Неудавшаяся карьера

               
     Если кто внимательно прочитает мои рассказы и воспоминания, то подумает, кем он только не был. Стройкой руководил, артистом работал, пел с эстрады, читал стихи, машины ремонтировал, гранитчиком-каменотесом работал, зубным техником был, статьи в армии писал, дедом Морозом был, наглядную агитацию оформлял, хирургом был, а я к этому могу добавить еще - был партийным  лидером, правда, небольшим. Партийная группа состояла из пяти человек: три врача, медсестра и я – партгрупорг. Оклад у хирурга был очень скромный – 110, представляете? Ладно бы еще платили все 110, так нет, высчитают профсоюзные, подоходные, бездетные, да еще по рублю за каждое дежурство, то есть за то, что пробы снимал на кухне. Это уж никуда не годится, я во студентах зарабатывал около трехсот. Что делать? Тогда, не знаю, как в Москве, а в Калинине и понятия не было – «конверт». Пришлось с другом Сашей Бражюнасом после работы ремонтровать битые и ржавые машины. Иногда приходилось трудиться и по ночам, зато чувствовалась отдача, можно было позволить и отпуск провести в приличном месте.
     - Давай съездим в Польшу, Чехословакию, ГДР, - предложил Гена Костылев – сосед по гаражу, даже не он, а его жена, втроем, мол, веселее будет.
     Шестьсот рублей у меня было, и я решил, хоть разок, но побывать за границей. Сначала требовалось заиметь характеристику с работы. Какие проблемы? Людмила Александровна – заведующая хирургическим отделением – написала ее, подписала и отправила меня к главному на утверждение. Андрей Андреевич, так его звали, был добрейшей души человек, хотя старался выглядеть суровым и строгим.
     - Заходи, - говорит, - Эдуард Моисеевич. Какие вопросы, слушаю.
     - Да вот, характеристику надо бы утвердить, хочу в отпуск  съездить.
     - Куда?
     - В Польшу, Чехословакию, ГДР.
     Тут он и вправду посерьезнел.
     - Что, правда, что ли, или шутишь?
     - Да нет, не шучу.
     - Так, так, тогда давай посмотрим. Так, значит, родился, проживает, закончил институт, работает с такого- то, проявил себя грамотным специалистом – это хорошо, морально устойчив – тоже, политически грамотный – это отлично, пользуется заслуженным авторитетом – пойдет, принимает активное участие в жизни коллектива – хорошо, выпускает стенгазету – тоже, про художественную самодеятельность – отлично.
     - Ага-ага-ага. Так, погоди, ведь ты не только брюшную полость оперируешь, но и грудную клетку, надо бы добавить.
     - Так я еще и геморрой оперирую.
     - Ну, это не обязательно, а насчет грудной клетки – надо бы добавить.
     Пришлось Людмиле Александровне переписывать. В итоге Андрей Андреевич утвердил, пожелал хорошего отпуска и добавил:
     - Смотри, только не подведи.
     Мне уже бывалые, которым посчастливилось побывать в Монголии, Польше, ГДР, стали давать советы:
     - Ты лучше в ГДР возьми кофе, а там обменяешь на «Мадонну», в Чехословакию – фотоаппарат «Зенит» - там можно будет купить на эти деньги шикарный болониевый плащ или кримпленовый костюм, в Польше любят водку, зато там дешевые нейлоновые рубашки. Я внимательно слушал советы, а сам и не собирался этим заниматься, знал, что в группе обязательно будет «неприметный».  Не хотел я вновь оказаться в конторе на третьем этаже, да и не мое это дело. Мне легче отремонтировать три-четыре машины и купить этот дефицит здесь. Отдал я эту характеристику Светлане Константиновне – секретарю партбюро, та тоже подписала после главного и отправила ее в райком партии, как положено, по инстанции. Стал ждать, а долго ждать и не пришлось. Не утвердили.
     - Почему, - не понял я, - партгрупорга и не утвердили?
     - Эдуард Моисеевич, у Вас выговор был в позапрошлом году, вот и не утвердили.
     - Так его уже давно сняли, да и дали-то мне его не за что. Больная 31 декабря отказалась от госпитализации и ушла домой, я-то тут при чем – хозяин – барин.
     - Ну, вобщем, так, я же подписала, а райком так решил.
     Я не понимал такого неожиданного поворота до тех пор, пока анестезиолог Шварц Евгений Давыдович не объяснил мне.
     - Жень, неужели только из-за этого?
     - А ты как думал, голубчик, только так, -  и щелкнул меня по носу,- Я ведь тоже хотел в Бауманский с золотой медалью, так даже документы не приняли.
     Ладно, все делается к лучшему, успокаивал я себя.
     Прошло три месяца. Встречает меня Нина Николаевна – заместитель секретаря бюро:
     - Эдуард Моисеевич, Вы три месяца не посещаете партийные собрания, это недопустимо, Вы же коммунист.
     -  Во-первых, я член партии, это будет точнее. Во-вторых, как я могу ходить на собрания, когда у меня в позапрошлом году был выговор.
     - А какое отношение к партийным собраниям имеет выговор?
     - А Вы не задумывались, какое отношение выговор имеет к отпуску?
     - Смотрите, мы Вас вызовем на партийное бюро.
     - Спасибо, Нина Николаевна, учту.
     Проходит еще два месяца.
     - Эдуард Моисеевич, мы Вас вызываем на партийное бюро, Вы пять месяцев не посещаете собрания.
     - А Вы не теряйте время, давайте сразу выше, в райком. Вы же знаете, что, если коммунист не посещает собрания три месяца без уважительных причин, его исключают из партии, а я пять месяцев – и ни одного замечания. Посмотрим, кто прав.
     На этом и закончились наши отношения. Через два года я перевелся в седьмую городскую больницу, там мне обижаться было не на кого. Я вновь стал ходить на собрания, а что? Там тоже бывает интересно. Узнали, что я в молодости работал конферансье и стали меня выбирать тамадой или точнее - ведущим, ведь ничего сложного: кто - за, кто -  против, кто – воздержался, прошу поднять, прошу опустить – вот и все. Товарищам по партии нравилось, что выдерживался темп, никаких заставок, как говорят.
      Выступает Александра Ивановна, рассказывает о своей деятельности на ниве санитарного просветительства, не жалуется, конечно, но создается впечатление, что весь воз на ней:
     - Положила в поликлинике №1 на подоконник рекламки по гриппу, дизентерии и гонореи, поставила графин с водой и стаканом,  и что вы думаете? Пробку от графина украли, все обыскала – не нашла. А тут лампочка в подвале перегорела, так я сама пошла, выпросила эту лампочку, нашла выздоравливающего больного, поставила стул,  и он ввернул, теперь порядок.
     - Извините, Александра Ивановна, что перебиваю. Товарищи коммунисты, кто еще хочет выступить? Вы? Прошу к трибуне.
     - Так еще же не закончили выступление.
     - Вот и хорошо, пока Вы идете, трибуна освободится.
     Никакого простоя. Всем нравилось, быстрее наговоримся и по домам.
     Однажды в президиуме расположилась Катулева – третий секретарь райкома. На этот раз меня тамадой не избрали. Вел собрание более серьезный коммунист – главврач Юрий Александрович. Катулева и говорит:
     - Мы в райкоме решаем уйму вопросов. Где-то больному не уделили должного внимания. Кто виноват? Катулева.  Не подали во время автобус для отправки медработников на морковь. Кто виноват? Опять Катулева. Не убрали во время мусор с территории – опять виновата Катулева. Прямо, хоть разорвись на части. Работы в райкоме невпроворот, очень, очень трудно работать.
     На этом и закончила.
     - Вопросы есть к докладчику? – спросил Юрий Александрович.
     - Разрешите мне. Уролог Мамцис. Я вот слышу, тут виновата Катулева, здесь Катулева, тут тоже Катулева, что, нельзя найти на нее управу? Я хотел бы знать, кто такая эта Катулева?
     - Я, - тихо ответила она.
     После собрания Юрий Александрович ко мне:
     - Ты что натворил, ты что Катулеву не знал?
     - Ладно, Юрий Александрович, я же без зла, пошутил немного. Давайте я ее, уставшую, подвезу домой на своем «Запорожце» и все.
     Договорились. Она с удовольствием согласилась, а я был доволен, что развлекся и реабилитировался одновременно. С этой Катулевой была еще одна история. На этот раз тамадой избрали меня.
     - У кого есть вопросы? – с серьезным выражением спросил я.
     - Разрешите мне, врач Кузнецова. Вот нас послали на картошку. Мы пришли, как и полагается, к  8-00, а автобус подали только в 10-15. Приехали, пока принесли корзины и лопаты, прошел еще час, а в 13-00 мы поехали обратно. Почему? Ведь у нас рабочий день шесть часов, а мы отработали меньше трех.
     Катулева стала оправдываться, мол, автобусы заказываем в АТХ, а там то бензина нет, то машины не готовы.
     - Так, спасибо. У кого еще есть вопросы?
     - Я, врач Кузнецова. Все-таки, я так и не поняла, почему вместо шести часов мы работали два с половиной?
     - Да что Вы пристали к райкому? – не выдержал, вроде бы, я, - Что Вы хотите от него, что он может-то, да ничего. Все.
     После собрания Катулева поблагодарила меня:
     - Эдуард Моисеевич, спасибо, что выручили, заступились.
     Как-то раз нашего главного вызвали в горком партии. А в это же время он должен был быть и в райкоме, где собирали руководителей предприятий по вопросу работы добровольных народных дружин. Ну, не разорваться же ему на части, и он поручил мне,  как командиру ДНД, явиться в назначенное время. Явился. В зале человек сорок, в президиуме - не менее  пятнадцати.  Чернов, первый секретарь, или был не в духе, или так положено – вобщем, стал отчитывать солидных дяденек в хвост и в гриву. Те молитвенно клялись обратить особое внимание, укрепить, улучшить в ближайшее время, наладить и так далее.
     - Вопросы есть? – спросил сам.
     - А как же, разрешите мне?
     - Вы откуда? – спросил Чернов.
     - А я представлюсь. Мамцис я, экскомандир ДНД из седьмой городской больницы.
     - Как это экс? – не врубился он.
     - А вот так. У нас сейчас ДНД нет и не будет. Раньше хоть отгулы давали, а сейчас отменили. В нашей больнице девяносто пять процентов – женщины, в основном, за пятьдесят, тридцать процентов – пенсионеры. Многие живут в отдаленных районах города. Хороший хозяин даже собаку не выпустит в такие морозы. Как в одиннадцать вечера добраться до Литвинок, Сахарово или Мигалово? Вы об этом подумали?
     - Все? - спросил Чернов.
     - Все.
     - Вы свободны, можете идти.
     - Ну, что ж, очень хорошо.
     - Мы с Вами еще разберемся, - вдогонку добавил он.
     - Надеюсь, - хлопнул дверью и пошел.
     Нет, я совершенно не жалел о происшедшем, а на душе было не совсем приятно. Прошло несколько дней. Вызывают меня на партбюро. Прихожу. Человек двенадцать – пятнадцать – все коллеги, со всеми в хороших отношениях.
    - Мамцис, что случилось в райкоме? Нам звонили, велели наказать тебя, вплоть до исключения.
     - А за что?
     - Вот ты и расскажи.
     - Я расскажу так, что и не за что будет наказывать. Чтобы узнать истину, надо выслушать обе стороны. Пусть придет этот Чернов и тогда все будет ясно. При нем все и расскажу.
     - А правда, - подтвердила Любовь Николаевна, - За что наказывать? Как к врачу – претензий нет, партийные поручения выполняет, что еще надо? Вобщем, беру на себя, я сама этому Чернову все растолкую.
     Так тот не забыл: в отчетном докладе на партийной конференции несколько строчек посвятил мне и подытожил:
     - А такие экскомандиры ДНД, как Мамцис, должны стать экскоммунистами.
     И тогда решили в больнице на всякий случай заслушать на партийном собрании вопрос о работе ДНД. Отчитался. Но нельзя же обойтись без критики или замечаний. Тогда я предложил всем коммунистам показать остальным, как надо относиться к такому важному вопросу, как ДНД.
     - Сейчас возьмем список, сколько тут нас в организации, семьдесят шесть?
     - Восемьдесят один, - поправили меня из зала.
     - Еще лучше, распределимся на группы по восемь человек и покажем пример дисциплинированности. Так, начнем по алфавиту или по отделениям?
     - Эдуард Моисеевич, Вы не так поняли. Работу ДНД надо будет признать удовлетворительной, но есть небольшие замечания, как же без них, тут уж не надо обижаться.
     На том и сошлись – авторучку я убрал.
     Все-таки интересная была партийная жизнь. А через года четыре явился Борис Николаевич Ельцын, разогнал партию к чертовой матери. Все стали сдавать билеты, сдал и я.  Если бы не этот Ельцын, мне в 2015 году был бы положен значок «50 лет в КПСС». Жаль, конечно, очень жаль, видно, не судьба, придется доживать без него.

                Март 2008 г.