Город посреди леса 2

(рукописи, найденные в развалинах)

Иллюстрация Анны Шацкой.

 Дэннер.

 Квартирка у меня небольшая, казенная. Прихожая, она же начало коридорчика, прямо кухня и санузел, направо комната. Ванная, правда, здоровенная, не знаю, зачем такая нужна. Три человека могут поместиться – честное слово, могли бы и сэкономить пространство...
 Я прошел в комнату, не снимая ботинки, затем подумал, что лучше бы мою гостью все-таки помыть и согреть. Заболеет еще...
 Стащил с нее платье, осторожненько, чтобы не захлебнулась, уложил в воду и принялся мыть, как маленького ребенка. А она даже в сознание не пришла, хотя и согрелась, и почти перестала хрипеть. Волосы у нее густые, пушистые, почти темные, только немного отливают на свету в медную рыжину, а так, вроде, русые. Нет, вы не подумайте, что я ее очень уж разглядывал – но, признаюсь честно, залюбовался. Кожа мягкая, сразу видно, городская. Только вот что-то я ее в городе ни разу не видел. Если бы увидел, запомнил бы, все-таки какая-то она особенная, и даже не красотой. Просто есть в ней что-то... Вот, черт!
 Смейтесь, смейтесь. Я все равно не имею обыкновения влюбляться ни с того ни с сего с первого взгляда, что бы вы там ни подумали!.. И с личной жизнью у меня... в общем, не претендую на большее. Мне и так нравится. У меня, все-таки, работа опасная, да и нет в городе той женщины, которую я смог бы по-настоящему полюбить. А тут появилась крамольная мысль, что эту – мог бы. С ней отчего-то сделалось тепло и спокойно, даром, что она без сознания. Как-то даже плохое настроение развеялось. И отчего-то повеяло весной. Ну, да, знаю, что сейчас и правда, весна. Это я снова образно...
 Платье грязное, пришлось завернуть в запасную рубаху. Черт, да она бледнее подушки. И, кажется, спит. Может, зацепили-таки?
 У меня даже голова закружилась. Можно подумать, мало инфицированных в жизни видел. И все равно – только бы не она.
 Почему? А черт его знает.
 В общем, если она меня ночью загрызет, значит, зацепили. А пихать ей в рот детектор я не буду. Пусть спит.
 С этой, крайне обнадеживающей и жизнерадостной, мыслью я и свернулся на полу калачиком возле кровати, накрывшись собственной курткой и наскоро перемотав рану. Вот только уснуть не получалось. Сердце колотилось так, будто вознамерилось на радостях переломать мне все ребра. В голову лезли навязчивые мысли о завтрашнем дне, да еще и ко всему... в общем, вы поняли... попробуй тут, поспи, с таким-то раскладом.
 Окончательно удостоверившись, что уснуть не удастся, я осторожненько поднялся с целью отправиться на кухню с книжкой в обнимку, машинально поправил сбившееся одеяло.
 И в этот момент она открыла глаза.
 Я остановился. Она повернула голову, разглядывая в темноте собственную руку. Затем подняла взгляд на меня.
    — Все в порядке, да? А где это мы? В больнице?
    — Да щас. – Я положил книгу на подоконник и повернул колесико внизу лампочки, добавляя света. Она невольно прищурилась. – Фиг тебе, а не больница. Спи уж. Как ты себя чувствуешь, к слову?
 Она смущенно улыбнулась, но вставать благоразумно не пыталась. И правильно.
    — Терпимо. – А приятный у нее голос. Черт, да что же это такое-то!.. – Спасибо вам огромное. ¬¬¬¬¬¬¬¬¬
    — Да было бы, за что. – Я критически оглядел ее руки. Вроде, все нормально. Но беспокойство не оставляло. Она поглядела в сторону окна. Тусклая электрическая лампочка немного мерцала – не то ветер повредил линию, не то в очередной раз разваливается электрогенератор.
    — А почему ставни закрыты?
 Угу, да еще и на засов. Точно, нездешняя. Откуда же она, в таком случае?
    — А я хочу поспать спокойно. Не люблю, знаешь ли, когда всякая хрень через окна лезет.
 Она вздрогнула.
    — Как так – через окна?
    — Сейчас ночь. – Я улыбнулся. – Да ты не переживай, все хорошо. Никто никого есть не собирается.
 Словно в опровержение моих слов, раздался глухой тяжелый удар снаружи и скрежет когтей по металлу обшивки. Сразу же вслед за ним обиженный вой. Захлопало крыльями и – будто, по команде, настойчиво забилось в окно всем весом. Девчонка вздрогнула и съежилась на кровати, натянув одеяло на самый нос и настороженно глядя на ставни.
 Я вздохнул.
    — Это серебро.
    — Серебро?.. – растерянно обернулась она.
    — Ага. Его Странники приносят. Странников знаешь?
 Она помотала головой и вопросительно на меня поглядела. Потом вдруг завозилась.
    — А... – Голос прозвучал полуслышно. – А кто меня раздевал?..
 Я вздохнул вторично. Послали же боги подарочек! И вот, что мне с ней теперь делать?!..
    — А ты угадай с одного раза.
 Она вспыхнула. Я незаметно перевел дыхание. Все в порядке. Вампиры не краснеют. И уж тем более, они так не краснеют.
    — Слушай. – Я подошел к кровати и, устроившись рядышком, легонько коснулся ее плеча. Она вздрогнула. – Ты только пойми правильно. Надо же было привести тебя в порядок, к тому же, холодно весной в легком платье... Мне не впервые о ком-то заботиться – у нас разные случаи бывают. И в лесу приходится раненых перевязывать, и кровь смывать. И не нужно так переживать.
    — Прости. – Она упорно разглядывала одеяло, будто ничего интереснее в жизни не видела. – Я понимаю. Просто... я немного стесняюсь, но не из-за этого. Просто ты мужчина... и вообще... я... я некрасивая...
 Я едва с кровати не свалился. Ни фига себе, самокритика!
    — Что?!!.. Ну, знаешь ли.
    — А чего?
    — Погода хорошая! – Я встряхнул головой. Нет, ну, видали чудо?! Это она, стало быть, некрасивая! А я тогда кто?.. – Спи.
 Я поднялся, было, но тут с кровати донеслось шмыганье. Та-ак.
    — Ты чего? – после мысленного счета до десяти, обернулся я. Лица ее я не видел под волосами.
    — Н-ничего. – Шмыг.
 Я вернулся обратно и осторожненько переместил волосы ей за спину. Так и есть, ревет.
    — И все же?
    — Прости, пожалуйста! – легко капитулировала она. – Я тебя расстроила, да?
 Я невольно улыбнулся.
    — Вот, смешная. Чем?.. Нет, разумеется. Не плачь, а?..
 Она улыбнулась в ответ, кивнула, вытерла слезы тыльной стороной ладони – и вдруг совершенно не к месту выдала:
    — У тебя изумрудные глаза.
    — И?.. – не сообразил я, машинально покосившись на зеркало. Но зеркало было закрыто на ночь, а портьера ничего не отражала.
    — Красиво...
 Я пожал плечами и невольно улыбнулся. Интересно, она и правда, не знает, насколько она сама на самом деле красивая? Очень-очень красивая... Необычайно красивая.
 Так, ну все! С каких это пор я любуюсь на...
    — Эй, ты чего? Что-то не так?
 Я тряхнул головой и быстро проговорил:
    — Все в порядке. Я пойду. Спокойной ночи...
    — Не уходи! – вскрикнула она.
    — Ну, что еще? – мягко уточнил я. Она виновато хлопнула ресницами.
    — Я боюсь одна... и... и холодно... Можно тебя за руку взять?
 Я мысленно выругался, осторожненько улегся на краешек кровати и послушно протянул ей руку. Нет, мне-то, безусловно, очень приятно. И даже не знаю, с чего бы мне вдруг приятно держать за руку абсолютно незнакомого человека.
    — Не уйду. Меня, кстати, Дэннер зовут.
 Теплая ладошка крепко пожала мои пальцы.
    — А я – Аретейни.
 Аретейни... какое красивое имя... словно весенний ручеек... ей очень подходит.
 С этой мыслью я и уснул.


 Нэйси.

    — Пробьет.
    — Не пробьет.
    — Пробьет.
    — Не пробьет.
 ...И так мы спорим обычно до полной потери пульса, голоса и терпения. Моя невероятно упрямая сестричка ни за что не отстанет. На этот раз ей взбрело в голову пробить шкуру оборотня из самострела. А вчера – серебряной мизерикордией.
 Вообще-то, мы с ней не всегда ссоримся. В основном мы не разлей вода, и вместе собираемся поступить в патруль. Вернее, мечтаем, поскольку туда женщин не берут, но вдруг, для нас сделают исключение? Почему бы и нет – если мы будем хорошо готовиться? Другие просто не пытались – а мы попробуем.
    — А я тебе говорю, пробьет!
    — Дура.
    — Сама дура.
    — Заткнись.
 Я отрешенно кидаю в землю ножик. Лесли продолжает упрямо повторять одно и то же. Кошмар какой-то.
 С самого утра погода не заладилась. Дождь моросит, и тренировка тоже, видимо, предстоит под этим самым дождем.
    — Дэннера давно видела?
    — И что?
    — Он тебе, конечно, не рассказал.
    — Чего тебе надо?
    — Они вчера на оборотня ходили.
    — Дальше что?
    — Вот у него и спроси.
    — Почему это у него?
    — А он точно ответит. Я вчера спрашивала.
 Я фыркнула, сдувая челку.
    — И чего сказал?
    — «А ты проверь».
    — Пойдешь проверять?
    — Да ну тебя.
 Лесли обиженно отворачивается. Со стороны дома приближаются шаги. Опять Алиса. И чего ей надо?..
 Алиса подходит, и некоторое время нерешительно топчется в сторонке. Затем произносит:
    — Вчера Странник пришел.
 Странник! Вот это уже интересно. Вообще-то, Алиса немного чудаковатая, но иногда интересные новости сообщает, про патруль и так далее.
 Я вскакиваю и пихаю нож в сапог.
    — Странник, говоришь? Пошли глядеть!
 И мы побежали в бар.
 Лесли даже всю дорогу молчала, заинтересованно поглядывая на Алису, но Алиса молчала тоже.

 Аретейни

 Хотите верьте, хотите нет. Я, правда, не знаю, как тут оказалась! Абсолютно, совершенно, стопроцентно не знаю, и все тут.
Расскажу по порядку. Знаю-знаю, вы думаете, что я вам вру. Я и сама бы так подумала на вашем месте, и потому не осуждаю вас, и ничуть не обижаюсь. Признаться, я немного не в себе сейчас… хотя, «немного не в себе» – очень мягко сказано. Но что еще мне делать?.. Рассказываю.
 Иду по улице, никого не трогаю. Лето, тепло, ночь, ветерок такой прохладный дует... в общем, пейзаж, и все такое... Иду, значит, из магазина – у меня, как это обычно и бывает, к ночи сигареты закончились. А дом у нас рядом с парком – небольшой, конечно, парк – но зато и не очень темный, парк как парк, скорее даже, скверик. Шла я вдоль его кромки, медленным, прогулочным шагом. На улице тихо в это время, машин нет, невдалеке МКАД шумит, а с другой стороны Октябрьская железная дорога. Поезд прогудел – уютненько так.
 И вдруг останавливается машина, прям напротив меня. Я на всякий случай ускоряю шаг, машина за мной. Ну, думаю, попала. Сейчас снова отшучиваться придется – люди разные встречаются, а чаще всего одинокой молодой женщине в глуши встречаются люди с не очень мирными намерениями. Запахиваю куртку и сворачиваю на газон – так машина опять за мной. «Девятка», желтенькая, обшарпанная такая, точно кто ее с разборки умыкнул – едет себе по траве, как ни в чем не бывало. Слышно, как за спиной перебивается взревами старенький мотор. Я оборачиваюсь, и...
 И никого нет.
 Честное слово!
 Пусто. Темно и тихо. И никаких девяток.
 Ну, думаю, совсем с ума схожу после ночной смены. Иду дальше, размышляя о природе комплексных галлюцинаций – и тут эта самая девятка едет навстречу. А внутри – как мне показалось, пока автомобиль разворачивался, и дальний свет не ударил в глаза – внутри никого не было. Водительское место пустовало – а машина ехала, будто управляет ею невидимка.
 И вот тут-то мне и сделалось как-то не по себе. Нет, чтобы на улицу свернуть, на освещенное место – так я, как дура (хотя почему это – как?..) побежала через парк, и даже туфли сняла на ходу – на каблуках бежать неудобно. Автомобиль, разумеется, за мной – мне даже казалось, что невыносимо яркий желтый свет не может принадлежать слабеньким его фарам. Свет разрастался, потоком заливая парк, и словно бы поймал меня, и не отпускал.
А там, неподалеку, пруд есть. Выбегаю к этому пруду, там дорожка такая узенькая, автомобиль на меня со скоростью под сто двадцать чешет. Уворачиваюсь, и, разумеется, плюх в воду. И он за мной. Вода, зараза, холодная, наглоталась, выныриваю злая, как собака. Ну, думаю, ох, и влетит сейчас кое-кому. Скорее всего, какой-нибудь подросток у родителей старую машину угнал, а сам ездить на ней не умеет. Я, конечно же, оглядываюсь в поисках девятки – пруд-то неглубокий, но, если в машине действительно ребенок, салон наверняка станет для него последним пристанищем. Глубоко уйти она не могла – некуда уходить. Здесь метра три-четыре, не больше, а вода еще прозрачная. Фары должны светиться. Да вот же они – вижу, светят сквозь воду, правда, только одна фара. Я ныряю на желтый огонек и…
 И схожу с ума окончательно. Во всяком случае, именно так я и подумала.
Вначале я задохнулась, горло перехватил спазм, а тело – судорога. Наверное, в беспамятстве, я видела яркий свет, и какие-то смутные расплывчатые картины. Было очень больно, и длилось это всего несколько секунд. Едва получив возможность двигаться, когда кататония отпустила, и воздух проник в легкие, я вскочила на ноги.
 …Вокруг нечто вроде леса, машины нет, как нет, а я стою на полянке посреди густых зарослей поистине идиллических беленьких цветочков. И ужасти какие-то из окрестных кустов на меня лезут. Признаться честно, я решила, что это сон такой, но, знаете, как это бывает – сон не сон – а все равно страшно. Хотя, у меня было стойкое ощущение, что подобных тварей даже моя, не слишком здоровая, фантазия придумать не в состоянии. Тащу зажигалку из кармана, быстренько поджигаю куртку – она синтетическая, вспыхнула на ура, затем только сообразила палку подобрать – ну, разумеется, только когда руки обожгла, и кожа пошла волдырями. А их так много было, и все на меня... Знаете, я, вообще-то, не трусиха – но жуть, как страшно, когда все эти рожи на меня полезли! Думала, скорее от страха в обморок хлопнусь – да только вдруг вижу человека. Я на него даже замахнулась по инерции, но он увернулся, к счастью. Не расслышала за всеми этими визгами и рычанием, что он мне там сказал, и вообще он, по-моему, пьяный был, но у меня хватило ума сообразить, что к чему.
 В общем, он меня вытащил оттуда. Сердце опять не выдержало, и я в обморок хлопнулась посреди улицы – стыдно! А очнулась в кровати. И его вижу. Гляжу, меня кто-то вымыл и переодел. Мне тогда очень хотелось надеяться, что это был не он – внешность у меня, ох... страшнее паровоза. Ну, да, вы угадали, мне и за нее перед людьми неловко. А по логике – больше некому, но я на всякий случай спросила... Дура я, что ж со мной сделаешь. Только и могу попадать черт-те куда да глупые вопросы после этого задавать.
 А потом как-то вдруг... Вижу его глаза – и налюбоваться не могу. Красивые, немного раскосые, миндалевидного разреза, изумрудно-зеленые. Я ему даже, помнится, об этом сказала, а он удивился. Ну, я бы тоже на его месте удивилась – девка в себя прийти не успела, а уже комплиментами разбрасывается. И волосы у него густые, длинные, прямые, такого темно-медного оттенка, а кожа не светлая, как обычно бывает у рыжих, а смуглая. И черты больше нордические. Мне сразу захотелось его сфотографировать – красивый уж очень.
 А потом – так и вообще, в окно кто-то забился, и сделалось совсем страшно. Нервы сдали, сижу, реву, он меня успокаивает, а мне ужасно стыдно... Да, я таки понимаю, что достала вас этим словом. Но все же.
 Наутро просыпаюсь – в комнате светло, окно нараспашку, воздух свежий и нет никого.
 Пока до меня медленно так и ненавязчиво доходило, что это все не сон, пока я приходила в себя, прошло с полчаса, не меньше.
 А затем я решила все же разыскать хозяина квартиры и все подробно расспросить. Может, я и сошла с ума, но если у меня такие интересные и захватывающие галлюцинации – претензий не имею.

Эндра

Мамочки, как у меня все болит! Как будто я… я… Не знаю, что. Мышцы ныли так, словно я всю ночь носилась по лесу.
 Очнулась я с ощущением, какое бывает после глубокого и содержательного сна. Хотелось этот сон ухватить, досмотреть, снова окунуться в него, но кто-то настойчиво теребил за плечо.
 Я с трудом уселась и обнаружила, что я, почему-то на дороге, аккурат посередине. А рядом – патрульный из отряда. Я его видела и раньше – симпатичный такой, чернявый, глаза раскосые немного. Только все время сердитый. Он настойчиво тряс меня за плечо, пока я не отлепилась от земли и не привела себя в более или менее сидячее положение. Патрульный некоторое время глядел на меня своими черными глазами, а потом спросил:
    — Ну что, рыжая?
 Еще не вполне придя в себя я, понятно, не смогла ответить на такой сложный вопрос, но патрульный, вроде как, и не ждал от меня ответа. Он больно ухватил меня за локоть и поднял на ноги.
    — Допрыгалась, – резюмировал он.
 Я хлопнула глазами, не сообразив сразу, что он делает, а потом стало поздно – патрульный защелкнул на моих запястьях браслеты наручников. Серебряных.
    — Эй! – только и смогла выдавить я. – За что?!
    — А то не знаешь, – буркнул черноглазый и, сцапав меня за плечо, подтолкнул. – Шагай.
 Идти было больно – все мышцы ныли, в голове как-то непривычно звенело. Так что, думаю, я успела по дороге до темницы, достать патрульного вопросами. Или просто достать. Нет, ну, какого тумана, в самом-то деле. Мало того, что прихожу в себя не пойми, где, так еще и арестовывают ни за что.
 На все мои вопросы чернявый отмалчивался. Ну, или сдержанно ругался. Потом – запер.
 Зараза.

 
Дэннер

Нет, мне это ни в одном месте не нравится. Можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, но я, похоже, черт возьми, ухитрился влюбиться. В первый раз в жизни всерьез и по-настоящему. Да, это вот этот рыжий придурок вам намедни заливал что «да я, да ни в жизнь»!.. Ну, и черт с ним! Смейтесь, смейтесь, вам полезно. Жизнь продлевает.
 А, чтоб меня в туман.
 Один из моих драгоценных подчиненных ухитрился наворотить таких дел, что мне теперь его задницу при всем желании не спасти, в городе разгуливает средь бела дня оборотень, Лидия на меня обиделась, Кондор меня подозревает в покрывании чернявого – и правильно, к слову, делает – премиальные мне не светят, у меня рана в полшеи, с меня сдерут штраф за убитую спецовку, генератор в очередной раз приказал долго жить, и теперь в городе будет как в банке с чернилами, а мне придется романтично писать отчет со свечками, оборотень (который наш) гуляет как у себя дома, я потерял половину людей, я могу так долго перечислять, я могу так очень долго перечислять, я могу хоть до завтра перечислять, я устал уже это перечислять!
 Ан, нет, меня хлебом не корми – только одна Аретейни в голове и есть! Видали идиота?.. Убейте меня, кто-нибудь, а?.. Принимаю желающих в порядке живой очереди. Нет желающих?.. Ах, так! Вот, и кто вы после этого, дорогие товарищи?
Ладно. Поорать я всегда успею, это дело нехитрое. Продолжаю летопись седых времен.
К тому времени, как я привел себя в порядок и отполоскал легкое похмелье при помощи холодного душа, снаружи забрезжил тусклый серый рассвет. Я его не видел за ставнями, но часы показывали полшестого утра, а тварь, что всю ночь ломилась в окно на кухне, наконец, улетела прятаться. Правда, ставни открывать было рано – утренних охотников хватает с избытком. Аретейни спала, мирно свернувшись калачиком – само очарование. Я уж, было, собрался заняться ежедневной ерундой, вроде мытья чашек, зашивания дырок на рубахе, смазывания ножей и чистки пистолета, как вдруг квартиру огласила бодренькая трель дверного звонка. Значит, генераторы в подвале запустили, это хорошо. А то зрение портить неохота.
За дверью оказался мой сослуживец и, вроде как, друг, Артемис Фиар.
    — Доброе утро, – мрачно поздоровался он.
    — Доброе, – ответил я.
    — Спишь? – ехидно осведомился Артемис, прислоняясь плечом к дверному косяку. – А я, вот, работаю.
    — Тебе полезно, – сказал я.
 Чернявый скривился и вздохнул. Видимо, он выпил вчера больше меня и, потому не был намерен распространяться. Вместо этого перешел сразу к делу:
    — Видал, тут девка бегала, рыжая такая. Ну, которая непонятно, откуда взялась? Так, вот, она в подвале сидит. Сам решай, что с ней делать.
 Я тряхнул головой, посторонился и втянул сослуживца в прихожую.
    — Так. Иди на кухню и расскажи, будь добр, все по порядку. Что тебя вдохновило на работу в неурочное время и при чем тут рыжая.

Артемис

 Рыжий, как всегда, и не подумал удивиться, испугаться или, на худой конец, растеряться. Он просто кивнул, пригласил меня в квартиру и потребовал разъяснений.
    — Ну, чего тебе неясно? – отозвался я, проходя на кухню. – Говорю же, костлявая рыжая девка с рюкзаком, которая носилась по городу, оборотень. Сам видел. Я ее посадил пока в подвал, а ты уж разбирайся.
 На что мой дражайший командир отозвался вполне в своем репертуаре.
    — Чернявый, ты идиот, – повторил он прописную истину. – У тебя какой плакат над кроватью висит?
 Я сразу и не сообразил, что он в очередной раз издевается – а вы бы на моем месте бы сообразили с такого бодуна?!
    — Нет, – говорю, – у меня там никакого плаката.
 А рыжий мне:
    — Жаль. Ну да ничего, я тебе завтра красиво нарисую устав, чтобы ты занял пустое, одинокое и несчастное пространство над изголовьем и заодно заклеил старые обои.
 Нет, ну каков гад, а! Сам-то, небось, вчера не так надрался!
    — Знаешь, что, – говорю, – иди ты в Храм, командир.
 Тоже мне, советчик, называется.
 Рыжий, видать, меня решил пожалеть. Поглядел на меня и великодушно налил стопарик.
 Я его едва не расцеловал, сволочь эту.
    — Слушай, – сказал Дэннер, – нечисть в городе, вообще-то, на месте пристреливают. Узнают, что ты ее в подвале запер – уволят нахрен. Ты чего вчера совсем пьяный был, что ли? Что, хоть, за подвал-то?
 Меня как обухом по голове пришибло.
 Точно! Ну я и дура-ак... ох, дура-ак... А если она уже половину города поубивала, в туман?!
 Все-таки рыжий, хоть и сволочь – а прав, зараза.
    — Я пошел, – говорю. И быстренько опрокинул стопарик. – Спасибо, командир. С меня поляна.
    — Иди уже, – отмахнулся он. – Последний раз спасаю.
 Я еще раз поблагодарил и побежал исправлять ситуацию.

 Кондор

 И на кой демон мне тут сдался этот разгильдяй?!
 Мало того, бухает, мало того, ни черта не работает, мало того, командир ихний постоянно его покрывает, так он халтурить и не перестает! Я даже представить боюсь, чего он по очередной пьяни в очередной раз учинил.
 Пронесся мимо меня кометой, здасьте, говорит, товарищ полковник – а у самого глаза друг дружку в туман посылают. И дальше побежал – аж об порог споткнулся. Тьфу ты.
 А, ну да, вчера его смена была. Небось, опять наворотил дел, теперь исправляет. Под трибунал бы его, да кто работать-то будет... Не эти же две большеглазки, что под окнами участка каждодневно увиваются и смотрят на патрульных собачьими глазами. Хотят к нам поступить. Жалко девчат, да не объяснишь им, что устав для них никто не отменял. Особенно старшенькая старается. Прыгает напоказ, стреляет, все на глаза попасться надеется, думает, ее возьмут. Как ее, Нэсси, или Нари, или Нэйси, или как-то так... Вот ее бы старания – да моим охламонам. Эх, мечты-мечты, в туман их всех.
   — Товарищ полковник, разрешите обратиться!
Я аж подпрыгнул. Вот он – профессионализм!.. Незаметно подкрасться к собственному начальству в его собственном кабинете – для этого надо иметь талант! Ладно, признаю, не перевелись еще витязи на патрульной службе.
Владлен стоял как на параде, благополучно позабыв, что руку к непокрытой голове не прикладывают, и я невольно усмехнулся, поспешно прикрыв рот ладонью, чтобы он не заметил и не обиделся. Сколько парень у нас работает?.. Полгода, или меньше?.. А старается-то как.
Я кивнул и махнул рукой, отчего парень с облегчением сменил позу.
   — Товарищ полковник, там оборотень бегает уже с неделю, а никак не поймают. Что делать-то?..
Оборотень?.. Это интересно. Обычно оборотни не забредают в Город по одиночке – опасно. Разве что за несколько дней до Большой Охоты. А Большая Охота… ну, да, скоро. Скверно.
Владлен едва держался на ногах, но терпел. Я видел, что в глазах у него темень, а колени подгибаются, и предложил сесть. Нечего мучить. Он поблагодарил и с облегчением плюхнулся на стул.
   — Ты ранен?
   — Нет… товарищ полковник. Устал просто. Вообще-то, я вам отчеты принес. – Он торопливо вытянул из сумки негнущимися пальцами одну за другой истрепанные тетради. Пятнадцать штук. Грязные, покоробившиеся от дождевой воды. Некоторые окровавленные. Я, протянув руку через стол, вытянул самую уцелевшую – он всегда с предельным вниманием относился к слову. К устному слову, печатному, начертанному рукой. И блокнот старательно оберегал от воды и грязи.
   — Дэннер?.. – Я осторожно раскрыл практически неповрежденные страницы, густо заполненные ровным летящим почерком. Его блокнот. – Почему он сам не пришел?
Владлен тяжело сглотнул.
   — Товарищ полковник…
   — Да, неудача. Я слышал.
   — Командир… он…
Ах, да, разумеется. Мне ли его не знать.
   — Я понял.
…Вбил себе в голову, что он кругом виноват, что десять человек погибли по его недосмотру, и что оборотня можно было бы и поймать – но и тут именно он ошибся, промахнулся, недоглядел. И сейчас, конечно же, либо все еще пьет, либо ушел в другой мир посредством очередной книги, и завтра будет рассказывать про очередной фантастический транспорт.
Я слишком хорошо его знаю. Бедный Дэннер… Когда боги его создавали, ему досталось слишком много совести. Слишком много для одного человека.
   — Что за оборотень-то, хоть? – В наступившей тишине мой голос прозвучал, как показалось, странно-резко.
   — Сильный, товарищ полковник. Говорят, новый вожак Стаи, и пришел из-за тумана. Людей щелкает, как орешки… мы вынуждены были отпустить оставшихся.
И снова в груди как-то тесно сделалось. Мне всегда казалось, что я привыкну. Еще когда погибла моя жена, я себя убеждал в этом. Что я сумею привыкнуть, что не будет каждый раз так больно ранить…
Нет.
Черта с два.
К такому не привыкают.
Имена погибших падали тяжелыми градинами, вдребезги расшибаясь о теплый паркетный пол, и каждое звучало точно ударом колокола. И когда было произнесено последнее имя – не настоящее, ушедших нельзя звать из тумана именами, поэтому у всех патрульных есть позывные, клички, но и они со временем, наверное, становятся чем-то вроде имен – с последним ударом колокола отзвенела и повисла гнетущая тишина. Я сидел и словно на вкус пробовал каждое имя, вспыхивали в памяти лица, улыбки, голоса. Каждого из этих ребят я знал как родного сына – этот всегда был безрассудным храбрецом, тот громко смеялся, следующий имел дурацкую привычку всюду таскать с собой маленький оловянный брелок-черепашку, утверждая, что безделушка приносит ему удачу. Если встряхнуть ее – черепашка моргала глазами и качала головой. Вот она, лежит поверх кровавого блокнота, растопырив лапки и словно бы, недоумевая, куда подевался карман, в котором она постоянно находилась. А еще одного я помню совсем маленьким. И как он тянул ручонки к моему пистолету, слишком тяжелому для младенца. Ему было-то лет восемнадцать всего – пару дней до совершеннолетия не дотянул.
Я мысленно приказал себе не раскисать, встал, зачем-то прошелся по кабинету, схватил оловянную черепашку и сунул в карман.
   — Ступай, отдохни.
Все, что я смог пробурчать, уставившись в закрытые ставни – мне не хотелось, чтобы парень видел выражение моего лица. Владлен попрощался и вышел быстрым шагом.
Черепашка быстро согрелась об мою ладонь. Она была неприятно-липкой, и мне казалось, что чужая кровь болью обжигает руку.