Почему я не Шарли

Написать этот материал меня побудило сообщение о том, что в Москве прошло массовое мероприятие солидарности с погибшими карикатуристами парижского сатирического еженедельника «Charlie Hebdo». Пришедшие на мероприятие (в количестве около 400 человек) принесли цветы к ограде французского посольства, выложили на снегу символическое сердце из гвоздик. Многие несли с собой таблички «Je suis Charlie». Телевизионные обозреватели с восторгом комментировали это событие таким образом, что вот есть, дескать, у русских такая черта – не помнить зла и сочувствовать страдальцам. Подумалось, что будет не лишним кому-то выразить альтернативную точку зрения на произошедшее в Париже событие.

Живи я в Москве, я не пошел бы к посольству, не понес бы цветы и тем более не сделал бы табличку «Я Шарли», просто потому что я не Шарли. А как же, скажут, свобода слова, разве она вам не дорога? Нет, мне дорога свобода слова, когда это продуктивная свобода. Когда это свобода обсуждать открыто политические концепции, научные теории, моральные проблемы. Но если свобода слова понимается как безнаказанная возможность оплевывать святыни и оскорблять ни в чем не повинных людей, то такая свобода деструктивна. А я против деструктивной свободы. Свобода оскорблять – от нее ведь тоже страдают ни в чем не повинные люди. Почему страдания одних неповинных людей должно ставиться выше страдания других неповинных людей? Непонятно.

Но, говорят далее, неужели вы не сочувствуете этим жертвам, этим невинно убиенным людям? Да, сочувствую. Но мое сочувствие не настолько сильно, чтобы заставить меня идти к посольству и публично выражать скорбь. Почему? По очень простой причине. На мой взгляд (у нас ведь свобода совести, не так ли?) эти господа из журнала «Шарли» исходили в своей деятельности из совершенно ложного предположения, что я скотина. Не в смысле домашнего животного, а в смысле человека с низменными потребностями – и только с ними. Что я радуюсь, когда смеются над тем, над чем в приличном обществе смеяться не принято. Но я не такой. У меня есть достоинство. Мне больно, когда оплевывают святыни. И мне безразлично, пророк ли это Мухаммед или простой человек с соседней улицы. Это культура, господа, а культура может состояться только тогда, когда есть ограничения. Если снести все ограничения, то культура погибнет. А если погибнет культура, то погибнет и человечество.

Таковы мои этические взгляды. Согласно эти взглядам, невинно убиенные господа из журнала «Шарли» – не враги ислама, а враги человечества. Почему же я им сочувствую? Просто потому, что я убежден, что они не ведали, что творят. Если бы ведали, то вина их была бы гораздо большей.

Но, возражают мне, разве за публикацию каких угодно карикатур можно предавать людей смерти? На это у меня тоже есть ответ. Я считаю, что такой вопрос могут задавать лишь люди, которые считают человека всего лишь физическим телом, существом без души. И я хочу их спросить: почему для вас, господа, физическая смерть страшнее духовной смерти? На мой взгляд, сотрудники-карикатуристы журнала «Charlie Hebdo» давно уже духовно почили. Их физическая смерть – лишь деталь их биографии. Вот по поводу их духовной гибели я бы мог выразить скорбь в свое время. Не только принести к ограде посольства цветы и свечи, но и отметить это скорбное событие каким-то более весомым способом.

Но – терроризм, говорят мне. Неужели вы не чувствуете угрозы терроризма? Неужели вам элементарно не страшно? Неужели вы не можете предположить, что вас могут убить террористы?

Предположить могу, но мне не страшно. Дело в том, что в современном мире человеку погибнуть достаточно просто. Сам я насчитал около десяти случаев, когда я мог погибнуть почти наверняка. Два раза меня чуть не сбила машина. Значит ли это, что я должен выступать против дорожного транспорта? Или против строительства высотных домов с крышами, на которых порой висят сосульки? Не думаю, что я должен быть чересчур напуган. Я никому не делал ничего плохого. Я никого не оскорблял, не унижал, не обижал. Значит, если я буду убит террористом, то это будет всего лишь статистической случайностью, а не закономерностью. Так отчего я должен во имя борьбы с терроризмом солидаризироваться с людьми, которые сделали своей профессией оскорбление чувств окружающих? Не вижу в таких рассуждениях ни грана логики.

И последнее. А как же – говорят – быть с русской привычкой прощать обидчиков и не держать зла? Считаю, что это строго индивидуально. Кто может прощать – пусть простит. Я не прощаю. Возможно, поэтому меня никто не оскорбляет. Из тех, кто меня знает, конечно.