Туман 2 всё накаляется глава 11

-Минутку! Скажите, любезный, а какая парфумерная жидкость вам по нраву? Или какие ароматы вы предпочитаете?

-Вы смеётесь? При моём прошлом жаловании подобная роскошь мне была не по карману. А теперь, хоть и стали водиться деньжата, я не заимел господской привычки обливаться ароматной водой.

-Ваши ответы пока устраивают.

-Что... что означает «пока»?

-Сейчас скажу. Один последний вопрос, и я дам вам сатисфакцию относительно сказанного нами. Скажите, Яков,  каким образом вы оказались прошлой ночью второй раз на палубе? Да ещё и без обуви?

            Не менее минуты молчал Яков, пробуждая тем самым любопытство у Кириллы Антоновича, и подозрительность у Модеста Павловича.  Однако, на ответ, прозвучавший в каюте, не рассчитывал никто.

-Я не помню.

-Нечто подобное я и подозревал. Скажите, Яков, а откуда у вас такие познания в науке плетения узлов?

-Плетения... вы о чём?

-О чём.... А ваше решение принудить капитана совершить разворот и идти обратным курсом в Балаково также будет озвучено «я не помню»?

-Господа! О чём вы говорите?  Я в чём-то провинился перед вами? Ежели да, то укажите на мои огрехи, либо предоставьте доказательства моей вины. В противном случае я буду вынужден....

-Эй-эй-эй, любезный, не так резво! Или вы вбили себе в голову, что перед вами два паяца, вознамерившиеся по глумиться над вами? А не думаете ли вы, что у нас есть весомая причина говорить с вами подобным образом? Вам необходимы доказательства? Дайте нам подробнейшие ответы на наши вопросы и мы с радостью посвятим вас в то, что заставило нас пойти на подобный разговор.

-Но, господа, я хотел, чтобы и вы меня верно поняли.

-То, что верно, либо сомнительно, мы вместе и разберём, - продолжил  разговор штаб-ротмистр. - Для начала мы запрём каюту, чтобы никто нам не помешал.
Сказано — сделано. Заодно было решено отодвинуть перегородку в стенном шкафу, дабы было возможность вовремя увидеть, либо услышать того, кто вознамерится тайком следить за беседой в каюте помещика.

           Как уже упоминалось, инициативу в разговоре взял на себя Модест Павлович.

           Хотя, по правде говоря беседы, в её энциклопедическом обосновании смысла, не случилось. Соблюдая последовательность событий и порядок посещения кормы помещиками, была произведена подробнейшая реконструкция событий предшествующей ночи.

           Для достоверности и документальной точности в пересказе фактов штаб-ротмистр даже оголил ноги, демонстрируя поведение Якова. Кирилла Антонович лишь изредка вставлял ремарки подтверждая, уточняя либо акцентируя внимание на какой-то детали.
 
         Старательность и пунктуальность Модеста Павловича всё более веселила помещика в то время, как постоянно молчащий Яков всем своим видом показывал одно сплошное непонимание. И растерянность. Ну, и неверие в увиденное и услышанное, естественно.

        Когда представление было окончено, штаб-ротмистр устало опустился на кровать и вымолвил.

-Ну?

             Официант более всего походил на статую, нежели на существо, могущее ходить, говорить и быть военным человеком. В прошлом, разумеется.
Кирилла Антонович, напротив, излучал радость и веселье, грозящее перейти в какое-то безумие. Он стоял посреди каюты и уперев руки в бока с довольным выражением на лице разглядывал Якова.

-Что скажете, любезный? Всё, что продемонстрировал вам Модест Павлович — чистейшая правда. Даю вам слово дворянина! Каков же ваш ответ?

-Я... не помню....

-Я так и думал! Я так и ду-у-ма-а-л!!! Ля-ля-ля, как славно и забавно!

-Что с вами происходит? Уверяю вас, что время для танцев выбрано не самое подходящее. У нас есть кое-что важное на этот момент, не находите?

-Находим, Модест Павлович, всё-всё находим! - Нараспев сказал помещик, переводя дух после подвижного танца, который он затеял после слов Якова. - Голубчик Яков, а принесите-ка всем нам чаю! Да, хорошего чаю с лимоном. И какой-нибудь лёгкой закуски. На ваш вкус. Благодарю!

-И что это было? - Спросил штаб-ротмистр, как только дверь каюты закрылась за Яковом. - Да, а отчего вы не напомнили ему о его вчерашнем рвении повернуть пароход вспять?

-А ничего подобного не было.

-Как не было? Зачем же тогда....

-Затем, дорогой друг, затем.

-Ежели вы и впредь станете строить ответ из слов, коими построен мой вопрос, мы наш разговор переведём в обычную перепалку.

-Не сердитесь, заговорил помещик, усаживаясь на кровать рядом со штаб-ротмистром и обнимая его за плечи, - сие не более, чем опыт из психологической науки. Суть его такова — человеку, который отрицает вменяемое ему в вину, среди правдивых упрёков прячут ложные, надуманные, понимаете? И когда испытуемый ровным настроем отрицает правдивые обвинения, надуманные вызывают у него негодование, поскольку они для него оскорбительны. А вот Яков на всё одинаково недоумённо отвечал одно и тоже. Каков вывод? Либо он искуснейший актёр, либо он по настоящему ничего не помнит.

-А что из перечисленного вами вас же и развеселило?

-То, что он ничего не помнит.

-Боясь оказаться глупцом в ваших глазах я, всё-таки, наберусь смелости и спрошу — что в этом весёлого? То, что мы ни на шаг не  продвинулись к разгадке? Либо то, что наш Яков из деятельного помощника превратился в обычного официанта, без устали твердящего «я не помню»?

-Меня развеселило то, что моя теория оказалась верной до самой последней мелочи. Ну, почти до самой последней.

-Постойте, вас развеселила теория? Одна теория без свидетельств и имён злодеев? Вы меня поражаете, дорогой друг! За что мы бились добрую половину дня? За теорию?!

-Ну-ну, Модест Павлович, не надо быть таким скептиком! Хочу доложить вам, что всё вокруг нас было создано опираясь на одну лишь теорию. Пароход — на теории о том, что согнутый лист металла будет устойчив на воде и не пойдёт на дно, как ровный лист того же металла. Если хотите, то и армия была сперва создана теоретически, исходя из того, что обученные  военному делу люди намного эффективнее случайно собранному ополчению. Ну, в большинстве случаев эффективнее. Баллиста, прообраз пушки, создана на основе теории, которая гласит, что полёт ядра по дуге, то есть навесом, эффективнее прямого полёта выпущенного снаряда. Обратите внимание, что почти все приведённые примеры относятся к вашей профессии. Мне продолжать?

-Не стоит, хотя я и готов поспорить с некоторыми вашими высказываниями. Теперь соедините вашу теорию с нашей ситуацией, но так, чтобы и мне стало весело.

-С удовольствием! Однако веселья не обещаю. Итак, некто Давид Ливингстон, путешественник и естествоиспытатель опубликовал в получаемом мною ежегодном альманахе свои записи о пребывании в Центральной Африке. Самое интересное относится к описанию обычаев одного племени аборигенов. Эти обычаи состоят в следующем -используя некоторые аспекты местной религии и более приземлённые вещи такие, как травы, некоторые виды деревьев и части скелетного остова различных существ, вызывают у соплеменников подавление собственной воли и напротив, подчинение воле местного колдуна. Сей подопытный абориген способен выполнять любые прихоти колдуна -  от тяжёлой работы до исполнения комических номеров в духе местных традиций, дабы повеселить местную знать. При этом, подопытные не испытывают ни жажды, ни голода. Они не хотят спать и не страшатся хищных зверей. Они ни на что не обращают внимания, кроме как на исполнение воли колдуна. И вот ещё одна немаловажная деталь — при возвращении в состояние сходное с тем, в котором они находились до действия колдовских чар, испытуемые не в силах припомнить того, что с ними происходило. Представляете?

-Представляю весь ужас этого Африканского колдовства, но веселее мне не становится.

-А это не всё. Как человек становится безропотным исполнителем чужой воли?

-Соглашается за... что у них там в ходу? Зеркала и бусы? Соглашается за пригоршню бус и половинку круглого зеркала. Угадал?

-Видите, вы уже начинаете веселиться. Должен вас разочаровать — никакой оплаты либо привилегий. Колдун просто произносит слова. Что есть слова? Звуки, собранные в нужном порядке, согласны? Далее используются определённые пассы, сиречь жесты. Думаю, что растолковывать сие не надобно. И вот последняя, но самая важная составляющая — запах. Понимаете?

-Или мне кажется, или я понимаю всю глубину грехопадения Африканских колдунов. Но, сие скорее печально, нежели весело.

-Понимаю вас и продолжаю. Я намеренно выделил словцо «запах». В качестве пояснительного примера я сделаю пересказ ритуала, описанного господином Ливингстоном. Подопытный сидит напротив колдуна, совершающего либо покачивания, либо пассы руками... да, всё что угодно. При этом, глядя в глаза подопытному, колдун начинает говорить, хотя, как мне видится, говорение чего угодно не принесёт результата. Значит, колдун говорит нечто строго определённое, иногда издавая протяжное пение. Затем бросает в костёр приготовленную траву, ветки, кости и прочие обязательные детали колдовства. Появляется запах, который запоминается подопытным и являющийся своеобразным сигналом к началу восприятия чужой воли Нет-нет, не перебивайте, я перехожу к самому весёлому моменту моей теории. Вот, назовём его «некто», подходит к Якову. Для начала поговорим о нём. Сей «некто», глядя ему в глаза, начинает что-то говорить, вклинивая в свою речь определённые слова, возможно из иного языка. А, возможно, намеренно протяжно восклицает, как это делают горцы Кавказа. Вы следите за моей мыслью?

-Скорее за теорией.

-Это равнозначные понятия. Теперь — внимание! Монотонная речь, которая убаюкивает произносимыми протяжными звуками, взгляд, который неотрывно следит за вашими глазами. Затем — равномерные и плавные поглаживания, либо похлопывания — и готово! Вы начинаете....

-Нет, не я. Яков.

-Ах, ну естественно Яков. Он начинает воспринимать обращённую к нему речь, как приятную музыку, поглаживание и похлопывание, как... не найду подходящего примера. Ну, пусть будет покачивание ребёнка матерью — успокаивающее и не тревожное. И тут появляется запах — сигнал того, что обладатель этого запаха и есть тот, кто даёт вам  ощущение детского покоя и, возможно, немного ложное чувство прикосновения материнской ласковой руки. И, мало того, вы с радостью пойдёте туда, где распылён сей благодатный аромат. И вы согласитесь на исполнение любого пожелания человека, а в нашем случае это «некто», лишь бы снова окунуться в сладость детского мира, окружённого материнским теплом. Что теперь скажете?

        Штаб-ротмистр не мигая глядел прямо перед собой. И не утруждался ответом.

          Помещик прошёлся в обе стороны по палубе каюты, совершенно не приглушая стука башмаков. Модест Павлович позы не изменил.

      Кирилла Антонович присел рядом на гамачную кровать и легонько потряс за плечо друга.

_Модест Павлович, что с вами? Очнитесь Модест Павлович, - уже громче, да и сильнее теребя плечо, проговорил помещик.

-Что? Что... зачем вы... не трясите! Что вы... спросили?

-Я спросил вас — как вам моя теория?

-Господи, под ваш рассказ и эти, как вы их прозвали? Пассы? Вот именно, пассы.... Знаете, мне, вдруг, почудилось, что я куда-то улетаю. Странно, верно?

-Не думаю, что смогу отыскать в сём странность. Это, скорее, именно тот фортель, который проделал «некто» на этом пароходе.

-А знаете, действительно возможно заиметь пристрастие к подобному, пускай и мнимому, полёту. Есть чувство лёгкости....

-Я понял. К сожалению я обязан воспользоваться казарменным методом.

        Сказана сия фраза была очень не громко, поскольку Кирилла Антонович говорил её исключительно для себя. А в полный голос, рождённый заполненной воздухом грудью, рявкнул не хуже заправского унтер-офицера.

-Смирно! Во фрунт!

         так оказия! Вскочивший с кровати Модест Павлович вытянулся стрункой и щёлкнул каблуками. Возвращение из райского полёта состоялось.

-Это... обратно! Нет, не «обратно», а отставить! Вот!

-Что вы так кричите, Кирилла Антонович?

-А чего вы не отвечаете? Глядите на пол, про какие-то полёты судачите. Вот я и....

-А. да, прошу прощения, я действительно слегка... сильно увлёкся. Именно, что увлёкся, но не словами, а теми звуками, которые исходили от вас.

-Теперь отвечайте, имеет ли право на жизнь моя теория?

-Ну... есть парочка сомнений. В то, что тут есть колдун из Африканского племени — не верю. А в то, что мы сможем столкнуться с человеком, практикующим подобные экзерсисы над иными людьми — верю охотно.

-Я рад, что моя теория оказалась полезной.

-И я рад тому, что события вчерашней ночи могли бы развиваться согласуясь с теорией. Я огорчусь, но не удивлюсь тому обстоятельству, что всё было совершенно иначе.

-Да, подобное толкование вероятного исхода вполне приемлемо.

-Ежели на сей момент у нас нет иной теории кроме той, которая отправила меня летать, то позволю себе одно дополнение.

-Какое?


-Запах. Понимаете, причаровывая, скажем, того же Якова, будет неосмотрительно плескать вокруг него парфумерную жидкость, вы так не считаете? Подобная процедура будет отвлекать подопытного Якова от желания служить и подчиняться.

-Так-так, продолжайте!

-Этот запах должен уверенно источать именно тот «некто», которого мы считаем самым разыскиваемым,  и который поглаживает Якова и поёт ему песни.

-Замечательно! Именно сия деталь и была недостающей в моей теории. Я продумал всё, кроме манеры распространять запах. Для подробной операции будет довольно лишь смочить открытые части тела — и источник запаха готов.

-Скажу более, этот источник запаха благоухает этими ландышами и базиликами до сей поры, так что поиск его источания не будет долгим и трудоёмким.

-Потрясающе, Модест Павлович, потрясающе! Какой тонкий пассаж в моей теории я проглядел! Только в цветочном наборе запахов рядом с ландышем присутствует не базилик, а жимолость.

-Да, хоть щавель! Вы помните подробно тот запах?

-Разумеется.

-Тогда..., - но договорить не случилось. В дверь постучали.

-Войдите, - пригласил помещик стучащего.

             В каюту втиснулся Яков с большим подносом, на котором красовался чай в стаканах гранённого стекла и с полдюжины блюдец с различными закусками.

-... попьём чайку, - закончил Модест Павлович начатую речь помещика. И принюхался.

         Запирая дверь каюты Кирилла Антонович также шумно потянул носом воздух и несогласно помотал головой.

              На время друзья успокоились.

             После трёх канапе с красной икрой и одного с нежнейшей бужениной, аппетит у помещика резко пошёл на убыль. Вослед за весёлым и, даже, игривым настроением, также ушедшим на убыль.

            Не догадываетесь в чём причина? И теоретически не догадываетесь? Ведь подсказочное словцо уж обозначено — теория!

           Именно, именно теория! Сейчас растолкую.

          Тот всплеск радости и танцевального настроя после подгонки случайно обнаруженных фактиков под готовую теорию, имевшую практическую подоплёку на просторах Африканского материка, начал давать трещину. Хотя мне было бы желательно сказать — обрушился. Отчего? А давайте вместе, обособленно от наших героев, порассуждаем. Вот вам, читателям, не показалось идеально совпадающим стечение обстоятельств и выводов? Другими словами,  узнанных фактов и готовой теории, полностью подсмотренной у господина Левингстона? Словно вооружась именно этим описанием увиденного в Африке, злоумышленники принялись приводить свой замысел в бытность? Они не опасались разоблачения из-за того, что на пароходе не случится найти ни одного господина, который с удовольствием читает ежегодный естествоиспытательский альманах, и оттого документально точно воспроизвели смертоубийство руками ничего не помнящих людей? Нонсенс! Просто сказочная жизнь во плоти — то щука вещает и исполняет любую охоту Емели, то богатырю является камень с указанием истинного пути. Нет, господа, в жизни так не случается. И теория годна лишь в том разе, когда она сотворяет намёк на понимаемость, а не позволяет изобличить злодея сразу же опосля того, как содержание теории произнесено в голос.
Мне, подобное суждение, видится состоятельным и рождённым в серёдке могучих мыслей философствующего помещика лишь ради того, чтобы ухудшить его настрой и аппетит.

           Хотя ухудшение могло наступить и от иных причин, но как хотелось бы, дабы от оной. Тогда гордость за трезвомыслие помещика и за неустанное желание докопаться до истины, передвигаясь, пусть даже ошибочными путями, но непременно лишь в сторону истины, возросла бы сторицей и... что-то я увлёкся, вы не находите? Могли бы и остановить меня, чтобы суть повествования не превратилась в бесконечную хвалебную оду.

            Итак, краткое изложение вышесказанного. Кирилла Антонович вдруг осознал, что его теория всего лишь красивая история, но никак не разгадка случившемуся. Это осознание испортило и радость и настрой. А понимание того, что после осмотра кают появилось гораздо более неприятностей, кои и вовсе ни во что не укладывались — напрочь лишило его аппетита. Вот так вот работа мысли влияет на желудок помещика.

-Кирилла Антонович, - обратился Яков к помещику, - я не угодил вам с закусками? Такие разносолы не для каждого пассажира готовятся.

-Не в разносолах дело, и уж не аппетите, коли вы об этом. Мне пришла в голову крамольная мысль, отбившая охоту к еде. И заключается она....

         Договорить помещику не дали. Почему об сём сказано во множественном  роде «не дали»? Потому, что за дверями каюты появился «некто», кто принялся стучать в неё. Вот вам и множественный род - «некто» и стук в дверь.

-... в следующем. Нет, определённо договорить не дадут!

         Дверь дважды издала звук передвигаемой задвижки. И распахнулась.

          По ту  сторону каюты стоял матрос палубной команды. Рыжий, круглолицый и с повязкой на рукаве, на которой было начертано «Вестовой». Отчего-то рыжее лицо молчало.

-Ты пришёл, дабы мною полюбоваться? Через час я отправлюсь на обед, вот там и полюбуешься всласть, как я иду по палубе.

-Мне... это... надо... ваше...ство... я к Якову.

-По какой нужде тебя послали к Якову? И кто?

-Мне... это..., - снова замямлил вестовой, стараясь заглянуть в каюту поверх плеча Кириллы Антоновича Но, не успешно. Помещик, приметив подобное стремление, переступал от одной стороны проёма к другой, не дозволяя рыжему зыркнуть в каюту.

-Или ты говоришь мне о той надобности видеть Якова, или ступай прочь! Что выбираешь?

-Мне велено передать Якову лично, без сторонних людей. Как же я могу... ослушаться?

-Хорошо, похвальное рвение достойное похвалы. Будь по твоему. Яков, выйди к вестовому, у него для тебя послание.

             Короткая по времени рокировка и возврат на исходные позиции — Яков в коридор, а Кирилла Антонович к столу. Через малую часть времени официант возвернулся, а помещик переместился к каютной двери.

-Ну, хороша ли новость от рыжего вестового?

-Скажу так — новость нежданная.

     Далее — молчание.

-Мне следует вас подстёгивать, либо разрешитесь что-либо сказать сами?

-Простите. Вестовой доложил, что найдена лодка, которую мы не досчитались на верхней палубе. Это та самая лодка, которая, со слов капитана, была отправлена с провиантом для рыбаков.

-Так-так-так, - проговорил молчавший до сей поры Модест Павлович, 0 ради подобной находки отправляется вестовой к официанту? Что вы не договариваете?

-В той лодке что-то... или кто-то находится. Лодку решено не подтягивать к пароходу, дабы не пугать нежданной находкой пассажиров. Предложено мне принять решение в отношении вышеупомянутой лодки.

-Где же она? Вам не доложили?

-Её местные рыбаки нашли и к пароходу притащили. Но капитан не велел им близко подходить, а держаться в сорока саженях по левому борту. И брезент снимать не велел.

-Ага, так-так-так, а под брезентом, разумеется, нечто, либо некто. Занимательно! Вот что я хочу предложить, - управляющий рычаг разговора теперь находился в руках штаб-ротмистра. Это было понятно, хотя бы, по тому, как  он, словно запнувшись проговорил «предложить», заместо рвавшегося наружу «приказать». Однако дальнейшие слова уже соотносились именно со вторым, не проговорённым словом.

-Ступайте к капитану, Яков. Передайте ему нашу просьбу распорядиться спустить на воду одну из имеющихся шлюпок. На в1сла никого не садить, править станем сами. Любопытным пассажирам пусть объяснят наш поход на шлюпке нашей же прихотью и ничем более. Одного матроса поставить на корму смотрящим, дабы к нашему возвращению пассажиров и прочих любопытствующих вблизи не обнаруживалось.

-Вы уже подозреваете, что окажется в лодке?

-В шлюпке, Кирилла Антонович. Подозреваю на большую половину собственной уверенности. Это муж фрау охранницы.

-Сожалею, что пари тут неуместно, однако я не был бы таким категоричным. Даже на большую половину.

-Скоро увидим, скоро увидим, - промолвил Модест Павлович, обращаясь взятому с подноса стакану с чаем. - Яков, ступайте же! Уведомите нас, когда приготовления шлюпки будут закончены.

             Коротко кивнув, ну уж очень по армейски, официант вышел.

-И боюсь спрашивать и, одновременно сгорая от любопытства, спрошу — у вас появилась разгадка?

-Нет, дорогой друг, не появилась. Да и разгадки более по вашей части. Вы, словно полководец, видите всю стратегию, ведущую к Виктории, я же — только командир, обеспечивающий одну победу на одном участке фронта.

-Лестно, дорогой Модест Павлович, однако иное вопрошение было в моих словах.

-Мне отчего-то вдруг стало понятно, что эта немка не совсем та, за кого её принимают, либо принимали. Видите ли, мне доводилось видеть многих господ, совершающих охранительные действия в отношении сановных особ. И знаете что? Их считали либо адъютантами, либо офицерами специальной связи — настолько они были неприметными и... блеклыми, что ли. Они никогда не были на прямом виду, однако и не на шаг не отпускали сановное тело, понимаете меня? А эта фрау только и делала, что вела себя подобно назойливой мухе, которую, впору отогнать, либо прихлопнуть. В чём заключалась её миссия? Вертеться рядом с вами в минуты страданий от морской болезни? Или пялиться на привлекательных дам во время обеда?

-Ну-у-у, - протянул Кирилла Антонович, собравшись пуститься в долгое философское плавание, имевшее ограничение... простите, совсем не имевшее ограничений.

-Нет, мой друг, возражения не принимаются. Судите сами. Предположим, она суть настоящий охранник. Нет-нет, Кирилла Антонович, я же сказал — предположим... вот и хорошо. Что тогда мы имеем в отношении её командования? Имеем два вида приказаний. Вид первый — она охранник многоопытный, доказавший своё мастерство в той мере, что ей доверяют в одиночку вести дело по вашей охране. И второй вид — она просто звено цепи. Звено, которое получает распоряжения и, что немаловажно,  даёт отчёт своему начальству. С этим вы согласны? Хорошо. Теперь иная сторона. По первому приказу она довольно сомнительной сноровки боец, раз позволила кому-то умертвить себя связать ноги и быть выброшенной за борт именно в ту пору, когда вас, как охраняемое лицо, на палубе не было! Её место было рядом с вашей каютой и нигде более.

-Ну-у, - снова затянул помещик, но осёкся. - Вам виднее.

-Вот именно, виднее! А по второму приказу — кому она давала отчёт в своих действиях, ежели Яков, зная, что она охраняла вас, ни словом не обмолвился об её начальстве. Он это начальство не знал? А может он и есть тем начальством? Нет, сие  очень сомнительно. Лил Яков знал, что вашим охранником будет некая Моргарита Озолиня, и уверовал в то, что назвавшаяся этим именем и есть подлинный охранник? При том, что знал о ней сущий мизер — имя, да принадлежность к дамскому полу?

-Постойте-ка, в таком разе складывается совершенно иной пасьянс. Настоящий охранник узнав, что эта немка не есть той особой, за которую себя выдаёт, уб... ум... устранил её? Тогда, когда распознал угрозу, исходящую от неё?

-Вероятно. Обратите внимание и на то, что Яков, говоря о ней, как об охраннике, ни слова не произнёс об её спутнике. Отчего так? Сказал бы, что эта чета есть замаскированные охранники, либо охранник только один.

-Одна.

-А мужчина, играющий её мужа на пароходе, был лишь для отвода глаз. Вам не кажется, что Яков многовато не договаривает? И где он, кстати?

-Я тут, господин штаб-ротмистр.

-И... как давно?

-Настолько давно, что смог понять всю высказанную вами мысль. С вашего позволения, я готов дать ответ в пределах собственной информированности.

-Да, уж, не сочтите за труд.

-Маргарита Озолиня действительно приставлена наблюдателем за господином Ляцких. Её супруг, как вы справедливо заметили, на самом деле никакой не муж, а подставное лицо, имеющее минимальные поручения и обязанности. Маргарита докладывалась мне лично, разговоры с её мужем не предусматривались. В нескольких словах её обязанности — следить за господином Ляцких и, по возможности, упомнить всех, с кем он, простите, вы, Кирилла Антонович, будете в контакте в период меж двух докладов. При надобности ей предписывалось быть назойливой, иногда — незаметной. Вооружение — нож, коим исправно владела. Обязанности её мнимого мужа — по поданному и заранее оговорённому сигналу создать видимость скандала с женой с целью привлечь зевак в качестве возможных свидетелей. Это, господин штаб-ротмистр всё, что мне известно по первому пункту ваших претензий. А что касаемо второго замечания, то имею заявить со всей ответственностью, что без крайней нужды Маргарита не отправилась бы на корму, в этом у меня сомнений нет. И относительно искусности и бойцовской сноровки. Имея в руке только нож, она легко бы смогла противостоять трём мужчинам, что она и продемонстрировала, будучи на действительной службе в сыскном департаменте в Ревеле. Однако, к сожалению, непобедимых бойцов не существует, всегда отыщется более искусный. Либо более удачливый, что, по сути, едино. Как я убедился на этом пароходе, именно такой и сыскался к сожалению моему и к разочарованию вашему. Ежели у вас ко мне нет более вопросов, то прошу к трапу — шлюпка подана.

-Знай мы эти подробности ранее, избежали бы этого разговора и не отвлекались бы на поиски несуществующего.

-Я только исполняю приказ, как пристало офицеру. Думаю, что и вы, господин штаб-ротмистр, отнеслись бы к подобному поручению с не меньшей ответственностью.

-Полно, господа, - Кирилла Антонович подошёл к спорщикам и возложил руки им на плечи. - Вы оба идеально ясно высказались, а посему выражаю надежду, что вы также ясно уразумели друг дружку. Мы делаем общее дело и кукситься за исполнительность или за недоверчивость не станем. Теперь, Яков, поделитесь с нами ещё кое-чем. Кто на пароходе... как это правильно сказать... из наших? Сказав «А»....

-Поделюсь. Из палубной команды три человека и ещё два, которые находятся тут. Матросов знаю лично, а остальные двое... знаю только, что их двое.

-Ну, хоть что-то. Тогда, Модест Павлович, идёмте к шлюпке?

              Дверь каюты закрылась за помещиком и помирившимися офицерами. А через секунду раздался звук задвигаемой перегородки стенного шкафа. Секретность беседы наших героев перестала быть секретной.

        Э-эх, господа-господа, вы бы не умом да исключительностью друг дружки умиляться, а по сторонам смотреть! Да, делать уж нечего. Остаётся только надеяться, что наши сыщики станут впредь осмотрительнее.

                *                *                *