IV. Заговорщики Текра. Глава 12. Заговорщики Текра

                ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
               
                Часть 4.
                Заговорщики Текра.
               
                Глава 12.
                Заговорщики Текра.

     Риенн привезла детей домой. Ей даже в голову не пришло, что можно доверить воспитание и здоровье Элайн кому-то другому. Девочка была в ужасном состоянии. Прошло много месяцев, прежде чем она начала улыбаться, и спокойно разговаривать, и вести себя так, как ведут себя нормальные люди. Но к ней уже не вернулись детская непосредственность и беззаботная весёлость. До сих пор не прошёл страх перед дождём. После пережитого все они стали другими.
     Легче прочих перенёс страшные события Сеш. Он не стал ни серьёзнее, ни пугливей, он только  приобрёл в дополнение к интересу к химии интерес к изучению всяческих подземных переходов и строений. Очевидно, сказалось пребывание в подвале и бегство по таинственному ходу. Он стал ласковей, чувствительнее, и ему часто влетало от отца за мягкотелость. Наблюдая из окна покинутого и разорённого дома за испуганными, разбегающимися от грандиозного страха маленькими людьми, мальчик осознал, как хрупка человеческая жизнь. Ему было всех жалко. В первую очередь, маму, которая плакала там, на дороге, думая, что он погиб во дворце. Что бы ни успели внушить мальчику Морм и учитель из Текра, и отцова родня, теперь у него появилось собственное мнение по поводу деятельности храма. Сеш со всей страстью юной души возненавидел Косзу за то, что тот сотворил с его столицей, с его мамой, с его Элайн. И даже с его отцом, чья душа была отравлена смолоду идеями вседозволенности и исключительности. Сам княжич не хотел больше думать мыслями жрецов.
    Он мог бы, восхитившись и впечатлившись могуществом Великого, уже тогда начать ревностное служение ему. Но как же Элайн? Как же мама? Как все те люди, жизнь которых была поломана непоправимо? Мальчик много думал. Он объявил о своём намерении учиться химии в университете Ниды, когда закончит школьное образование. Храм одобрил его решение. Чем плохо, если Великому станет служить дипломированный химик? Сам же Сеш отъезд в соседнюю страну рассматривал, как первую ступень к побегу своей семьи. Продолжая осваивать магию, он проторил дорожку на Винэю… И понял, что не скрыться и там. То, что он, сын своей матери и последний из рода Лииви, имеет право на престол Текра, Сеш осознал почему-то только в университете, когда над ним принялись подшучивать студенты. Посмеялся с сокурсниками, да и плюнул. Было полно других забот. В прелестной головке его любимой зародилась идея заговора. Сеш вернулся в Текр, объявил, что готов к службе в храме, и приступил к ней, полный отвращения и ненависти. И, если бы не он… Ну, это вы уже слышали.
     Но в пору разрушения дворца в Текре Морм Лииви вернулся домой в несколько потрясённом состоянии духа. Потрясён он был тем, что как это его побили в драке и даже ранили? Его самого! Жуткие переживания униженной души отразились на его поведении. Он явился в свой замок подавленным и унылым. А его супруга, всегда тихая, даже покорная Риенн, изменилась, стала совсем другой. Когда мы меняемся внутренне, окружающие чувствуют это интуитивно, и относятся к нам по-другому.
    Морм попытался было по-своему наказать жену за то, что та не навещала его во время болезни, но Риенн бросила негодяю в лицо обвинение в том, что его служение едва не погубило их сына. Супруга больше не боялась его, пережив нечто более страшное, чем рукоприкладство любителя кисточек. Морму стало не интересно мучить женщину. Хитрая и предприимчивая Риенн поставила перед не здоровым ещё мужем коротко подстриженную девочку и с презрением воскликнула:
     - Это дочь одной из твоих любовниц. Зовут Элайн. Мать была здесь, пока ты болел. Привезла дочь к отцу. Говорила, что сама смертельно больна, а девочке нужен дом.
     А надо напомнить, что до сих пор Морм не видел в лицо принцессу. Дома малышку называли Элей, Элечкой, лапочкой и крошечкой, а имя Элайн вообще в ту пору было очень модным. 
    Реакция Морма была по меньшей мере странной. Губы его затряслись, сам он побелел и затрясся тоже.
    - Кис! – мяукнул он, оседая на коврик. Риенн и Сеш заозирались в поисках кошки. Но кошки не нашлось, а Морм бормотал, указывая на опешившую Элайн: - Только она! Она! Только она! – и без конца добавлял совсем нехорошие слова.
    Набежали слуги, уложили князя в постель. Он же всё лопотал: «кис-кис» да «кис-кис». Элайн, решившая угодить хозяину дома, сбегала во двор, поймала кошку и принесла Морму. Тот расхохотался истерическим смехом и обрёл способность говорить внятно.
     Оказалось, Кис – фамилия или прозвище одной из любовниц князя, Элайн знала, что права, обвиняя его в неверности. Эта Кис – женщина своенравная, своевольная, не уважающая исключительность Морма, как мужчины, и плевать хотевшая на его вседозволенность. Обалдевший от такой оригинальности, он встречался с ней дольше и чаще, чем с другими. И даже в ту пору больше и не встречался ни с кем, кроме ещё разве жены. Поэтому Риенн сделала вывод, что это, очевидно, была любовь.
     Некоторое время Морм, вопреки ужасающе эгоистичной натуре, был озабочен болезненным состоянием своей Кис. У него перед глазами как раз находилась беременная супруга, и он спросил у любовницы напрямую, не ждёт ли она ребёнка.
    - Ещё чего! – был ответ.
    Потом князь успокоился, недомогание Кис прошло, и он решил, что у той просто болел желудок. Спустя короткое время, Морм, озадаченный изменением фигуры любовницы, задал тот же вопрос. Строптивая женщина расхохоталась и сказала, что скорей позволит себе забеременеть от распоследнего нищего, чем от носителя кисточек. Она отлично осведомлена о том, что за тварь их Косза. Бояться родить девочку? Ещё чего!
      - В том-то и дело, - попытался вразумить строптивицу Морм. - Надо принять меры. Надо подготовиться, если родится девочка. Жертвоприношение… Моя жена… Она вот тоже… И если вдруг… У меня не должно быть дочери!
     Неведомая Кис странно посмотрела на Морма и напомнила, что таких Мормов у неё полгородка. Так что, если у неё и будет ребёнок, то, вообще, неизвестно от кого. При чём тут Морм-то?
     Разозлённый до предела, князь ушёл, хлопнув дверью. Ударить Кис, попинать её ногами, как жену, у него никогда не хватало духа. И через несколько дней он явился мириться.
     Дом оказался продан, сама Кис исчезла, никому даже не намекнув, куда и по какой причине. Её следы затерялись на просторах Навины. Но вот теперь… Кто же, как не она, устроил ему такую подлянку? Опозорила, как никто! Лишила возможности оправдаться перед Великим, устроив жертвоприношение!
    Сеш и его мать слушали в полном ужасе. А если бы в семье Лииви девять лет назад родилась девочка?!
    У раба Косзы, как у высшего существа, не должно быть дочери.
    Риенн понятия не имела об этом, когда выходила замуж за князя, когда ждала от него ребёнка, и не верила в слухи, когда назвала Элайн дочерью Морма.
     Представьте теперь состояние этих троих, Риенн, Элайн и Сеша. Княгиня метнулась было из комнаты схватить деньги, тёплую одежду, тайно вывести из замка детей, бежать с ними, затеряться на просторах, как любовница Кис. Авось удастся? Авось чахлый Морм спохватится не сразу? Но её остановили слова мужа.
    - Надо, - сказал он, - представить девчонку, как дочь дальней родни. Надо скрыть ото всех, что я её отец. А там, кто знает, может, и не я. У Кис таких Мормов было полгородка.
    То, что происходило дальше, совершено потрясло всех, кто знал князя.
    Элайн осталась в замке под видом дальней родственницы, отданной на воспитание. Якобы, обедневшая дворянская семья не могла содержать девочку. А вскоре было объявлено о кончине выдуманных родителей Элайн. Было удивительно уже то, что Морм дал приют сироте, да ещё и девочке, низшему существу. Но совсем невозможно было объяснить то, что он привязался к воспитаннице. Риенн только диву давалась: почти равнодушный, даже жестокий к сыну, Морм нежно полюбил девочку, которая, как думал он сам, даже вряд ли являлась его дочерью. Он стал терпимей, мягче, даже добрее. Очевидно, он испытывал что-то вроде благодарности к жене, принявшей Элайн из рук его Кис и заботившейся о ней, как о собственном ребёнке. Иногда, глядя на девочку, он находил в ней некоторое сходство с собой. Он стал лучше относиться к Сешу. Перестал поднимать руку на жену, отрываясь на слугах. Мать и сын Лииви сочли, что жизнь теперь стала вполне терпимой по сравнению с тем, что было. Морм всё равно порой напивался и дебоширил, заводил любовниц, транжирил деньги, впадал в ярость, хамил и дрался, но Элайн ни разу пальцем не тронул, ни разу не повысил на неё голос. И было хорошо то, что больше он не приводил нарочно в замок омерзительных своих дружков, пьянствовал вне дома. Понимал, с одной стороны, пагубность влияния буйных оргий на «дочку», а с другой – её должны были видеть как можно реже, и не догадаться ни о чём.
    На правой щеке Морма была родинка. И у Элайн была на этой же щеке. Пригласили хорошего врача и удалили примету. Волосы у девочки отрасли, а став старше, Элайн принялась споласкивать их таким средством, от регулярного применения которого они делаются темнее. Пользовалась маленькими щипчиками, чтобы изменить линию бровей, и умело, почти незаметно – косметикой, чтобы придать чуть-чуть другую форму глазам. Проанализировав особенности своей речи, отказалась от слов и оборотов, свойственных, принцессе Траена. Отказалась от привычек, способных выдать. Придумала себе воспоминания маленькой девочки Кис на случай, если кто-нибудь спросит о детстве. Дома старалась не показываться на глаза гостям. В столицу Элайн наведалась в первый раз став уже взрослой. Одевалась для поездок скромно, носила наряды и причёски, скрывающие часть лица. Этим в Текре никого не удивишь.
    К моменту поступления Сеша в университет, пьянки и гулянки привели к тому, что здоровье князя Морма совсем пошатнулось. Он редко бывал теперь в Текре. Знай, занимался своей коллекцией да отдавал безумные распоряжения по хозяйству. На самом же деле всё давно, но втихаря, подчинялось Риенн и её сыну. Сеш продал имение бабушки и дедушки, вернее, отдал храму за бесценок, но этих денег хватило, чтобы владения Лииви возродились и начали приносить доход. Сеш обеспечил матери и Элайн достойное существование. Жаль, времена были не подходящие для того, чтобы хвастать обновками, красивыми экипажами, и, вообще, как-то демонстрировать достаток. Если женщины появлялись в столице – то в простых тёмных платьях и без украшений. Не перед кем было похвастаться, нечего было и думать при жизни князя сыграть свадьбу Сеша и Элайн. Он считал, что молодые люди могут оказаться братом и сестрой.
    Вот и всё. Под крылышком Морма Лииви Элайн Кис жила вполне безопасно.
    Сеш, который прилежно изучал магию под руководством храмовых волшебников, того же Каиза, например, всему научил Элайн.
     Ох, уж этот Каиз! Теперь мы знаем: из-за него Элайн стала беспокойной и более жёсткой, чем хотелось бы Сешу. Она стала говорить о победе над Косзой, толкать Сеша на изучение храмовых тайн, и против этого он ничего не имел. Элайн казалась одержимой, а юный химик как-то слишком легко согласился покуситься на Миче Аги. Сейчас он был очень удивлён своим поведением.
     - Синие бусы, - усмехнулся Аарн.
     - Да, - вздохнула принцесса. – Бусы рассыпались в Някке. На площади у театра.
    - И не жалей, - усмехнулся Аарн. – Жалеть надо того, кто найдёт и возьмёт себе бусину.
    Жалко было понуро бредущую по раскисшей дороге Элайн: дождь всё ещё моросил.

     *   
     Маленькую речку, приток Лииви, перешли по мосту чуть выше по течению. Надо было совсем немного пройти до большого селения на берегу. Рассказа Сеша и Элайн как раз хватило, чтобы развлечь друзей по дороге. Связанный Пайн ехал верхом, а сзади на лошадь навьючили вещи и могли бы посадить Мичику, если бы она устала. Пока девочке не хотелось сидеть позади человека в белом. Пайн, радостный от благодати, ехал молча. Сеш наложил на него заклятие Немоглухоты – нечего тут подслушивать.
    - Почему вчера так на сделал? – удивился Брим.
    Князь смущённо хмыкнул:
    - Забыл я со всеми событиями, что этот фокус знаю.
    Лаян запела, словно зачирикала птичка среди дождя. Она радовалась тому, что сегодня вечером или завтра утром увидит Текр. Ей казалось, что прямо сегодня или завтра, она уже обнимет брата, невестку и Лоула, вдоволь наговорится с ними, покажет им Текр, объяснит жизнь больших людей, и родные поймут, что влекло её в эти места из горных укрытий. Она расскажет им о Налаке, утешит безутешных родителей. Собственно, песня была как раз об этом, о предстоящей радости встречи. Лаян пела о том, что ещё подумает, обнимать своего парня или нет, но, наверное, даже поцелует, ведь он хороший. О том, что Лоула, Наила и Каиссы может не быть в живых, как-то не думалось.
    Поскольку Лаян расчирикалась на плече у Рики, ей не было видно селения с такой высоты. Но потом она решила подражать жаворонкам и взлететь высоко-высоко. Свысока ей открылась живописная панорама прямо за холмом: домики, сады, пасущееся стадо здешних странных коров.
     - Ай, - сказала Лаян, сообразив, что лучше бы ей не привлекать к себе внимания в каждой встречной деревне. И полетела к берегу реки Лииви подождать среди крон. Предупредив, конечно, товарищей.
     - Тебе будет мокро! – крикнула вслед Мичика. – И холодно, - добавила она, поёживаясь. Стало ясно, что у компании, избалованной хорошей погодой, слишком мало тёплых вещей, а с обувью и вовсе беда. Вообще-то, они планировали уже вчера к вечеру быть в Текре, никто бы не успел замёрзнуть. Но произошла задержка в пути, погода испортилась – и вот, пожалуйста! Надели на себя всё, что можно, и это всё очень быстро промокло, на ботинки и туфли налипли комья грязи, заговорщики клацали зубами от холода. Одна Лаян, закалённая суровой жизнью на горных вершинах, не чувствовала холода и сырости. В замке Лииви она разжилась овечьей шкуркой, состряпала из неё нечто, вроде длинного тулупчика, и теперь ей было лучше всех. Трепеща мокрыми крыльями и болтая босыми, привычными к холоду, ногами, маскируясь в зарослях, малышка быстро скрылась из вида.
    - Да… - задумалась лихая компания. – За кого нас примут, когда мы сунемся в деревню в таком виде и в таком количестве? 
     - Решат, разбойники напали, - усмехнулся Аарн.
     - Решат, что хорошие люди… - начал Рики.
     - …напали, - закончил Васятка.
     - Приехали. И поймали разбойника, - мой очень младший брат кивнул на Пайна.
     - У-у-у! М-м-м-м! – изрёк Пайн.
     - Хорошим людям надо уехать как можно быстрее, - глухо сказала Элайн. – Скорее. Давайте скорее.
     Глядя на неё, бледную, хмурую, жмущуюся к Сешу, но продолжавшую упрямо двигаться вперёд, путники качали головами: вот так сила воли! Было понятно, что принцесса изнывает от страха перед уныло моросящим дождём и тем, что может таиться в его сером сердце, в этих низких, едва ли не на уровне глаз, тёмных тучах. «Не к добру!» - читалось на её лице.
     Еле переставляя ноги, тяжёлые от налипшей глины, мокрая, замёрзшая до последней крайности, компания остановилась перед воротами постоялого двора.
     - Может, сначала в лавку, прибарахлиться? – слабо вякнули Марика с Лалой, как все девчонки, озабоченные своим внешним видом.
     - Не-е! – отказались мужчины и ринулись внутрь.
     Хозяин и впрямь был шокирован появлением грязных и мокрых людей, явившихся пешком в такое лихое время, когда никто не путешествует без крайней нужды, с единственной лошадью в поводу и со связанным служителем Косзы… тоже в поводу.
     - Он сошёл с ума, - объяснил Брим про Пайна. – Буйный. На людей бросается. Пришлось стреножить.
     Хозяин не поверил. Он лебезил перед временно оглухонемевшим Пайном и подозрительно косился на остальную компанию. Тем более, что его чикикука что-то привязалась к Сешу. Зверушка была старая, полуслепая, но ходила за князем неотступно, скалилась и временами принималась угрожающе рычать и жевать его мокрую штанину почти беззубыми челюстями.
     - Чем ты ей так насолил? – спрашивали товарищи.
     - Понятия не имею, - качал головой Сеш и пытался вытянуть штанину из слюнявой пасти. Ничего не получалось: чикикука подключила когти и зависла на князе намертво.
     В лавку через дорогу командировали Доура и Марику. За ними увязался Васятка от нечего делать. Умный мальчик оказался молодцом, и посоветовал купить большой кусок непромокаемой ткани, из которой можно сделать полог над лодкой. Купили по смене сухой одежды подешевле, тёплые штаны и куртки. Старались экономить князевы деньги. И так сумма получилась значительная. А если прибавить к этому стоимость длинных непромокаемых плащей… Жуть.
   Между тем, Рики и Лала совершили довольно выгодную сделку. За мокрую, грязную одежду, которую, в принципе можно постирать и привести в нормальный вид, компания пообедала почти бесплатно, заплатив только за вино для согрева.
    Заговорщики, разомлевшие в тепле и от еды, еле-еле преодолели желание завалиться спать. Собрали чуть подсушенные у камина вещи, те, от которых отказался хозяин, упаковали приобретённые на остаток дороги продукты, переговорили насчёт лодки… Помня о назначенном на более ранний срок Посвящении и обречённом Дасином сыне Фако, надо было спешить.
    И вот компания сгрудилась у двери, готовясь выйти на дождь. Коня Пайна оставляли здесь в обмен на плавсредство. Они бы с удовольствием оставили и самого Пайна, если бы были уверены, что хозяин постоялого двора его не выпустит на просторы Навины. Уж очень тот лебезил перед служителем Косзы.
    - Ну и где он? Где этот корыстный человек? – возмущалась отсутствием хозяина Лала. – На что нам прощаться с ним? Идёмте так.
   Она никак не могла простить дядьке неравномерный обмен: породистую лошадь с великолепными клыками, длинной-предлинной шеей и отличной сбруей на маленькую и предположительно дырявую лодку.
    - Он продал вам вино, а должен был так отдать! – топнула ногой воспитанница государей: сказывались общение с моей семьёй и торговля в лавчонке в Пониже.
    - Да ладно тебе, - махнул рукой Доур. – Хозяин нам должен показать, какую брать лодку. – Давайте-ка сюда Пайна. Пайн!
    - Он ещё не слышит и не говорит.
    - Но он скулит!!
    Компания заглянула в закуток, куда они поместили любителя кисточек, чтобы глаза не мозолил. Оттуда и впрямь доносились жалобные звуки – и это было странно.
    А то, что увидели путешественники в закутке, просто повергало в ужас.
    Там не было Пайна.
    Там, на скамейке, полулежал и скулил хозяин постоялого двора, серый, словно оцепеневший. Он, насколько было возможно, отклонился от противной и страшной фигуры цвета молочного киселя. Престарелой чикикуке, мусолившей край плаща Сеша, внезапно удалось отгрызть кусок и подавиться им с перепугу. 
    - Ну что? – гнусно усмехаясь, проговорил полудохлый Каиз. – Оставшийся путь проделаем вместе? Уж я позабочусь в дороге о вашей маленькой девочке.
    
    *   
    Красивое утро, красивая, широкая, ленивая река. Стаи зимующих птиц на поздно светлеющем небе…
    Я не боялся, что моя лодочка ткнётся в берег, сядет на мель или ещё что-нибудь в этом духе. Сеш пообещал, что таких проблем не будет, и я решил, что он немного поколдовал над посудинкой. Он толковал что-то о течении, которое не позволит мне потерпеть крушение, потому что Сеш, видите ли, его попросил. Это его дела, над чем конкретно он поколдовал. Для меня было важно, что я могу спать, отдыхать, спокойно лежать на дне. Меня веселила детская уверенность князя в том, что стоит попросить реку – и она станет заботиться о твоём дружке, как о родной водоросли. Но я ему верил. Даже больше того: доверял. Хотя, может, и не понять сразу, в чём тут разница.
    Я всё спал и спал, потому что, во-первых, очень устал за время бегства из Текра, а во-вторых, мне попросту было паршиво. В смысле здоровья. Не очень-то замечательно путешествовать с обожжённой спиной. Время от времени я открывал глаза с намерением сосредоточиться и изучить карту подземелий. Но мне было плохо и тошно, и глаза глядели на что угодно, только не на то, на чём надо сосредотачиваться. Я даже не хотел есть.
    Я смотрел на горы, на то, как расцветает Навинский день, слушал шебуршание камышей и махоньких волн, голоса птиц, наслаждался тёплыми лучами – и снова засыпал. Мне то снилось, то мерещилось в полудрёме: Ната, и голос Наты, и её шутки, и её прикосновения, и поцелуи… И то, как она кормит маленькую Розочку на солнце у окна, нежно прижав её к сердцу, и стук этого сердца рядом с моим. И то, как она, смеясь над моим удивлением, и даже страхом, вела новое торговое судно своего отца вверх по Някке в ужасающую грозу. Да-да, моя жёнушка по жизни занимается именно этим. В то время, как я учился магии, а Петрик каким-то политическим и экономическим штукам, а Малёк – на художника втайне от грозного дяди, Ната изучала Някку и её суда. И всяческие там течения. Ей было бы о чём поболтать с Сешем.
    «Шуруй-ка ты вниз, да не пугай ребёнка дикими глазами» - усмехаясь, сказала мне Ната, тогда, в грозу, когда глаза у меня действительно были очень дикими. И вы ошибётесь, предположив, что речь шла о Рики. Нет, о недавно родившейся Розочке, которую эта женщина взяла на судно «покататься». Рики она как раз доверила руль, чтобы довести меня до разрыва сердца. Правда, Ната стояла у него над душой. Думаю, только поэтому нам и удалось благополучно причалить в первом попавшемся городе до большого разлива реки. В смысле, потому, что командовала Ната. Знали бы вы, сколько людей в такую погоду погубили свои суда, товары и жизни просто поддавшись панике! По Някке не ходят в бурю. Весенний паводок в верховьях, внезапно начавшаяся сильная гроза, затянувшийся ливень – всё это опасности для речников. Необходимо укрытие, но не каждый способен хладнокровно привести судно к пристани, ищет убежище в неприспособленных местах – и терпит крушение и убытки.
    Ната была бы в восторге от светлой Лииви, тихой и даже, кажется, не глубокой. Мы бы плыли с ней вот так же, на лодочке, я бы обнял её, она подняла бы лицо… А вокруг так тепло и красиво, и ромашки на берегах отражаются в воде…
     Я чуть не зарыдал от тоски по жене. Да сколько же можно болтаться по Навине… без неё?
     Без неё, в таком виде, в такой опасности!
     Без неё, без Наты.
     С ней было бы гораздо лучше.
     Открыв глаза я подумал: я что, спятил? Мне что, было бы радостней от того, что опасности подвергается мать моей дочери? Да нет. Вы же поняли, что я имел в виду.
    Домой.
    Домой, к Нате, к её нежному сердцу, к её и моей девочке.
    В Някку, к моей бурной реке, к моему тихому морю, в мой золотой город.
    К моим планам, к моим заботам, к моим ежедневным радостям.
    И никаких опасностей.
    Что же мне так не повезло-то?
    Я мирный, очень мирный человек. Я бы сейчас возился с очередным амулетом, поучая Рики и Лалу, почему эту руну надо поместить не в левый верхний, а в правый угол. Я согласен на полное отсутствие приключений. Разве что сопроводить Нату и рыбу её отца вверх по Някке. Где-нибудь, в диких верховьях, одно удовольствие загнать амулет за хорошие деньги. Я сдаю их знакомым торговцам лукошками. Имя Миче Аги приносит хороший доход. Пришла пора задуматься, куда девать появившиеся излишки, не вложить ли в какое-нибудь новое дело, а тут вмешиваются Косзины бандиты, и похищают Петрика, и отвлекают от раздумий.
    Я старался не размышлять о том, куда я двигаюсь и зачем, не думать о том, как там Петрик. Это свело бы меня с ума. Как там Рики, оставшийся позади? Не болеют ли Розочка и Арик? Не слишком ли грустна Ната? Не чересчур ли горюют обо мне родители и друзья? Не превысили ли убытки от невыполненных контрактов предполагаемые излишки? Что будет мне по возвращении от короля с королевой? Светлая Эя! Лучше не задумываться над всем этим!
    Лодка покачивалась, убаюкивая, шуршали вода, камыши и ромашки, пищали северные птицы на берегах, удивляясь тёплой погоде, я снова засыпал, и снова видел и чувствовал Нату. Я её люблю. 
       По моим расчётам выходило, что в Текре я буду завтра днём. Очень хорошо. Я высплюсь и отдохну. Только кто мне помажет спину и перебинтует вновь? Сешево «на всякий случай» казалось смешным, а запас лечебной мази и бинтов – дурацким ненужным грузом.
    Спал я всю ночь, почти не просыпаясь, только время от времени мутно всматривался в непривычные созвездия и засыпал вновь. Я забрался под куртку, брошенную на дно Сешем, и мне было тепло и уютно. Зачем просыпаться? Я дал себе слово, что разберусь с картой завтра на рассвете. Сосредоточусь, возьму себя в руки… в лапы, и изучу.
    Я отдохнул замечательно, лапы не дрожали больше от слабости. Но, действительно проснувшись на рассвете, я тянул время, нежился в тепле и не спешил сосредотачиваться. Должно быть, подействовала всё же лечебная мазь: я почти не ощущал боли. Было очень приятно просто бездельничать.
    Но вдруг на меня налетела тоска. Вчера не была она такой сильной. А сегодня, когда боль не отвлекала меня, я тихонько взвыл от одиночества. Я не привык к нему. Я боялся, что оно будет длиться и длиться, что я не увижу дорогих мне людей никогда, что я потеряю их! Слёзы закапали карту – поди тут сосредоточься.
    Что со мной такое? Мне показалось, что из меня вынули сердце. Что мне надо бежать, бежать, искать его и вернуть, пока я не умер. Что мне надо… Надо быть не здесь. Там, позади. Там, где моё сердце, где кто-то безжалостно сдавил его в холодной ладони. А мне казалось, я разжимаю по одному противные, липкие, чужие пальцы. И никто не мог противостоять мне в борьбе за моё сердце, мою жизнь, моё счастье. Я разжимал – и разжал ледяную клешню, потому что на моей стороне было всё тепло Навины.
    Откуда было мне знать, что там, позади, призрачный Каиз попытался убить моего Рики?
    Я рванулся, было, назад, но солнце, показавшееся мне белой ромашкой, успокаивающе шевельнуло лепестками перед глазами: «Куда ты? Всё уже хорошо». Сердце забилось ровно, я обмяк на донышке. Всё уже хорошо. Моё сердце вернулось ко мне, тёплый покой окутал меня. Но осталась тоска одиночества.
    Бедное я, оторванное от моих любимых существо!
    - Миче! – заорал внезапно над рекой невероятно родной голос. – Миче! Миче!!!
    Я вскочил, развернувшись в воздухе, в прыжке, я встал передними лапами на борт лодки.
    - Лёка! Малёчек! Малёк!!! – завопил и я.
    Боюсь, что он в своей посудинке слышал лишь: «Гав-гав-гав!» - но вскочил тоже, и замахал мне веслом, и исполнил безумный танец, рискуя утопиться вместе с судёнышком и Лесиком Везликом, улыбающимся мне во весь рот.
    Какое там одиночество!

КОНЕЦ ЧЕТВЁРТОЙ ЧАСТИ РОМАНА "ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ".

ПРОДОЛЖЕНИЕ (часть последняя, "Сокровенное Слово"): http://www.proza.ru/2015/01/16/1242

Иллюстрация: использованы две картинки из инета.