Экстрим

               

     Итак, значит, январь 1960 год. Почему я точно указал это время, хоть и прошло почти полвека, да  потому,  что в это время у нас гостила бабушка из Винницы – приезжала на свадьбу к любимой внучке. Только-только меня исключили из медицинского института за неуспеваемость. Хотел устроиться на работу. Учеником столяра-краснодеревщика – поздно, набрали. Сцепщиком вагонов на завод – занято. Вобщем, слонялся по объявлениям – никак. «Вообще-то, слонялся» - это не совсем точно. За два-три месяца я успел разгрузить несколько пульманов дров, цемента, не один, конечно, а бригадой.
     Прихожу как-то домой, а бабушка и говорит:
     - Тебя какой-то мужчина спрашивал.
     Ну, спрашивал и спрашивал, надо будет – еще придет.  И пришел, долго не заставил себя ждать, пришел в этот же день.
     - Ты, - говорит, - Эдуард Моисеевич?
     - Да, а что?
     - Не Анатолий?
     - Да нет, Эдуард.
     - Тогда все правильно.
     Показывает мне красную корочку с гербом.
     - Пошли.
     И, не дожидаясь ответа, пошел. Естественно, я – за ним.
     - Куда мы идем?
     - Здесь, недалеко.
     - А куда все-таки?
     - В КГБ.
     - А что там  случилось? – задал я глупый вопрос.
     - Там и узнаешь.
     Ноги не слушались, я шел, как по толстому слою мокрой глины, ну, прямо, как во сне.  Вроде бы и хочется бежать, а ноги вязнут, как-будто к ним привязали пудовые гири.  Мозг работал как ЭВМ. Анекдот про кукурузу, друг – шпион, кто-то узнал номер комсомольского билета, кому-то ляпнул, что у нас военная академия тыла и транспорта, что аэродром в Мигалово – все перебрал и все подходит.   
      Жаль, что с бабушкой не попрощался, мелькнула мысль, все-таки шестьдесят пять, ведь может и не дождаться, а хоть бы и двадцать, какая разница. 
      Подходим. Открывает массивную входную дверь, вежливо, как мне тогда показалось, пропускает меня вперед и, как бы невзначай, дежурному старшине:
     - Со мной.
     - Мамцис, что ли? – спросил тот.
     Ответа не последовало.
     Все, думаю, девятнадцать лет и – финиш, как жалко, какой дурак, как неожиданно. Даже вахтер и тот в курсе, видно, не один год в разработке. Молча, указывая  путь, он привел меня на третий этаж.
     - Садись.
     А там вдоль стены всего один стул, неужели специально для меня? Может,  намекает? На всякий случай лучше постою, что-то не хочется сидеть. Какое слово-то, черт возьми, можно и так подумать, и так…  Не одного военного. Выходит из кабинета скромный, неприметный парень, закрывает на ключ дверь, заходит в другой кабинет. Таким же манером они переходили из кабинета в кабинет все два часа, что я простоял в ожидании меча. Меня, как-будто, никто не замечал и не поинтересовался, что я здесь делаю. Может они все мною и занимаются, все эти перемещения и суета из-за меня?  Никого я так и не запомнил, хотя мне казалось, что за эти два часа они все, да не по одному разу,  прошли мимо меня. Даже того, кто привел,   не запомнил. А что запоминать? Все они неприметные. Не знаю почему, но в голову лезла всякая ерунда: вспомнил декабристов, Ульяну Громову, Олега Кошевого, иголки под ногти. 
   - Мамцис,  проходи, - прервал мои мысли один из неприметных.
     Я даже обрадовался, наконец-то вспомнили. Захожу.
     - Смотри, стиляга,- говорит один из трех неприметных,- брюки-то вон какие.
     А брюки я без согласия мамы взял и прострочил с внутренней стороны, не разгибая манжеты – вместе и получилось так, что внутренний шов постоянно был на месте стрелки.
     - Не работаешь? – спросил другой неприметный.
     - Не могу устроиться, согласен на любую работу и никак.
     - Римму Обручеву знаешь?
     - Нет, первый раз слышу.
     - Как же так, не знаешь, у нее еще кличка «Клизма».
     - А, эту, знаю. Только не знал, что она Обручева. Клизма и клизма. А что с ней?
    - Да ничего, выясним все, и узнаешь. Когда ее видел в последний раз?
     - Почему последний, что с ней?
     - Повторить вопрос?
     - Не надо, сейчас вспомню. Где-то недели три назад.
     - А точнее?
     - Ну, числа третьего января, может, четвертого.
     - Так, напомню, пятого, в субботу. Где встретил?
     - На трамвайной остановке.
     - Какой именно?
     - На Кооперативном.
     - В какую сторону ждал трамвай?
     - Домой ехал.
     - Так, кто первый заговорил?
     - Я.
     - Что спросил?
     - Ничего, поздоровался.
     - А она?
     - Она ответила: «Здорово».
     - Потом что?
     - Да ничего.
     - О чем говорили?
     - Вроде ни о чем.
     - Она ничего тебе не передала?
     - А что она могла передать?
     - Мы хотим услышать это от тебя.
     - Ах, да, несколько фотографий.
     - Сколько?
     - Я не считал, штук десять.
     - Что за фотографии?
     - Там нарисован мужик и женщина, мне неудобно …
     - Ладно, знаем и без тебя. Ты взял, значит, зачем?
     - Она сказала,  боится,  чтобы родители их не нашли.
     - А ты?
     - Я тоже побоялся.
     - И что?  Дальше, дальше.
     - Отдал их.
     - Кому?
     - Другу.
     - Кому, спрашиваю.
     - Сергею.
     - Фамилия?
     - Логинову.
     - Адрес знаешь?
     - Нет.
     - Показать можешь?
     - Да.
     - Ладно, пиши, как было, подробно, все-все: она сказала, ты сказал и так далее. Откуда достала фотографии, из какого кармана, куда ты их положил, как встретил Логинова, кто первый заговорил, все-все подробно. Потом пойдем к твоему дружку, понял?
     На душе стало легче. За это много не дадут, подумал я, а, может, и вообще отпустят, учтут, что молод, первый раз, комсомолец.
     Пошли к Сергею, а он,  как-будто,  ждал нас, сразу признался и достал эти порнухи из-под ванны, тоже подальше от родительских глаз.
     Пока писал об этой истории, вспомнил еще одну.     Случилась она через двадцать лет. Мама уже после операции была дома. В то время люди общались между собой письмами. Получил и я. Но что это, конверт какой-то странный, с целлофановым окошечком. Короче, не буду томить читателя – приглашение на ПМЖ в Израиль от какого-то Либермана. Сейчас точно не помню, да и не знаю такого. Мне в то время было не до этого и я забыл про письмо. Хорошо, что не выкинул. Прошло несколько месяцев. Встречаю друга – соседа по гаражу. Сейчас-то ясно, тоже из неприметных.
     - Слушай, Эдуард, ты ничем таким не занимаешься?
     - Чем? – не понял я.
     -  Ну, чем-то нелегальным.
     -  Может,  машины битые ремонтирую?
     - Да нет, не машины.
     - Не знаю, вроде бы не спекулирую, работаю хирургом, а что?
     - Да так … кое-кто интересуется тобой, ничего за тобой нет?
     - Слушай, может, письмо?
 И рассказал ему все, как было.
     - Черт его знает! А ты отнеси, раз не нужно.
     Фу, ты, неужели опять вляпался, получается – рецидив. Но я-то тут при чем? Я же никого не просил?
      Прихожу в знакомую контору, все также, скромно, ничего новенького. Дежурный, только уже не старшина, а прапорщик позвонил куда-то и    отправил меня в   кабинет (какое совпадение) на третий этаж.  Молодой, тоже неприметный человек, пригласил к столу и предложил сесть. Отказываться было неудобно, сел.
     - Слушаю Вас.
     - Я по поводу письма, Мамцис я, не слышали?
     - Про Вас?
     - Да нет, про письмо, ну, которое я получил из Израиля.
     - Да нет, откуда я могу знать, что Вы получили письмо.
     - А разве с почты Вам не сообщают?
     - Да если бы и сообщали, как я могу узнать, что Вам пишут?
     - Так это же легко, надо подержать конверт над паром, он легко и откроется, разве это трудно?
     - Не знаю, мы этим не занимаемся.
     - А я-то думал… Ну, ладно, вобщем, это приглашение мне не нужно, никуда я ехать не собираюсь. Если Вы хотите, я отдам его, тем более, что никакого Либермана я не знаю.
     - Ну, если оно Вам не нужно, можете оставить.
     На этом и сошлись.
      - А знаете, есть один журнал, где публикуют о людях, которые получали такие приглашения от незнакомых иностранцев и не собираются этими  приглашениями воспользоваться. Мы можем и про Вас опубликовать, что Вы …
     - Ни в коем случае, - прервал я его, - Так знаем только мы с  Вами, а так … Будут потом все спрашивать: «Так это про тебя писали в журнале? Ну, и как, не собираешься?» Потом объясняй всем. Что Вы, ни в коем случае. Был бы я  еще Иванов или Петров, да даже Кац или Коган, тогда еще туда-сюда, а так – Мамцис – все ясно, и к бабке не ходи. Нет-нет, ни в коем случае.
     - А Вы знаете, - перешел он на другую тему, - ведь я учился с Вашим братом Анатолием  в одном классе. Как он там?
     - Где? – переспросил я.
     - В Москве, я имею ввиду.
     - Вроде бы все нормально
     - Так и живет на Красносельской?
     - Конечно, а где же ему еще жить?
     - Привет ему.
     - А от кого?
     - От меня.
     - Понял, спасибо, обязательно передам.
     - Вот мы сидим в кабинетах, - продолжил он, - и не знаем,  какое настроение у людей, чем интересуются, что обсуждают. Насколько я знаю, Вы человек общительный, компанейский, у Вас много друзей. Вот Вы  не могли бы …
     Нет, - перебил я, - Вы, я думаю, не сомневаетесь, как я отношусь к своим родителям, это свято. Так вот, мама мне как-то рассказала такую историю. Работал в порту один грузчик. В это время жандармы искали какого-то революционера.
     - Не видел ли ты, мужик, здесь одного беглого коммуниста?
     - Нет, никого я не видел. Я хоть и спился, но не до такой степени, чтобы потерять честь офицера.
     - Вот так. Могу ли я предать родную маму?
     - Нет, - не колеблясь, ответил он, - Приятно было с Вами беседовать, спасибо. Пожал мне руку, и мы расстались.
     Больше я в этой конторе не был. Тьфу-тьфу, не сглазить бы.