Спи спокойно, дорогой Экзюпери!

               
Из цикла «Дорожный саквояж»

Дверь спального вагона открылась неимоверно легко.  Фирменный состав Москва-Амстердам отличался от составов местного сообщения изысканной статью и лоском. Так отличается обычно немытая блохастая дворняга от чемпиона собачьей выставки в категории «Порода».  Навстречу мне, словно мячик для игры в Пин-Понг, не то выпрыгнул, не то выскочил из-за стола мужчина, одетый в темный твидовый костюм и в серую фланелевую рубаху, встречая меня очень радушно:
-  Здравствуйте, молодой человек. Я как понимаю,  это Ваше место напротив? А что, теперь модно путешествовать по Европе с одним саквояжем?
 Я что-то в ответ немногословно промычал, бросил свою кожаную поклажу на сиденье, неторопливо снял промокший плащ и тяжелую фетровую шляпу.
 - Добрый день. Налегке всегда путешествовать хорошо и не только по Европе. Разрешите представиться! Сказочник.
 Немного пафосно, с поклоном произнес я. Мой гиперподвижный попутчик даже подскочил на месте. На его лице расплылась довольная улыбка, явно не рассчитанная на обыкновенный стандарт 9 на 12.  Он уверенно протянул мне  свою пухлую и немного влажную ладошку и ласково промурлыкал:
-  Ефим Николаевич Гвоздодёр. Литературный критик.
Теперь уже мои уголки рта, как у ярморочного  скомороха, невольно дернулись вверх, изображая одну, на мой взгляд, дружелюбную улыбку.
 - Критик? Несомненно, Вы один из тех, кто беспощадно пропалывает грядки, посаженные руками самобытных и молодых писателей?
- Не без этого, - самодовольно произнес Ефим Николаевич. - Но что это мы с порога да о работе? Негоже так. Присаживайтесь, Сказочник, поудобнее за стол, будем чай индийский с лимончиком кушать, у меня с собой великолепное датское печенье и земляничный джем.
После двух стаканов пересахаренного рукой уважаемого критика чая и немного пресноватого, напоминающего по вкусу наше овсяное, датского печенья, разговор опять вернулся в свое прежнее русло.  Глядя мне пристально в глаза, Ефим Николаевич произнес длиннейшую тираду:
- В наш,  торопящийся в никуда,  стремительный век   очень сложно и  почти невозможно   мыслить объективно и нестандартно.  Приходится оценивать, не имея достаточно свободного времени, и решать вопросы спонтанно, интуитивно, иногда только по внешнему виду рукописи или писателя.  Как на любом государственном производстве в процессе возникают ошибки или просто оплошности, но уверяю Вас, милый Сказочник, они не несут в себе ничего серьезного, все можно качественно исправить, переделать. Так несколько неровных слов, слабеньких фраз, легко заменяемых, отправляется в утиль, и произведение становится превосходным...
Мне почему-то припомнился один случай, когда одну из сказок заботливый коллега Гвоздодёра обкорнал так, что потом даже писателю трудно было найти не только прежний живой смысл, а вообще во время прочтения разобраться, а что это за зверь такой.
-  Согласен, уважаемый Ефим Николаевич, можно и нужно подправлять, слегка добавляя чуток яркости в самобытность, помогая при этом начинающим авторам  дружеским советом. Но зачем зацикливаться на перекрашивании простых слов и укорачивании текста в целом?
Сидящий напротив собеседник немного заерзал, словно ленивый крот в уютном чреве теплого диванчика.  Отхлебнув глоток уже остывшего чая, он
продолжил:
-  Видите ли, уважаемый, рукой критика водят,  да будет Вам известно,  несомненно, божественные силы и провидение.  Вы даже себе представить не можете, милейший, какой это творческий экстаз - менять и переделывать, переделывать и менять.  Ведь только в постоянном  перевоплощении текстов можно создать что-то новое и безупречно необыкновенное, стать мессией в литературных кругах, принеся в наш мрачный мир новое учение для разучившихся читать книги, обывателей. 
- Новое, как показывает всемирная история, на протяжении многих столетий всегда опирается на корни, обломки, фундаменты старого, то есть на классиков, отцов нашей великой литературы. Как же можно что-то создать, не имея в мыслях даже направления в движении?  Или Вам,  господин критик, все равно, что укорачивать и переделывать?
-   Молодой человек, да будет Вам известно, что я обладаю филигранной способностью в перековке неполноценных текстов. Я правлю всё, начиная с коротких детских произведений и заканчивая ретушированием фундаментальных философских трудов великих авторов.
 Немного подождав, когда мой оппонент умолкнет, чтобы перевести дух и взвесить в уме новое цитатное предложение, я просто спросил:
-  А кто Вы по образованию, Ефим Николаевич?  Чувствуется, что за Вашей спиной не одно высшее учебное заведение. Ведь так глубоки Ваши идейные принципы.  Вы случайно не филолог?
Затем я услышал слова, которые, как взрыв ручной гранаты, разорвали непринужденную беседу, витающую вокруг небольшого купейного столика:
-  Я - инженер по специальности.  Городские подземные, сливные коммуникации, но это уже в прошлом, как хобби, ибо предназначение моей жизни - быть критиком.  Я поднялся над обыденностью и серостью восприятий и,  пройдя как Данте 12 кругов кошмарного ада, стал Избранным.
 Критик Гвоздодёр мне что-то еще говорил, резво жестикулируя короткими ручками и брызгая от переизбытка чувств слюной, но я его уже не слышал. Мной одолели сомнения не в чувственности того, кто кратко описал процедуру выбора и становления в период очищения творческого зерна от шелухи и плевел, а в необходимости создавать новые необычные сказки детям, когда сплошь и рядом рекламируют фэнтези.  Оно детям намного интереснее и понятнее, чем допотопные бабушкины рассказы про домового и лешего. Мало того, подобный моему собеседнику критик, может легко убрать один абзац из сказки, и она  превратится в живописную страшилку или наоборот - добавит под настроение чуть-чуть от себя, и станет произведение похожим на мыльный пузырь. Одно неловкое движение при переворачивании странички и текст пойдет по швам, разваливаясь на короткие части, времена и героев, перестав существовать.  Пришел в себя и услышал лишь заключительную часть блистательного оратора:
- Только мы, критики, можем от невзрачного куска отсечь ненужное, сохранив при этом истинную красоту произведения, не нанеся ущерб сюжету в целом. Может у Вас, Сказочник, есть при себе свеженькое на мой товарищеский суд, давайте не стесняйтесь, подскажу Вам  слабые места и скорректирую в нужном направлении. Поверьте, мне никакого труда это не составит.
 - Я мило улыбнулся и ...начал со второй главы «Маленького Принца» самого Экзюпери. Прости меня, Сказочник и летчик, но то, что я чуть позже услышал в адрес твоего шедевра, несоизмеримо с тем, что получили, получали и будут
получать начинающие писатели нашего стремительно несущегося времени от честных критиков современности. Спи спокойно, дорогой товарищ. Твоя сказка была, есть и остается хорошим примером для детей и для взрослых.  Да и к чему тебе критик, если ты уже давно всемирно известный писатель.


Сергей Качанов-Брандт, 14.01.2015