Неоконченные дела детства

Под самоизоляцией человека нетрудно обнаружить фундамент из честолюбия и тщеславия.
А. Адлер

Заканчивался май. Днем солнце нагревало во дворе гнилые автомобили. Курился прелый мусор, расползались кучки собачьего кала, гордо торчали остовы новогодних елок. Эпически белели зиму пролежавшие под снегом кости.
Ночами по улицам расхаживала молодежь – выпускники школ. Молодежь орала, ругалась матом, сорила окурками, пивными бутылками, алюминиевыми банками из–под коктейлей...
Андрей Иванович страдал весенней депрессией. Не то смутно хотелось ему чего-то, не то было чего-то жаль. Вероятно, тяготили «бесцельно прожитые годы». К тому же, как каждую весну, разворачивались перед Андреем Ивановичем мрачные перспективы. Приближался вывоз тещи на природу. Довлела раскопка огорода. Да еще в течение целого месяца – ежедневное посещение приемной комиссии. Андрей Иванович вспоминал длиннейшую очередь абитуриентов, суетливую толчею озабоченных родителей, душный зал, вялые движения сотрудников, горы бланков. Да, тещин огород – не самое грустное из ожидающего летом.
Андрей Иванович тихо мял в кулаке слабые короткие пальцы и постукивал костяшками по оконной раме. Шатко дребезжало изнутри загаженное мухами, а снаружи запыленное, стекло. В ужасе снялся с карниза больной встрепанный голубь. За окном прел замусоренный двор с разоренной детской площадкой, кривыми воротами на сыром футбольном поле, огромными мусорными баками. Ветерок тащил по земле и лихо закручивал в неожиданных воздушных потоках грязную бумагу и полиэтиленовые пакеты. На перекошенных скамейках вокруг раздавленной песочницы зевали молодые мамы. В песочнице копошились младенцы. По футбольному полю трусила облезлая бездомная собака. Неопрятные граждане, перекликаясь, ворочали крючьями мусор в баках. Вытаскивали заинтересовавшие шмотья к солнечному свету, разочаровывались и роняли под ноги.
Это весеннее кипение жизни развивалось на фоне угрюмого типового здания школы, выстроенного в семидесятых годах прошлого века. Тюремно выглядели небрежно заложенные кирпичом окна спортивного зала. Андрей Иванович щурил подслеповатые глаза, силясь разглядеть школьное крыльцо с искореженными перилами. Надел очки в облезлой оправе. На крыльце околачивалась какая-то шпана.
Привычно подумалось Андрею Ивановичу, что ничего хорошего в жизни нет, и не предвидится. Разве что сходить на работу?.. Но и работа хороша только тем, что заканчивается.
В кухне, где тосковал Андрей Иванович, было не уютнее, чем во дворе. На стенах лупилась штукатурка, линолеум протерся до дыры. Под раковиной кис несвежий пластмассовый таз с субстратом. В тазу, жмурясь, справлял нужду беспородный приблудный кот. Рядом с тазом стояла мисочка. В раковине мухи топтали горку посуды. Из вентиляционной шахты гулко вырывались матерные крики: этажом выше общались соседи-пенсионеры.
В кухню вошла жена. Расчесывая спутанные волосы, мрачно поглядела она на Андрея Ивановича, на кота в тазу. Зевнула.
– Ты зарплату получил вчера? – Спросила жена равнодушно.
– В бар положил. – Ответил Андрей Иванович.
Затрещал телефон. Жена встрепенулась и быстро схватила трубку. Послушала. Положила трубку на рычаги. Телефон затрещал опять.
– Это тебя. – Сообщила жена, выходя в узкий коридор. – Какая-то баба.
Андрей Иванович взял трубку и опять поглядел в окно.
– Андрей? Привет. Можешь меня еще узнать? – Загадочно и грубо спросили из трубки.
– Нет. – Хмуро отрезал Андрей Иванович, но трубку не бросил. Жена стояла в коридоре и прислушивалась.
– Это Лена Афанасьева говорит! Вспомнил?
Андрей Иванович честно принялся вспоминать.
– Мы учились в одном классе. – Грустно сказал голос в трубке. – Теперь вспомнил?
– Да. – Соврал Андрей Иванович.
– Это мама твоя подходила к телефону?
– Жена.
– Поздравляю!
– Спасибо. – Вздохнул Андрей Иванович.
– Я собираю сведения об одноклассниках. В сентябре планируется съезд выпускников.
– Съезд?
– Встреча.
– Почему-то меня это не радует. – Сообщил Андрей Иванович. – Я сейчас как раз гляжу в окно на эту школу...
– В этом сентябре исполняется тридцать лет со дня открытия школы. Будут торжественные мероприятия. Мы разыскиваем выпускников с наиболее интересной судьбой. Планируем их выступления перед школьниками. Пишем сценарий встречи выпускников. Ищем спонсоров.
– И есть успехи?
– Ну, мы согласовываем текст речи с врачом, разыскали учителя, журналиста. Есть несколько преуспевающих бизнесменов. Есть эмигрант – он живет в Сан-Франциско, но приезжает сюда к родственникам раз или два в год. Есть чиновник из мэрии. Есть политики. Коммуниста и фашистов мы приглашать боимся. А один надежный человек отыскался. По телевизору его иногда показывают. Он про реформу образования говорить будет. Сейчас все про нее говорят. В резерве – рабочие высокой квалификации. Но для них сложно подобрать речь. Наверное, их выпускать не будем. Изобретателей выдающихся нет. Люди героических профессий есть – пожарные, милиционеры, работники госбезопасности, офицеры. Но не понятно, что с ними делать. Думаю, на фоне сериалов профессионалы скучны.
– А как с выступлениями наркоманов, алкоголиков, уголовников, проституток?
– Что?..
– Да нет, я так... – Безразлично промолвил Андрей Иванович. – Вот что интересно: а люди творческих профессий среди выпускников имеются?
– Конечно. Но, понимаешь... калибр не тот. Звезд нет. А разве стоит приглашать ремесленников?
Андрей Иванович подумал, что затевается великая пошлость, участвовать в которой человек со вкусом ни за что не согласится, но высказываться не стал.
– В целом, понятно. И когда это все состоится?
– В сентябре. Думаю, первого или второго сентября, вечером. Время потом уточним. Я на всякий случай про тебя хотела узнать. Чем ты сейчас занимаешься?
Андрей Иванович замялся.
– Да так... Работаю на работе. Я думаю, что я – человек не интересной судьбы. На фоне спекулянтов и политиков – ничтожество-с... Как классик сказал – «усиленно осознающая мышь»...
Андрей Иванович понимал, что поливать себя грязью перед одноклассницей несолидно. Но он настолько привык к ежедневным семейным принижениям, к высокомерному сочувствию знакомых, к низкому престижу профессии в глазах студентов, выраженному в наименовании «препод», что остановиться было трудно. Когда-то он выбрал дело, которому посвятил без остатка все свои силы, в которое вложил все знания и чахлые творческие способности. И теперь болезненно смущался.
– Я работаю в ВУЗе. – Сказал Андрей Иванович. – На кафедре, где учился.
– А-а... – Сказала Лена. – Да, это не подойдет. А что ты там делаешь?
– Преподаю всякие науки.
– А какие?
– Да разные...
– А ученое звание у тебя есть?
– Звание? Есть.
– А это... диссертация? Про что диссертация?
– Узко специальная тема. Засекреченная.
– Такое бывает?!
– Да.
– А напечатано что-нибудь?
– Статей несколько штук. Полдесятка тонких учебных книжек. Ничего интересного.
– А открытия какие-нибудь?
– Да что ты!..
– Плохо. Не годится.
– Сам знаю. А ты чем занимаешься?
– Замужем. Дочь через год пойдет в школу.
– Работаешь?
– Сейчас нет. Училась на филологическом на коммерческой основе. Ну – ты знаешь: когда за деньги… Социологические опросы проводила... Вот...
– Значит, на встречу можно не приходить?
– Почему. Ты приходи. Послушаешь выступления. Разве на одноклассников не интересно посмотреть?..
– Подумаю.
– Ну, звони.
– Хорошо... Увидимся...
– Номер запиши...
Андрей Иванович записал номер на грязном куске газеты, положил трубку и отодвинул ногой кота.
– Увидитесь-увидитесь! – С ненавистью сказала жена. – Со всеми шлюхами перевидишься!
Андрей Иванович закрыл глаза. Постоял, массируя левый ноющий висок. Перевел дух.
– На торжества приглашают. – Мягко сообщил Андрей Иванович жене.
– Тебя? Да кому ты нужен, чтобы приглашать? Ты в зеркало давно гляделся, урод ты облезлый?
– Не развита у нас культура дискуссии. – Констатировал Андрей Иванович.
– Ищи в другом месте культуру! – Гордо и ядовито отвечала жена. – Не при твоей зарплате по торжествам шляться. А впрочем, сходи. Пусть люди посмеются.
Долго раздумывал Андрей Иванович. Вспоминались ему разнообразные школьные неприятности и унижения. Коллективные издевательства одноклассников. Собственное ничтожество. Тоскливые уроки. Задерганные учителя. Как-то позабыл все это Андрей Иванович. Спасительно отступило прошлое куда-то на задний план. Андрей Иванович даже научился быть человеком без прошлого.
Перетряхивая в памяти околошкольные пакости и глупости, опять задавался Андрей Иванович старым вопросом. Никак не мог понять Андрей Иванович, чем же так радикально отличался он от соучеников. Почему вечно навлекал всяческие гонения и преследования. Вроде бы и не умнее одноклассников был Андрей Иванович. И мерзкими словами ругался. И в физическом развитии в среднем не уступал...
Не мог Андрей Иванович и теперь на старый вопрос ответить. Зато отчетливо понимал, от чего идти на юбилей не хочется. Вспоминать он не желал... Возвращаться в мир ощущений «усиленно осознающей мыши» не хотел.
Впрочем, на размышления Андрею Ивановичу досталось все лето. И, пересаживая под руководством жены смородиновые кустики, Андрей Иванович мысленно возвращался в чудесные школьные годы.
В итоге, за лето его нервная система оказалась совершенно расшатанной. Украдкой тряслись руки. Начал Андрей Иванович еще больше сутулиться. Походка оказалась крадущейся, собачьей. Близорукие глаза щурились на мир опасливо. Да еще как-то опустился Андрей Иванович, стал неряшлив. Супруга, глядя на него, качала головой и хмыкала.
– Элита отечественной мысли! – Говорила она. – Будущее высшей школы...
Словом, извел себя человек.
И то ли из садомазохизма, а возможно, желая прекратить мучения, Андрей Иванович разыскал Лену. Внес какие-то деньги и явился первого сентября к назначенному часу.
Никого, конечно, не было еще. Долго бродил Андрей Иванович по коридорам. Стоял в пустых рекреациях. Классы и кабинеты оказались закрытыми. Ни школьников не было, ни учителей. Только охраннику долго пришлось объяснять, кто Андрей Иванович такой, да зачем в коридоре околачивается.
– Ничего не знаю. – Говорил охранник. – Ты посторонний, за тебя мне денег не плачено.
Потом начали собираться выпускники. Кое-кого Андрей Иванович узнал. Самодовольные лица мало изменились.
Долго вяло переговаривались выпускники, ждали. Наконец на сцену вышла растолстевшая Лена Афанасьева. Сказать ей было нечего. Наговорила она казенной чепухи. Отчиталась за какие-то дары спонсоров. Однако спонсоры на встречу не явились. За Леной какие-то положенные глупости коротко изложил одряхлевший директор. Среди выпускников желающих выступить не оказалось.
Через полчаса пошли пить чай. Разумеется, с водкой.
Утром Андрей Иванович просыпался тяжело. Болели ребра. Лицо и без того асимметричное, совсем перекосилось. Андрей Иванович, раздвигая мусор, босиком прошлепал в ванную. Протер глазок в зеркале, попытался рассмотреть кровоподтеки на спине.
Жены не было. Еще вечером оделась она и уехала. Надо полагать, к маме. Или не к маме...
Вздохнул Андрей Иванович. Не мог он вспомнить, почему и как возникла в классе драка. Помнил только, что били его. И он отвечал. Беспощадно, в полную силу. Напрягая все ресурсы организма. И, кажется, даже иногда попадал по лицам...
На кухне задребезжал телефон в треснувшем пластмассовом корпусе.
Андрей Иванович поднял трубку.
– Живой? – Спросила Лена бодро.
– Пока да. А как мои друзья?
– Одному ты два зуба вынес. Другому нос сломал. Не считая мелочей.
– Очень хорошо. – С трудом ответил Андрей Иванович.
– Ребята теперь тебя ищут. Я им твой номер не сказала.
– Пусть ищут. Оклемаюсь, назначим ответный матч.
Андрей Иванович с хрустом выпрямился. Поглядел через грязное стекло на пыльный двор. Больше не было ни песочницы, ни футбольного поля. Поперек двора выкопали мощный ров, курганы пыльной глины громоздились цепью. С высоты пятого этажа во рву можно было разглядеть туши газовых труб.
– Пожалуй, и на следующий юбилей я тоже подойду. – Сказал Андрей Иванович Лене. – Имей меня в виду.
Андрей Иванович приложил руку к ноющему виску. Сквозь боль впервые за много лет ощущал Андрей Иванович нечто: глубокое моральное удовлетворение.