Упрямый мальчик

  Ох, до чего же мальчик был упрям. Груб и упрям.

-Настоящий осел, а не мальчик,- в сердцах говорила мама, когда он, невзирая на уговоры поиграть с братом, отталкивал его.

-Уйди! Ты мне мешаешь! Ты еще маленький и не умеешь играть с моими игрушками!

  И брат шел со слезами к маме, а папа шел к мальчику. Но все было бесполезно.

-Не мешай!- кричал мальчик бабушке, если та подходила к нему, когда он читал или делал уроки.

   Нет, конечно, он не был страшным грубияном. Он был обычным мальчиком, любил играть, любил баловаться, не слишком любил ходить в школу, зато с удовольствием смотрел по телевизору мультфильмы. Вот только терпеть не мог, если кто-нибудь пытался ему в чем-то помочь или вместе с ним что-нибудь сделать. Иногда он даже маме – разве что очень тихо, чтобы она не услышала – шептал:

-Не мешай мне.

   Однажды он так сильно рассердился на брата, что, оттолкнув его, ушел дуться на свою кровать, да так и заснул там. А когда проснулся, не поверил своим глазам: вокруг него была не привычная комната, а стены пещеры. Лежать было холодно и неудобно – какой-то камень сильно упирался в бок. Мальчик попробовал протянуть руку, чтобы оттолкнуть его, но руки-то не было. То есть, что-то, конечно, было. Но не рука. Во всяком случае, оно двигалось совсем не так, как двигалась рука. Он посмотрел и от ужаса закричал: вместо пальцев мальчик увидел копыто. А вместо руки – ногу, покрытую серой шерстью. Скажу больше, его крик и правда был ужасен, он звучал примерно так:

-Иа-ииии-ааааа-ааааа-ааааа-иа-иа-иа!

   Знаете, на чей голос был похож его крик? Вы догадались, да? А вот мальчик не сразу догадался, так он был напуган.

   Мальчик посмотрел на другую руку – бывшую руку – ведь теперь на ее месте была вторая нога, парная к той, первой, такая же шерстистая и серая. И ноги его, такие быстрые, такие ловкие, любящие играть с мячом и лазать по деревьям, стали серыми, шерстистыми и совсем не такими ловкими, какими он помнил их. И живот его, и спина, и плечи – словом, все, что он смог разглядеть, поворачивая голову направо и налево, - стали серыми, и были покрыты все той же короткой жесткой шерстью. В-общем, перед нами уже совсем не мальчик.

-Настоящий осел!- вспомнил мальчик (или теперь правильнее называть его ослом?) мамин голос.

-Иа-иа-иа!- горестно закричал он.

И к Ослу тут же подошли другие ослы. Да, в пещере было несколько ослов. Еще был бык и даже несколько овец.

-Отойдите, не мешайте мне!- закричал Осел другим животным.

   И хотя звучало это примерно так: «Иа-иииииа-иа-иа»- его поняли. И от него все отошли. А Осел остался в одиночестве, пытаясь понять, что произошло с ним.

   Но день проходил за днем, а он так ничего и не понял. Ослу приходилось выходить вместе с другими ослами из пещеры, носить на спине тяжести, лягаться, упрямиться… Нет, впрочем, лягаться и упрямиться, крича свое вечное «Иа-иииииа-иа-иа» ему не приходилось. Это он проделывал не по необходимости, а по собственной воле. По собственному желанию.

-Это самый упрямый осел из всех, которые у меня были когда-либо,- говаривал погонщик, пытаясь сдвинуть его с месте.

-Иа-иииииа-иа-иа,- отвечал ему Осел. «Не мешай мне!»- пытался он крикнуть, стараясь сбросить со спины поклажу.

   По вечерам он толкался у яслей с сеном, своим криком прогоняя других животных. А иногда, если те еще не наелись или были в дурном настроении, получая от них удары ногами и рогами – у кого что было. И то верно, сено для всех, не умеешь есть в компании, жди когда освободится.

   Однажды вечером в пещере стояла удивительная атмосфера. Животные были тихи и смирны, никто не толкался, не блеял, не мычал. Осел подошел к яслям за своей порцией сена, и изумился, видя, что на сене – на его сене, на его честно заработанном за день ужине – лежит закутанный в пеленки Младенец.

-Не меша…- начал было он говорить, и осекся.

   Осел смотрел на Младенца, и почувствовал, понял, что Тот ему совсем не мешает. Неслышно подошли и стали кругом другом животные, стараясь не дышать слишком громко, чтобы не испугать Спящего. И они тоже не мешали Ослу. Маленький Человек, лежащий в яслях, Он не мешал никому.

   И Ослу стало грустно, больно, стыдно, сладко, радостно – он сам не мог бы сказать, что именно он чувствовал, кажется, все это разом. Глаза щипало от слез, и он с трудом различал нежный золотистый свет вокруг Младенца, Который лежал перед ним, лежал в его яслях, на его сене. И когда крупные слезы с трудом пробрались наружу и выкатились из его глаз, Осел зажмурился и помотал головой, чтобы стряхнуть их.

-Можно, я возьму твою машинку?- услышал он голос брата.

-Иа, и обязательно,- с трудом произнесли его губы непривычные слова.

   Мальчик открыл глаза и огляделся. Вокруг была его комната. Рядом был брат, робко смотрящий на него. А в его глазах еще не просохли слезы.

-Каким же я был ослом!!