Переговорщик

Давно он не оказывался в такой ситуации. Да что там давно! Никогда не ока-зывался.

За всё время войны в Афгане, и после, во время беспредела в Таджикистане, в начале девяностых, ни разу он не попадал в такое безвыходное положение.

После войны его, двадцатисемилетнего гвардии капитана Фёдора Короткова,  направили для продолжения службы в 15-ю бригаду спецназа ГРУ.
 
В девяносто первом, когда развалился Союз, он был в отпуске, приехал навестить могилы деда и отца с матерью на Рязанщину. Последний раз он был на родине сразу после вывода войск из Афганистана.
 
Деревня, в которой Фёдор родился и вырос, и раньше-то не числившаяся в образцовых, произвела на него невыразимо удручающее впечатление. Покосившиеся, многие с заколоченными окнами дома, повалившиеся заборы, заросшие бурьяном огороды, сами напоминали заброшенное кладбище. Безрадостную картину дополняли плохо одетые старики и старухи, уныло судачащие у последнего в деревне «живого» колодца. Молодёжь, без сожалений рубанув по отчим корням, утекла в города на поиск лучшей доли, пополнив толпы маргиналов, затерявшись в сутолоке исторических для страны событий. Те немногочисленные, кто не решились уехать, откровенно спивались.

На кладбище, поправив родные могилки, он, прощаясь, посидел на вкопанной в ограде лавочке, глотнул прямо из горлышка мутного самогона, бутылку которого приобрёл у соседки.

 Дома он обошёл комнаты, заглядывая в шкафы, и ящики древнего комода. Нашёл синюю спортивную сумку с потерявшей смысл аббревиатурой  «СССР». Положил в неё пожелтевшие портреты родителей в деревянных рамках, дедовы награды, документы, тонкую стопку фотографий и писем, несколько дорогих, как память, безделушек.

Заниматься продажей дома было некогда. Фёдор даже не стал заколачивать окна досками. Повесил на дверь замок, положил ключи в известный с детства тайник под крыльцом. Невесело улыбнулся, вспомнив…

От улыбки засаднили разбитые прикладом автомата скула и губы. Закашлявшись, и кое-как пошевелив во рту распухшим языком,  он сплюнул на пол кровавый сгусток. Пару выбитых зубов Фёдор выплюнул раньше.
 
На звук резко обернулся молодой, с только-только начавшей пробиваться бородой парень в шароварах, камисе навыпуск, суконной безрукавке (садрый, кажется, называется), пуштунке и в нелепо выглядящих при этой одежде белых, заношенных кроссовках на босу ногу. Парень подозрительно посмотрел на него, направив в его сторону автомат.

Фёдор сел, прислонившись спиной к стене, медленно покачал головой из стороны в сторону, всем своим видом показывая, что не опасен, и прикрыл глаза.
 
Так что он тогда вспомнил, навсегда покидая свой дом? Что его заставило улыбнуться?

Голова после полученного удара гудела, не давая сосредоточиться.

Ах да!... Мультфильм про кота Матроскина. Он тогда ещё подумал: «Может мне тоже табличку повесить, - «Дом свободен, живите, кто хотите».».

На самом деле ему в тот момент было не до веселья. Всё самое лучшее, самое дорогое, что оберегало его в бою, помогало побеждать, навсегда уходило из его жизни. Точнее он от него уходил.

Уходил от рано постаревшей и умершей матери, от замёрзшего по пьянке отца, когда ему, тогда ещё Федьке, было от роду девять лет. От заменившего отца деда, ветерана войны, который и направил Фёдора на военную стезю, и поддержавшего его, твёрдо решившего поступать в Рязанское  высшее  воздушно-десантное командное училище, когда мать, разрывая Фёдору сердце, слезами умоляла его пойти учиться на агронома, или ветеринара, и умершего вскоре после того, как увидел внука в лейтенантских погонах.

Фёдор почему-то был уверен, что вряд ли когда ещё сюда вернётся.
 
В Москве Фёдор на несколько дней задержался в гостях у своего сослуживца, по ранению оставившего службу. Тот жил на окраине, в одном из «спальных» районов в панельной пятиэтажке, на запущенных двадцати метрах, с застоявшимися запахами дешёвого табака и тоскливой безысходности.

Сослуживец прозябал на нищенскую пенсию. У него было перебито сухожилие на правой руке. После неудачной операции два пальца раз согнувшись, намертво «приросли» к ладони. Он начал серьёзно пить. Жена с дочкой переехала к родителям, обещав вернуться, когда тот «придёт в себя». Не случилось.

Когда по дороге к однополчанину Фёдор стоял на остановке в ожидании автобуса, к нему подошли два патрульных милиционера. Небрежно козырнув, один из них потребовал предъявить документы.
 
- О! Ещё один из «этих», - показал старший сержант удостоверение напарнику. Тот презрительно осклабился.

- Сумочку откройте.

- А в чём дело-то, ребята? - Фёдор был несколько ошарашен развязностью патрульных.
 
- Показывай что в сумке, чего не понятно?! Здесь тебе не там. И обращаться ко мне надо по званию, или в армии не научили? – с непонятной злобой процедил сержант.
Фёдор открыл сумку, успокаивая накатившую волной ярость подсчётом секунд, которые бы ему понадобились для того, чтобы заставить этих разожравшихся наглецов кататься в грязи, визжа от боли.

Товарищу, обрадовавшемуся, правда, не известно чему больше, его неожиданному приезду, или двум бутылкам водки, которые Фёдор прикупил по дороге, он рассказал о встрече с «ментами».

- Эк, удивил! – сослуживец, не справившись трясущимися руками, зубами сорвал пробку с бутылки, - да эти дерьмократы нас вообще за людей не считают! «Мы вас туда не посылали!», - передразнил он кого-то писклявым голосом, - тут вообще такое творится… Застрелился бы! Да дочку жалко.

Фёдор внимательно посмотрел на товарища: исхудавший, с запавшими бегающими красными глазами, неопрятными волосами и с торчащей кое-где щетиной, как будто тот брился в темноте, на потемневшем морщинистом лице, выглядящий намного старше своих лет, опустившийся человек.

Два года с небольшим прошло, а «мирная» жизнь сделала с ним то, что не смогла сделать война.

Фёдору стало до слёз обидно за смелого, порой до безрассудства, любимца всех медсестёр старлея разведчика Пашу Ильина.
 
- А стреляться-то есть из чего, воин? – нарочито небрежно спросил он.

- Обижаешь, командир! Сейчас махнём…

Они выпили.

Павел, зацепившись ногой за стеклянно звякнувшую сумку, пробрался к стоящему в углу шкафу, закопошился там, что-то бормоча себе под нос.

- Вот он! – Паша «вылез» из шкафа, и дурашливо улыбаясь, поднёс к виску ствол пистолета, - пух-х!

- Но-но! Потише, дурень! – Фёдор протянул руку.

В его ладонь лёг тяжёлый, с местами вытертым воронением,  армейский кольт.

- ???

- Тот самый! – оживился Павел, - помнишь в восемьдесят седьмом под Джелалабадом?

Ещё бы он не помнил! Они тогда чудом уцелели. Их группа наткнулась на разведку «духов». Бились врукопашную, опасаясь выстрелами вызвать на себя огонь как с нашей, так и их стороны. В том ночном бою Паша и взял трофей.

Фёдор вынул магазин:

- А ещё патроны есть?

- Да откуда? – Павел пожал плечами.

- Паш! Чайку поставь.

- Так водка же есть! Давай выпьем.

- Давай. Только чаю всё равно поставь, - Фёдор аккуратно положил пистолет рядом с собой.

Павел ушел на кухню, а Фёдор быстро разрядил магазин, проверил, нет ли патрона в патроннике. Разряженный кольт положил на стол, а патроны сунул в карман брюк: «Так-то надёжней будет!» - он легонько похлопал по карману.

- Сдался тебе этот чай! У меня только турецкий, та ещё дрянь! Лучше выпьем.
 
- Наливай! Только ствол сначала убери от греха… - Фёдор кивнул на пистолет.

«Эх! Сейчас бы мне тот кольт. Я бы этих уродов…», подумал он, и попробовал незаметно пошевелить связанными за спиной кистями рук.

Возвращался он в советскую армию, а попал в узбекскую. 15-ю бригаду спецназа ГРУ передали Узбекистану. В 92-м году началась гражданская война в Таджикистане.

Пришлось Фёдору поучаствовать в восстановлении конституционного строя в соседней республике. И вот тут ему не повезло, а может наоборот повезло. В одной из стычек с «вовчиками» (ваххабитами) его ранило…

Кстати о ранах. Левая сторона лица онемела, в пересохшем рту поселился металлический привкус крови. Он нащупал одеревеневшим языком осколки зубов.

Необходимо что-то придумать. Фёдор посмотрел на детей, испуганно жавшихся к учительнице.

А что он может сейчас сделать? Ничего. Надежда только на русское «авось»…
А училка-то, молодец! Сама ещё девчонка, а как держится. Ребятишек вон, успокаивает.

…Свои, ну никак не могли его забрать. Ребята спрятали его в доме у одной пожилой таджички. с ней тогда жила внучка, студентка медучилища.

Девчонка чуть не насильно притащила ночью трясущегося от страха врача узбека. Тот извлёк пулю, продезинфицировал и заштопал рану. Дождался утра, и оставив необходимые лекарства, поутру испарился, капризно отмахиваясь от слов благодарности.
 
Анзурат, так звали девушку, дни и ночи находилась у его постели. Профессионально меняла бинты, делала уколы, поила куриным бульоном.

Он уже начал поправляться, ходил по дому, стараясь не приближаться к окнам.
 
Они с Анзурат много разговаривали, рассказывали друг другу о себе, правда, больше говорил он. Что о себе может рассказать шестнадцатилетняя таджикская девчонка, большую часть жизни проведшая в горном кишлаке, у самой афганской границы?

Аня, так он её называл на русский манер, была очень красива утончённой восточной красотой. Стройная, с тёмными, но не чёрными шелковистыми, чуть волнистыми волосами, белой кожей и большими миндалевидными коричнево-зелёными глазами, уголки которых были чуть приподняты к вискам. Красиво изогнутые брови и густые длинные ресницы, чувственные губы… Одним словом шамаханская царица, или гурия из мусульманского рая.

Особенно Фёдору нравилось, когда она смеялась. В улыбке обнажались белоснежные зубы, а на щеках появлялись озорные ямочки, поэтому он придумывал, и рассказывал ей разные смешные истории.

Когда Фёдор достаточно окреп, пришло время пробираться к своим.
 
Прощаясь с  Анзурат, он, смущаясь, как мальчишка, перед этой, в  сущности, ещё девочкой, спросил, хочет ли она, чтобы он нашёл её после войны.

Она посмотрела ему прямо в глаза, и сказала «Да».
 
Только сейчас, на тридцатом году жизни, Фёдор понял, что можно не просто жить, а жить счастливым.

Но не так всё просто в этом подлунном мире.

Фёдору довелось служить военспецом в НФТ, обучать партизан умению воевать. Часто, из-за знания языка и добродушной, располагающей внешности, он выступал в качестве переговорщика между противоборствующими сторонами.

Он не смог забыть Анзурат, писал ей письма на адрес её бабушки, но не получал ответа.
 
Повстречаться им довелось только через семь лет.

Он, тогда уже майор, решив покончить с военной службой, не в силах больше воевать и не находя в себе кабинетного работника, получив по увольнению звание подполковника отправился на поиски Анзурат.
 
Кляня себя за глупые надежды, он специально представлял её растолстевшей, с потухшими глазами, и пропавшими вместе с заразительным смехом ямочками, которые ему так когда-то нравились, женщиной, в окружении оравы (её) детишек.

Фёдор убеждал себя, что просто выполняет данное ей когда-то слово, даже офицерство сюда приплёл, а сам надеялся и верил. Верил и надеялся.

  Он приехал в дом её бабушки, но бабушка к этому времени уже умерла, соседи сменились, и никто ничего не знал о «шамаханской царице». Он обошёл все медучилища, и всё-таки узнал её адрес.
 
Она жила здесь, в этом кишлаке, в школе которого он, подполковник ГРУ, с разбитой мордой сидит на полу связанный, и ничего не может сделать для этих детей и девочки учителя.
 
Фёдор ковырялся в вишнёвом саду у дома, где он нашёл свою  Анзурат, Аню. Она не превратилась в толстую женщину без возраста с кучей (её) детей. После окончания училища Анзурат вернулась сюда, работала фельдшером, и ухаживала за больным отцом. Потом отец умер, и она осталась одна, и всё это время ждала своего русского солдата.

Когда он увидел Анзурат, он потерял дар речи, стоя столбом во дворе её дома, и уронив на землю армейский баул со своими нехитрыми пожитками. Она расцвела, стала ещё краше.

 Анзурат подбежала к нему, спрятала лицо у него на груди, а потом подняла на него свои удивительные глаза, и сказала:

- Я ждала тебя, и ты пришёл…

Фёдор разбил этот вишнёвый сад, когда у них родился первенец. Сейчас сыну тринадцать…

С соседней улицы послышался рев моторов сразу нескольких машин.
 
Фёдор насторожился. В этом кишлаке было только три автомобиля, один из них его. Потом раздался грохот автоматных очередей.

На шум из дома выбежали Анзурат с Алёнкой. Жена пришла с работы на обед, а у дочери сегодня занятий в школе не было.

- Быстро в дом! К окнам не подходите, - крикнул им Фёдор, и вышел на улицу.

У школы, прячась за армейскими внедорожниками, сновали пограничники.

Фёдор пригибаясь, перебежал к одной из машин, увидев знакомого капитана, начальника заставы.

- Чего это вы тут за пальбу устроили? – вместо приветствия спросил он.

От капитана Фёдор узнал, что «духов», или по-теперешнему талибов, было пятеро. Ночью они перешли границу. Зачем, никто пока не знает. Выехавшие с заставы патрули засекли их только сегодня к полудню. Боевики захватили машину, ранив водителя, и попытались уйти в горы через этот кишлак. Пограничники прострелили шины, и убили одного из талибов. Фёдор посмотрел на тело, наполовину вывалившееся из пыльного внедорожника. С руки трупа к бурой луже на земле тянулся запекшийся на жарком солнце тёмный ручеёк.

Бандиты укрылись в здании школы, захватив заложников.

- А самое интересное в этом деле знаешь, что? – капитан, выдерживая паузу, пристально посмотрел на Фёдора.

- Что?

- То, что в переговорщики они требуют тебя!

- Ну да? – вынужден был удивиться Фёдор.

- Не ну да, а так точно, - подытожил капитан.

- А если бы меня дома не было?

- Искали бы. А ты видишь, сам, как рояль в кустах нарисовался. Да я к тебе бойца послал. Разве не он тебя позвал?

- Нет, я сам «нарисовался», как рояль.

- Значит разминулись. Ну, что, пойдёшь? – капитан неуверенно посмотрел Фёдору в глаза.

- А куда я денусь, Миш? – Фёдор хлопнул знакомца по плечу, и высоко подняв руки вверх, вышел из-за машины.

- Я подполковник Коротков, переговорщик! Не стреляйте, я безоружен! – громко крикнул он, и медленно пошёл к школе.

 Его ударили, как только он переступил порог здания, служившего школой для немногочисленных детей кишлака. Он только на несколько секунд потерял сознание, но этого хватило, чтобы его связали по рукам и ногам, и как куль бросили в угол.

Фёдор сквозь прикрытые глаза осмотрелся. Он хорошо знал это здание. Водил сюда сына, пока не отправил его учиться в Суворовское училище, друзья «афганцы» помогли. Потом стал водить дочь. Помогал с ремонтом.

Его затащили в один из  трёх классов, окна которого смотрели во двор. Другой класс, отделённый узким коридором располагался на стороне главного входа. Стена без окон, за его спиной, выходила на боковую улочку. Справа от него был вход в школу, напротив дверь во двор. В противоположной стороне здания находились учительская и ещё один класс.

Среди детей он заметил знакомого паренька.
 
Фёдор сто раз обещался надрать сорванцу уши, за то, что тот лазает в его сад за вишнями, но мальчишка с завидным постоянством продолжал обирать его частную собственность. Фёдор про себя называл его «Мишка Квакин, гроза садов и огородов».

На этот раз паренёк сам пытался привлечь его внимание, делая Фёдору какие-то знаки, когда «дух» не смотрел в его сторону.

« Неспроста это, надо посматривать на мальчонку. Может вот оно, «авось»?», - надеясь на невозможное, подумал Фёдор.
 
В класс вошёл высокий сухощавый афганец на вид лет сорока, но скорее всего моложе, с хищными чертами лица и тёмной, с нитями седины, бородой. «Пуштун», - определил Фёдор.  На афганце был выгоревший американский камуфляж, бронежилет, высокие светлые ботинки. На голове неизменный паколь. Кисти рук в перчатках «Defender» расслабленно лежали на висевшем на жилистой шее автомате.

Пронзительные серые глаза вошедшего, «ощупали» Фёдора с ног до головы:
 
- Ну, здравствуй, шурави… - с сильным акцентом, заметно волнуясь, заговорил афганец, - не узнаёшь? Нет, конечно. Двадцать шесть лет прошло. А вот я тебя хорошо помню… Полысел, разжирел… А кишлак Хурат ты помнишь? – последний вопрос он задал свистящим от ненависти шёпотом.

Фёдор вспомнил. Вспомнил, как будто не было этих двадцати шести лет. Горящая после зачистки пуштунская деревня, едкий запах дыма и… худенький мальчишка, судорожно глотающий рыдания, немигающе смотрящий на него, Фёдора, пронзительными серыми глазами.

- Вижу, вспомнил, - взяв себя в руки, уже спокойно констатировал пуштун, - знаешь, что  тебя ждёт.

- Знаю. Их отпусти. Зачем они тебе? – Фёдор кивнул на сгрудившуюся вокруг учительницы ребятню, - Тебе я нужен.

- Нет. Все здесь умрём.

Фёдор понял, если он ничего не предпримет, так и будет.

В противоположном конце здания ударила короткая очередь, за ней еще одна. Афганец выбежал из комнаты, молодой «дух» бросился за ним.

-Эй! – знакомый сорванец что-то ловко бросил в его сторону. Слева от Фёдора, у стены упал, блеснув лезвием, перочинный нож.

- Когда кивну, отвлеките его, - успел сказать Фёдор, когда в класс пинком во-гнали забывшего о своих обязанностях молодого афганца.

Тот, встав в простенок между окнами стал выглядывать во двор, не обращая внимания на находящихся в комнате.

«Хорошо, что погранцы зашевелись».Нож был очень острым. «Выберемся живыми, до морковных заговен можешь мою вишню трескать», - мысленно пообещал Фёдор, перерезая верёвку на запястьях.

Не сводя глаз с «духа» он, подтянув ноги, левой рукой стал резать верёвку на щиколотках, готовый в любой момент убрать руку за спину.

Освободившись, Фёдор с минуту шевелил ступнями и кистями рук, восстанавливая кровообращение.
 
Потом приготовившись, кивнул не сводящему с него глаз пареньку.

- Эй, ты! – подал голос мальчишка.

Но афганца, видимо, чему-то всё-таки научили. Он резко повернулся всем корпусом к уже находившемуся в шаге от него Фёдору, нанёс ему прикладом автомата удар в голову. Фёдор присев, захватил оружие правой рукой за ствол у самой мушки, и резким движением по часовой стрелке обезоружил противника, уже держа ствол обеими руками, он ударил «духа» прикладом в висок. Тот, отлетев к стене, сполз по ней, с застывшим непониманием в ещё не умерших глазах.

Всё произошло так быстро, что дети даже не успели испугаться.

- Тихо! Все сюда, - он показал стволом автомата на стену рядом с дверью, как только выйду, дверь на стул закрой. Понял? – обратился  Фёдор к своему спасителю. Тот часто закивал.
 
Осторожно выглянув в коридор, Фёдор вышел из класса, прижал спиной дверь, почувствовал, как царапнула по ручке металлическая ножка стула. «Порядок!».

Он в два шага дошёл  до приоткрытой двери в соседний класс. «Без шума не получится. Парты мешают. Ну, да чего уж там!», - Фёдор тихонько свистнул.

Короткой очередью уложил обернувшегося на свист коренастого афганца, и спрятался внутри ударившего в ноздри запахом пороха помещения.
 
На звук шагов он резко толкнул плечом дверь, и выскочил в коридор.

На мгновенье, сквозь прорезь прицела, Фёдор увидел удивлённо распахивающиеся серые глаза, и нажал курок.

Сразу за его выстрелом несколько очередей слились в общий грохот, послышался звон посыпавшегося стекла, треск выбиваемых рам.

«Нет, ребята! С вас станется. Уложите ещё с испугу», Фёдор отбросил автомат, и повалился на пол, прикрыв голову руками, и раскинув ноги в стороны.

Пол мягко завибрировал под осторожными шагами нескольких пар тяжёлых ботинок.

- Да здесь я! Не колготитесь, - подал Фёдор голос.

- А ты чего тут разлёгся-то? – услышал он над собой голос капитана пограничника.

- Да пристрелят твои архаровцы ненароком, - озвучил Фёдор свои опасения, поднимаясь на ноги.

- Эти могут… А ты действительно спецура! Самого Змарака завалил! Он, говорят уж лет двадцать, как нашим на границе покоя не даёт… не давал. Слышал о нём?

- Да, Даже оказывается знал. Это он меня искал, - Фёдор покосился на рас-простёртое в луже крови тело.

- Не понял… - погранец сдвинул каску на затылок.

- Долгая история. С войны ещё. Ты это… детей там как-нибудь через окно… не надо им…

- Да, конечно, - капитан протиснулся сквозь толкущихся у дверей в класс с детьми пограничников.

Из толпы сдерживаемой оцеплением, крикнув что-то в лицо солдату, навстречу ему побежала средних лет, ещё не потерявшая красоту женщина. Фёдор тоже прибавил шагу. Когда они сошлись, она, приподнявшись на носках, уткнулась  ему лицом в шею, и заплакала, несильно ударяя его сжатыми кулаками по плечам.

Фёдор незаметно поцеловал её в тёмные волосы, и тихо позвал:

- Анзурат, Аня, пойдём домой…