Не уходи!

         Алла Вадимовна тяжело выпростала своё погрузневшее тело из машины, не закрывая дверцы, обвела взглядом всё вокруг, посмотрела на серую сумрачность неба, вздохнула: в душе у неё уже давно была такая сумрачность. На стоянке будто бы знакомая фиолетово-голубого цвета «kia», но вспомнить не получилось. Закрыв дверцу, женщина пикнула брелком и медленно, осторожными шагами больных ног тяжело побрела по центральной аллее кладбища. Сорванные ветром листья устилали дорожки, оставив деревья сиротливо жаться до весны. Осенний, чуть арбузный воздух, бодрил, что-то будил внутри хорошее. А что теперь хорошего у неё можно разбудить? Всё лучшее позади. Больше ничего нет, что заставило бы счастливо трепетать её сердце. И вряд ли будет. Тут, на кладбище, теперь её всё. А как щедра была счастьем первая половина жизни. Казалось, так будет всегда. Умный любящий муж и потрясающий сын Сашка. Сашка-Сашенька-сынок, мой любименький цветок. Так она часто приговаривала, пропевая эти слова. Казалось, всё было незыблемым, вечным. И вот осень, и вот ничего нет. Ни-че-го! Только кладбище. Ничего, кроме могильных плит, навечно укрывших сначала сына, а потом мужа. Хотя, есть ещё последняя перспектива: свободное место около них для неё. И тогда будет совсем всё.

        Сегодня день гибели сына. Прошло уже три года. Алла Вадимовна прожила их будто пробредила в бесконечном тяжелом сне. Муж ушёл из этого мира почти сразу, не смог жить без сына. Будто не было счастья, и следочка не осталось. Только эти кладбищенские мраморные плиты. А жила ли она на земле этой?

    Сын! Как много ему было уготовано! Любящие его безумно родители, готовые для своего Сашки на всё, престижный ВУЗ, друзья, таланты. Выпускной класс. Золотая медаль. Её красивый послушный воспитанный умный Сашенька жил без минуты свободного времени: перебежки от репетитора к репетитору, уроки за полночь. И вдруг…  Рухнуло в жизни всё, что было так хорошо выстроено. Печаль саднила душу.

    Медленной поступью женщина подходила к знакомому повороту. Кто-то вывернул оттуда. Молодая женщина с ребенком около трёх лет. Увидев Аллу Вадимовну, она остановилась, озираясь, словно искала, куда можно свернуть. Но свернуть было некуда. Это была та, которая…

       *

- Ну вот, занятие окончено. Идём пить чай. У меня Эля приехала, да ещё и не одна, а с огромным вкуснейшим тортом, который нам одним не осилить. Пойдём-ка нам помогать,- торжественно объявила Галина Петровна ученику.

- Нет-нет, я поеду, - замялся парнишка. Но репетитор твёрдо произнесла:

- Возражения не принимаются. Мы с тобой отпахали в этом году последнее занятие. Теперь встретимся уже только в будущем году. А это надо отметить чаем непременно. Идём-идём, - торопила Галина Петровна, направляя паренька по коридору туда, откуда проистекали волшебно-сказочные ароматы чая, выпечки и ещё чего-то необыкновенного. И Саша послушно пошёл. Невысокая худенькая русоволосая девушка с короткой стрижкой хлопотала вокруг стола. Галина Петровна, выставляя ученика вперёд, представила его девушке:

- Познакомься, это Саша, мой лучший ученик, - и тут же, глядя на дочь, добавила, уже представляя её, - А это моя Эля - самая лучшая на свете дочь.

- Очень приятно, - чуть поклонившись девушке, смущённо произнёс Саша, подумав, что она напоминает ему какую-то французскую актрису.

Глянув мельком на Сашу, девушка чуть смутилась, подумав: какой красивый! На улице встретишь, не подумаешь, что ученик. Взгляд у него очень взрослый, да и внешне совсем не похож на школьника. Стараясь спрятать смущение, Эля жестом пригласила:

- Присаживайтесь.

Чай пили весело. Галина Петровна приправляла чай смешными случаями из своей учительской жизни, и чай прерывался дружным смехом. Наконец, посмотрев за окно, она спохватилась:

- Элечка, отвези-ка ты Сашу, ему далеко ехать, а мы совсем заболтали парня. На улице темень.

- Да, что вы? Я и сам доберусь, спасибо, - попытался возражать парнишка.

- Саша, протестовать бесполезно, мама не успокоится пока не убедится, что с вами всё в порядке и вы дома. Я отвезу вас, мне не трудно. Да и всё равно нужно заехать в магазин, поскольку завтра канун праздника, а значит нам грозит большая стряпня, - улыбнулась Эля.

Она уверенно вела машину. Незаметно они перешли на «ты». Саша был в ударе: смешил Элю, узнаваемо изображая известных людей. Ему хотелось слышать её рассыпчатый смех. И вообще она ему нравилась. Хотелось с ней говорить, говорить, говорить. А ещё хотелось знать о ней всё: что любит слушать, смотреть, читать, кто для неё авторитет, чем и кем живёт. Саше совсем не хотелось с ней расстаться сейчас вот так просто. Подъезжая к дому, он осмелился спросить:

- Эля, а что ты будешь делать в новогодние праздники? Они такие длинные.

- Отдыхать, - смеясь, ответила Эля.

- Я тоже. Классное совпадение! Давай отдыхать вместе. Можно, я тебе позвоню?

- Позвони, - улыбнулась девушка.

- А тогда мобильный? – Осмелев, не отставал Саша.

Эля, рассмеялась и протянула ему свою визитку.

На свой седьмой этаж Саша буквально взлетел, не дожидаясь лифта. Быть «на седьмом небе от счастья», это сегодня обо мне, подумал парнишка. Дома, нацепив наушники, он пытался что-то решать, но решать не получалось. В глазах стояла Эля. Невысокая, хрупкая, с красивой улыбкой и ясными светлыми глазами. Не думать о ней не получалось. Он не мог понять, как он сегодня мог так осмелеть. Раздухарился, распетушился, вот смешон был, наверное. А и пусть, я всё равно ей позвоню.
*
- Как доехали? – встретила вопросом вернувшуюся дочь Галина Петровна.
- Хорошо, - односложно ответила дочь.
- Как тебе Саша? – теребила мать Элю.
- А почему ты об этом спрашиваешь? – Вопросом на вопрос ответила девушка.
- Мне показалось, он тебе понравился, - несмело произнесла Галина Петровна.
- Симпатичный человек подрастает. Но это не имеет ровно никакого значения. Ребёнок, очень интересный, красивый ребёнок, - с плохо скрываемой грустью сказала Эля.

Галина Петровна молча удалилась в кухню. Она мыла посуду и грустные мысли её потекли вместе водой. Она, мать, слишком строго воспитывала свою любимую нежную девочку, ориентируя её исключительно на занятия. «Мальчики не убегут, сначала выучись, а уж, потом…», - не раз говаривала она дочери. Ну и что? Ну, выучилась, ну работает в приличном месте, а личной жизни нет. Вот теперь, мамочка, живи и радуйся. В университете Эля старательно сдавала сессию за сессией на «отлично», не до молодых людей было. Вне конкурса была приглашена в приличную фирму юристом. Женский коллектив на работе не предусматривал возникновения романтических отношений. А ей уже двадцать пять. Тревога об отсутствии личной жизни у дочери нарастала. Уже бы и внуков хорошо понянчить. Может, правы те, которые вертихвостки? У них всё, словно, само собой получается. Ну, и, подумаешь, принесла бы в подоле, не велика беда. Вырастили бы. Зато жизнь дочери обрела бы реальные перспективы. Вот уж, действительно, горе от моего ума. Не лезла бы со своими подсказками к дочери, может и… Грустно вздыхая, Галина Петровна вытирала посуду.

       *

Как мне хорошо с этим мальчишкой! Он удивительный: весёлый, непосредственный, чистый, да и просто необыкновенно красивый. Чего об этом думать. Я для него старушка! А как грустно. Не хочу об этом! Не хочу, не хочу, не хочу! Всегда я со своей рассудочностью себе всё порчу. Живут же как-то люди чувствами, эмоциями, поддаются им и счастливы бывают. Эля бездумно прохаживалась по комнате, принималась читать, но не получилось. Решила переключиться на работу, которую прихватила на праздники, но сосредоточиться снова не удавалось. Телевизор тоже не помог. Что-то внутри неё упорно рисовало образ Саши. Стояло перед глазами его юное красивое, улыбающееся лицо. Что за бред? Про себя возмущалась Эля. Внутренний покой был нарушен. Чем? Кем? Этим мальчишкой?! Да ещё и мама. Моя смешная и грустная мама с виноватыми глазами.

*

И был звонок. И был каток, с волшебной музыкой. И был снова этот красивый мальчик, готовый превратиться в мужчину. Эля понимала, что именно она спусковой крючок в его превращении. Девушка постоянно чувствовала на себе его восхищённый взгляд, который Саша ещё по-детски совсем не умел скрывать. Он весь раскрыт, этот мальчик. Ни лукавства, ни мужских уловок. Есть какой есть. И Эле это нравилось.

        А ещё была дорога домой. Проигрыватель проглотил любимый диск и салон заполнился красивым глубоким и бархатным меццо-сопрано «не уходи, побудь со мною…». Говорить ни о чём не хотелось. Просто быть рядом в этом «не уходи».
- А что любишь ты? – Спросила Эля.
- В смысле музыки? – Уточнил Саша.
- В смысле музыки, - улыбнулась девушка.
- «Прощание славянки».
- Хороший у нас выбор: у меня «Не уходи», у тебя «Прощание славянки». Всё на тему расставания. Это вовремя. Приехали, - засмеялась Эля, останавливая машину во дворе Сашиного дома.
- Я позвоню? – С надеждой в голосе спросил паренёк. На что девушка улыбнулась, молча кивнула, помахав рукой, чуть перебирая пальчиками, затянутыми в перчатку.

*

Алла Вадимовна, чутьём первобытной самки ощутила: сын стал другим. Глаза. Его выдавали глаза. В них появился блеск. Это были глаза счастливого человека. Сашка стал пристальнее относиться к одежде, внешности в целом. Телефон упрятывался от посторонних глаз. И, если он не вовремя  трезвонил, то сын уходил на безопасное расстояние, не желая никого посвящать в свои разговоры. А, главное, стал молчать. И молчал как-то сосредоточенно. Отвечал на вопросы односложно. На разговоры не шел, деликатно отметая все материнские потуги. Было ощущение, что внутри сына поселился кто-то, к кому он всё время прислушивается. Сын стал совсем отдельным. Появилась девушка? Скорее всего. Ну и чего ты, курица, задёргалась? Когда-то она должна была появиться. Как же это не вовремя! Совсем не вовремя! А кто нас спрашивает, вовремя это или не вовремя. Свалилось и всё. Надо бы узнать, что за девочка. Может, вертихвостка какая. Хорошо, убедишься, что вертихвостка, и что дальше. Будешь сыну мозги вправлять? Он сейчас совсем не способен слышать. Ты сама-то слушала хоть кого-то в юности? Что делать? Она теряла сына. Мысль о том, что какая-то там затащила под каблук её Сашеньку, делала жизнь невыносимой. Алла Вадимовна перестала спокойно спать. Мысли о сыне, одна страшнее другой, миллионом гвоздей буравили мозг.

*

- Я так хочу видеть, как и где ты живёшь, где ты работаешь, - чуть мечтательно произнёс Саша.
- Зачем тебе? – Искоса глянув на него, спросила Эля.
- Просто хочу и всё. У меня о тебе тогда полный пазл сложится и мне будет легко тебя без тебя представлять.
- Саша, ты смешной, - улыбнулась девушка. – Вот при случае, когда будешь в Москве, позвонишь, мы что-нибудь придумаем. Может, сходим в театр, если получится.
- Ловлю на слове, -  сказал парнишка, будто за руку схватил и серьёзным долгим взглядом посмотрел на девушку.
- Приехали, пан, - пошутила Эля.
Саша снял её маленькую руку с руля, положил на свою ладонь, чуть сжал:
- Прощай, славянка! До встречи.

Дома он доложил матери, что через неделю, в субботу он поедет в Москву в университет на день открытых дверей. Заночует у Славика. Друг Саши уже год учился в столице. Иногда сын виделся с ним, бывая наездами в Москве. Алла Вадимовна приняла это известие спокойно. Потом предложила:

- Хочешь, папа или я отвезём тебя?
- Нет, я на поезде, - несколько поспешно ответил ей сын.

Перед сном он набрал эсэмэску для Эли: «Буду в Москве в субботу, очень-очень хочу тебя увидеть!!!». В ответ прилетело: «Увидимся». Саша подумал: целую неделю ждать. Неделя, это же вечность! Вздохнув, он закрыл глаза, пытаясь заснуть.

Через неделю, пока поезд подползал к перрону, он в окно тамбура пытался выхватить взглядом хрупкую невысокую знакомую фигурку в красивой чёрной шубке. Но Эли было не видно. Не торопясь Саша вышел из вагона, огляделся. Подумал: может, из-за пробок опоздала. Подожду в конце перрона. И неторопливо направился в конец платформы. Вдруг кто-то осторожно сзади взял его под руку. Саша понял: это она. Только она так пахла, только у неё такая чуткая ручка. Эля почти шепотом сказала:

- Привет!
- Я думал ты в пробках застряла, - волнуясь, произнёс юноша.
- Я уже минут пятнадцать здесь. У меня билеты в «Сатирикон», - сдержанно похвалилась девушка. Поехали?
- О-о-о! «Сатирикон» - это круто! Что будем смотреть?
- «Ричард Третий» подойдёт? – засмеялась Эля.
- Вполне, - делая серьёзный вид, улыбнулся Саша, - главное, чтобы мой пазл сложился.
- Сложится, сложится твой пазл, - смеясь, пообещала девушка, - После театра.

Наверное, спектакль был замечательным. Саша этого понять не смог. Рядом была она. Аромат её духов, её тела накрыл его полностью, и воспринимать всё остальное, не относящееся к Эле, не получалось. Ему хотелось вместо сцены смотреть на неё. Юноша никого больше не видел. Он, будто оброс какими-то невидимыми антеннами, направленными только на девушку и улавливал всё, что исходило от неё. Всё его существо будто напитывалось ею, как неведомым волшебным зельем. Он не помнил, говорил ли о чём, отвечал ли. Это было неважно. Весь мир для него сейчас уместился в этой хрупкой ясноглазой девушке. И в её маленькой уютной однушке Саша завороженно видел только то, как она двигается, как эластичны её движения, как она органична, ничего в ней лишнего. А какой у неё необыкновенный голос. Кажется, они пили кофе с бутербродами. Он и этого не помнил точно. Наконец, не удержавшись, когда Эля оказалась рядом, он уткнулся носом в её душистую макушку. Это было легко, она была намного ниже его. Саша потрясённо произнёс:

- Как ты волшебно пахнешь!

Эля подняла на него глаза и ничего не ответила. И Саша, провёл нежно своими губами по Элиному лбу, по аккуратному носику, потом, разворошив носом её душистые волосы, поцеловал в маленькое ушко, шею, губы. Девушка замерла неподвижной статуэткой под его руками, губами, не в силах что-то говорить, делать. Она просто поплыла по волшебной реке, подумав: пусть река сама меня вынесет, закрутит, затянет в глубокий омут. Пусть будет как будет. Я больше не хочу ни о чём думать и чего-то бояться. Я люблю этого мальчика, остальное неважно. И жадный неожиданно-страстный омут надолго поглотил их.

Потрясённый Саша лежал, прикрыв глаза, возвращаясь в этот мир из чувственного взрыва. Наконец, он повернулся на бок, оперевшись на руку, смотрел на точёный профиль Эли, будто увидел её впервые. Она, не глядя на него, попросила:

- Не смотри на меня!
- Почему? – удивился он
- Мне очень стыдно, - призналась она.
- А я думал, что ты мудрая, чтобы не стыдиться, - пошутил Саша.
- Я самая глупая на свете.
- Ты жалеешь о том, что сейчас произошло?
- Нет. И никогда не пожалею.
- А что же тогда?
Она промолчала. Он тихо произнёс:
- Ты – самое лучшее, что сейчас есть у меня в жизни.
- А ты – у меня, - также тихо ответила девушка.
Саша откинулся на спину и, глядя в потолок, сказал:
- Знаешь, где-то я наткнулся на такую пошлость: каждый мальчик начинает с женщины, а каждая девочка – с мужчины. Мы с тобой не попадаем в это наблюдение. А почему у тебя до меня никого не было? Разве ты никого не любила?
Теперь Эля повернулась на бок, взъерошила волосы Саши:
- Нет. Мне никто был неинтересен.
Саша резко повернулся к ней, перехватив её дыхание, спросил:
- А разве я интересен?
- Если б ты мне не был интересен, этого дня не случилось бы.
- Как хорошо, что ты меня дождалась!

Не было ни слова о любви. Они словно боялись, обходили его, но оба знали, что именно она, в веках воспетая, и каждый раз необыкновенная, неизведанная, сейчас окутала их.

- Я хочу быть с тобой всегда! – Делая ударение на слове «всегда», произнёс Саша.
- Это невозможно, - грустно ответила Эля, - давай не будем об этом сейчас.
- А почему? Потому что я младше? Это же ерунда! Есть любовь, а кому сколько лет не имеет значения никакого. У любви нет возраста. Или любишь, или нет.
- Саша, Саша! Да ты хоть понимаешь, что я сейчас совершила преступление и называется оно совращение малолетних, я сейчас срок заработала.
- Ты сейчас совершила волшебство, которое превратило мою жизнь с сказку, но об этом совсем не нужно никому знать. Это знание только моё и твоё. А потом, мне скоро восемнадцать. Знаешь, между прочим, Александра Невского вообще женили в пятнадцать лет. И не считали его несовершеннолетним, когда он мальчишкой-подростком княжить начал. И пусть хоть кто-нибудь вякнет. Пошлём подальше. Летом я поступлю, буду жить самостоятельно. Придумается что-нибудь. Умудряются же люди как-то работать и учиться. И у нас получится. Всё совсем не страшно.

- Саша! Как у тебя всё просто.
- А чего усложнять? Главное, зачем? Просто давай жить! Это же так здорово! – Почти прокричал он, а потом запел молодым баритоном любимое Элино:
- «Не уходи, побудь со мною! Пылает страсть в моей груди. Восторг любви нас ждёт с тобою, не уходи, не уходи-и-и!»

Эля улыбнулась.
И был снова чувственный, долгий, красивый омут. «Как удивительно видеть и ощущать превращение мальчика в мужчину», подумала Эля. «До неё меня просто не было» озарением мелькнула мысль в Сашиной голове, и его снова накрыло мощной чувственной волной, из которой появился уже совсем другой Саша.

*

Алла Вадимовна смотрела в окно: к подъезду мягко подъехала маленькая фиолетово-голубая kia. Никто из машины не торопился выходить. Женщина наблюдала, как парочка прощалась долгим поцелуем. Наконец, дверца открылась и вышел… её Саша. Несмотря на потрясение, Алла Вадимовна уставилась на номер автомобиля и впечатала его в свою память. Значит, всё-таки вертихвостка, да ещё с машиной. Значит, явно старше её мальчика. Как сейчас вести себя с сыном? Щёки её пылали, видно, давление поднимается. Никак не вести, всё должно быть, как всегда. Для начала покормлю. Сначала всё надо узнать, а так, чего языком молоть зря. Господи, дай сил! Мужу пока говорить ничего не буду, с его сердцем, это ни к чему.
 
Ночью, когда сын уснул, Алла Вадимовна начала разведывательную операцию под названием «Вертихвостка». Изучив карманы куртки, женщина достала, мобильный сына. Воровским движением, она суетливо сунула телефон в карман своих брюк. Закрывшись в ванной комнате, Алла Вадимовна пристально пролистала содержимое телефона. Так, значит, её зовут Эля. Понятно. Теперь хоть какая-то ясность. Мужа загружу, у него есть связи в ГИБДД, пусть выяснит, чья это была сегодня машина. А что потом? Суп с котом, который хлебать-не расхлебать. Будет видно. Что-нибудь придумаю.

*

Эля въехала во двор Сашиного дома:
- Пока.
Саша поцеловал её руку:
- Прощай, славянка! До встречи. Скуча-а-ать буду-у-у. Я тебе позвоню.

Эля молча, улыбаясь, кивнула. Потом смотрела на уходящую такую ей дорогую спину. Наконец, подъездная дверь проглотила любимого, отчетливо разделив время на «до» и «после». Можно уезжать. Кто-то резко открыл дверцу её автомобиля, которую она не успела закрыть. Это была красивая чуть полноватая блондинка за сорок. Женщина основательно уселась рядом с Элей и долго, внимательно изучая, смотрела на неё, потом произнесла:

- Хороша-а-а!

И понимать это «хороша» можно было по-разному: то ли, действительно, хороша, то ли совсем негодяйка. И Эля, не понимая, что происходит, спросила:

- Простите, а вы кто?
- Кто я, ты ещё узнаешь, главное, кто ты. А ты Эля, как я понимаю.

Тон дамы не предвещал ничего хорошего. Она хищно, даже как-то плотоядно посмотрела на девушку и жёстко с издёвкой произнесла:

- Ну, что, подстилка дешёвая, мужики не смотрят, так за мальчишек взялась? Ну, да, им же легко мозги сносить! Неискушенные ещё.

Эля вздрогнула, как от пощёчины. Молча, откинувшись на спинку кресла, закрыла потухающие глаза, и ничего не отвечала, просто слушала слова, которые будто, не говорила, а выплёвывала, сидевшая рядом женщина. Девушка подумала: ты заслужила это, слушай и молчи. Сашина мать говорила ещё много и больно. Но Эля не отвечала ей. Не получая отпора, натиск блондинки несколько стих, хотя угроза в голосе никуда не делась. Дама решила, наконец, поставить точку:
 
- Ещё раз увижу тебя, прошмандовка, с моим мальчиком, пойдёшь под суд. А пока живи… без него!

Затем женщина резко распахнула машину, вышла, сильно хлопнув дверцей. Эля продолжала сидеть изваянием. Ей показалось, что затылок, спина приклеились к креслу и сил оторваться не было. Она не помнила, сколько так просидела. Наконец, девушка медленно отлипла, тяжело переставила затёкшие ноги, на которых будто пудовые гири висели, потом лбом упёрлась в руль. Слёз не было. Она говорила себе: ты же всё знала наперёд, ты же знала, что всё как-то так должно  закончиться, так что ж теперь-то...  Да, знала, но как же больно внутри! Как же это больно! Девушка не помнила, как выехала из Сашиного двора. Руки зажили отдельной от неё жизнью, выполняя привычную для них роль.

Дома она, растерзанная и полуживая, тихо прошла в свою комнату. Хорошо, что у мамы шло занятие, и она не встречала дочь, по обыкновению. Эле хотелось забиться в какую-нибудь щель и раненой волчицей выть долго-долго, пока не стихнет боль. Но девушка держалась. Боль распирала. Куда же от неё деться? Она села на ковёр, касаясь спиной кровати, запрокинула голову, разглядывая потолок, потом повертела телефон, странно оказавшийся в руках. Затем она неожиданно с силой швырнула мобильный об стену. Телефон отскочил, она поднялась и неторопливо обеими ногами стала топтаться на аппарате, пока он не превратился в осколки, которые Эля собрала, высыпав в бумажный пакет, и отнесла в мусор. Будто, боль свою вытоптала и высыпала. Стало чуть легче. Чтобы не встречаться с матерью Эля пропала в ванной до самого сна. Завтра уеду, на работе будет легче. Вот и всё.

*

Саша не находил себе места: телефон Эли молчал. Всю неделю он не мог с ней связаться. Ему не хотелось думать о самом страшном, но фантазии, наперегонки, будто изощряясь в жестокости, подсовывали ему жуткие дорожные аварии, нападения бандитов, больничную палату. Всё валилось из рук. Наконец, он решил осторожно выведать у Галины Петровны во время занятия хоть что-то. Если ничего страшного не случилось, то по преподавателю будет понятно. Зачёты, уроки в школе, репетиторы – всё это было всего лишь фоном его жизни, главным оставалась Эля. Эх, сорваться бы в Москву к ней. На выходные же она должна приехать. Мне нужно её обязательно увидеть.  А вдруг он ей стал больше не интересен? Кто он для неё? Всего лишь мальчишка.
 
  Вот и вечер пятницы, обычно она приезжала когда шло у него с  Галиной Петровной занятие. Но привычного движения за дверью нет. Преподаватель спокойна. Наконец, Саша, не выдержав, осторожно задал вопрос:

- Я смотрю, вы на выходные одна остались?
- Да, Сашенька, Эля мне в полдень позвонила из Москвы по домашнему телефону с работы, сказала, что у неё командировка недели на две-три, чтоб я не ждала. Да, у неё же мобильный то ли украли, то ли сама где-то потеряла. Так что я пока без нормальной связи с ней. Думаю, она решит эту проблему.
 
        Распрощавшись с Галиной Петровной, Саша медленно спустился по лестнице, не желая ехать на лифте. Ему хотелось пешком, так лучше думалось. Странно, без телефона ей неудобно, поэтому она его обязательно купила, мой номер она знает. Могла бы позвонить. Главное, она жива и всё с ней хорошо. Могла бы с чужого телефона хоть что-то написать, ковырнула его обида.

Две недели протянулись тягуче-нудно. Казалось, Сашин мир сжался до размеров трёх букв «Эля». Она молчала. Его вдруг пробила ещё одна страшная мысль: неужели у неё появился кто-то! Надо её увидеть. Обязательно увидеть. Он всё поймёт по её глазам. Не может она просто так молчать столько времени, не в тайге же она непроходимой застряла. Когда человек хочет, он найдёт способ сообщить о себе хоть что-то. Значит, не хочет. Надо придумать повод поехать в Москву. Так, день открытых дверей для родителей уже не прокатит. Что бы придумать? Позвонить Славику надо, он для моих родителей точно чего-нибудь дельное придумает и выпросит меня в Москву. Эта идея показалась Саше стоящей. Он набрал номер друга.

Вечером Алла Вадимовна взяла трубку затренькавшего телефона:
- Добрый вечер, тётя Алла, это Славик.
- Добрый вечер, Славочка. Тебе Сашу? Сейчас позову.
- Нет-нет, пока не надо. Мне сначала с вами надо поговорить. У него же скоро день рождения, так я ему подарок приготовил: купил билет на матч. Наш любимый «Спартак» играет. Игра должна быть классная. Еле билеты достал. Отпустите его ко мне.

- Когда? – Спросила Алла Вадимовна, не подозревая ни о чём.
- Игра в эту субботу. В пятницу я его встречу, а в субботу после матча на поезд посажу. Вы не волнуйтесь.
- Хорошо. Будем считать, что предварительно договорились. Надо ещё выяснить, вдруг у него какие-то планы на субботу.
- Ну, вы ему про мой подарок пока ничего не говорите, прозондируйте ситуацию насчёт субботы. Приедет, а я ему сюрприз.
- Договорились.

Саша воспринял предложение друга спокойно, не подав вида, что затея ему знакома. После полудня в пятницу, отменив занятия с Галиной Петровной, осторожно выяснив, что Эля не приедет и в этот раз, юноша стал готовиться к отъезду.

        И снова обнажённое чутьё заставило Аллу Вадимовну насторожиться. Она с волнением следила за сборами сына. Мысль о возможной встрече с той, которая…, не давала покоя. Слишком уж он тщательно собирается. Вон в ванной основательно перышки чистит. Пока сын принимал душ, Алла Вадимовна очнулась и кинулась в прихожую к куртке Саши. Достав телефон, она скрылась в кухне. Лихорадочно просмотрев все звонки и эсэмэски сына, женщина убедилась, что ни он, ни «эта» ему не писала. Может, и правда с ней покончено? Хватило разговора. Если так, то это прекрасно. Хотя, смотреть на потерянного сына было больно. Счастливый блеск глаз сменился постоянной тревогой и ожиданием. Он с надеждой хватался за телефон и разочарованно его отключал после разговора. Саша похудел, глаза впали, и молчание его стало тоже другим. Угрюмым. Учителя жалуются, что на уроках сидит, полностью отсутствуя. Не могла же она им объяснить истинную причину отсутствия присутствия на уроках. Ну, да это ничего, как корью отболеет, потом ей ещё спасибо скажет, дурачок. Может и хорошо, что Славик его на матч вытащит, сын развеется, глядишь, и настроение изменится, свою прошмандовку забудет. Пусть едет.

       Мельтешение мыслей настолько отвлекли Аллу Вадимовну, что она не услышала, как сын вышел из ванной. Появившись на пороге кухни, Саша заставил её вздрогнуть и зажать телефон в руке, затем быстренько сунуть в карман фартучка. Потом в куртку засуну, подумала она. Но вид у Аллы Вадимовны был такой, словно её застукали за поеданием варенья, которое берегли для большого торжества. Чуть смутившись, она попыталась переключить внимание сына, предложив ему:

- Поешь перед дорогой?
Саша отрицательно помотал головой.
- А хочешь с собой котлет с бутербродами положу?  Студенты вечно голодные, а ещё ты приедешь, объедать их.
- Почему объедать? У меня есть деньги.
- Ну, смотри. Как хочешь.

И только Алла Вадимовна успокоилась, что сумела отвести ненужное внимание сына к себе, как в кармашке её фартучка предательски зазвонил спрятанный телефон, посверкивая через ткань фартука. Господи! Как не вовремя кто-то решил ему позвонить, подумала Алла Вадимовна. Саша Стоял и смотрел на её фартук. Лицо женщины пошло красными пятнами. Сын молча подошёл к матери, спокойно достал из кармана её фартука свой телефон. Не ответив на звонок, положил его в куртку, затем повернулся к матери, отвернувшейся к окну, и спросил:

- Ты шпионишь за мной?

Мать, повернувшись к нему, нервно крикнула:

- А что мне делать? Ты стал другим, ни о чём не рассказываешь, я переживаю. Ты же мой сын! – Делая ударение на слове «мой».

- Я твой сын, но не твой узник, а ты не моя тюрьма.
 
- Но мы с отцом за тебя в ответе, мы должны знать, чем живёт наш ребенок.

- Потому ты решила, что имеешь право совать нос в мои личные дела.

- Личные дела! Ты кто такой?! Министр? Президент? Смотрите-ка, личные дела у него! – Возмутилась Алла Вадимовна и, потеряв осмотрительность, продолжила:
 
       – Прошмандовок ты называешь личными делами! – Вдруг, опомнившись, что сказала что-то лишнее, она будто споткнулась.

       Сын, остановившись, медленно повернулся к матери, и, осенённый страшной догадкой, спросил:

       - Это ты о ком?

       - Да так, вообще, - неуверенным тоном растерянно ответила Алла Вадимовна.

       Саша потрясённо выдохнул:

       - Так вот почему она не звонит. Ты с ней говорила!

       И тут Аллу Вадимовну прорвало, как плотину во время паводка:

       - А как ты думал? Снести башню моему несовершеннолетнему сыну девице, которая намного старше, ничего не стоит! Ты ещё ничего в жизни не понимаешь. Ты для таких, как она, лёгкая добыча, жалкая игрушка. Тебе не о ней думать надо, а о будущем. Тебе в университет поступать нужно, определяться в жизни. У тебя сейчас самый ответственный момент, а ты… Как же ты не понимаешь? Ты потом мне спасибо скажешь!

       - Зачем потом? Я тебе сейчас скажу: спасибо! – Уже обутый, Саша нервно натягивал куртку. Ничего больше не сказав, он выскочил из квартиры и, не дожидаясь лифта, прыгая через ступеньку, побежал вниз, не обращая внимания на то, как кричала ему вслед мать:

       - Саша, не уходи-и-и!

*

       Он долго звонил в знакомую дверь. Но никто не открывал. Буду ждать, без встречи с ней не уйду, решил Саша и сел на подоконник, с которого просматривалась лестничная площадка квартиры девушки. От последнего разговора с матерью до сих пор всё внутри клокотало. Что она наговорила Эле? Захочет ли теперь девушка с ним говорить? Встреча решит всё. Ждать пришлось недолго. Спустя часа полтора открылись створки лифта, готовые выпустить Элю. Саша уже стоял перед ними, уверенный, что там непременно она и никто другой. Девушка, увидев его, забыла, что из лифта нужно выйти. Двери подъёмника стали съезжаться, но Саша не дал им захлопнуться. Затем молча взял из одной руки девушки пакет, а за другую вытянул её из лифта. Пакет поставил на пол и двумя руками обхватив лицо Эли, притянул её и стал целовать в глаза, лоб, щёки, губы. Потом, не говоря ни слова, забрал из её руки приготовленный ключ от квартиры, отпер дверь, захватив пакет и девушку, зашёл внутрь. Откуда в нём это, думала Эля. Откуда эта мужская уверенность в том, что должно быть всё именно так и никак иначе? Откуда эта сила, которой она, онемев, подчиняется? Эля, оказавшись в квартире, попыталась что-то произнести, но Саша, закрыл своей ладонью её губы, прижав к себе, продолжал её целовать в висок, уши, шею. От неожиданности всего происходящего, она обессилела и не сопротивлялась. Потом она снова попыталась что-то сказать, но Саша попросил:

       - Не надо ничего говорить сейчас.

       И она молчала. Он помог ей снять шубку, размотал шарф, между делом, каким-то незаметным движением скинул свою куртку прямо на пол и понёс девушку в комнату, и, не спуская её с рук, сел в кресло. Он смотрел на неё, потом целовал, потом снова смотрел и снова целовал. Наконец, произнёс:

       - Я целую вечность мечтал тебя поцеловать. Как долго мы не виделись!

       Она открыла было рот, желая что-то сказать, но он снова легонько захлопнул своей ладонью её губы:

       - Молчи. Я всё знаю. Ничего сейчас не говори. Не надо. Потом.

       Эля молчала, подчиняясь Саше. Ей было хорошо с ним и говорить совсем не хотелось. Он здесь, рядом, а остальное сейчас неважно. Она молчала, но по щекам её бежали слёзы, которые никак не хотели остановиться. И Саша целовал её мокрые щёки, приговаривая:

       - Не плачь, я люблю тебя! Ты самая необыкновенная на свете! Ты должна это знать. Я страшно волновался за тебя! Чего только не думал: и в аварию попала, и на бандитов нарвалась и другого нашла. Мне так нужно было тебя увидеть! Всё остальное неважно. Главное, есть мы: ты и я.
 
       Они не заметили, как закончился дневной свет за окном, как сумеречный свет превратился во тьму, мягко спрятавшую их, сидящих в кресле и дышащих друг другом. У них была впереди снова целая волшебная ночь.
 
       Утром, провожая Сашу, Эля с трудом произнесла:

       - Ты меня не перебивай сейчас, молчи и пслушай. Нам нельзя больше встречаться. Не приезжай больше. Твоя мама права. Я не хочу тебе мешать, я не вправе. Я её понимаю: растила, растила сына, а тут какая-то… Столько надежд возлагали на тебя родители и нельзя, чтобы их усилия пропали. Из-за меня. Я хочу тебе удачи, нельзя, чтоб я стала причиной проблем твоих и твоей семьи.  Не приезжай больше, прошу! Не звони и не пиши! Иначе в следующую встречу ты меня увидишь на скамье подсудимых

       - Они не сделают этого! - Почти прокричал Саша.

       - Это неважно. Я нарушила закон.
       - Я люблю тебя, Эля! Зачем ты так со мной?! Я не могу без тебя!
       - Всё пройдёт, Саша!
       - Я не хочу, чтобы прошло! Разве ты  этого хочешь?
       - Прощай, Саша! Иди, - твёрдо, не терпя возражений, сказала Эля и закрыла за ним дверь.
       - Ну, что ж, прощай, славянка! – Грустно усмехнулся юноша и вышел.

       Он долго бродил по улицам. Как легко она отказалась от моей любви! Как обидно, когда тебя не надо, а ты есть со своей любовью, которая разрывает изнутри. Значит, не нужен! Ладно, буду жить ненужным.

       Эля, закрыв за ним дверь, медленно опустилась на тумбочку, потом повалилась на неё, подтянула под себя ноги и, свернувшись калачиком, заплакала, с трудом прошептав:

       - Не уходи, побудь со мною…

*

Это был больше не её мальчик. Того Саши, непосредственного, весёлого и открытого, больше не было. А был застывший, замороженный молчаливый человек, внутренне отстранившийся от родителей, переставший с ними говорить. Их мальчиком словно руководила чужая, кем-то встроенная программа. Алла Вадимовна не узнавала сына. Она понимала, что напрасно вмешалась в его отношения с девушкой. Из Саши будто ушла жизнь. Может, она бы и не помешала, зато сын бы оставался живым. Она знала, что отношений между ними сейчас нет. Но между матерью и сыном их тоже нет. В доме поселилась тоска. Сын совсем перестал с ней общаться. С отцом иногда обсуждали что-то. Закончился учебный год. Прекрасно сданы экзамены. На разговоры о подаче документов в университет сын не реагировал. Через две недели Саша, собрав вещи в небольшой рюкзак, ушёл из дома. Алла Вадимовна снова просила, плача:

- Не уходи! Прости, сын!

       Но он ушел, снова не оглядываясь. Устроился грузчиком в супермаркет, поселился в съёмной комнатушке. Ведь мог отец его устроить на приличное место, а он в грузчики подался. Им назло. Алла Вадимовна могла видеть Сашу только в магазине. На вопрос, как жизнь, сын отвечал одним словом «хорошо». И ничего больше. Осенью Аллу Вадимовну совсем подкосила повестка: Сашу забирали в армию. Она встретилась с сыном, отдавая ему повестку, снова плакала и снова просила его

       - Не уходи!

       Саша молчал. Молчал он и у военкомата, куда мать с отцом пришли его проводить. Не видел он глаза, полные слёз, той, которая, сидя в такси, издалека прощалась с ним. На ступеньках автобуса Саша оглянулся, посмотрев вокруг, будто пытался кого-то найти, потом скрылся в автобусе. Когда автобус прибыл на станцию, и призывники высыпали на перрон, Саша снова огляделся, прощаясь с городом. Вот и приказ «по вагонам». И снова глаза неотрывно смотрели в окно такси через пелену слёз, жадно стараясь запомнить его. Чтобы на всю оставшуюся жизнь. Новобранцы курили, шутили, стараясь скрыть волнение и страх перед неизвестностью, поглаживая себя по непривычно бритым головам. И Саша без привычной копны светло-русых волос выглядел одиноким и беззащитным.

       Глядя на отъезжающий поезд, глаза в такси уже не пытались сдерживать слёзы. Растрогавшийся водитель спросил:

       - Да что ж вы его как на войну провожаете-то?

       Девушка ничего не ответила, продолжая плакать, окунув лицо в ладошки. И только когда поезд скрылся, такси тронулось, высадив девушку рядом с фиолетово-голубой «kia».

*

       Галина Петровна ни о чём не спрашивала дочь, она всё понимала. Чуть располневшая Эля тяжело опустилась на тумбочку, пытаясь разуться, трудно наклонилась набок. Мать поспешила на помощь:

       - Я помогу, сиди.
 
       Разув дочь, она села с ней рядом:

       - Какой срок?

       - Пять уже.

       - Саша?

       Эля молча кивнула и расплакалась на плече у матери. Галина Петровна, приобняв,  гладила дочь по голове. Наконец, Эля горестно произнесла:

       - Сегодня его забрали.

       - Любишь его?
 
       Эля молча кивнула и крепче прижалась к матери.

       - И люби. Он тебе обязательно напишет. Не плачь. Ты своё дело женское делай, рожай, - ответила ей мать, - а там, Бог даст.... Дал Бог дитя, даст и на дитя. Не бойся ничего, дочь.

*

        Из армии сын иногда писал только отцу. Алла Вадимовна уговорила мужа через полгода съездить навестить Сашу и жила этим ожиданием. Но не суждено было дождаться: за месяц до отъезда из военкомата к ним приехали со страшным известием о гибели Саши. Нелепая, случайная, неожиданная смерть её мальчика, так и не простившего её, перечеркнула всё. Жизнь закончилась. Однажды утром не проснулся муж. И теперь оба дорогих ей человека тут. Зачем её Господь оставил одну на земле? Алла Вадимовна искала утешения за молитвой в церкви. Сначала соседка прихватывала её, а потом она и сама стала ходить на службу. Ей больше нравилось быть там одной. Укрепи меня изнемогающую и падающую, просила она, стоя перед иконами. Боль сжималась и на какое-то время отодвигалась, но не покидала. Алла Вадимовна училась жить с этой болью.

       Однажды, выходя из церкви, она подала милостыню маленькой высохшей старушке, похожей на маленькую птичку. Поклонившись и поблагодарив, старушка посмотрела Алле Вадимовне в глаза долгим внимательным взглядом и неожиданно произнесла:

       - Ты думаешь, что осталась совсем одна на земле. Ты так не думай. Найдёшь родную душу. Молись, проси прощения у Господа, и у тех, кого обидела. Тогда и найдёшь. А когда найдёшь, то и покой в душе наступит. Бог является человеку только через других людей. И к тебе Он явится.

       Тогда Алла Вадимовна сразу не нашлась о чём порасспросить эту странную старенькую женщину, а потом уже встретиться с ней не привелось. Но слова эти засели глубоко. И всё чаще она возвращалась к разговору с той, которая…

       Может, говоря об обиженных ею, старушка у церкви имела в виду Элю? Больше никого Алла Вадимовна не обижала так уж явно и жёстко. Но боль и обида на девушку вскипала, поднималась пеной,  на щеках выступал горячечный румянец: если б не эта…, всё могло сложиться счастливо, и сын был бы жив. Вскипевшее вновь возвращало женщину в круг тяжелых воспоминаний, которые вытягивали чёрную нить пережитого. Казалось, Алла Вадимовна обречена переживать каждый день одну и ту же боль с острой горечью первого раза. И не получалось выйти из страшного мучительного круга

*

       Эля, стоя в очереди в кассу, прислушалась к разговору женщин, стоявших за ней:

       - У нас на работе, у Аллы Вадимовны, единственный сын погиб в армии, сегодня привезли. Мальчик молодой совсем, отслужил всего пять месяцев. Завтра похороны.

       На что собеседница гневно возмутилась:

       - Вот и отдавай сыновей в армию. Войны нет, а гробы везут. Ну что за жизнь такая?

       Дальше Эля уже ничего не слышала. Она, расплатившись, добралась до машины и долго сидела, пытаясь справиться с собой. Нет, это не мог быть её Саша. Это просто совпадение. Почему она решила, что это о нём? Не надо думать о плохом. Нельзя думать о плохом, а то притянешь, и оно непременно случится. Так, всё, поехали. Дома ждёт мама и месячная Сашенька.
 
       Дома, глянув на мать, Эля всё поняла. И только спросила:

       - Саша?

       Галина Петровна, до этого крепившаяся изо всех сил, закрыла лицо руками и зарыдала навзрыд. Эля, не сняв куртку, с пакетом в руках, села в прихожей на пуф. Потом, не желая принимать это известие, в надежде, что это ошибка,  спросила:

       - Может, это неправда? Кто тебе сказал?

       - Его преподавательница позвонила. Она мне Сашу на репетиторство и определила, - утираясь от слёз, пояснила Галина Петровна. Из ступора их вывел плач младенца.
 
       - Когда прощание? – Безжизненным голосом спросила Эля

       - Завтра в двенадцать в ритуальном зале.

       На следующий день, не смея подойти, Эля и Галина Петровна провожали Сашу, глядя из окна фиолетово-голубой kia. Пристроившись к кавалькаде погребальной процессии из машин, они ехали на кладбище последними. На заднем сиденье спала  месячная кроха Сашенька. Когда погребение было закончено и провожавшие покинули кладбище, Эля,оставив мать с дочкой, с мокрым от слёз лицом вышла, наконец, из машины. Прижав розы, она почти бежала к свежей могиле. Упав на свежий лапник, Эля, уже не сдерживаясь, застонала:

       - Сашенька, прости меня! Прости-и-и-и!

Как долго это длилось, она не понимала. В реальность её вернул звонок телефона: высветилась мама. Сашенька проснулась. Нужно идти.

- Я приду ещё к тебе, Саша! Мы придём к тебе, любимый, - поправила сама себя Эля.

*

Сейчас Эля, увидев приближающуюся Аллу Вадимовну, внутренне заметалась, чувствуя неизбежность встречи. Свернуть было некуда. И тогда она наклонилась к малышке, делая вид, что натягивает ей варежку, проговорила:

- Саша, стой, дай поправлю, а то потеряешь рукавичку.

Алла Вадимовна остановилась, уперев взгляд в девочку, спросила:

- Саша?!

Эля не поднимала головы. Алла Вадимовна продолжала потрясённо всматриваться, впившись глазами в малышку. На неё смотрел маленький Саша. Она мгновенно узнала любимые черты в стоявшей перед ней девочке. Это обеспокоило Сашеньку, и она обратилась к матери:

- Мама, а почему тётя так смотрит?

Эля молчала. Стараясь понять, свободен ли проход на аллею. Но вымученный откуда-то из глубины прорвавшийся крик Аллы Вадимовны, заставил Элю оцепенеть

- Саша, мой Саша! Мой мальчик! Саша-Сашенька-сынок, мой любименький цветок!

Алла Вадимовна медленно оседала на холодную землю. Эля попыталась двинуться, но снова голос женщины мучительно простонал:

- Эля, прости меня! Не уходи-и-и-и!

Девочка не понимала, что происходит. Подняла взгляд на мать:

- Мама, а почему тётя плачет?

- Это не тётя, это твоя бабушка! – Произнесла Эля, стараясь помочь осевшей женщине подняться.

Но Сашенька не унималась:

- У меня же есть бабушка.

- Это ещё одна. У тебя их две… теперь.