Альма-матер

Наш ВУЗ преподаватели и студенты звали просто МУХ"а. Не по официальной аббревиатуре, а по имени скульптора и художника Веры Игнатьевны Мухиной, которое при её жизни в 1953 г. присвоили нашей школе. Она отнеслась к этому негативно, никогда не бывала в ВУЗ"е, но оспаривать эту затею не могла, режим в стране был строгий.

Когда сформировали курс, наша группа составляла 12 человек. Все мы были разные по возрасту, предварительному образованию, талантам. Наш ректор был человек с очень крутым, своенравным характером. Даже говорили, свирепый на расправу человек. Он мог в гневе, ругая подчинённых, ломать карандаши и ручки, бросая их в собеседника.  А однажды замахнулся табуреткой. Но все ему сходило с рук. О нем ходили слухи, что он ярый антисемит. Но на всех курсах нашего и других факультетов было много евреев, составлявших почти четвертую часть учащихся. Только в нашей группе из 12 человек 4 были евреями. 

Однажды в приёмную комиссию пришёл мальчик, как полагалось со своими работами. Преподаватели приёмной комиссии, увидев его работы, в растерянности отослали его к ректору. Тот долго смотрел эти работы. А потом сказал: «Извините, мы не можем Вас принять. Нам уже нечему Вас научить». А мальчику было 18 лет, и он был самоучка.

Все ВУЗ"ы относились к Министерству образования, а наш к Министерству культуры, что резко снижало материальный статус обеспечения и ставок. И вот, ректор вынужден был как-то выравнивать ситуацию, чтобы получить лишнее финансирование на оборудование, учебные мастерские, оплату моделей, материалы для студентов. Приходилось подстраиваться под  реалии. Каждый год, после защиты дипломов всех курсов,  организовывалась выставка работ прикладников. Конечно, это были уникальные ручной работы изделия – предметы мебели, украшенные маркетри или росписью, представленные коллекции  будущих модельеров, изысканная художественная керамика, стекло, хрусталь, фаянс, фарфор, расписная посуда, малая скульптура, батик и вышитые панно из тканей. И первыми на эту выставку, ещё закрытую ото всех, приглашались отцы города с жёнами, которые и выбирали самое лучшее как подарки. Все выбранное ими и дополнительные презенты уникальной ручной работы тщательно упаковывались, и отсылались по назначению. Затем на все остальные предметы ставились цены. И на следующий день после визита высшего состава пускались все желающие. Эти вещи в единственном экземпляре продавались за бесценок, т.к. были работами студентов, которые ничего не получали. Доход шёл в пользу ВУЗ*а. Высочайшему искусству этому могли позавидовать музеи не только России.

Избирательность в приёме на прикладные факультеты была уникальная. В год на курс принимались 9-10 человек. Лучшие студенты-стекольщики в обменном порядке имели шанс год обучаться секретам алмазной огранки и  напыления в Чехословакии. Правда, секретные производства находились в отдельных мастерских. Однако, все равно наши пытались узнать уникальную технику, и любыми средствами попасть в эти мастерские.

Группа, в которой я училась, была разношёрстной, и на первый взгляд, по составу, довольно высокого интеллектуального уровня: молодёжь, окончившие нашу профильную школу, и мы, «старики», имеющие семьи и потомство: семейный Женя 28-летний - наш староста,; я в 26 имевшая 4-летнего малыша и Петя 24 лет, уже со средним художественным образованием.  Петя приехал из Одессы. Маленький, очень красивый мальчик из интеллигентной  еврейской семьи потомственных архитекторов. Несмотря на свою миниатюрность, он был по-настоящему солиден в таланте и общении. И хотя, советуясь с ним,  его часто звали «Я из Одессы, здрасьте», он не обижался, улыбаясь, показывал шутнику его очевидные огрехи.

В нашем ВУЗ"е не было вечерних факультетов, кроме инженерных курсов для приобретения второй профессии. Инженеры, уже солидные люди, с интересом осваивали предметы связанные с анатомией и двигательной механикой человека, художественное проектирование, макетирование, пространственное видение проектируемого предмета, физические возможности человека и его взаимодействие с проектируемыми механизмами. Несмотря на усталость, они с интересом узнавали о том, о чём не предполагали в своей инженерной практике. Теперь же им открывалось другое представление –  не проект в абстрактном назначении, а проект для человека и с учётом всего, что с ним связано. Это был интересный тандем преподавателей с практиками.

В год поступления нашего курса в приёмную комиссию пришёл человек 34-х лет. У него оказались странные документы, в которых отсутствовали  записи за 10 лет жизни. Он ничего толком не объяснял, только умолял принять его работы и допустить до экзаменов, т.к. по возрасту это его последний шанс. Ведущий преподаватель приёмной комиссии не знал, как поступить: представленные работы были на высоком уровне. Правда, сам поступающий, Юра, вид имел довольно дремучий, немного смягчённый сильными линзами очков. При собеседовании он оказался человеком грамотным, владеющим знаниями более широкими, чем многие из поступавших. И старший по приёму абитуриентов принял его документы. Юра попал в компанию  уже взрослых ребят, стал старостой. Их группа жила как-то совсем тихо, почти не общаясь с остальными. Свою мастерскую они закрывали и существовали там как единая семья. Они никогда не ссорились, их отношения напоминали коммуну. Однако, все знали, что в своей мастерской, исключая девушек, они часто оставались вечерами, там делали свои проекты, работали на заказ, выпивали и гуляли. Их группу мы называли «стаканы». Но даже самый суровый преподаватель тихо стучался в их мастерскую, чтобы войти. Все они были люди способные, и за годы обучения не потеряли ни одного из своей группы. Однако, никто так и не узнал Юриной тайны пропущенных лет и поступления. Защитив диплом, он подошёл к преподавателю, принимавшему его документы, и сказал: «Я буду вечно молить бога за Вас».

В ВУЗ"е постоянно случались какие-то невероятные истории. Подчас приходилось быть участниками и свидетелями забавных и трагических случаев. И первый из них  на нашем курсе произошёл в нашей группе с Володей Ефимовым. Он был очень способным, особенно в рисовании. Обладая тонкой специфической красотой, спокойным уравновешенным характером, он всегда был воспитан и умён, молчалив, ни с кем особенно не дружил. На переменах он начал вдруг нам читать криминалистический учебник. Сначала мы смеялись над его странным увлечением. Но, понимая как он уходит в эту тему, ребята пытались его отвлечь, перенаправить на позитив. Мы видели, что Володя страшно нуждается, похудел, обносился. Он явно уходил в депрессию, с которой, видимо, не в силах был справиться. Постепенно мы узнали, что после смерти матери отец женился на молодой. Она выгнала Володю из дома. Отец не препятствовал. И пришлось уйти. Он устроился в кочегарку, там жил и голодал. Отец полностью отказался от него, не помогая ничем. Это было на первом курсе. Всю зиму, как назло, очень холодную, он пробегал в тренировках и тряпочных спортсменках. И вдруг влюбился. Да так неистово. Сразу женился. Скоро родился ребёнок. Ему пришлось уйти из ВУЗ"а. Надо было содержать семью. Очень скоро он узнал, что жена встречается с другим. А потом и вовсе его бросила. К тому времени он работал электриком на высоковольтных линиях. И однажды его нашли сгоревшим на проводах. Это была первая реальная страшная потеря нашего сокурсника.

Ближе к 4-му курсу архитектурный факультет переселили в наши просторные аудитории, а нам предоставили старинный дом, который несколько лет вместе с рабочими мы же и восстанавливали вместо летней практики. Аудитории ещё не были обустроены, но занятия начались в положенное время. Расставив мольберты кому как удобно, мы принялись рисовать обнажённую натуру. Надо сказать, что натурщики у нас были опытные, многолетние профессионалы, работающие не только у нас, но и в Академии художеств, и в студиях.

На третьем курсе мы рисовали портрет старушки. Она приходила, молча улыбаясь, садилась, и недвижно сидела каждые 45 минут урока. Её много рисовали на всех факультетах. Но она всегда была молчалива. И только однажды, когда, видимо, уже привыкла к нам, немного рассказала о себе. Девочкой она была худенькая, лёгкая, гибкая. Её отдали в балетную школу. После многих лет учёбы, она начала танцевать на сцене. Она была красива, изящна. У неё были солидные поклонники. Один из них особенно нежно относился к ней. Но, однажды она провалилась в сценическую яму, повредила ногу, и перестала танцевать. Её поклонник, человек уже солидных лет взял её на хорошее, достойное содержание. Они прожили много лет до его смерти. Она и в старости была ещё очень красивой и напоминала внешность классической пиковой дамы. Тонкий овал лица, огромные, чуть выпуклые, глаза, нос с горбинкой. В ней чувствовалась порода.

Была и другая натурщица, Аллочка, которую мы рисовали обнажённой. Во время занятий она всегда что-то рассказывала, жестикулировала руками, эмоционально двигаясь на подиуме. Вообще она считала, что натурщики это артисты своего дела, а потому видела в себе нашу вдохновительницу. Просьбы посидеть спокойно действовали на несколько минут, потом все повторялось. В новом здании ещё не успели повесить занавеси на окна, но это никого не волновало – так было больше света. И вот, однажды, на кафедру пришли два милиционера с заявлением от жильцов дома напротив. Они сообщали, что у нас, периодически среди бела дня происходят оргии голых женщин с молодыми мужчинами. Наша секретарь, женщина пожилая, воспитанная ещё в старые строгие времена, растерялась. Однако предложила милиционерам пройти в аудитории. Когда они пришли в нашу, Аллочка, не видя их, продолжала эмоционально вдохновлять нас очередным рассказом из своей профессиональной жизни. Оба представителя власти, увидев за мольбертами молодых ребят и сидящую напротив  нагую натурщицу, так и застыли в дверях. Аллочка, обернувшись, ничтоже сумняшеся, продолжала повествование. Стражи порядка опомнившись, тихо, без слов вышли. И не смотря на то, что занавески так и не повесили, никто из дома напротив больше не замечал что происходит в наших классах.

Заканчивая очередной курс, мы должны были сдавать историю русского искусства. Мы, конечно, много знали, но перед экзаменом нервничали. И решили – вместо зубрёжки просто пойти в Русский музей – благо это было недалеко. Конечно, нам повезло родиться в таком городе, но тогда и не думалось об этом. Пройдя множество залов, мы вошли в зал, где находилась картина Кустодиева «Купчиха». Стоя перед ней, тихо разговаривали между собой. И вдруг, сзади раздался хриплый мужской голос: «Эх, сейчас бы эту бабу!». Невольно обернувшись, мы увидели двух лихих молодых мужчин навеселе. Наша грозная подруга шуганула их. Они исчезли, а мы рассмеялись. И мне показалось, что купчиха подмигнула нам.

Библиотека нашего ВУЗ"а представляла собой огромную коллекцию старинных рукописей, роскошных фолиантов с рисунками, офортами, старинными фотографиями первых фотографов. Библиотека хранила многие тысячи сочинений древних бытописателей и классиков всех времён. В ней можно было найти все, не только по искусству, архитектуре и дизайну.

Читальный зал был  потрясающе притягательным местом. Как и многие аудитории,  он имел первозданный вид. Деревянные резные стены и потолок, большие столы, световой стол для копирования, шкафы с множеством книг и современных журналов. В нем мы забывали о времени, и уходили из настоящего в те времена, в которые погружались. Эту библиотеку собрал создатель и владелец особняка, в котором нам довелось учиться. По студенческому билету можно было получить любое редчайшее издание в руки. Меня всегда удивляло доверие к студентам, установленное в стенах читального зала. Однако, эта библиотека была доступна студентам и при жизни барона-мецената.
Несколько лет назад вуз"у вернули имя настоящего создателя и владельца нашей школы. Ещё в 18 в., Николай I пригласил в Россию немецкого финансиста Штиглица для поправки безнадёжного состояния государственной казны. Имя финансовой династии Штиглица было известно миру как самое надёжное. Их слово и векселя были делом чести и закона. Они были не менее богаты и значительны в своём деле, чем Родшильды. Штиглиц помог России расплатиться с огромными долгами и приумножил казну. На свои огромные доходы, Штиглиц строил в России железные дороги, открывали театры, школы искусств, дворцы, и дома высокого класса. Щедро отдавал государственной казне пожертвования, считая, что своим богатством он обязан России. Третьего в династии финансистов барона Штиглица справедливо считали королём Петербургской биржи и высочайшим специалистом в области международных расчётов империи.

Людвиг фон Штиглиц построил огромный особняк, и основал в нем школу технического рисования, полностью обеспечив талантливых и бедных людей всем жизненно необходимым. Он щедро содержал не только студентов, но и лучших мастеров-прикладников, высококлассных преподавателей,  открыл для занятий прекрасно оборудованные мастерские, выделял дополнительную пенсию для особенно одарённых. Будучи меценатом, он также создал в своём особняке музей для учащихся, где разместил богатейшую коллекцию всех видов прикладного искусства, не уступающую собраниям Русского музея, часть которых была перенесена в особняк Штиглица для сохранения, а затем вернулась в хранилища музея.  Однако, с 17 года, сохранив то, что он создал, в советские времена, о нем не вспоминали – ведь он был не пролетарий, а барон. Теперь это Академия им.барона Штиглица. Но, как и в прежние времена, уже многие поколения студентов и преподавателей любовно зовут её просто МУХ"а.
2013 г.


Рецензии