Ихнология Глава 1

Ихнология – (в палеонтологии) наука, изучающая следы деятельности вымерших организмов.

«Я уезжаю в деревню, чтобы стать ближе к земле...»
Б. Гребенщиков
Глава 1
В медленно тянущемся сквозь заболоченные леса составе уже к девяти часам сделалось невыносимо душно. Опытные садоводы проскочили большую часть пути в переполненном первом утреннем поезде. А фирменный «Садко» колыхался на рельсах в жарком мареве, словно духовой шкаф на колесах. К сто двадцатому километру вагоны уже совсем опустели, только отдельные несчастные пассажиры прели, приклеившись к самолетным креслам, забывшись в полубредовом сне.
К полудню солнце палило невыносимо, как в крымской степи. Послевоенные тополя поднимались по обеим сторонам насыпи последнего перед Новгородом разъезда. Платформ не было. На высокой насыпи только древним бетонным парапетиком намечены их оползающие контуры. Древняя старуха слезала из вагона по утлой металлической лестнице как опытный альпинист. Через ее голову передают какие-то тюки и рюкзаки.
Вокзал был, и перед серым, как слон, зданием эпохи монументализма архитектор уложил круглую чашу. Должно быть, для фонтана, высохшего в незапамятные времена. Там где штукатурка осыпалась, проглядывали тертые, старые кирпичи. В стенах вокзала – темно красные, в чаше фонтана – сивые силикатные. Зал ожидания вокзала закрыт. А за вокзалом – большая площадь, целое море, над которым, как туман над айсбергами, поднимаются битумные испарения над горбами треснувшего асфальта. На одном берегу – ларек автобусной остановки, на противоположном – странный на вид дом, почти целиком необитаемый, но с крошечной продуктовой лавчонкой, обычно запертой на увесистый ржавый замок. На том же берегу привокзальное отхожее место над бетонированной выгребной ямой, из которой ужасно воняет; а также неясного назначения дощатый сараюшко, вокруг которого почему-то стойко, даже перебивая прочие запахи, явно разит тухлыми помидорами.
Из площади вытекает разбитая дорога, над которой тоже стоит битумное марево. По обеим ее обочинам в тени убогих, объеденных козами кустиков, лежат в пыли тусклые вялые куры под предводительством инкубаторских петухов и пропыленные до равнодушия собаки. И рубленые деревенские дома за палисадниками пыльные, горячие.
Вторая дорожка начинается прямо под окнами начальника станции, идет мимо сарая, и затевает петлять среди пересохших, заросших рогозом илистых луж. Когда местность начинает повышаться, сразу появляются неизвестно чьи засаженные картофелем наделы. Здесь над дорожкой низко нависают вытянувшиеся от жары провода высоковольтной линии электропередачи, и справа за картофельной грядой и забором из колючей проволоки открывается нечто, похожее на какой-нибудь марсианский город в духе Рея Бредбери. Это постройки трансформаторной подстанции. Изоляторы гроздьями свисают едва не до земли. Змеятся толстые трубы системы охлаждения мощных трансформаторов. Возле каждого сооружения торчит высокий решетчатый столб, оканчивающийся стержнем громоотвода. Над подстанцией висит ровное, басовитое гудение.
Провода проходят как раз над бетонной площадкой, сооруженной вокруг старого пакгауза. Вокруг облупившегося желтого здания с прохудившейся крышей и стенами, изрисованными детьми и бездельниками, лежит несколько небольших куч негабаритного металлолома. На краю канавы вбита жердь, на ней жестянка, на которой от руки неряшливо изображена стрелка и написано коряво «Прием металла». Стрелка указывает кружной путь через местные болотца.
На территории пункта, огороженной проволочным забором, на каком-то рельсе, торчащем из-под ржавой станины токарного станка, сидел молодой, равнодушный к жаре, неопрятный татарин. Похоже, он принес сдавать хлам: около его разбитых сапог лежал набитый угловатыми предметами мешок. Меж сапог на бетоне красовались звезды густых подсыхающих плевков. Напротив татарина стоял, тоскливо и томно позевывая, сторож.
В тот момент, когда сторож изготовился в очередной раз зевнуть, а с губ клиента потянулась ниточка слюны, через ворота вошел явно не местный молодой человек со спортивной сумкой на узком голом плече, розовеющем от будущего ожога. Куртка спортивного костюма была повязана на бедрах, мешковатые прямые брюки из полиамида местами почернели от пота. Весьма негустые, тонкие волосы на голове слиплись, и сквозь них просвечивало розовое. Пришелец имел одурелый вид, как после долгого, бесконечного пути. По этому виду сторож и татарин при желании могли понять, что их посетитель только что с поезда.
– Закрыто, закрыто... – Сварливо пробурчал сторож.
Посетитель посмотрел на наручные часы, стер с лица быструю каплю пота и понюхал воздух.
– Приемщик должен бы уже быть. – Сказал он, сел подальше от татарина на другую кучу лома и закрыл глаза.
– Он нас не спрашивает. – Проинформировал сторож, зевнул и побрел в обход пакгауза, в тень, мимо ржавых рельсов и гнилых останков тупика.
Минут через двадцать, когда у непривычного к жаре горожанина начала кружиться голова, показался и приемщик. Имел он какой-то типично еврейский вид, причем вид классического опустившегося еврея-неудачника, прочно обустроившегося на своем мелком месте, но навсегда лишенного каких-либо видов на будущее. Он занудливо выговорил сторожу за присутствие на площадке посторонних, не глядя ни на кого, долго отпирал непослушный замок на двери пакгауза, затем прошел в темное помещение. Татарин сунулся было следом, вместе со своим увесистым мешком, но был изгнан. Внутри приемщик опять гремел ключами, что-то отпирая, ходил, клацая подкованными сапогами по бетонному полу. Сторож напряженно вслушивался в эти звуки, а когда они прекратились, сам поспешно прошел в темный пакгауз. Оттуда он возвратился, уже имея безмятежный вид и с полным отсутствием мыслей и эмоций на лице, направился прямо в ворота.
Татарин наконец юркнул внутрь, звякнул своим мешком, то ли зацепившись за что-то, то ли поставив его на пол. Горожанин через несколько секунд вошел следом, и в маленьком проходном помещении сразу оказалось тесно. Здесь стояли напольные весы, на которые татарин уже взгромоздил мешок, был шаткого вида конторский стол и пара стульев. Над столом висела наколотая на гвоздь бумажка: видимо прейскурант. Приемщик достал из кармана засаленного пиджака будильник, завел его и устроил на столе, а пиджак снял и повесил на спинку стула. За это время горожанин незаметно вышел наружу. Приемщик вопрошающе воззрился на татарина и тот суетливо снял мешок, раскрыл его и начал выкладывать добычу на весы.
Приемщик мрачно поглядел на горку каких-то странных медных предметов.
– Ты что, подлец, опять мне светофор притащил? – Спросил он, несколько картавя. – Не возьму.
Татарин смотрел в пол и ковырял ножкой какую-то колдобину в бетоне.
– Так это... – Загудел он как-то косноязычно, но почти без акцента. – Да с узкоколейки он.
– Это ты врешь: с узкоколейки все мне перетаскали, пока ты еще сидел. Хочешь десять лет по 274-й получить?
Номер статьи татарину ничего не говорил, да и поверить было тяжело, что за такой вот пустяк накрутят сразу десять лет.
– Думаешь, я тебя морочу? – Осведомился приемщик, сопя.
– Ну, хоть за сколько: жить-то ведь надо, – Загудел, сориентировавшись, клиент. – Ну, ты возьми, Моисеич: нужны деньги.
Приемщик поморщился, делая одолжение.
– Вот берешь у вас, а потом Газизов прямиком ко мне идет. «Покажи, что тебе мужики принесли...»
– Пошли ты его, Моисеич. – Советовал татарин, осклабляясь.
– Ага, пошли. Тебе половину из десяти сразу по дурке скостят, да еще даром на лечение отправят. А мне до амнистии мотать в пятьдесят-то три года!
Горожанин дождался, когда они закончили свои дела. Увидав деньги в руках приемщика, татарин потерял интерес ко всему и ничего уже не говорил. Ему не важно даже было, сколько же прижимистый Моисеич даст, надо было только хоть что-то получить. Поэтому торг не состоялся. Татарин ушел, распространяя мощный сложный запах, а приемщик принялся сталкивать с весов ногой медные части светофора.
– Скажите, а бумагу вы принимаете? – С невинным видом поинтересовался горожанин прямо с порога.
Дернувшийся от неожиданности приемщик кинулся вдруг за стол и, вцепившись руками в какую-то замусоленную конторскую тетрадь в обложке из оберточной бумаги, ошалело глядел против света.
– Не нервничайте: я не из милиции и не из налоговой.
– Нет. Не беру. – Ответил приемщик сипло.
– Да у меня совсем мало: это только. – Сказал, скрывая улыбку, нахальный посетитель, доставая из сумки прозрачную папку.
– Не беру, я, не беру. – С отчаянием повторил приемщик.
– Но вы явно Матвей Моисеевич. А я – Андрей Валерьевич Родин, новый директор вашего пункта. Папка для вас из Петербурга.
Родин положил папку на стол и, не глядя больше на приемщика, деловито осматривал весовую.
Матвей Моисеевич был сбит с толку совершенно. Он листал бумаги, близоруко щурясь на них, тщетно пытаясь разобрать что-либо в полумраке.
– Свет-то включите. – Посоветовал Родин, усаживаясь на свободный стул. В прогревшемся уже пакгаузе оказалось душно. Пот стекал по лицу Андрея Валерьевича.
– Нет здесь света. – Покорно ответил приемщик, глядя на какую-то печать.
– Где директор?
– Дома. На пробку наступил.
– На какую пробку? – Не понял Родин и недовольно поднялся. – Пьяный что ли?
– Уже больше недели. Так и не узнал, что его снимают, не протрезвел еще.
– Стало так, что дела принять я не могу?
– Какие дела? Нету у нас никаких дел.
– А документы?
– И документов нет. Я вот в журнал записываю. И деньги дома держу. В банке...
Новый директор опять сел.
– Если склад и суммы хотите принять: не знаю... Взвесить ведь все это железо невозможно. А склад я покажу, идемте, если хотите.
Он повел Родина в смежную комнату, где на полу кучками разложен был цветной лом. Сквозь дырявую крышу солнечные лучи яростно, но тускло играли на позеленевшей меди, бронзе, латуни и где-то украденных мужиками титановых полосах.
– Дохловато. – Сказал Родин, поддевая ногой кусок толстого медного провода. – Отгружались когда?
– Осенью, в сентябре. – Приемщик открыл журнал.
– Так это у вас почти за год собралось? – Поразился Андрей Валерьевич. После этого он ходил уже молча, без комментариев осмотрел и жалкие запасы черных металлов, взял из рук приемщика журнал, провел под последней записью жирную черту.
– Попробуем начать новую жизнь. Надо приспосабливаться к обстановке. – Сказал он. – Повесьте новый лист с закупочными расценками. Подумайте, сейчас вместе набросаем список местных предприятий и частников, у которых могут быть запасы лома. Работать надо было, изучать и формировать спрос, а не пробки давить! Переночую я в гостинице, но сегодня же начну искать поставщиков.
Матвей Моисеевич едва заметно, грустно покачал плешивой головой и мудро промолчал.