Сократ

— Ехы ты уинешь пыхтолет иж моего жта, я хмогу хто-ниуть пиедложить.
— И что же?
— Тфу… Спасибо. Тфу. Я вижу, что ты не обычный преступник. И я знаю, что ты, скорее всего, убьёшь меня, потому что ты без маски. Всё-таки давай попробуем договориться. Не думай, что я издеваюсь, я просто боюсь, а со страху не всегда удаётся говорить… как обычно. И обычным голосом.
— Я уже два часа жду свои деньги.
— Они не твои, а мои. Я же говорю, их привезут скоро.
— С чего ты взял, что я не обычный преступник? Ты мент?
— Снова извини за пафос, но я писатель. Я обращаю внимание на лексику… На то, как ты говоришь. Если бы в моих книгах бандиты говорили так же, как и ты — интеллигентно, — я не продал бы ни одной книжки.
— Ближе к делу. Что ты можешь мне предложить? Я жду денег, и если их не привезут, тебе будет плохо. Поэтому предложи мне, как можно ускорить твоих друзей. Мне больше ничего не нужно.
— А мне кажется, что нужно.
— Или ты перестаёшь говорить загадками, или ты вообще перестаёшь говорить, понимаешь, да?
— Ладно-ладно, прости. Простите. Всё хорошо.
— Конечно хорошо!
— Друг, подожди. Я верю в психологию. Каждым человеком движет тщеславие. И я уверен, что тобой тоже. (Эй, тихо, и я, не волнуйся, и я движем тщеславием и горжусь этим.) Поэтому я предлагаю тебе кое-что намного ценнее денег: возможность передать человечеству через меня свои мысли и, по твоему желанию, шанс стать известным.
— Смех.
— Не скажи. Я уже понял, что ты не преступник с детства. Значит, что-то тебя заставило сюда вломиться и отобрать мои пожитки. И размахивать пистолетом, как в боевиках.
— По-твоему, боевики портят людей? Боевики учат нас размахивать пистолетом?
— Ну, может, и компьютерные игры тоже?
— Ха, бред сумасшедшего. Получается, Сталин и Гитлер боевиков насмотрелись? Я тебе скажу, что движет людьми с пистолетами, которые преступниками никогда не были. Воспитание ими движет. С детства нам всем рассказывали о справедливости, а теперь, когда этой справедливости мы не обнаружили, мы стали воровать, а иногда и грабить, понимаешь, да? Мы стали присваивать себе то, что нам обещали в детских сказках. Если бы мама и бабушка не рассказывали мне о том, что каждому достаётся то, чего он заслужил, я спокойно жил бы и не парился.
— Слушай, ну правда, может, ты хотел бы передать через меня что-нибудь типа этого? Я мог бы помочь донести твою позицию до людей.
— Не надо мне ничего. Я плюнул на философию в семнадцать лет. До этого я был уверен, что знаю об устройстве мира всё. В отличие от остальных людей. Потом я понял, что мои знания и откровения не значат ничего, а всё решает здравый смысл и умение приспособится к окружающей среде.
— Но ты же приспособился? Что тебя толкнуло на преступление? Может, ты хотел бы поговорить, рассказать об этом?
— Хватит жужжать. Если ты собрался из меня душу вынуть, у тебя ничего не получится.
— Друг, ну всё же. Я не претендую на роль психолога, просто у нас хотя бы появился диалог… А ждать-то скучно.
— Так, тихо, заткнись. Алё. Нет. Нет, меня нет. И не будет. Пока.
— Кто звонил?
— Так, писатель. Ты, возможно, ждёшь своей смерти. И говоришь, тебе скучно?
— Может, я жду сюжета всей своей жизни?
— Ты по-своему прав. Я не совсем преступник. Я всю жизнь был менеджером. Причём среднего звена. Машина в кредит и прочие прелести.
— И что же случилось потом?
— Ты когда-нибудь видел, чтобы дети мечтали стать менеджерами?
— Вроде нет. А ты?
— Вот именно. И я не видел. Все мечтают быть космонавтами, понимаешь, да? Зачем, как ты думаешь? Неужели дети понимают, зачем лететь в космос? Хер там. Дети хотят, чтобы их смотрели по телевизору. Дети хотят, чтобы одноклассники восхищались ими. Чтобы у них была красивая форма. И блестящие медальки. Это, кстати, касается не только космонавтов. Это в первую очередь касается военных. За шикарную форму они готовы заплатить цену в несколько человеческих жизней. И пока у нас культивируется образ военного, защитника отечества — а он будет культивироваться всегда, — на Земле не перестанут идти войны.
— Ну, тщеславие же!
— Я не знал, что ты писатель, как я мог прийти к тебе из тщеславия? Я пришёл за деньгами. Даже если ты напишешь обо мне книгу, мне плевать, потому что ты не знаешь и не узнаешь моего имени. И люди не станут писать мне письма после публикации твоей книжки.
— Но разве не здорово чувствовать себя серым кардиналом? Видеть, как у людей меняется сознание, мышление. И понимать, что это ты его меняешь. Своим рассказом. В то время, когда они наивно полагают, что развиваются сами.
— Я, может, и тщеславный, но не коварный. Мне такие схемы не нужны. Поэтому наши с тобой переговоры зашли в тупик. Так что заткнись и жди.
— Друг, ты сказал кое-что о справедливости, но что ты можешь ей противопоставить?
— Хоть ты мне и не друг, я скажу. Недавно на набережной в центре видел надпись: «Из ресторанов в космос не летают». Знаешь, что я на это могу ответить? Ещё как летают! Точнее, перефразирую: из ресторанов запускают в космос. Вот как правильно. Тебе всего лишь нужен начальный капитал. А потом ты договоришься — именно в ресторане! — о самом невероятном открытии, о самом дерзком полёте в космос! Сегодня всё решается в ресторанах.
— Так ты пришёл за начальным капиталом?
— Заткнись, я это не обсуждаю. Так, тихо. Сейчас приедут твои дружки, понимаешь, да?
— Жаль, что пистолет убивает мгновенно. В случае чего… я хотел бы записать то, что чувствуют люди, отправляясь в могилу.