Глава 4

В городе меня пытаются изнасиловать. Избив и ограбив насильников, я трачу деньги на паром, доставляющий меня на Аляску. Поскорее убравшись от больших поселений, я вновь иду на восток, утопая в снегах. По дороге мне случается спасти группу аборигенов, чьи сани ушли под лёд вместе с собаками и едва не погубили своих пассажиров. Добравшись с ними до небольшого кочевья, я получаю еду и новую одежду. Меня приводят в порядок и дают кров. Проснувшись на следующий день (в сумерках приближающейся полярной ночи), я принимаю решение идти на юг. Меня подвозят к границе снегов, после этого я снова бегу.
По берегам реки Маккензи, рядом с Великими Озёрами – на юго-юго-восток. Сердце ухает всё увереннее. Что за сила ведёт меня? Я бы задавалась этим вопросом и дальше, но всё чаще я слышу шум цивилизации. Кроме того, покинув Аляску, я незаконно пересекла границу между Российской Империей и Соединёнными Штатами – единственную сухопутную границу США, оставшуюся после объединения всех стран обоих американских континентов – так что меня беспокоит возможное преследование. Впрочем, пока я его не замечала. Остерегаясь людей, я бегу уже по берегу океана. Холода уже добираются и сюда, кое-где уже выпадает снег.
Через несколько дней наступает момент, когда я сомневаюсь, можно ли верить моему сердцу, застывая в нерешительности перед табличкой "Welcome to New York!". Возможно, когда-то я и знала английский, но сейчас только зарево огней в вечернем небе да отдалённый шум машин говорят мне о том, что я вхожу в действительно Большой Город. Не сказала бы, что цивилизация меня пугает. Скорее наоборот – я могу напугать цивилизованных людей. А это, в свою очередь, может привести к ненужной агрессии. Собрав волю в кулак, я всё же двигаюсь вперёд: со вновь спутавшимися волосами, в убитом непогодой национальном эскимосском костюме, без денег, документов, знания языка, имея на руках только Силу, беспокойное сердце и ослиное упрямство.
В городе мне становится по-настоящему страшно. Меня окружает индустриальный гром, слепящий свет мегаполиса и ужасный после таёжного воздух, пропитанный углекислым газом. Не разбирая дороги, я бреду куда-то, сердце, кажется, само путается. Люди оглядываются на меня – я стараюсь не смотреть на них. Но в конце концов меня привлекает шум: зайдя в тёмный переулок, я слышу за углом звуки борьбы, крики какого-то юноши... и я чувствую, что рядом есть кто-то похожий на меня. Это похоже на запах, хотя скорее – на то ощущение, когда ты узнаёшь запах. Запах кого-то из своей стаи. Маг. Выходит, я могу чувствовать магов, когда они рядом? Выглянув из-за угла, я вижу троих рослых мужчин в белых спортивных костюмах с большими красными плюсами на груди и спине. Не похоже, чтобы это были медики, поскольку в их руках бьётся юноша, которого из-за суматохи не разглядеть. И ещё на их головах блестят самые настоящие рыцарские шлемы – из какого-то золотистого метала, бликующего в свете редких фонарей, как ни странно, зелёным.
Кисть руки пронзает привычная боль, когда из неё помимо моей воли выходят когти – три бурых ороговевших лезвия, параллельно скользнувших наружу между костями на тыльной стороне ладони. Я точно помню, что украла этот трюк у кого-то.
Они нападают на одного из моих сородичей. Причём он не может сопротивляться. Я уже давно избегаю нападать на людей, чтобы не вляпаться в историю...
Первый из похитителей, стоящий спиной, ближе всех ко мне, истошно вопит, когда когти вонзаются ему в живот, прошивая его почти насквозь. Перед этим я развернула его лицом к себе, оцарапав шею и щёку когтями другой руки. Я никогда не нападаю со спины.
Кривя лицо в гримасе боли и гнева, он тянется рукой к поясу – к ножнам. В его глазах нет страха – только святая ярость. Как и в моих. Меч, вынутый из ножен наполовину, на вид сделан из того же материала, что и шлемы. Держа его на когтях правой руки, я быстрым движением левой перерубаю его руку. Затем резко сгибаю правую руку, прорезая три ровных четверть-круга во внутренностях своего противника, с противным хрустом вырывая неразрезавшийся кусок грудной клетки вместе с тканью куртки.
Двое других уже успели повернуться в мою сторону, достать длинные прямые мечи и даже замахнуться. Тот, что справа метит мне в ноги, слева – в голову. Эти двое хотят убить меня "ножницами" от которых очень сложно увернуться. Профессионалы.
Я вынуждена сделать кульбит назад. Мы застываем, изучая друг друга.
Я уже давно избегаю нападать на людей. Убийство ради пропитания – это одно. Убийство с любой иной целью – это совсем другое. В такие моменты нужно оставаться хладнокровной – но мои эмоции, напротив, играют со мной злую шутку.
Тот, что стоял справа, кричит что-то своему напарнику, и тот хватает юношу за шкирку и тащит за собой прочь от нас. Все цвета, что я вижу, превращаются в красный. Я слышу целую канонаду ритмов: пульс пленника, сильно учащённый от волнения; неестественно быстрые и слабые удары сердца того, которого я только что искалечила; ровный и лишь чуть-чуть ускоренный ритм сердец ребят в шлемах. Мои ноздри с удесятерённой силой наполняют запахи: грязно-зелёный запах пота и коричневый – крови, крупными размашистыми мазками на ровном фоне грязно-голубого запаха мокрого асфальта и тёмно-серого зловонья выхлопных газов.
Я вижу тот путь, что проделывает рука противника – всё замедляется, как в кино. Он думает, что я помчусь на него, очертя голову, и потому заносит меч для горизонтального удара в голову. Пусть так дальше и думает. Я бросаюсь на него, удивляясь тому, как похож стал мой голос на звериный рык. В последний момент я падаю, скользя на мокром асфальте, и делаю ему подсечку. Несчастный идиот падает грудью прямо на выставленные когти. Лицо моё заливают частые капли крови, и я пугаюсь: не крови, а того, что мне нравится это ощущение.
Свалив с себя умирающее тело, я бросаюсь за третьим похитителем. Он не смог уйти далеко – учитывая ещё и то, что юноша наконец-то взял себя в руки. Извернувшись, как это только было возможно, он, когда я уже побегаю, кусает похитителя за лодыжку, и тот с гневным хрипом падает на спину. Вот почему я ношу закрытую обувь. Не останавливаясь, я сажусь ему на грудь, обхватывая коленями и дарю ему "поцелуй мафии": пятнадцать ножевых в лицо – пять прямых ударов.
Пленник не может уже стоять, но он с опаской отползает от меня на несколько метров. Из рации на поясе третьего убитого доносится вопрос, заданный тревожным старческим голосом. Подобрав рацию, я посылаю этого человека на три весёлые буквы и разбиваю её об асфальт.