Проклятое озеро

Часть третья

В августе 41 года, Петра, мужа Аксинии призвали на войну. Так тяжело семье еще не приходилось. Выживали, как могли. Аксиния, почти не появляясь дома, трудилась до изнеможения на оборонном предприятии. На Лизе было два мальчишки 10 и 7 лет. Вечно голодные дети требовали особого внимания.

 Лиза сама, собственными силами разработала перед домом небольшой участок, на котором садила немного картошки. На всем протяжении войны, это  было хорошим подспорьем для  всей семьи. Но все когда-нибудь кончается. Кончилась и эта страшная, бесчеловечная война.  Раненый, но живой Петр, вернулся в свою семью.

 Жизнь в стране понемногу стала налаживаться.  В семье Аксинии  тоже было все хорошо.  А через пару лет, на 38 году она, на удивление и зависть вдовым соседкам, родила девочку, долгожданную Анечку.

 Тяготы послевоенной жизни постепенно отступили. Петр работал машинистом  на электропоезде ближнего следования. Аксиния  - продавцом в продуктовом магазине. Мальчишки заканчивали школу.   В свои 36 лет, Лиза выглядела маленькой старушкой. Она по прежнему ни куда не выходила.  По мере своих сил, Лиза работала по дому.

 В семье её научились не замечать.  Ела она очень мало, годами ходила в одной одежде. Ни с кем не спорила, ни кому из семьи не досаждала. Ни сестре, ни Петру, ни, тем более, мальчишкам,  даже в голову не приходило поинтересоваться у маленькой горбуньи ее настроением, здоровьем или планами. Решая какие-то семейные вопросы, ни кто не спрашивал мнения Лизы.  Кому интересно мнение стола или стула? В заботе о своих детях, Аксиния давно забыла те угрызения совести, что терзали ее после невольного  соучастия в преступлении, направленном против ребенка Лизы. И только иногда у Аксинии возникало чувство материнской ревности, при виде Анютки, играющей с тетей.

 Анечка в садик не ходила. Была слишком худенькой и болезненной, вот и возложили  родители заботу о ребенке на Лизу. Анечка стала смыслом жизни бедной инвалидки. Только с ней она раскрепощалась душевно, смеялась и играла, но и то, в отсутствии родителей.

 В 50 году, когда девочке исполнилось 3 годика, на семью свалилось страшное, непоправимое горе. Петр, переходя пути, попал под поезд и погиб на месте.  Похоронив мужа, Аксиния, впала в жуткую депрессию.  Она все делала, как на "автомате."  Ни с кем не разговаривала, отвергала пищу и тихо гасла на глазах. Даже Анечка не могла привести мать в чувство.

А спустя всего лишь месяц, не стало и Анечки.  Слабенькая здоровьем девочка, подхватила от брата какую-то легкую инфекцию, переросшую в воспаление легких.    Возможно, ее можно было и спасти, но медсестра, вводившая ребенку пенициллиновый препарат, не учла возможности аллергической реакции. И девочка задохнулась от быстро развившегося отека легких.

 Стоя на коленях у гробика малютки, Аксиния повернула к сестре черное, искаженное страданиями лицо и вдруг закричала страшно, выплевывая проклятия и несправедливые обвинения, вместе с пеной предвещающей истерический припадок:
"Это все ты, змеища проклятая! От зависти съела мою кровиночку. Это ты на Петю мороку навела, змея горбатая. Наше счастье с Петей покоя тебе всю жизнь не давали. Будь ты проклята, гадина.  Ты что, думаешь, если твоего грешного выродка папаша утопил, так на мне теперь отыграешься? Да не сдох он, выжил. В  Степном живет у рыбака Гуляева." Дико взвыв, Аксиния забилась в судорогах и потеряла сознание. Потом, на протяжении десятков лет, Аксиния обливаясь холодным потом, с ужасом вспоминала те слова.  Она до крови протирала колени, стоя перед образами, но до самой смерти, душа ее так и не нашла покоя.
 
 В тот момент, когда полубезумная от горя женщина, выкрикивала эти страшные слова, Лиза бледнея пятилась от жестоких, хлещущих больнее бича слов. Бескровные губы её мелко дрожали, подгибались, и без того слабые, ноги.  Не удержавшись, Лиза упала лицом в пол, сломав носовой хрящ.  Вся эта неприглядная картина происходила поздно вечером, когда в доме уже никого не было, кроме двух сестер и младшего 18 летнего сына Аксинии. Старший служил в армии. Перепуганный парень выскочив из квартиры, позвонил из уличного автомата в "скорую."

 Обеих женщин кое-как привели в чувство. Лизу, захлебывающуюся от крови, увезли в стационар.  Вышла она от-туда через пару дней и  не заходя в бывшую их, общую с сестрой квартиру, завернула в почтовое отделение и получив свое скудное пособие,  уехала на ближайшей электричке до Степного.  На первое время, ей удалось пристроиться сторожем и дворником при станционном буфете. Там же, в крохотной пристройке она и жила.

 Мир не без добрых людей. Пожалел начальник станции бездомную пенсионерку, приютил и дал  посильную работу. Аксиния же, после похорон  Анюты, совсем опустилась. Она стала все чаще прикладываться к бутылке, пока ее не выгнали с работы и не пригрозили отдать под суд.  Неизвестно, что стало бы с ней дальше, если бы не одна старая соседка по дому.

Истово верующая в Бога, старушка уговорила Аксинию пойти с ней  в единственную, действующую по тем временам, церковь.   Но  не мало еще прошло времени прежде, чем Аксиния  пришла в себя и вспомнила о сестре. Воспоминания вернулись к ней с большим стыдом и раскаянием в содеянном. Боль от утраты дочери и мужа, не притупилась ничуть. Но к этой боли добавился еще и стыд раскаяния. Как могла, как посмела она так несправедливо и  подло обидеть  сестру, и так жестоко обиженную судьбой. И никакое личное горе не могло  оправдать  жуткой выходки Аксинии.

  Всезнающие общие знакомые  подсказали ей, где искать Лизу.  Доченьку свою Аксиния схоронила ранней весной, еще по заморозкам.  Сестру свою искать  отправилась уже в полный разгар лета. Подъехав к станции Степное, Аксиния еще из окна электрички увидела сгорбленную фигурку, собирающую мусор на перроне в плетеную корзину. Жгучий стыд охватил все существо женщины. Она долго стояла у края платформы, не решаясь подойти к сестре. Но Лиза сама увидела ее. С трудом выпрямившись, насколько позволяла искалеченная спина, маленькая женщина прикрывшись от солнца ладонью, с укором посмотрела в глаза сестры. Так они и стояли. Аксиния с опущенными глазами, Лиза, глядя на сестру в упор.  Так и не поднимая глаз, Аксиния медленно подошла к Лизе и опустившись на колени, прошептала сквозь слезы слова о прощении её, дуры несчастной.

 "Что ж, так поздно опомнилась , Аксиньюшка? Три месяца раздумывала. И простила бы, коль сразу  догадалась приехать. А сейчас не знаю.  Душа почернела так, что дальше уже не куда.  Вот сыночка дождусь из армии, брошусь в ноги, покаюсь и в монастырь. Мне уж и адресок дали. Сыночек мой, Тимочка на сверхсрочной, офицером служит."     Лиза повернулась спиной к сестре, собираясь уйти, но душераздирающий вой Аксинии, заставил дрогнуть её, казалось бы совершенно очерствевшее сердце. Она вновь подошла к сестре: "Вставай, грешная душа, пойдем в сторожку. Господи, прости меня. Сама я не менее тебя грешна, если простить так трудно мне тебя."

   Всю ночь сестры просидели в крохотной пристройке. Лиза рассказала Аксинии, как она осторожно выспрашивая людей, постепенно восстановила всю жизнь своего сына от того дня, как выбросил его  родной отец  Лизы и Аксинии в озеро, как  щенка. И до того, как ушел Тимоша  пять лет назад в армию.  Она точно знала, что сынок ее должен в этом году демобилизоваться, если снова не продлит контракт на службу.

  Но его приемная мама сообщила уже всему селу, что Тимочка списался с невестой своей Галиночкой. На Октябрьские праздники у молодой пары был назначен день свадьбы.   Никто в  Степном даже не подозревал о том, что маленькая горбунья, поселившаяся в станционной  сторожке, является настоящей матерью видного парня Тимохи Гуляева.

 Провожая сестру на первую, раннюю электричку, Лиза твердо, в несвойственной ей, молчуньи манере, потребовала :"Ты, голубушка, ко мне больше не являйся. Не надо, чтобы люди знали, что ты сестра мне.  Старые,- особо. Они дотошны,  вдруг, да кто и вспомнит, чья ты дочь. Вдруг кто-нибудь знает, что это вы с отцом нашим выбросили живого дитя на погибель в воду, как кусок навоза. Я попробую тебя простить,  Бог того требует. Но видеться нам не к чему."

 Шло время. Тимофей, сын Лизы  вернулся в Степное, как и обещал проемным родителям и в тот же год женился на Гале, что честно прождала его из армии все пять лет.   Лизавета, так и не смогла выполнить своего намерения покаяться перед сыном. Что она ему могла рассказать?  Как ее, совсем еще молоденькую девочку, цинично изнасиловали сразу несколько пьяных подонков? Как  пыталась она свести счеты с жизнью от безысходности и отчаяния?  Как невыносимо болит её  изуродованный позвоночник?  Или, как её родной папаша, дедушка новорожденного от насильников ребенка, пытался утопить своего внука.

 Но и уехать, как поначалу задумывала Лиза, спрятаться за стенами  Женского Монастыря, Лиза тоже не смогла.  Видеть сына, хоть раз в неделю, в месяц, стало для нее необходимее, чем воздух, чем сама жизнь.   Лизавете удалось  поселиться в маленьком, кособоком домике,  рядом с усадьбой приемных родителей её сына  Здесь когда-то, еще до войны, жила старушка, давно отдавшая душу Богу. Заброшенная усадьба, заросшая крапивой и пыреем, стояла никому не нужной.  Председатель совхоза, в те годы вовсю процветающего, разрешил одинокой  инвалидке жить в домике. Он даже, послал к ней рабочих переложить печь, распахать участок.

 В течении почти всей жизни, кроме скудной пенсии по инвалидности, Лиза плела  ивовые корзинки и сдавала их на рыбозавод. Платили хоть и копейки, но все же - деньги.  При ее потребностях, Лизе и этого хватало.  На ее глазах росли - подрастали дочери ее сына, ее родные внучки-кровиночки - Вера и Света. Лизавета старела, девочки превращались в девушек, сын - в  крепкого, мужчину, хозяина.

  Аксиния, несмотря на обещание не наведываться к сестре, все же приезжала к ней. Когда один, когда два раза в год . Сыновья ее выучились и уехали на север, оставив мать совсем одну. В первые годы, когда еще не были женатыми, мальчики  навещали Аксинию. Редко, раз в два - три года.  Но потом перестали ездить и даже письмами не баловали.  Пришлет кто-нибудь из внуков открытку раз в год, и на том - спасибо.

 Обида на детей прошла, уступив место постоянному чувству тоски и вины.  Если бы не еженедельные походы в церковь, Аксиния  наверное, сошла бы с ума. В начале семидесятых, когда Аксиния разменяла уже шестой десяток, к ней прибился безногий инвалид войны.  Саша, как звали мужчину,  катался на своей низенькой тележке, побираясь на площадях и базарах.  Все деньги он тут же пропивал. Ни Партии, ни Правительству, ни местным властям, для которых такие вот Саши,   ценой своей жизни и здоровья добывали победу в боях, не были нужны.  Такого "отработанного материала"  много было на послевоенных дорогах Великой Социалистической страны.

  Ни как от хозяина, ни как от мужчины, от инвалида не было ни какого толку. Но и не нужен был этот толк  одинокой, страждущей душе Аксинии. Было бы о ком позаботиться, было бы с кем поговорить - и то ладно. В благодарность за горячий суп и чистые рубашки, Саша изо всех сил старался угодить своей хозяйке. Он почти не пил и помогал ей, чем мог, по мере возможности. Аксиния давно бы уже продала, ставшую ей ненавистной квартиру, давно бы перебралась к сестре в поселок, чтобы  поселиться с ней в хорошем просторном и чистом доме, но Лиза и слушать об этом не желала. Она, по прежнему не хотела, чтобы Аксиния переехала в Степное.   Даже редким, коротким посещениям сестры, Лиза не была рада. Неудобство, сырость и холод своего разваливающегося домика,  старушка  безропотно принимала, как кару Господню за  грехи всего своего рода. Но больше всего, Лизавета винила себя. Почему не спросила сразу же после родов, где ее ребенок, почему не добилась правдивого ответа от сестры? Ведь чувствовала, знала, подозревала, что не умер он при родах, как сказали ей родные.

 Вынужденная много лет скрывать истинное отношение  к сыну и внучкам, жившим рядом, несчастная горбунья привыкла хмуриться  и прятать глаза.  Эта привычка стала ее второй натурой. Умерли родители ее сына - супруги Гуляевы. Выросли и улетели из родного гнезда ее внучки, дочери Тимофея и Галины. В  Великой когда-то, Советской стране стало происходить что-то не понятное.  Люди сделались недобрыми, молодые разбегались из поселка. Совхоз, что многие годы радовал своими успехами даже ее  - старую горбунью, далекую от любой политики, куда-то исчез.   В магазинах стало совсем пусто.

Похоже, надвигался какой-то не хороший переворот. Лизавете он ни чем не грозил. Но вот ее молоденькие внученьки. Как же они? Лизавета знала, что уже  стала прабабушкой.  Она знала  абсолютно все, что происходит в семье её сына. Знала не только понаслышке, но и по какому-то внутреннему чутью,  появившемуся  в глубинах ее сознания, видимо от многолетних страданий и лишений, от долгих часов покаяний, самобичевания и молитв. С некоторых пор, у Лизы стал сильно болеть нарост между лопатками. С каждым месяцем, неделей, днем, боль становилась все сильнее. Временами, Лизавета, закусив все еще крепкими зубами, край платка, беззвучно вопила от  боли. Но ни разу она не возроптала, не обратилась к доктору, принимая свою боль, как испытание Божье.  Особенно сильно болел позвоночник в полнолунные ночи. Тогда ей казалось, что кто-то невидимый, равнодушно водит у нее по наросту  на спине острозубой пилой, вгрызаясь все глубже в тело.

 Однажды, не выдержав пыток, Лиза впервые за сорок лет проживания, вернее существования в   Степном,  написала сестре, с просьбой приехать.  Она прождала ответа до поздней осени, но сестра так и не появилась. Лизавета не подумала о том, что Аксиния, много лет не получавшая ни от кого писем , давно уже перестала заглядывать в старенький почтовый  ящик. 

И вот однажды,после особенно тяжелой ночи, Лиза, решившая, что сестра либо умерла, либо отказалась от нее, такой больной , решилась на непростительный грех. Помолившись перед маленькой иконкой Божьей Матери, старушка, превозмогая невыносимую боль в позвоночнике, вошла в ледяную воду озера, чтобы уже не вернуться от туда никогда. И еще одна причина побудила  больную старушку совершить этот грех.  С каждым днем  ей все больше хотелось войти в дом Гуляевых и повалившись им в ноги, во всем признаться. Быть похороненной собственным сыном,  стало навязчивой мечтой Лизы. Но она, пока не сошла с ума от болей, видимо онкологического  характера, решилась на самоубийство, чтобы  сын не узнал, что  своему появлению на свет, он обязан каким-то подонкам - насильникам.