Малыш - Александра Крикова

Малыш был страшненьким, морщинистым, лилового цвета. Но — абсолютно нормальным, без каких-либо мутаций. Лежал на тоненькой пеленке и жалобно попискивал, выпрашивая молока. Зула не обращала на него никакого внимания, натирала грязное белье куском самодельного мыла, изредка поглядывая на незваного гостя.
Пастырь сидел, сгорбившись, слушал детские стенания и гадал, о чем сейчас думает молодая мамаша. Неужели совсем ничего не чувствует?
Вот ведь какая насмешка судьбы — не будь у нее выкидыша три года назад… Малыш мог бы стать вторым ребенком в семье.
— Уходи, — тихо сказала Зула, зыркнув черными глазищами. — Зря сидишь.
Бог создал Землю за шесть дней. Плюс седьмой — чтобы почитать его. Неделя — маленькая жизнь, элементарный цикл, повторяющийся до самой смерти.
Согласно обычаю, первенцев–младенцев убивали именно на восьмой день.
Пастырь поднялся, вздохнул и вышел из лачуги.
Жертвенник уже установили, и двое мальчишек укладывали вокруг хворост, чтобы обряд можно было начать как можно раньше — еще до восхода солнца.
Когда Пастырь был молодым учеником–послушником, а окружающий мир казался стабильным и вечным, он впервые наткнулся на описание человеческих жертвоприношений в одной из старинных книг. Языческие племена отдавали своим богам самое лучшее, а именно — первенцев, надеясь на помощь и защиту высших сил. Потом появилось христианство, и люди забыли кровожадных богов, поверив, что истинный Творец — добрый дедушка с конфетами, который защитит абсолютно от всего, просто так… Стоит ли удивляться, что после конца света человечество снова ударилось в язычество?
— Брось, это бесполезно . — Кид подошел сзади неслышно, как умеют лишь прирожденные охотники. — Неделя его жизни подошла к концу. И кроме тебя за ребенка никто не заступился. Думаешь, что-то поменяется за оставшиеся двенадцать часов?
Пастырь подозвал к себе одного из мальчишек, погладил по голове и развернул к Киду.
— Он последний, кто родился нормальным, без отклонений и уродств. — Охотник на это знакомо закатил глаза. — Сколько уже лет нормальные дети не рождались?
— Мне восемь, — вставил мальчик.
Пастырь улыбнулся, прижал его к себе, а потом легонько подтолкнул в сторону жертвенника.
— Восемь лет уродцев! — продолжил он, наблюдая, как старательно мальчик укладывает хворост. — Большинство и до года не доживает. Их не жалко… Это даже одолжение. Но ребенок Зулы…
— И на что же ты готов? — перебил его Кид неожиданно твердо.
— Я? — растерялся Пастырь.
— Зуле с мужем наплевать на малыша, — пояснил охотник. — Как и всем тут. Нам не наплевать только на Вспышки.
— Зачем ты все это говоришь? — резко спросил Пастырь.
— Лишь Ты переживаешь за малыша. — Кид ткнул ему пальцем в грудь. — Просто ответь себе: ты лицемеришь, потому что промолчать не дает твоя религиозность? Или ты действительно готов пойти ради малыша на серьезный шаг?
Охотник несколько секунд смотрел на него, видимо, даже не рассчитывая на ответ. Потом усмехнулся и пошел в сторону центральной площади — под вечер на ней разделывали добычу.
Пастырь проводил его взглядом и закинул голову. Сумеречное небо подмигнуло ему первыми звездами.
— Господи, дай мне знак, — прошептал он еле слышно и для убедительности прижал руки к груди. — Что мне делать, Господи?
Небо расчертил яркий метеорит. Пастырь задумался, прищурив глаза, и помотал головой. Он никогда не понимал божественных ответов.
Когда в коллайдере впервые был получен бозон Хиггса, такие же частицы зарегистрировали и за пределами ускорителя. Ученые так и не смогли объяснить это явление. Но эксперименты с «божественной частицей» продолжили, полностью игнорируя такое вот предупреждение сверху.
Бог на это ответил отличной шуткой: начал перекраивать реальность, разрывать ее спонтанными черными микро–дырами — Вспышками. Много ли надо для конца света? Пара Вспышек неподалеку от действующей АЭС, на военной базе, в самом центре Пентагона…
Хижина Старейшины находилась на самом краю селения, у подножия холма. Пастырь направился прямо к ней. Сначала медленно, будто размышляя над каждым шагом. Однако уверенность его все крепла, кулаки сжимались, и под конец пути он почти перешел на бег.
— Что опять? — вздохнул Старейшина, смерив презрительным взглядом ворвавшегося гостя и подлив в цветастую кружку травяного чая. — Только не говори, что это насчет завтрашнего обряда…
— Лучше меня! — выпалил Пастырь.
— Что, прости?
— Я готов… На место малыша.
Так и не предложив гостю присесть, Старейшина молчал несколько минут, и тишину в хижине нарушали лишь его размеренные глотки. Потом, допив чай, он накрыл пустую кружку широченной ладонью и сдавил. Так, что она смялась.
— Ты считаешь, что я — недочеловек? — спросил он наконец.
— Я?.. — растерялся Пастырь.
— Да, ты, — повторил с нажимом Старейшина. — Мне почти шестьдесят. И я облучен, как и ты. Я мутант. Вот. — Он выставил вперед руки, покрытые коричневыми пятнами. — Я не красавец, как и любой в общине. Но неужели ты посмеешь назвать меня «недо»?!
— Нет конечно! — выпалил Пастырь. — Но при чем здесь…
— Что? Нормальный ребенок лучше ребенка–мутанта? Чем? — Старейшина подался вперед в своем кресле, мышцы на его руках заходили ходуном. — Мутанты не такие красивые? И что? Зато они лучше приспособлены к жизни. Ну… те, что не отсеиваются в первый год. — И добавил после небольшой паузы: — Так почему я должен жалеть его?
— Я не прошу просто пожалеть…
— Ты просишь оставить общину без Пастыря! — рявкнул Старей шина. — Я-то проживу без твоих бредовых проповедей. Но мне приходится думать не только о себе. Людям нужен духовник.
Он встал, подошел вразвалку к гостю, похлопал его по плечу.
— А небесам нужна жертва. Еще одно селение на востоке уничтожено Вспышкой.
Ты хочешь для нашей общины той же участи?
— Они не принесли вовремя жертву ? — Признаться, новость застала Пастыря врасплох.
— Я понятия не имею, что у них там случилось, — хмыкнул Старейшина. — Но могу заверить — в моей общине этого не случится. Жертва будет принесена вовремя и с подобающими почестями. Тебе все понятно? — И он сжал плечо Пастыря своей широкой лапищей. — Так что давай без самодеятельности и подмен.
Пастырь блуждал по селению до самого заката, взвешивая все «за» и «против». Ведь пойти на преступление — дело не из легких. А тем более — найти самому себе оправдание.
Когда заснули последние гуляки, и община погрузилась в полнейшую тишину, он пробрался в хижину Зулы и выкрал малыша. Путь предстоял длинный — около десяти километров — но, выйдя из селения, Пастырь первое время почти крался, боясь разбудить маленький сопящий комочек.
Луна в небе стояла налитая, хорошо освещая грунтовую до рогу и остов полуразрушенной АЭС на горизонте. «Чистая зона» была почти в тридцати километрах севернее, но Пастырь и не надеялся добраться до городов–куполов. Главное было дойти до патрульных…
Они приехали в их общину полгода назад. Привезли новорожденного–мутанта. То, что и в защищенных городах появляются на свет подобные уродцы, было для Пастыря настоящим открытием.
Один из патрульных — высокий светловолосый детина — представился Алексом и попросил присмотреть за малышом.
— Ему не место в городе, — сказал он тогда Пастырю. — Но я лично обещал его матери, что с ребенком все будет хорошо. Вы уж постарайтесь … А за это можете попросить меня о чем угодно. Ну… в рамках, конечно.
Пастырь тогда ни о чем не попросил, отложил такую возможность на будущее. Вот это будущее и наступило.
Машина показалась через полтора часа. Пастырь к тому времени останавливался уже через каждые сто метров, давая рукам отдохнуть — к таким нагрузкам они не привыкли. И снова корил себя, что не придумал в путь какую-нибудь перевязь через плечо.
— Стой! — крикнул один из патрульных издали, поднявшись. — Кто там?
— Мне нужен Алекс! — Малыш от крика проснулся и недовольно пискнул. Пастырь прижал его к себе крепче и продолжил путь. — Он мне кое-что должен.
Патрульные на это ослепили его светом фар. Щурясь, Пастырь добрался до машины, приложил ладонь ко лбу козырьком пытаясь хоть что-то разглядеть впереди.
— Ну, я Алекс, — сказали с той стороны света. — А ты — священник из общины, да? Я тебя помню.
— Да, — согласно кивнул Пастырь.
Фары погасли.
Он все рассказал патрульным и попросил забрать малыша в город. Те смотрели то на Пастыря, то друг на друга. Словно знали о чем-то, но не хотели говорить. Потом Алекс, наконец, согласно кивнул.
— Хорошо. Мы заберем его. А ты… — Патрульный смерил его долгим взглядом, передернул плечами. — Ты лучше не возвращайся в свою общину.
— Почему?
— Ну… ты же унес жертву.
— Вы что, верите во все это? — хмыкнул Пастырь.
— А ты разве нет? — с вызовом ответил Алекс. — Почему же ты все это время позволял убивать младенцев?
— Людям нужен порядок, — пожал плечами Пастырь. — И нужна вера. Хоть и такая.
— А что нужно тебе? — подал голос второй патрульный.
— Мне? Справедливость. Наверно.
Патрульные снова переглянулись.
— Что ж, оставить здорового малыша в живых — это справедливо. Ступай, мы позаботимся о нем.
Пастырь кивнул и направился обратно к селению.
Когда солнце показалось из-за далек их холмов, Пастырь про шел уже большую часть пути. Он уверенно вышагивал, напевая себе под нос веселую песенку. В душе его не было сомнений — он все сделал правильно. А если жители общины решат по–другому, они всегда могут принести в жертву и его. Или какого-то другого ребенка. Или не приносить ее вообще. Пора бы и заканчивать с этими предрассудками, а то уже и патрульные в них верят.
На подходе к своей хижине Пастырь услышал знакомый треск, от которого сердце ушло в пятки… Он закинул голову, разглядывая предрассветное небо. Прямо над ним, разрывая воздух багровыми зигзагами, раскрывался провал Вспышки…
Солнце изливалось на долину, отбрасывая длинные тени, знаменуя начало нового дня. Машина патрульных двигалась к городу, подпрыгивая на ухабах. Алекс каждый раз прижимал к себе сопящий сверток, чтобы малыш не проснулся от тряски.
— Красиво… — задумчиво протянул Ник, созерцая багровые разломы Вспышки, растянувшейся на добрую пару километров.
— Третий случай уже, — ответил на это Алекс. — Стоит в общине появиться нормальному ребенку — и на ней можно ставить крест.
— Думаешь, тут есть связь? — хохотнул Ник, подняв брови. — Шутки шутками, но всерьез…
— А ты так не думаешь? — ответил серьезно Алекс. — Нам притащили уже трех здоровых малышей. И все три селения, смотри, уничтожены Вспышками.
— Ну… — нахмурился напарник. — Они ж не дураки. Неужели не могли принести в жертву кого-то другого?
— Не знаю, — пожал плечами Алекс. — Да дело даже не в этом.
— А в чем?
— Это словно секрет внутри секрета. Жертва в жертве.
— Не понял?
— Такое ощущение, что мир приносит кому-то жертвы, чтобы вновь стать нормальным. За каждого здорового ребенка расплачивается целым мутантским селением.
— Жертвы? — хмыкнул Ник. — Три мутантских селения? Брось! Для них это даже не смерть, а одолжение.
Впереди величественно мерцала полусфера защитного городского купола, преломляя бесчисленными гранями солнечный диск.
Алекс откинул пеленку с лица малыша, улыбнулся.
— Смотри, как сопит забавно. Кому этого отдадим?
Ник пожал плечами:
— Пусть начальство решает.
Малыш поморщился от яркого света, заслонил глаза кулачками. Алекс снова накрыл его личико пеленкой, прижал к груди и кинул взгляд на медленно затягивающийся небесный разлом.
Что ж, малыш. Надеюсь, твоя жизнь того стоила.