через это,  войдя в доверие к охранке и быть осведомленным, удовлетворять свои, тоже революционные, амбиции.

    Из книги брата Дмитрия Богрова В. Богрова «Дм. Богров и убийство Столыпина»:
     «Однажды Дмитрий попросил встречи с освободившимся революционером Лятковским. Встреча состоялась. Лятковский заговорил о реабилитации Дмитрия (за сотрудничество с охранкой).
      - Вы говорите о реабилитации? Только убив Николая, я буду считать себя реабилитированным, - страстно заявил Дмитрий.
     - Да кто же из революционеров не мечтает убить Николая? – возразил Лятковский.
     - Нет, Николай – ерунда. Николай – игрушка в руках Столыпина. Ведь я – еврей. Убийством Николая вызову небывалый еврейский погром. Лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция».
     «С двоюродным братом Сергеем Богровым они не раз обсуждали кто самый опасный и вредный человек для России, устранение которого было бы наиболее целесообразным. И в этих разговорах они неизменно возвращались к имени Столыпина».

     Киев. 1-е сентября.

    В Киевский оперный театр по именным и пригласительным билетам стекалась публика. Труппа подготовила оперу «Сказка о царе Салтане». Охрана театра была плотной, и ни один человек без билета проникнуть в него не мог. Государь и две его  дочери прибыли с большой задержкой. У Богрова в театр билета не было.
     Богров придумывает версию и доносит ее до Кулябко: прибывшие террористы (придуманные Богровым) Николай Яковлевич и Нина Александровна покушение отменяют из-за опасения еврейского погрома. Кулябко поверил. И с разрешения Курлова выдал ему именной билет в театр.

     Из протокола допроса.
     «Приехал в театр в четверть девятого и встретил Кулябко и сообщил ему, что Николай Яковлевич по-прежнему находится у меня на квартире и, по-видимому, заметил наблюдение. Тогда Кулябко, боясь прозевать его, просил меня съездить домой и удостовериться, не вышел ли он из дому. Я удалился на некоторое время из театра и в первом антракте не имел случая приблизиться к Столыпину. Затем во время второго антракта…я в коридоре встретился с Кулябко, который мне сказал, что очень опасается за деятельность Николая Яковлевича. И Нины Александровны. И предложил мне ехать домой и следить за Николаем Яковлевичем. Я согласился, но когда Кулябко отошел от меня, оставив меня без всякого наблюдения, я воспользовался этим временем и пошел в проход, где между креслами приблизился к Столыпину на расстояние 2 – 3 шагов. Около него почти никого не было, и доступ к нему был совершенно свободен… Револьвер находился у меня в правом кармане брюк и был заряжен 8 пулями… Когда я приблизился к Столыпину на расстояние 2 аршин, я быстро вынул револьвер из кармана, и быстро вытянув руку, произвел два выстрела, и будучи уверен, что попал в Столыпина, повернулся и пошел к выходу, но был схвачен публикой и задержан…».   

      Скончался Петр Аркадиевич 5-го сентября 1911 года.
      В ночь с 11-го на 12-е сентября Богров был повешен.
   
     ПОСЛЕСЛОВИЕ.

     Парижская газета «Будущее» от 31 декабря 1911 года.
      «По убеждению местной публики на основании достоверных источников, охрана не только попустительствовала, но и гарантировала Богрову спасение в форме заранее подстроенного побега и материального обеспечения дальнейшей жизни, в форме ассигнованных кем-то 200 000  (!) рубл…
      Богров не сразу побежал после выстрела, а как бы дожидался чего-то и побежал лишь после некоторой паузы, которая и сгубила его. Оказывается, ему было обещано, что в момент выстрела электричество в театре «случайно» потухнет, чтобы он, пользуясь темнотой, бросился в оставленный без охраны проход, в конце которого были припасены для него военная фуражка и шинель, а снаружи дожидался автомобиль. Но стоявший у «ключа» рабочий-механик не допустил охранника, и электричество не погасло, и Богров, потеряв драгоценные минуты, бросился бежать. Но публика задержала его».

     Газета «Русское слово» от 3-го сентября 1911 года.
     «Безумие. Покушение на убийство П. А. Столыпина с любой точки зрения является актом безумия, стоящим за пределами здравого смысла. Нет надобности говорить, что убийство есть всегда убийство. Стреляние из-за угла в беззащитного человека на всех языках заклеймено одним и тем же термином. Террористы являются закоренелыми врагами нашего прогресса. Они очень хорошо знают, что их дикие, безумные выступления открывают дорогу реакции. И эти люди говорят, что они геройски приносят себя в жертву высшим интересам Родины… Пусть же они знают, что на их безумие Россия ответит гневным негодованием, которое выразится в общем осуждении кровавой мести и варварской расправы…».
   
     Николай II был вынужден назначить расследование, которое началось 20 марта 1912 года. Оно выдвинуло обвинения против Курлова, Кулябко, Спиридовича и Веригина.  Но когда дело дошло до суда, вмешался государь. Не объясняя ничего, он написал на заключении Государственного совета, производившего расследование: «Отставного подполковника Кулябко считать отрешенным от должности. Дело об отставных генерал-лейтенанте Курлове и ст. сов. Веригине, а также о полк. Спиридовиче прекратить без всяких для них последствий».

     Петра Аркадиевича Столыпина  по завещанию «где убьют, там меня и похороните», похоронили в Киево-Печерской лавре.
               

2014–2015 гг.