Земля Мория. Глава 1

Однажды Земля опустеет. Это доказано учеными. Да и каждый из нас невольно понимает, что нет ничего вечного в мире и подсознательно готов принять всеобщую гибель живого.
Только представь себе эту безумную пустыню! Эта великая Земля, которая питала нас так долго, более не сможет этого делать и все, что от нас останется – прах и тлен. Когда Земля опустеет, куда мы уйдем? По какой дороге пойдем и какой путь выберем? Эти ли вопросы задают себе грешники перед смертью?

С какими мыслями мы будем уходить из земного мира, и с какими мыслями войдем в мир иной? Мне бы хотелось знать заранее, что нас ждет там. И, если нас там ничего не ждет, то зачем мы жили? Была ли хоть какая-то цель у нашего существования? Как прискорбно думать, что более ничего не будет и мы просто закроем глаза и перестанем дышать. Наш мозг будет умирать постепенно и все, что останется нам - угаснуть и войти в небытие, слиться с беззвучием.

Я помню, как однажды ты пришел домой раньше обычного и застукал меня с парнем из школы, Бобби Грэгсоном. Ты смотрел на нас спокойно, с небольшой укоризной. Мы стали оправдываться и просить у тебя прощения, а Бобби даже пообещал на мне жениться, но ты лишь молча слушал нас и едва заметно  улыбался. Я не могла понять, что так веселит тебя в нашем стыде и только сейчас, уже сама став матерью, я осознаю, что тебя ничего не веселило, просто ты знал цену греху.   И любой грех не стоил скандалов и слез твоей дочери. Как мудр ты был! Как рано ты это осознал! Многие приходят к пониманию этого только став дедушками и бабушками, а многие так никогда и не осознают, что грех способен отпустить сам человек и не стоит ждать милости Бога. Бог будет отпускать только те грехи, которые не смог простить себе сам. Именно поэтому ты попросил нас не волноваться. Мы простили себе этот грех, как великодушно простил его нам и ты. Он не будет числиться в списке в ином мире и у Бога будет гораздо меньше хлопот с нами.

Быть всегда терпимым по отношению к своей дочери – каково это? Когда я приходила в шесть утра и валилась с ног от алкоголя, что испытывал ты? Моей дочери сейчас одиннадцать и я понимаю, что совсем скоро я застукаю ее с каким-нибудь Бобби из школы, и мне придется учиться твоему терпению. Мне стоит готовить себя заранее к тому, что я испытаю. Я прокручиваю в своей голове все наши ссоры. Конечно, они были, потому что я  искала их. Я клала пачку сигарет на видное место и специально оставляла телефон дома, чтобы ты не смог мне дозвониться. Ты искал меня полночи. Где была я? Разве я вспомню сейчас…

Одного я не могу простить себе и, наверное, не прощу уже никогда – я так редко просила у тебя прощения за всю боль, которую принесла тебе. Я искала в тебе изъяны на протяжении всей своей жизни. Искала, чтобы уподобить тебя другим отцам и сделать из тебя обычного смертного. Но для меня ты стал кем-то вроде Бога. Говорят, что Бог живет в наших родителях. Я чувствую, что это правда, и что Бога в тебе было предостаточно и хватало нам двоим.
Ты был для меня главным учителем. Не тем, который учит химии или физике, а тем, который водил меня в лес и рассказывал про сотни деревьев, про разные и неповторимые формы снежинок, про влияние тепла и холода на структуру воды. Мы кормили уток и белок. Бегали наперегонки. Ели какие-то зеленые стебли. Просто шли мимо какой-нибудь полянки, ты находил на ней что-то съедобное, срывал это и мы ели.
Мне было очень весело. Я ловила ртом мыльные пузыри и потом плевалась, а ты хохотал так заразительно, что все, кто оказывался поблизости, глядя на нас, тоже смеялись. А помнишь, как ты учил меня составлять букеты? Мы шли по бесконечному просторному лугу, на котором росло невообразимое число цветов различных оттенков, и ты говорил, что стоит симметрично распределять различные цвета в букете.  Я запомнила это на всю жизнь, когда составляла букеты для мамы.

Ах, да, мама…

Мама – это отдельная и очень трагическая история нашей с тобой жизни. Помнишь день, когда нам позвонили в дверь и сообщили, что она бросилась вниз с моста? Ты плакал, а сидела на полу и не могла дышать. После похорон я тихо спросила у тебя: «Пап, почему она это сделала?», а ты лишь качнул головой и отвел взгляд: «Я не знаю, милая. Я не знаю…»
Мне было одиннадцать лет. Ровно столько, сколько сейчас моей дочери. Что я могла понимать в самоубийствах? Мне хватило твоего «не знаю», чтобы понять, как легко можно отпустить человека. Возможно, стоило задать тебе этот вопрос еще раз, когда я стала старше, но я отгоняла от себя эту мысль. Почему? Потому что больше всего на свете я боялась услышать, что причина была во мне. Мама была многообещающей актрисой. Да, она снималась редко, но это лишь доказывало ее природный талант к выбору ролей. Ее даже номинировали на «Золотой глобус» однажды! Да, да, она была прекрасна! И из-за меня она вынуждена была уйти из кино. Сначала тяжелая беременность, вынудившая ее постоянно лежать в больницах, потом преждевременные роды и осложнения, несколько операций и вечные капельницы, и дальше пеленки и бесконечная стирка.
Мама больше походила на оживший труп, чем на счастливого человека. Я всегда помнила ее такой – меланхоличной и уставшей.

Однажды она так мне и сказала:
- Если бы не ты, я бы сейчас была в Каннах.
Не знаю, была бы она в Каннах, но если бы меня не было, она бы точно была жива…
У мамы били широкие скулы и черные глаза. В таких глазах не видно зрачков и это всегда пугало меня. Когда ее хоронили. я пыталась открыть ей веки, чтобы взглянуть в ее глаза напоследок, но священник злобно шикнул на меня. Я поцеловала ее и тихо отошла в сторону. Когда-то она была веселой и счастливой, папа рассказывал мне об этом. Но все, что помнила я – это несчастная женщина, для которой прыжок с моста стал единственным выходом.

Мы остались вдвоем. Только я и отец. И этот мир был для меня крепким, как сталь, огромным, как небоскребы и бескрайние поля, в которых росли цветы самых разных оттенков.

Тот день, 11 сентября 2001 года я потеряла тебя. Ты ведь даже не работал там, ты всего лишь решил навестить своего друга и зашел к нему, чтобы отдать экземпляр своей новой книги. В тот день, когда я потеряла тебя, я решила, что мне осталось жить совсем мало. Словно у меня вырвали душу, и мне осталось лишь задыхаться и биться в судорогах.
Эта была страшная боль. Я не испытывала такую боль, когда хоронила мать. Я приняла ее смерть как данность, ибо она для меня была олицетворением смерти. с ее глубиной, величием и холодностью, но хоронить тебя оказалось мучительным испытанием.
В тот день погибло много людей. Машины "скорой помощи" не успевали приезжать и отъезжать. Я была на месте спустя пятнадцать минут после твоего звонка и стала свидетелем падения северной башни. Когда она рушилась и все бежали, я осталась стоять на месте. Я смотрела, как завороженная, на столб дыма и пыли, поднимающийся вверх и разлетающийся во все стороны. Один полицейский, что-то громко крича, схватил меня за руку и рванул в сторону, чтобы меня не накрыло лавиной из камней и пыли.
Я не поблагодарила его. Я дала ему пощечину.
Почему? Потому что в тот момент я желала, чтобы меня накрыло камнями и пылью. Я хотела накрыться этой пылью, словно одеялом и раствориться в этом запахе смерти.
Кто-то, стоящий рядом, постоянно повторял шепотом: «Это чудовищно, чудовищно…», а я смотрела на свои грязные ладони и старалась вспомнить ту секунду, когда видела тебя в последний раз.
Я очень хотела, чтобы твой образ всплыл в моей памяти, но ощущала лишь пустоту, которая приходит после тяжелого фильма вместе с черным экраном. Словно ты и не уходил никуда.
Мне оставалось только плакать.

И я плакала.