Горизонт. Глава 1. Суд виновных

 Переход периодов. Пожалуй, самое завораживающие зрелище. Кто бы не жил на Горизонте, сколько бы он не жил на Горизонте, где бы он не жил на Горизонте — этот человек или существо всегда будет смотреть на переход с одного периода в другой. Кому-то будет по нраву волна яркого облака, накрывающего зеленые дали небес, когда человеческая сторона уступает ангельской. Кто-то будет наблюдать, как молочные реки размываются, словно каплями крови, от прихода демонического рока. А особо восприимчивым уж точно понравятся сиреневые стрелы, пронзающие небосвод, словно разрезая его в лохмотья, раскрывая зеленую плоть вновь зашедшего на свой трон человеческого гнета. Конечно, иногда случается так что периоды приходят не в данном порядке и новые краски начинают озарять Горизонт. Однако, чтобы ты не делал, твой взгляд будет устремлен в небо, когда вновь будут происходить немыслимые перемены.

 Так замер весь Зах. Когда ангельские лучи вновь окропились багровым приливом, все улочки на несколько мгновений замолчали. Может так совпало, а может действительно стоило остановиться, чтобы немного передохнуть и насладиться зрелищем. Кто знает? Белоснежные дома окрасились в тон нынешнему небосводу, впитав в себя всю буйность дерзких красок. Разбитый на части город при таком свечение напоминал яркий спиральный глаз на фоне черных улиц других районов.

 Весь город был разбит на самые различные зоны, которые то и дело выделялись каждый раз, когда приходил их черед. Кроваво-красная спираль была частью демонической власти и выделенные дома нынче были в большем почете, ибо в первую очередь их гаты росли в цене.

 В центре Заха как раз собралась пестрая толпа из тысяч вельмож и их слуг, которые буйно обсуждали довольно важное событие. Казалось, весь город собрался в одной точке перед зданием Вечного Суда. Как только периоды начали смещаться — одежки людей начали окрашиваться в тон городу. Снежные наряды потускнели, а многие напрочь сменились, уступив место искрящимся тонам красного. Карманы алых богачей засияли и спрятанные сокровища начали нервно прыгать в них.

 Еще немного и демоническая сила полностью охватила этот мир. Как только последние напоминания об ангельском исчезли и люди полностью погрузились в нынешний период — раздался механический треск. Сначала один щелчок и механизм внутри города загремел. Пронеслась мелкая вибрация к которой уже все привыкли за долгие периоды проживания в Захе. Затем второй щелчок и гул уже разнесся по всем улочкам. Вечный Суд начал перестраиваться. Одни колонны втягивались в толщу камня, замещаясь более актуальными. Другие преображались на глазах, словно живой камень искажал радужные гримасы. Четыре массивных колеса, опоясывающих величественное здание на высоких уровнях, все ускорялись и ускорялись, поднимая столпы пыли с земли. Уже трудно было различить толпу, как и очертания самого Суда. Третий щелчок и яркий луч, пронзающий когда-то небо, разорвался на части и словно упершись в невидимое зеркало в нескольких метрах над зданием, рассеялся, обрушившая водопад из демонической энергии на землю, создавая купол над головами собравшихся. Водопад этот, наконец опустившись, окончательно разбился на частицы, которые в тот же миг вновь взмыли внутрь купола, собирая всю поднявшуюся пыль и закручивая её в спираль.

 Трансформация состоялась. Нынче все было в тон и все было на своих местах. Можно было приступать к главному. Створки огромнейших ворот вдавились в здание и разошлись, скрываясь в толще стен, оголяя не менее широкий проход в центральный зал Суда.

 — Да неужели. — встряхнул руками главный казначей Герон. Слуги вокруг него засуетились, стремясь как можно дальше оттолкнуть других и освободить властителю гатов как можно больше пространства.
Аморфная толпа обрела наконец четкое построение, устремившись вглубь здания, оставляя за собой обновленный спиральный мир. Худощавый и низкорослый Герон шел уверенно даже не смотря на изнуряющую работу, которая была нынче неотъемлемой частью каждого гражданина в Захе. Многие еле плелись или их даже несли ибо город строился силами каждого, «А каждый кто желает провести дни в праздности пусть уйдет из него в пустыню и вернется только и только после окончания работ!» — это было единым правилом для всех. Правило, что слетело с уст новоиспеченного верховного правителя Мидина Пранза один раз, но в такой форме, что многим сразу стало понятно.
 Идея создать первый в своем роде город на Горизонте преследовала не только Мидину, но и добрую сотню инженеров при дворе Верховного Суда, которые редко могли себя показать при бывших правителях. От того, как только Пранза Третий взял в свои руки правление городом и его окрестностями, было незамедлительно объявлено о новой эре, которая должна была принести науку и понимание мира сего в сердце каждого жителя или случайного путника. Никто не остался в стороне. Многие сами пожелали помочь, прочие же были отправлены на пределы или переучены добровольно. Трудились как слуги, так и их работодатели. Последние же пусть и не занимались тяжелым трудом, но и в бумажной волоките им никто не давал утонуть. Покраска, побелка, привнесение шарма, заколачивание гвоздей, уборка мусора и прочие мелкие прелести были отданы в нежные руки высшего общества.

Много народа подняло шум вокруг подобных перемен и того, что они сами должны были привнести их в этот мир, однако агрессивные настроения сменились спокойствием и расчетливостью как только в Зах потекла река из гатов. Их несли все кто хотел жить в городе, все кто желал устроиться поближе к источникам, все кто искал новой жизни и просветления. Чем дальше рылись котлованы и увеличивались строительные работы, тем больше временных источников находили жители, что в свою очередь приносило дополнительную прибыль гражданам и городу.

 Герон не понаслышке знал о возможностях и пределах расширения. На этот суд он был приглашен лично Мидиной, хотя теперь сожаления по поводу принятия решения преследовали бедолагу по пятам. На деле суд оказался намного неприятней и скучней, чем виделось многим поначалу. Это дело окрестили самым глупым и неприятным началом судебной структуры в целом, ведь она не была так сильно развита до прихода нового поколения и никто не стремился искать истину и выносить праведные вердикты до этих пор. Все решалось быстро и без каких-либо бюрократических проволочек, которые казалось только все усложняют. Пятое дело с присяжными и заседателями оказалось чрезмерно трудным для суда, который растянул его на многие периоды.
 Но юный на вид казначей не шибко унывал, стремясь потратить это время на что-то новое, к примеру: знакомства с вновь прибывшими людьми, о которых он мало знал, подсчетам расходов на ближайшее время и иногда на поиск себя, инструментом которого стал переносной холст. Запечатлеть судебный процесс мало кто стремился, но все же Герон не унывал, вливая всю душу в свои работы.

 Он шел в окружение слуг и вельмож по коридору усеянному картинами и скульптурами, повествующими о временах, когда Зах был городом смерти и тотального подчинения одной важной персоне. Пранза хотел, чтобы это все осталось на своих местах, ибо эти расписанные кровью своды, наполненные страданием тысяч живших до этого существ — лучшее лекарство от сомнений по поводу пришедших перемен. Казначей приметил рядом с одной из статуй знакомую рослую фигуру, которая остановилась в этом потоке жителей посмотреть на довольно сомнительное искусство.
 Надо было развернуться и поприветствовать старого друга, что наш маленький художник решил сделать, указав своим людям в нужную сторону дорогу по которой они незамедлительно расчистили даже не смотря на бранные бурчания со стороны.

 — Пак, друг мой! — будучи уже почти рядом с великаном начал Герон. — Рад тебя видеть здесь.
Массивная фигура немного развернулась, открыв взгляду прекрасное, почти ангельское лицо, что несомненно контрастировало с общим видом этого существа. Черты лица были гладкими, но не округлыми. Волосы вились алыми локонами по его щекам и закрытая улыбка тонкими губами словно бальзам на душу уставшему казначею. Подобие тоги, подол которой он придерживал локтем правой руки, окутывало его тело, выделяя все нужные мышцы только еще больше визуально увеличивая исполина.
 — Шина, почет и уважение твоей семье! — поприветствовал Пак своим нежным но слегка хрипловатым голосом.
 — Ты опять зовешь меня этим именем, а ведь я просил тебя этого не делать. — Герон печально помотал головой при этом не убирая улыбки с лица.
 — Так звали тебя раньше…
 — Я перестал откликаться на это имя, убрав его вместе с доспехами в чулан, Пак.
 — Но грусть свою в чулан ты не спрячешь. — великан перевел взгляд обратно на статую. То было изваяние вдавленное в толщу стены. Гримаса смерти застыла на лице неизвестной женщины, исполосованной когтями, молящей, чтобы ей вернули сына, которого унес с собой в небеса невиданный зверь, от которого на стене в видимом диапазоне остались только когти, само же оно скрылось в тени неосвещенного свода.
 — Моя грусть, как это не печально, связана далеко не с теми временами. — после нескольких секунд молчания продолжил Герон. — Но все же научись звать меня моим нынешним именем, хотя бы ради моей чести.
 — Ты видел где-либо в городе подобные картины? — словно не заметив слов казначея продолжил Пак. — Видел ли ты где-либо столь детальные изваяния? — он поднял когтистую руку, свободную от тоги, описывая полукруг в воздухе.- Они просто переполнены эмоциями, словно были живыми до того момента как стали неподвижными.
 — Нет, друг мой. — прокашлявшись от пронесшегося облака пыли ответил низкорослый собеседник. — Только здесь можно наблюдать такую до не приличия странную картину.
 — Вот именно. — Пак прервал разговор внезапно углубившись в себя. Ничего странного для Герона это значить не могло. Он привык в разговоре с этим демоном не замечать его частых, для кого-то беспардонных, уходов от реальности, от того просто обнял обеими руками его огромную лапу, улыбнувшись как можно искренне в сторону зачарованного картинами лица, похлопав и отпустив её, направившись как можно быстрее в сторону центрального зала. Сам зал уже был переполнен всеми теми, кто несколько минут назад стоял на улице.

 Центральный зал Вечного суда только приумножал ощущения от величественности здания. Он вторил каждой задумке фасада и главного прохода, продолжая мысль о переменах и разнообразие этого мира. Когда ты заходишь в него — все мысли об ужасах прошлого просто разбиваются об ансамбль красок и улетают в небо, сквозь цилиндрическую часть стеклянной крыши. Тебя встречают многоуровневые ложа, которые уходят каскадом вниз, разрываясь на ячейки пачками из нескольких кресел, соединяясь парящими двухсторонними мостами.
Лицом к основной зрительской части расположились дополнительные места для нейтральных наблюдателей и гарнизона крылатой стражи, что повисли выше всех.
Все зрительские места были направленны в одну точку по центру зала, находившуюся ниже основной линии здания. В этой точке были собраны места для обвиняемых: маленькая трибуна и несколько кресел для ведущих дело. Подобное расположение позволяло отлично контролировать поведение людей в зале, давая возможность основной части исполняющих свой долг и обвиняемых оставаться почти наедине друг с другом, а в случае недовольств или бунта оставить людей сидеть на своих местах, не давая возможности сумбурного перемещения и в случае, когда кто-то захочет покуситься на чью-то жизнь — гарнизон среагирует быстрее, чем тело долетит до дна этой ямы.

 Люди проходили на свои места спокойно и стараясь не мешать друг другу. Если разговоры завязывались на полпути и нужно было остановиться, чтобы поговорить, некоторые просто отходили в ячейки без кресел, где можно было спокойно пошептать о делах насущных, пока не прогремят фанфары. Зал заполнился быстро, потому что многие хотели побыстрей избавиться от гнета закона и приглашения на эти слушания. Герон умудрился попасть на первые места, чуть дальше и чуть выше трибуны, что было уже более чем почетным местом. Он расставил самостоятельно свой мольберт, будучи вдалеке от своих слуг, которым было уготовано место только за основными рядами, водрузил на него обширный холст и начал активно смазывать его соляным камнем, ведь сегодня он решил рисовать немного по другому. Этот способ подсказал ему пьяный художник чьи картины сейчас пользовались хорошим спросом у большинства любителей местной живописи.
Измазав руки и манжеты в вязкой соли, Герон быстро разобрал свой походный набор для работы, смазав еще несколько холстов, и приготовился делать зарисовки.

 Заоравший горн оповестил людей о начале слушаний, разбудив даже самых древних зрителей, которые умудрились в здешнем шуме ненароком задремать. Как только горн затих, с ним затихли все присутствующие, устремив свои взоры вниз. Заключенные уже расположились на своих местах. Их окружала кровавая стража, надменно следя за каждым движением, хотя казалось они и не старались что-либо сделать. Словно статуи они стояли неподвижно с гордо поднятыми головами. Только одинокая фигура в бесформенном балахоне и накидке недвижно сидела рядом с ними, словно не причастная к повсеместной дани уважения.

 На свои законные места взошли судья и его личная охрана. Они были наряжены так же как и многие другие, словно взяты из толпы и посажены против воли своей выносить вердикты, которые им не были интересны.

 — Судья Паженский Георгий! — выпалил один из подручных. Толпа же молча поприветствовала высокопоставленную личность и со взмахом его руки опустилась на свои места.

 Герон уже в своей голове прокрутил название своей новой картины: «Длань закона», после чего начал нервно зарисовывать идею, воплощая ее в небрежных набросках. Свет падал из центральной части здания просто идеально, наполняя нижнюю часть зала насыщенными багровыми тонами. Это великолепие Герон желал передать отдельно настолько, насколько позволяло ему мастерство. Он старался как можно быстрее закончить мысль, чтобы приступить к новой зарисовке, но быстро понял, что ничего интересного в ближайшее время его не ждет, ведь как только закончилась вступительная часть, вводящая людей в курс дела, вслед пришло сплошное уныние из серых слов и голых фактов. Было настолько глупо считать, что инновация в судебной сфере будет принята кем-то кроме кучки придумавших её довольно радостно, ибо ничего кроме откровенной пустоты слов в себе заседание не несло. Иногда создавалось ощущение того, что заключенные высыпались только на подобных заседаниях в перерыве между изматывающими и болезненными пытками. Казначей уже даже потерял нить разговора, упав в одну из фантазий об одной из своих многочисленных любовниц.
 И когда очередные обвинения вновь пошли по новому кругу от куда-то сверху, из под купола здания, раздалось оглушительное и чистосердечное «ХВАТИТ!». Это был Пранза. Восседая на своем троне в тени колон, что возвышались до самого потолка, он был невольным наблюдателем за совершением правосудия и, видимо отчаявшись и разочаровавшись окончательно в подобном подходе к делу, он решил самостоятельно прервать заседание.

— Хватит! — этот голос разнесся эхом по залу суда и кажется даже осыпал немного пыли со здания. Раздался скрип и легкий стук, после чего вдали мелькнул свет и в тоже мгновение на трибуне, рядом с ошалевшим последним оратором в том же свете, будто разорвав реальность и выпрыгивая из её чрева, появился Он. Это было трехметровое существо, закутанное в легкие одеяния с массивными плечами, которые с трудом выпрямилось на маленьком пятачке. Словно жирная точка в долгом рассказе, его фигура на этом подиуме предвещала конец множества страданий.
— Я согласился на суд только ради того, чтобы другие были заинтересованы в его праведности и узрели его эффективность, но то что устроили здесь ВЫ я не могу оправдать хоть как-то! — в гневе Мидина развернулся на месте чуть не сбив дюжину охранников и обвиняюще взглянув на судью. У последнего внутри все перевернулось от взгляда полного разочарования с лица, которое трудно было назвать "не внушающим благоговения". Глаза Мидины пусть и казались маленькими, но сейчас они горели таким огнем, что он прожигал дыры в сердцах, заставлял съежиться на сиденье и замолчать на века.

 — Но Ваше Ве… — взгляд устремился на произнесшего эти слова, наполняясь еще большим гневом — Мидий, простите, я не хотел начинать с этих слов…
 — Но ты начал, Балморт! — с сухих губ сорвалось новое обвинение — И я советую тебе продолжить, пока не поздно.
 — Мидий, прошу, мы творим правосудие. — заикаясь начал Балморт. — Вы же знаете, что не должны вмешиваться.
 — Я устал, как устали многие из здесь присутствующих! От этих слов, от отсутствия действий и кругового обвинения! Вы перестали обвинять тех, кого стоило бы и перешли друг на друга. Я сам возьму бразды правления в свои руки, нравится тебе это или нет.
 — Не надо, я Вас умоляю! — Балморт все же вышел на свет, вступая в открытую словесную схватку с верховным правителем. Он протянул руку, моля того, кому был обязан своему начинанию. — Вы не можете поступать так.
 — Ты издеваешься?! — Пранза опустил голову, направляя всю ярость в своем взгляде на главного правозащитника в этом городе. — Я и близко не собираюсь терпеть эту бесконечную петлю обвинений в данном деле! Здесь не может быть оправданий. Здесь не может быть каких-либо тайн. Мы знаем все что нужно и все что требуется от нас — вынести приговор.
 Во время перепалки Герон успевал делать одну зарисовку за другой, стараясь как можно точнее передать черты разгневавшегося Мидия. Мужественное лицо, покрытое десятками шрамов. Оно было угловатым с глубокими, словно трещины на старом камне, морщинами. Пранза мог вселить ужас в любого война, но бюрократ сейчас бросил удачный вызов его сдержанности и силе духа.
 — Мидий, вы лишь наблюдатель, мы же договаривались. Здесь более нет власти монарха, здесь каждый равен перед законом…
 — Здесь закон равен перед всеми!
 — Не будьте честолюбивы, господин...- Балморт начал выходить за рамки дозволенного, навлекая на себя совсем другой суд.
 — В чем проявляется мое честолюбие? В возможности разрубить запутанный узел и закончить дело как полагается? Или ты считаешь, что моя фигура здесь номинальна? — голос величественного ангела начал повышаться с каждым словом, оглушая всех вокруг. — Ты считаешь, что я не способен вынести верного решения? Или в этом зале, в этом городе есть кто-то кто лучше сделает это за меня? Отвечай, несчастный, пред ликом Пранзы! — он скинул с себя одеяния, обнажив торс и расправив сложенные на груди крылья. Они окончательно забрали все свободное место на подиуме, озарив зал белоснежным сиянием, вытесняя свет демонов из него.
 Повисло дурно пахнущее молчание. В ушах каждого еще звенели эти слова Мидия и каждый старался понять господина города так, как он хотел, чтобы его понимали. Но тот, кто отстаивал свои труды сейчас не хотел сдаваться и дать возможность уйти нарушавшему закон просто так, а тем более вершить его.
 — Дело не в решениях, Пранза. — он пытался собрать мысли, которые метались в его голове словно молнии. — Дело в том, что принесут нам эти решения. То, чему мы должны научиться, пытаясь вынести эти решения. То, что нас потом будет убивать, когда мы вынесем эти решения. Ты же знаешь, что так разрушался не один мир на Горизонте. Не дай и этому погибнуть.
 Как понимание, могло смешаться с презрением в этом взгляде, Герону не было понятно и передать этого он никак не мог, как бы не старался. Увидев Пранзу таким впервые он невольно начал перебирать все возможные исходы перепалки и желал познать заинтересованность Великого в этом деле. Все ждали продолжения, но никто не представлял какова будет цена словам, которые Мидий произнес, нарушив напряженную тишину.
 — За сим постановляю...
 — Не делай этого. — впервые Герон услышал голос того, кто сидел обособленно в своем грязном балахоне рядом с основной линейкой подозреваемых, но ангел продолжал…
 — Пятнадцать из тех, кто замешан в побеге заключенного под именем Граад, а именно: Волгор, Мидас, Тар'гатор, Локана, Грэг, Лана, Селина, Зах'Тамиш Том, Герида, Кри, Манг, Захар, Ферн, Санги и Нейла — будут отведены моей охраной на незамедлительную закрытую казнь. — первые слова заставили публику тихонько ликовать и Пранза продолжил — Канги, старший и младший, отправятся на вечную каторгу в Лос'тар. Шейла и Морт будут изгнаны в пустыню близ Заха. А ты...- он устремил свой взгляд на съежившегося незнакомца под балахоном.- Ты. — «Единственная моя», чуть не произнесли его уста, но эти слова были проглочены быстрее чем сформированы до конца в голове — Пранза Екатерина, встань.
 Её тело еле поднялось со стула, но голова все не желала взглянуть в горящие гневом глаза, словно невиданный груз стыда давил ей на плечи.
 — Екатерина. Твоя вина здесь не явная, но все же она есть. Как хранитель низших камер и нестабильных источников, ты не справилась с возложенной на тебя задачей и не смогла отреагировать на угрозу. Это существо должно было гнить в камере до скончания веков, но сейчас оно на свободе и часть этой вины ты разделишь с теми, кто намеренно вверг нас в отчаяние в периоды первого процветания. — глубокий вздох лишь показал всю тяжесть осознанного приговора — Приговариваю тебя к вечной ссылке на Предел, где ты заменишь последнего Пастыря Приветствий и возложишь на себя его обязанности и лишения! — Вот теперь толпа загорелась в полную силу ибо мало кто догадывался о происхождение последнего обвиняемого. Невозможно было представить, как отец мог так сухо осудить свою дочь не поведя даже перышком. — Желаешь ли ты дойти до Предела, что близ Дейна, одна или тебе нужна охрана и сопровождающие?
 — Одна. — выдохнула она из-под капюшона.
 — Тогда быть посему. Законы мной нарушенные будут пересмотрены и улучшены. Я взял на себя нелегкую ответственность бремя которой понесу до конца своего существования. Любой, кто осмелится противиться вынесенному решению и постарается опровергнуть его или спасти заключенных будет сражаться со мной как словесно, так и в равном физическом бою. Надеюсь на ваше благоразумие и понимание, народ Заха. - громкие слова от Великого не могли разжечь сомнения в сердцах собравшихся, но они не могли, не хотели выплеснуть всю свою гамму эмоций, но того, кто вел их к процветанию, от того лишь только обсуждали друг с другом произошедшее.- Отныне вы свободны от этого суда!