Богородицина трава

4:17 23.01.2013.
         Вот пошли вторые сутки моей борьбы с наваждением, открывшемся - как это уж у меня заведено - ко времени, когда сибирские звёздные Кичиги однозначно укажут на то, что пора, крестьянский сын, "на коровьем реву" вбрасывать остатки своих гормонов в изнеженно состарившийся свой организм и приступать к делам на выбор: тормошить ли свою супружницу на, известный каждому, вожделенческий предмет, или же – вполне очнувшись от грёз  сна - иронически поразмышлять на эту тему на фоне многих  наших лет; или же решительно встать да кормить скотину (что ещё нелепее перед фактом  легкой доступности щедрот супермаркетов и полного отсутствия скотов в непосредственном твоём окружении); а вернее всего - встать  от постели, да расслабленной походкой доковылять до кухни, чтобы согреть себе  первую чашку утреннего чаёчка. Но, прежде всего, надлежит  - включив заморский аппарат - замерить артериальное своё давление. Показания враждебной техники однозначно окажутся запредельными - вот как заявят о себе своевольные гормоны!- ну да мы их привычной  таблеточкой попытаемся усмирить.
Но нет управы на мои,  к этому времени уже вполне взбесившиеся,  мысли - вот куда прорываются флюиды упрямых наваждений! Да ведь и было бы о чём добром то пригрезить - согбенная старуха, встреченная мной года три назад. Тогда походя, мимолётно - даже и взгляд мой не остановился  тогда на ней – сошлись мы встречными курсами и разошлись; а вот теперь она владычица моих дум.
Сомкну ли я в темноте свои вежды, лежать ли останусь в темноте с распорстёртым  в ночную темень  взором, зачну ли ходить в электрическом свете по тихой своей квартире на краю сонного города - всё о ней, старушенции, мои думы.
Тогда же я был малость не в себе. Виртуальное ещё (слава тебе, Господи!), общение с дедами своими, батюшкой, и многими своими прежними знакомцами, мирно теперь почивающими под могильными плитами старинной ли выделки, современными ли помпезными конструкциями ритуального новодела, что называется, навевали... Мысли мои струились, тихи и покойны, отнюдь не мешая рассеянным взором обозревать с младенчества знакомые ландшафты, которые отображались в сознании, обогащённом - или засорённом? - знанием подробностей истории местной геоморфологии, начиная от недавно произведённых выемок песчано-гравийных смесей силами мелкого предпринимательства до формирования докембрийских структур сибирской платформенной области на коих и покоится здешний  юрский подъярус предгорных прогибов и оттуда уж дальше, к началу аккреции протопланетного вещества; а  если уж и на этом не остановить свои блуждания вокруг да около, то и до  первых мгновений утраченной сингулярности всего только, что  есть на этом белом свете, можно дойти. А дальше уж вроде бы и некуда.
Ландшафты эти хочется безоговорочно назвать прекрасными. Даже несмотря на отсутствие в них ярко выраженных форм. Но и формы наличествующие были хороши своими спокойными достоинствами -  место для своего упокоения мои предки выбрали удачное: возвышенность древней террасы ниспадала крутым яром в широкую долину, где привольно петляла-меандрировала благодатная река, по берегам которой то тут, то там раскинулись местные деревеньки, отдалённостью своею скрывающие досадные подробности не вполне рачительного хозяйствования здешних насельцев.
Пара старинных церквушек, сохранивших себя в эпоху временнЫх испытаний, составляла вершины естественной системы триангуляции этих пространств: из которых вершиной третьей (и определяющей) оказывался я - один из потомков основателей, как минимум, двух здешних деревень, давно обратившийся в  прихотливого этих пространств наблюдателя.
Сейчас под ногами  наблюдателя лежала скверна.
Хотя  в памяти его, - давнего этих мест школяра - и жива была ещё богородская трава прикладбищенской пустоши, благоухающая от начала  просёлочной дороги, - той, что соединяла своей хордой два радиуса сибирских трактов, отходящих  от Города в  легендарные края  азиатского нашего северо-востока, - трава та лежала ковром вплоть до вот этого  обрыва в  эту вот долину.
Пустошь  всегда пребывала ухоженной неустанными трудами очистительных сил матушки-природы, казалось тогда   неизбывными; она была местом весёлых наших приключений в пути к школе - здесь мы, со щенячьей прытью, гонялись за своими одноклассницами, чтобы кого-нибудь одну из них, да повалить  на хрустящий
полог чабреца, или же - смотря по сезону - в сугроб; повалить и, заглянув украдкой в самые её глаза, тем удовлетвориться тайной радостью только начинающейся жизни. Здесь, на краю обрыва, случалось мне в одиночестве задержаться по дороге из школы и предаться детским мечтаниям о том, как хорошо  было бы пройтись
пешком берегом реки, по всем её изгибам, да излучинам, да слиться там с  распростертой от края  до края долиной и самому стать частицей её - такой манящей - тайны, да вот  дела домашние ждут своего разрешения, а их не отложишь на завтра.
Теперь и следа не осталось от богородской той травы, зато являло себя изобилие отбросов жизни неплохо, видимо, теперь обеспеченных жителей деревни. Время от времени со всем этим бесстыдством, кажется, боролись; какие-то превентивные - даже и карательного свойства - меры предпринимались к распоясавшемуся населению  правителями местных муниципальных образований. Но неуспех этих предприятий являл себя со всей определённостью. 
И, в довершение ко всем этим художествам жизни, - в центре этого умножившегося хлама - утверждена была электрическая подстанция сугубо промышленного дизайна, ещё более подчёркивающего способности  местных жителей горделиво заявлять о своём засранстве.
Да от чего же такие неудачи? Наверное, народец здешний  стал настолько злоумышлен и хитёр, так ловко научился избегать полезных начинаний, что ничем его не взять: ни увещеваниями, ни засадами, ни угрозами штрафов. Да, вроде бы не совсем так. Народ у нас хороший – это тебе скажет всякий. А вот то, что есть - так это нехватка сил и средств для успешного управления. Власть, вроде бы, есть, да вот деньжонок маловато.
Не будем дальше пытать местный оракул на тему – где деньги, наперёд зная ответ, чтобы ещё раз не испытать неловкость от того, что не то что врёт шельмоватый ответчик, а от того что и правду то не говорит. Для того его и держат здесь, чтобы в случае чего мог отговориться от возбудившегося - ни стого, ни с сего - электората такими кружевами кривды, убедительной метаморфозе по правде. Ещё более утвердившейся в своём благородстве, благодаря проплаченным усилиям тружеников массовых информационных средств. О чём, спрашивается, тогда и разговор?!
Старуха - та, повстречавшаяся мне, выглядела не то чтобы совершенно древней - просто сильно состарившаяся наша современница тяжело передвигалась мне навстречу. Вряд ли  вполне ведомы были ей все установления жизни местной сельской общины старинных времён, но все же весёлая комсомольская дурь и хитро устроенные последующие социальные преобразования не вполне вытеснила из души
её привычку к стародавним обычаям печь, к примеру, пироги на Рождество, да весной белить потолок и стены, да мыть полы, окна внутри и снаружи всего дома, да наводить порядок во дворе отнюдь не к дате, придуманного неким креативным функционером, субботника ( говорят, что премию не меньше сотни тогдашних рублей получил этот гуманоид за то, что продал весь наш люд в рабство профессионально придуманным традициям). 
Ко светлому дню Пасхи чистила старуха и дом свой и усадьбу безо всяких там увещеваний и запугиваний. Правда, в тот день нашей встречи был уже канун родитель-ского дня, и старуха малость припоздала с уборкой. Но тому была уважительная причина - обильный снегопад  накануне   пасхалий. И теперь старуха толкала впереди себя детскую коляску без колыбельки - да и к чему она, эта баюкательница младенцев, когда старуха, если и рожала детей, то так давно, что младенцы её давным-давно повырастали, да и разлетелись кто куда - словно их и не бывало. Теперь старуха использовала чью-то коляску в качестве подручного транспортного средства. Вот и сейчас на шасси коляски елозила битая-перебитая цинковая ванна,  с верхом наполненная дворовым мусором: мелкая щепа, ломаная сосновая кора, клочья собачьей шерсти, да прелое куриное перо составляли груз коляски. Старуха упиралась изо всех сил, одновременно следя, чтобы ванна не упала, да не рассыпала мусор по дороге. Но пуще всего она следила за  проносящимися туда-сюда автомобилями: не ровен час: собьют, стервецы – такое частенько случалось в деревне, которая оказалась как бы разделённой на две части по обеим сторонам асфальтированной дороги, полотно которой позволяло легко держать предельную скорость. Теперь жители деревни держали дворы свои на плотных запорах, чтобы неразумные твари: куры, телята, дети малые не смогли бы оказаться в убийственной ситуации на проезжей части улицы.
Понятно, что пунктом назначения этой вот старухиной экспедиции была околокладбищенская пустошь - а это был путь неблизкий и многотрудный для немощей пожилого человека.
-И эта туда же! – такая досадная мысль едва промелькнула тогда у меня и тут же напрочь растворилась в сменивших её впечатлениях.
Что нам эти впечатления, какую силу они имеют над нами и зачем всё это дано: жизнь, её начало и конец; и есть ли смысл в том, чем заполнено наше пребывание в границах этих крайних точек бытия? Можно сколько угодно рассуждать на тему смыслов жизни, а можно и не заморачивать себя этими занятиями - но ясно,  что невозможно себя представить лишённым способности непрерывно впечатывать где-то в себе свойства внешнего мира, там преломлять его отражение так, чтобы существо наше ответило, неудержимым никакими силами, своим собственным действием, на которое нет никакой управы: ни от самого себя, ни от кого либо со стороны.
Впечатления - вот пища для костра, который   горит где-то внутри нас. Горит - мы есть, а когда погаснет - то уж нет. Вот тебе и весь ответ о смыслах бытия. Ответ примитивный, но обрывающий всякие спекуляции на эту тему. А ведь хочется иногда раз-вернуть свои рассуждения в длительную симфонию нами же придуманных понятий, всплеском этих гармоний уже самому рождать впечатления новые, идущие уже не от естества нашего мира, а от твоих фантазий, которых может быть столько много, что уже и не понять где реальность, а где  вымысел -  очевидный или же скрытый во
множестве хитросплетений изощренного разума, одно из которых - корысть. 
Из неглубоко законспирированных корыстных побуждений нам, например, внушают, что  путешествовать - это хорошо. Чудесно переместиться на воздушном лайнере (а лучше того - на лайнере морском!) из одной точки планеты в другую и уж там оттянутся по полной (разумеется в рамках оплаченного тура); сколько то денег там оставить; сколько то выгодных приобретений сделать; а для подтверждения твоего триумфа запечатлеть себя на фоне тамошних достопримечательностей - даже мирового уровня - этаким придурком в образе покорителя миров.
Ну а если без корысти? Как по другому удовлетворить свою тягу к познанию мира - такого огромного в сравнении с невеликим тобой?
  Есть такой способ - странствие.
  Собираешься минимально необходимым для поддержания жизни, выходишь на дорогу и - вперёд! Темп ходьбы - не больше ста двадцати шагов в минуту;  иди и смотри по сторонам, примечай - что да как. Тогда то, может быть, и  станет картина мира реальной - а ты что другого хотел? Пройдёшь этак  десятка два километров в день - уже ты молодец.
Ну и какую же часть мира ты, молодец, освоил? Далеко ли по сторонам пути простирается полоса твоих познавательных способностей? Допустим, у тебя – сверх-способности и ты можешь шагать день-деньской без устали и без пищи, что у тебя нет иных обязательств на этой земле, и что ты способен разглядеть  обычные детали мира с
дистанции в сотню шагов. Тогда твой результат - три квадратных километра  в день. А, с учётом возможного твоего долгожительства, -  твоя добрая сотня тысяч квадратных километров планеты, а это одна тысячная доля поверхности суши.
Тысячу жизней надо тебе прожить в непрестанных странствиях, чтобы иметь основания сказать всего лишь только - я видел это.
Но познал ли? - это даже не вопрос, а ответ твоей самоуверенности, ибо везде ожидает тебя так отредактированная принимающей стороной картина местной жизни, что, к примеру, и отъявленные туземцы, и из самого первобытного племени, аккурат ко времени твоего посещения задумали начать свои сакральные пляски, совсем по-европейски прикрывши свой  - по нашим понятиям - срам кусками материи, ещё недавно точно такою же встреченной на «шанхайках» во глубине сибирских руд. Чувствуется, что сущность настоящей жизни и здесь старается  ускользнуть от наблюдателя. И всё, что остаётся исследователю – это доверять самому себе, своей способности переносить свои представления о порядке вещей на редкие проявления, не вполне спрятанных от постороннего взора, кажущихся незначительными, примет жизни не напоказ.
Приметы эти, действительно, сами по себе могут показаться незначительными, но, на самом деле, они – естественные маркёры каркаса наших представлений, по которым раскалывается панцирь, сооружённый, чтобы скрыть нелицеприятное устройство внутреннего содержания.
Такой маркёр для меня сегодня  - старуха.
Чтобы понять значение этого маркёра – вовсе не требуется далеко ходить.
Тем не менее, мы идём своей дорогой жизни - не странники, а, скорее всего, прожигатели жизни. Один круче другого. А тот, который круче всех обозримых участников пиршества жизни делает намёки людишкам, менее преуспевшим в этих делах:
- Вы есть ничтожества и ваша участь, для вашей же пользы, делать так, как нужно мне.
И  сделалось  так.

Как говорят люди осведомлённые:

- "кажется, что отечественные элиты сошли с ума - чем громче и чаще говорит наш пастырь о борьбе с безудержным обогащением, тем циничней счастливцы удачи гребут – уж совсем баснословные - доходы изо всего, что только подвернётся алчному взору добытчика. 

И вот тут  поток моих размышлений натыкается на весьма существенное препятствие; -  слушать дальше разглагольствования знатоков о неблаговидных деяниях наших элит тяжело психологически, да и  ущербно с точки зрения композиционного благозвучия этого сочинения автора, заманившего читателя - буде таковой найдётся – в тенёта своих сумасбродств; однако же, могут отыскаться среди нас и такие, которым мало покажется голословного утверждения о сумасбродстве уже   охотников до богатства. Проще всего, по укоренившемуся в обывательской среде  приёму реагирования на всякие креативно-грабительские  выверты слуг народа: - вот же, суки! – этим возгласом и ограничиться; да и продолжить дальше следовать по волнам авторских переживаний.
 


А, собственно, к чему эта вакханалия обжорства на  фоне нищеты? Ведь ясно же, что рано или поздно, но приидет для каждого час, когда бессмысленны станут все атрибуты превосходства одних над другими и мироздание уровняет каждого перед неизбежностью перехода и самого возвышенного из нас в состояние всеобщего вещества.
Нет особой нужды здесь продолжать перечисление парадоксов в отношениях между людьми  даже некоего декларированного единства, хотя каждому из нас есть о чём высказаться в этой связи; и кажется, что таковая дырка возможности ещё оставлена нам, для того ли, чтобы ещё больше загрузить наши мозги, так чтобы они в конец утратили
способность работать адекватно.
        А что старуха? Она-то чем отличилась, чтобы ты вспомнил о ней спустя три года своих странствий во времени?
Вот об этом вы уж  порасспросите лучше  у неё.
И почему она взяла такую власть надо мною - не знаю! Только есть подозрение, что таким вот способом провидение ещё раз даёт мне знак - есть на Земле жизнь не только зажравшихся гуманоидов; настоящие люди - из плоти и крови - ещё заселяют её обширные пространства: на болотах ли они живут, по лесам ли прячутся, уходят ли в горы, растворяются  ли в степи, редко там обозначивших себя селениях  или лабиринтах утвердившихся – навечно? - городских агломераций; но они есть, они ещё не сведены на нет, до состояния некоего единичного экзотического экземпляра, которому место если не в зоопарке, то уж  в этакой резервации - заповедном месте среди пышно процветающей цивилизации пресыщения.
И я пытаюсь понять - какие же всё-таки силы духа заложены в нас, если, несмотря на все испытания, унижения и обиды ещё удаётся кому-то сохранить сквозь нечеловечески навязанные порядки, во глубине себя, тягу к чистоте, стремлению, если не украсить своими делами этот мир, то, хотя бы, свести до минимума вредные последствия своего в нём  существования; а до той черты, где наступает предел твоих возможностей - оставаться, не смотря ни на что, человеком, пока не иссякнут последние признаки высокого твоего предназначения в понятиях мироздания.
Согбенная старуха из последних сил толкает тележку с мусором всё дальше и дальше, чтобы, отчаявшись  уже бороться с искушением, сдаться, всё-таки, на милость непреодолимых препятствий достойному существованию простого человека, сделать как все - свалить этот мусор туда, под надзор тех двух церквушек, в изножье отеческих гробов, туда, где жива ещё память о богородициной траве - не нами посеянной; да вот увы, увы, увы…   

11:11 25.01.2013