Месть в огне

20 ноября 1989 года- юбилейная для меня дата. Ровно год назад я вернулся домой после службы в Афганистане. Долгие пять лет войны: смерти, голода, жестокости, вражды, и редких, как чудеса, проявлений доброты резко сменились простой мирной жизнью. Мне казалось, что здесь ничего не происходило, всё было одинаково изо дня в день, всё было до сумасшествия похожим и до безумия спокойным.  Мне не нравилась такая жизнь. Хоть я и мечтал вернуться домой, но на Родине всё равно «скучал» по войне. Она возвращалась ко мне в снах, поворачивалась своим ужасным трупным лицом и ухмылялась гнойными зубами. А я просыпался в поту, чувствуя, как деревянные от боли руки сжимают простыню. Синдром военного съедал меня изнутри, как паразит.
Со временем стало относительно легче. Кошмары снились уже не каждую ночь, люди казались мне нормальными, я потихоньку ощущал «вкус жизни».
Спустя два месяца после возвращения домой, мне позвонил бывший майор. В Афгане мы были друзьями. Он сказал, что собирает нас всех за одним столом у себя дома, предложил прийти. Разве мог я не ответить иначе как утвердительно?
Собралось где-то 20 человек. Все, кто выжил. Мы праздновали от души: ели, пили, пели, танцевали и впервые за долгое время чувствовали себя как дома. Майор сделал каждому из нас подарок- выкованную именную медаль с номером нашего взвода.
- Всегда вместе, всегда друг за друга!
Эти слова встретили восторженным одобрением. Кто-то даже плакал, вспоминая свои боль и утраты. Мы все были одним целым и опять вместе. Каждый из нас хотел, чтобы этот праздник не заканчивался.
На середине празднества ко мне подошёл майор. Грузный, высокий человек с усами, с солдатской выправкой, он хриплым голосом предложил мне стопку водки и указал на кресло.
Я сел. Мы выпили. Майор начал разговор на неожиданную для меня тему.
- Ты помнишь Михаила? Нашего связного.
- Липницкого? - уточнил я,- да, помню. А в чём дело?
- Он решил не приходить. Сказал, что ему это не интересно.
Я удивлённо уставился на майора. Липницкий был душой кампании, его любили почти все, он был одним из тех людей, которого хочется отправить куда угодно, только не на войну. А теперь отказался приходить?
- А почему он так сказал?
- Я не знаю. Да и знать не хочу,- обиженно добавил майор, глядя на дно стакана.
- Да бросьте, дело тут не в вас.
- А какого же он тогда отнекивался? Как последняя шавка, ей-богу!
Я вздохнул. И правда было неприятно, всё равно что предательство.
- Я уверен, у него были какие-то свои причины.
Майор пожал плечами.
- Может быть и были. Но он мог о них рассказать. Ладно,- майор махнул рукой, вроде как ему «всё равно»,- не хочу я с ним дело иметь. А тебя по дружески прошу- передай ему всё-таки медаль. Если не возьмёт, сучий пёс, то вернёшь её мне и я расплавлю её обратно и забуду о нём навсегда.
- Без проблем, передам!
Майор достал блестящую медаль с именем на обратной стороне, вложил её мне в руку  и пошёл за стол. Дальнейшее я помню уже отрывисто и смутно, как будто всё затянуло туманом. Проснулся я на следующий день где-то часа в два, кое-как поборол похмелье рассолом, попрощался с теми, кто был в состоянии это сделать и побрёл домой.
Отоспавшись там ещё пару часов, я нашёл у себя в кармане медаль. Вспомнил просьбу майора и начал поиски Липницкого.
***************
Майор, естественно, не оставил мне никаких контактов Липницкого. Я уже собирался звонить ему, но потом нашёл в записной книжке номер его девушки- моей бывшей одноклассницы. От майор ожидать внятного ответа было нельзя как минимум до вечера, так что я позвонил по тому номеру. Ответила её мама, которую я знал.
- Ирина Ивановна, а можете дать теперешний номер Нины? Пожалуйста.
- Конечно, Серёж, подожди, - послышалось шуршание бумаги, вскоре Ирина Ивановна продиктовала номер.
Я попрощался и сразу же позвонил туда. Первый раз никто не брал трубку. Это меня насторожило, хотя я не мог внятно объяснить почему. Я сделал себе чай и перезвонил через 10 минут. На этот трубку взяли- по голосу я узнал Нину.
- Привет бывшим одноклассницам!
- Привет… а ты кто? Кто из них?
Я засмеялся, отхлебнул чай и ответил:
- Ну ты даёшь, Нина. Своих уже не узнаешь.
- Так 5 лет прошло, что поделаешь,- виновато ответила она.
- Эх, ты! Ну ладно- Серёжа я. Вспомнила?
- Ааааа,- Нина засмеялась, - не узнала, извини. Как поживаешь? Давно дома?
- Как и Миша. Мы ведь вместе приехали.
- Понятно, - голос девушки как будто сел,- я и не знала. Рада, что ты жив,- добавила она.
- Я тоже. Лёше трубку дашь?
- Эммм… Его нет.
- А когда будет? - спросил я, прижимая трубку по сильнее к уху.
- Он не живёт со мной. С некоторых пор.
- А где живёт? Просто мне нужно с ним встретиться.
Нина замешкалась. Было слышно, как барабанят её пальцы по трубке, как часто она дышит и как трудно ей говорить.
- Я … зайди ко мне,- решилась сказать она,- я тебе объясню. И хочу с тобой поговорить. Наверное…
- Эй, Нин! Ты можешь на меня рассчитывать,- заверил я.
- Тогда… тогда ладно. Жду. Пиши адрес.
**************
Через 40 минут я был на месте. Передо мной был простой панельный дом, каких по всему Союзу было построено великое множество. Поднялся на третий этаж, позвонил в звонок. Щёлкнули замки, из полуоткрытой двери показалась голова Нины.
- Это ты? Привет!
- Привет, Нин! - сказал я, улыбаясь. Её лицо почти не изменилось, только немного округлилось, и волосы были чуть короче, по домашнему завязанные в хвостик.
Мы зашли в неплохо обставленную однокомнатную квартиру: на полу турецкие ковры с базара, в комнате выключенный Чехословацкий магнитофон, из кухни доносился запах еды вперемешку с табаком.
- Проходи!
Я сел за стол. В кухне ярко бил свет, так что Нина закрыла шторы. Потом переложила со сковородки на тарелку макароны, положила колбасу и подставила еду ко мне.
- Угощайся!
Она села напротив, поставила посередине соль.
- Спасибо. Но Нин, меня прежде всего интересует Миша. Я не поесть сюда пришёл.
Нина кивнула.
- Да, но это уже привычка. Не могу иначе с гостем.
Мы ели несколько минут, и у меня было время обдумать, что говорить. В какой-то момент я поймал себя на том, что пристально смотрю на Нину. Её красота не ушла, как будто замылились и теперь стала не такой выразительной. Когда-то она мне нравилась.
- Послушай, говорю сразу-, сказала Нина, доедая,- я тоже не знаю, где Миша. Но я хочу кое-что узнать и возможно это мне поможет найти его.
- Слушаю,- озадаченно сказал я.
Нина поправила волосы, тяжело вздохнула, словно каждая мысль сидела у неё в горле комом, и начала рассказ:
- Первые дни, которые Миша провёл здесь со мной, были замечательными. Я чувствовала себя счастливой и любимой и главное- нужной ему. Но потом что-то начало меняться. Медленно, почти незаметно, но с каждым разом всё сильнее. Менялся характер. Будто в том же самом человеке сидел другой. Мне было страшно, но я списывала всё это на глупое суеверие. Я знала, что ему тяжело. Однажды он пришёл ко мне вечером, сел на кровать, даже не снимая одежду и подозвал меня к себе. «Я не могу быть с тобой больше». Такие слова как тонкие удары шпаги в самое сердце. Я не смогла устоять на ногах. Упала, припала к его ногам, умоляла остаться, спрашивала, что со мной не так и почему он решил уйти, но Миша сказал, что дело в нём. «Война не отпускает меня». Я не хочу, чтобы она утащила и тебя. Я не человек больше. «Ты самый лучший из всех, кого я знаю». «Ты меня не знаешь. Я убийца. Мы все там были убийцами» И он ушёл.
Я смотрел ей прямо в глаза, в самые густые белки знал, что там отражается, как в чистом зеркале, правда. Настоящая боль, что уже не горит, но тлеет и будет ещё долго жечь душу.
- И ты хочешь узнать, кого он имел ввиду, - предположил я.
- Ты знаешь, да? - глаза Нины загорелись надеждой, она даже привстала на стуле.
- Да, знаю. Никогда бы не подумал, что это имеет к пропаже Миши какое-то отношение.
- Так что там было в Афганистане? Что?
- Один только Бог знает, чего там не было!
*****************
Когда-то мы освободили деревню от террористов в южной части провинции Тьханьме. Установили нашу власть. Жители сотрудничали с нами, потому что хотели мирно жить. Староста деревни был убит во время штурма, так что его место заняла старуха жена. В деревне её не любили, поговаривали, что она ведьма. Мы, разумеется, в это не верили. На деле это была довольно хорошая, мудрая старушка, только с обезображенным, как после ожога, лицом. Она худо-бедно понимала наш язык, мы общались, договаривались. Наш майор устроил деловую сделку: солдаты помогают в деревне по хозяйству (многие мужчины ушли на войну к моджахедам), взамен нам давали кров и еду. Это всех устраивало.
Через месяц произошёл инцидент – один из моджахедов пробрался ночью в лагерь, но это заметил сторожевой. Началась перестрелка. Сторожевого убили, а моджахеда взяли в плен. Посадили на стул, крепко привязали верёвками и стали допрашивать. Не без пыток, разумеется. Он извивался, как червь, когда мы кололи ему под ноги иголки или ломали пальцы, но тот молчал, не выдавал своих. Старуха не вмешивалась, понимала, что значит война. Так продолжалось сутки.
Следующей ночью к нам наведался целый отряд моджахедов. Им почти удалось пройти незамеченными, но один наступил на растяжку, убив себя и переполошив всю деревню. Завязался бой, который мы выиграли. Большая часть была убита, остальные сбежали и только их главаря удалось взять в плен. Рослый, с татуировками на груди парень оказался их предводителем. Он вырывался, как дикий зверь, пока мы его вязали. Майор приказал устроить двойной допрос.
Всё происходит очень просто и эффективно. Одному задают вопрос, и если он не отвечает, начинают пытать другого. Затем наоборот. Рано или поздно кто-нибудь не выйдет. Но эти двое оказались крепки орешками. Уже и кровь и носа шла от боли, но они молчали, стиснув цокающие зубы.
На середине допроса к нам вошла старуха. Оглядев пленных, она застыла, а в мутных глазах сверкнул страх. Вся дрожа, как от холода, она что-то сказала на афганском языке. Предводитель отряда ответил только одно слово и сплюнул кровь на пол.
- Выйдите! - попросил майор.
- Это мой… сын! Прощу вас! - старуха схватила его за руку,- прошу вас, чужой человек, отпустите его.
- Ваш сын убийца и отпустить мы его не можем. Выйдите отсюда и тогда вам не будет так больно слышать его стоны. Или уговорите его рассказать нам всё, что он знает.
Старуха перевела это сыну. Тот покачал головой.
Закрыв лицо руками, они вышла и на крыльце упала. Её помогли встать, отвели в свой дом.
- Жаль её,- сказал я майору.
- Может быть,- задумчиво ответил он,- но жалостью войны не выигрывают. 
На следующую ночь я проснулся от криков. За окном была суматоха, все куда-то бежали, словно вокруг начался пожар. В казарму занесли раненого в грудь сослуживца- Толика Лебедева. Он весь дрожал, как во время горячки, жадно хватал воздух.
- Мне холодно… мне холодно… смерть обнимает! Холодно! - он умер, глядя на меня, и глаза его, секунду назад живые, навеки застекленели. 
Я встал и отвернулся.
- Что случилось? - спросил я у тех, кто его принёс.
- Побег. Пленные убежали. И подпалили дом.
В комнату ворвался Миша. С бешеными глазами, с автоматов наперевес. Завидев меня, он кинулся и схватил за грудки.
- Толя? Толя где? Подстрелили его, прямо во сне? За месяц до отъезда!
- Вон он! Миш, он … умер!
Миша отпрянул от меня, как от трупа.
- Собаки! Убью, убью вас всех! - Он упал ногами к Толе, взял его руку и начал целовать,- За тебя, друг, за тебя! Убили, как паршивую собаку!
Шатаясь, Миша выбежал на улицу. Я – за ним.
Там стояло человек 10 военных, перед ними- майор, все спорили. Я не понимал, о чём речь, пока не увидел, что они держат старуху.
- Она дала им сбежать! -сказал кто-то из них,- из-за этой суки ранили Толю.
- Убили! - в толпу ворвался Миша с автоматов наперевес,- из-за этой суки убили Толю!
Он ударил её ногой в живот.  Та скорчилась, но ничего не сказала.
- Куда они пошли? Куда?
Она подняла голову и покачала головой.
- Я не скажу тебе, чужак.
- Зачем ты дала им сбежать?  - Миша приставил к её горлу дулу,- отвечай.
- Он мой сын! Мой единственный сын! Я не могла поступить по другому!
- Несите её в дом! Скорее! Отомстим!
Толпа дружно загудела в знак согласия, как когда-то давно городская толпа гудела во время жертвоприношений. Майор молчал, опустив глаза в пол.
- Останови это! Мы не каратели!
Майор посмотрел на меня и покачал головой. «Я не стану этого делать».
Я махнул рукой и побежал вслед за ними. Я пытался остановить Мишу, но меня не пустили- за ломали руки и приказали не мешать.  Тем временем Миша ударил старуху прикладом по шее, взял под мышки и кинул в горящий дом. Языки пламени коснулись её платья, оно медленно, как искоркой, загорелось. Огонь пошёл вверх. Стал жечь кожу, от чего та мигом покрывалась волдырями и расслаивалась, как масло. Старуха подавила в себя крик, чтобы сказать последние слова:
- Всё возвращается и ничего не остаётся просто так!
Огонь ударил ей в лицо, она расправила руки, как птица, и упала на горящий пол. А мы на это смотрели… От изуродованного тела остались одни останки. Вскоре хрустнули доски и крыша с грохотов рухнула на уже мёртвую женщину, погребая её тело. Вскоре огонь совсем погас и только обугленные доски тлели в ночи.
Видимо, тлеют до сих пор…
*************
Нина смотрела на меня круглыми, как медали, глазами. Всё это время она слушала спокойно и не перебивала. Только меняла сигареты и каждую новую выкуривала быстрее предыдущей.
- Это всё,- сообщил я,- больше ничего интересно.
- И вас не наказали за это убийство?
- Нет. За такое не наказывали. Это было… - «в порядке вещей» - хотел сказать я, но промолчал. Это просто было.
- Но это никак нам не поможет. Не поможет узнать, куда он ушёл.
- А его дневник?
- Я смотрела дневник. Там ничего особенного нет.
Я покачал головой. «Дурно дело». Впрочем, грех не попробовать.
- Дай мне его. Может быть, я что-то пойму.
Нина пожала плечами, как человек, у которого нет выбора. Вскоре на столе появился небольшая потрёпанная книжечка с кожаной закладкой- дневник, в который Миша записывал всё, что считал нужным. Он никому не давал его читать. Это был его маленький мир, в котором он хотел быть одним, отгородившись от реалий войны.
Я перелистал в конец. Последняя запись:
«Слишком долго я это терпел. Слишком долго доказывал себе, что это не правда. Слишком долго намеренно закрывал себе глаза. Как хочется вернуться туда, где всего этого не было. Когда ещё не было войны. Когда мы играли вместе под куполом. Как там было красиво. Там мы мечтали, там мы жили. Куда всё это делось?» На этом запись кончалась.
- Ну, что, ты что-нибудь понял?
- Нет, увы,- я покачал головой.
Нина закрыла лицо руками и заплакала. Навзрыд.
- Конец,- пробормотала она и всхлипывания превратились в кашель. Я обнял её и от этого стало ещё непривычнее.
- Спасибо, - сказала она, уткнувшись носом в плечо, как к старшему брату. Я мягко поднял её и отнёс на кровать. Прикрыл одеялом… крепко поцеловал в щёку и сказала, что всё будет хорошо.
- Я буду рядом. Если что…
Когда я вышел из квартиры, то на душе было скверно. Так обычно бывает, когда врешь людям, которым совсем не хочется врать. Я знал, куда пошёл Миша. И если моя догадка была верна, у меня ещё есть шанс его остановить.
***************
- Вам точно сюда нужно? - озадаченно спросил таксист.
- Да. А что вас удивляет?
- Не знаю,- он пожал плечами,- просто сюда никто не ездит. Кроме вас ещё парень был где-то неделю назад.
- Вот оно что,- сказал я, чувствую, как дрожит рука,- замечательно.
Такси остановилось, я заплатил и вышел.
Ступив на тротуар, я оказался ничтожной фигуркой на фоне огромного давно заброшенного сталелитейного завода. Чуть выше пошарпанной, обгорелой стены с дырами, как от бомб, виднелись огромные, как на лайнерах трубы, которые, казалось, упирались в самое небо. На земле лежало куча отломленных временем кусков кирпича или даже металлических конструкции вроде лестниц, инструментов и т.д. Где-то внутри завывал, как огромное привидение, холодный ветер.  Всем своим видом место кричало об опустошённости.
Мы с Мишей жили рядом с этим заводом. В год нашего рождения здесь произошло авария и с тех пор завод закрыт. Будучи маленькими, мы часто тут лазили. Это была огромная площадка для развлечений, целый бесценный мир воображение подростка. Здесь мы в первый раз подрались, в первый раз помирились, даже в первый раз выпили бутылку пива, украденную у моего отца. Здесь мы пряталась от родителей и никто нас не мог найти. Здесь появилась наша первая компания друзей. Это место хранило наши воспоминания, наши секреты.
Поднявшись на первый этаж по все ещё уцелевшей лестнице я подумал, куда именно мне пойти- ведь завод огромен, даже его уцелевшая часть.
Первым делом я пошёл в одну из печей. Вглядываясь в темноту и разгоняя крыс, норовящих меня укусить, я так ничего и не нашёл. Кроме воспоминаний. «Здесь мы чинили велосипеды. А здесь мы лепили фигурки из глины. А здесь…».  «Не время думать об этом. Не время.»
Поднимаясь наверх, я вспомнил про одно место. На 5 этаже была огромная дыра от взрыва. Миша говорил, что там такой завораживающий вид, особенно во время рассвета и заката.
Идя туда, я увидел на полу бутылку. Не старую, этика совсем не стёрлась, а горлышко было мокрым. Я пошёл быстрее, ощущая, как стучит молотком сердце. Один поворот, второй поворот, прыжок через дыру и…
и Миша, стоящий передо мной…
… его лицо…
Я вскрикнул. Как девчонка, на которую упал паук. Визгливо и трусливо. Один Бог знает, как только не оступился.
- Ну здравствуй, Дима! Я рад тебя видеть.
*****************
Он был весь обгорелый. Лицо- как уголь, красное. Глаза заплывшие, губы распухшие, волосы выпали, открывая уродливый скальп. Не было бровей, не было ресниц, ни одного волоска. В носу как будто была какая-то жидкость, она текла через губы на подбородок, как сопли.
- Господи! – промычал я.
Миша опустил голову и закутал её в тряпки.
- Так тебе будет проще.
Он вышел в другую комнату, в ту самую, где была дыра и открывался вид на лес и город. Солнце заходило за горизонт, окрашивая огромное пространство в золотисто- оранжевый цвет.
Миша лёг возле углей на импровизированную ночлежку. Жил, как бомж: грязное рваное одеяло, какая шапка, тряпки, котелок, в котором было застывшее подобие каши.
- На войне и похуже было…,- сказал он.
- Наверное, ты прав,-  сказал я, думая о лице.
Миша вздохнул.
- Ты вовремя, знаешь. Я уже хотел было сделать это сам. Как ты меня нашёл?
- В твоей записной книжке. Последняя запись. Я понял, о чём ты.
- Нужно было забрать её с собой,- Миша сплюнул на пол, и слюна была какая-то желтоватая, будто все его зубы выелись.
- Как это с тобой вышло? – спросил я после минутной паузы.
- Я поплатился за то, что сделал. Помнишь? Кровь кровью смывают.
- Это не возможно.
- Это есть в независимости от того, веришь ты в это или нет. Твоё неверие не вернёт мне нормальный облик,- кричал Миша, а его руки дрожали, как кукольные,- за два месяца я стал таким. Я ощущаю её горячие руки на коже, вижу её лицо во сне, знаю, что ждут меня муки от «огня мести»
Я развёл руками.
- Тебе помогут врачи!
Миша рассмеялся глухим, отчаянным смехом и вскоре он перешёл в кашель. Он нагнулся и часть тряпки упала на пол, оголив обезображенное лицо. Я вздрогнул, хотя видел и хуже.
- Никто мне не поможет. И ты сам это знаешь. Я почти что заплатил свое!
- Почти? - переспросил я,- а что же ты ещё можешь заплатить?
- Свою жизнь!
Миша достал пистолет, поставил его на предохранитель и бросил мне. Я смотрел на ту металлическую штуку так, как будто впервые в жизни видел.
- Ты шутишь?
- Посмотри на меня! – он бросил повязки в сторону, а я отвернулся, не в силах на это смотреть. Миша с трудом поднялся, как пьяный и шатаясь, пошёл ко мне.
- Посмотри на меня и скажи, шучу я или нет!! Посмотри!
Миша схватил меня за руку и вложил в неё поднятый пистолет.
- Выстрели! - прошептал он и этом знакомом голове слышалась нечеловеческая мольба,- выстрели и позволь мне умереть, не живя здесь отшельником. Без мук.
Я молчал целую минуту. Самую долгую минуту в своей жизни. Это как выбор между плохой жизнью и хорошей смертью- самый странный из всех, что может выпасть на долю человека.
- Я выстрелю! Только прежде…
Я достал из кармана медаль и вложил её Мише в руку.
- Что это? - пробормотал он.
- Память о том, кто ты есть! И что ты сделал для своей страны!
Я смотрел ему в глаза и на какой-то момент в изуродованном лице старого друга я видел мальчишку, что играл здесь в детстве. Он улыбался мне. Он был счастлив
Но я выстрелил и видение пропало. Мише лежал на холодном бетоне мёртвый. Проклятый за убийство. Изуродованный огнём, которым совершил убийство.
В тот вечер я решил не говорить ничего Нине. Никогда. Я помогу ей. Я помогу своей погибшему другу.  Надеюсь, проклятие не коснётся меня или нас всех…