Паруса над Волгой

Мальчишка был рыжий, коротко стриженный, с аккуратным чубчиком. Невысокий, коренастый, стоптанные сандалетки стоят слегка косолапо, на левой коленке засохшая коросточка. На носу мелкая россыпь веснушек. Глаз не было видно – он стоял, опустив голову, упрямо разведя локти и ковыряя пальцем тряпочный поясок шортиков.
Дмитрий Иванович покачался с носков на пятки, вздохнул и оглянулся по сторонам, словно надеясь, что кто-то подскажет ему, что делать с нарушителем спокойствия. Никто, конечно, не подсказал.
- Диверсант, - со вздохом сказал Дмитрий Иванович.
- Не…, - сипло выдохнул мальчишка, медный затылок опустился еще ниже.
- Как это не? Ты забрался на закрытую территорию, между прочим, частную. Ты знаешь, что такое частная собственность?
Боги всемогущие, какую чушь я несу, мелькнула мысль.
- Не…, - упрямо повторил диверсант. – То есть знаю. Но я не диверсант.
- Любопытно, - слегка растерялся Дмитрий Иванович. – Это почему же?
- Потому что я не замысливал… не замышлял ничего такого… дивесантьего, - сумрачно, но уверенно сообщил мальчишка. И быстро глянул на Дмитрия Ивановича из-под рыжей прядки, словно почуял, что сердитость того не настоящая.
Стоп, сказал себе Дмитрий Иванович, как это не настоящая? Еще какая настоящая, вот сейчас взять бы хворостину, да взгреть бы негодника!
- Что ты там замышлял, я не знаю, да и выяснять не буду. Отведу тебя к родителям или в школу, и пусть там разбираются, - сухо объяснил он.
- Не, - привычно буркнул мальчик. – Не отведете, - повторил он уже твёрже.  – Вам с базы отлучаться нельзя. Вы же сторож. И лодка эта даже не ваша, вы ее просто охраняете.
Дмитрий Иванович хмыкнул:
- Ошибаетесь, сударь. Я как раз не сторож, а хозяин.
Мальчишка снова быстро глянул на него прищуренным синим глазом. Знакомо так!..
- Врете!
- Зуб даю! – обиженно выпалил Дмитрий Иванович, не успев подумать, как глупо себя ведет.
Мальчишка придирчиво посмотрел на его зубы. Потом вздохнул, уронил растерянно плечи, поморгал. Дмитрию даже показалось, что с ресниц сорвалась капля. Спросил шёпотом:
- Значит, правда?.. А зачем вы… ее купили?
- Ну, как зачем… - Дмитрий слегка растерялся. – Чинить, плавать… И вообще это не лодка, а яхта.
- А я… тоже хотел… - словно прыгая с обрыва, выдохнул мальчик. И снова быстро, от плеча, обжег Дмитрия колючим взглядом.
И Дмитрий вспомнил вдруг, что вот так – прищурившись, наклонив голову и приподняв губу, всегда смотрел в детстве друг Лёха, слушая и оценивая на ходу очередной Митькин план…


***
Когда Митька первый раз увидел лодку, ему было шесть лет. То есть до этого он их, наверное, тоже видел, и, кажется, даже катался с папой на прудах в городском парке. Но этого он почти не помнил. А эта, качающаяся на волнах рядом с большим, как ему показалось, кораблем, была самая настоящая – потрёпанная, с полуслезшей с бортов краской, с вытянувшимися вдоль боков веслами.
- Смотрите, лодка, лодка! – закричал Митька.
Бабушка дернула его за майку:
- Не кричи, это неприлично. И не перевешивайся, ты свалишься в воду.
- Бабушка, но там же лодка! – Митька схватил ее за руку и попытался развернуть к кораблю.
- Корытце, - фыркнул дядюшка.
Митька оскорбленно стрельнул в него глазами. Дядя Юра приехал к ним вчера утром, и сразу же нашёл с шестилетним племянником общий язык. Весь день Митька не отходил от него, расспрашивал про лесных зверей – дядюшка работал смотрителем в каком-то сибирском заповеднике. Сегодня они с бабушкой повели дядю Юру гулять на набережную, и сначала все было хорошо, он даже не сказал бабушке, что Митька чуть не свалился с причала, пока она отвернулась. И вот сейчас – «корытце»… как ведро холодной воды на голову.
Дядюшка словно бы и не заметил его обиды. Спокойно объяснил, что лодка прицеплена (пришвартована!) не к кораблю, а к большому понтону, который вместе с приставшей к нему баржей служит плавучим кафе – такое вот развлечение для отдыхающих. Лодка им нужна, видимо, по технике безопасности, и «никакой морской-корабельной романтики во всем этом сооружении давно не осталось». Про романтику Митька не понял, но суть уловил, и обижаться на дядю Юру почти перестал. Тем более, что тот вдруг ухватил его, легонького, под мышки, поставил на мутно-серый парапет и повел по нему, не обращая внимания на протестующее оханье бабушки. Митька шел, глядя вниз, где метрах в двух от него бились в бетонную стенку желтовато-серые волны. Ему было жаль, что лодка оказалась не настоящей.
Перед отъездом дядя Юра подозвал Митьку к себе, поставил между колен и сказал серьезно, как взрослому, глядя в глаза:
- Я смотрю, ты к нашему делу неравнодушен. Вот, купил тебе, Морячок. Изучай и на меня не обижайся, - и протянул Митьке увесистый сверток.
Митька не понял тогда, какое «наше дело» имел в виду дядя Юра, пропустил мимо ушей слова про обиду, деловито поблагодарил, ушел в свою комнату, плотно прикрыл дверь и распотрошил подарок.
Подарком оказалась книжечка с непонятным названием «Фрегат «Звенящий». Книжка была про то, из чего состоят корабли и как в них все называется. Читать Митька уже умел, хотя и не быстро, какое сокровище ему досталось – понял сразу. А вдобавок к сокровищу – несколько тоненьких раскрасок с корабликами всех видов и мастей, с парусами и без, бодро перебегающих с гребня на гребень и ровно стоящих у пристани…
Вылетев из комнаты, Митька повис у дядюшки на шее, задрыгал ногами и уронил на пол старенький телефонный аппарат.
Впрочем, вся эта история с лодкой произошла очень давно. Даже в школу Митька еще не ходил, и плавать сам не умел. И Лёхи в его жизни еще не было. Странно, думал иногда Митька, вспоминая те времена – как это он мог когда-то не знать Лёху?

***
Восьмилетнему Митьке было скучно. Во дворе никого не было, только под раскидистым кустом сирени что-то шептали над куклами две девчонки. Они были хорошие, смирные, сами никогда не задирались, но и играть с ними Митька не мог.
Он прошелся  по двору. Остановился перед железной детской горкой, покосился на нее, потом вяло, без удовольствия разбежался и взлетел по наклонному громыхающему листу железа на площадку с перильцами. Подумал – съехать вниз или спрыгнуть? Съехал стоя, красиво балансируя раскинутыми руками. Оглянулся на сирень – заметили или нет? Скорее всего нет. Не получив от собственной ловкости никакой радости, Митька побежал к турнику. Бежать тоже было лень, ноги путались в траве, а потом…
Ба-бах!
Носком кеда Митька зацепился за что-то невидимое и зарылся лицом в лебеду.
Полежал несколько секунд, пытаясь понять, цел ли. Вроде бы цел, и даже коленки не разбиты. В паре сантиметров от себя увидел половинку кирпича, передернулся – а если бы виском?.. Встал, потряс головой, отряхнулся, и только тогда посмотрел, обо что запнулся.
Это был длинный пенопластовый брус, наверное, вынутый из коробки с какой-то техникой. Митька знал цену таким вещам. Он вытянул брус из травяной чащи, постучал по нему кулаком, проверяя на прочность. Пенопласт глухо плюхал, но не ломался. Прищурившись, Митька ребром ладони провел несколько линий поперек бруса. Потом, порывшись в кармане, достал ножик.
Пенопласт визжал и крошился. Девчонки бросили своих кукол и стояли в двух шагах, одинаково приоткрыв рты. Когда Митька уронил отпиленный кусок бруса в траву, беловолосая Галка тихонько сказала:
- А мы думали, ты котенка мучаешь…
Коротко стриженая Света дернула ее за платье и дипломатично пояснила:
- Нет, мы думали, что ты пораненного котенка нашел…
Митька ответил коротким «Пфы». Ножиком обработав пенопласт, как надо, он провертел в нем небольшую дырку, воткнул туда удачно нашедшуюся рядом палочку, на палочку – обрывок газеты. Теперь для испытания нового судна нужно было найти акваторию.
Митька подобрал оставшийся кусок пенопласта и сунул в руки тихой Свете:
- На… спрячьте в своем шалаше пока.
В соседнем дворе была лужа. Она была огромная, как целое озеро. Митька про себя называл ее Баренцево море – ему нравилось это название, одновременно звонкое и суровое. Правда, считалось, что в том дворе живут вредные девчонки, но Митька с ними ни разу не встречался. А ребята, знал он, там живут разные, но в основном люди спокойные и не драчливые. Не позовут играть с собой – но ему и не надо, а отнимать пенопластовый фрегат не станут, решил Митька.
Отнимать было некому. Соседний двор тоже был почти пуст – только стукал мячиком о стенку какой-то мальчишка чуть поменьше Митьки, да, как и у него во дворе, играли в куклы две девчонки. Одна из них, огненно-рыжая и кудрявая, проводила чужого мальчишку настороженным взглядом. «Как прицелилась», подумал Митька, поежившись под майкой. Ну да ладно, он не к ней в гости пришел, ему стесняться нечего… 
Митька деловито поправил парус у кораблика, провел пальцем по корпусу, проверяя, все ли в порядке, стал на колени рядом с Баренцевым морем и пустил малыша на воду.
«А теперь давай, - скомандовал он кораблику. – Плыви. Ты знаешь, как. Во-он туда, к тому берегу». И кораблик послушался, вильнул носом разок, но выровнялся и пошел, пошел, подхваченный легким весенним ветерком. Митька дунул ему вслед, придавая ускорения, и бросился в обход, чтобы встретить фрегат у противоположного берега…
Его кораблик делал уже третий рейс (Митька только что вывел его победителем из неравного боя с вражеской подводной лодкой), как вдруг воды Баренцева моря вспорол красно-синий мяч. Он влетел с размаха на самую середину лужи, забрызгав Митьку и опрокинув фрегат. Митька вскочил на ноги.
Хозяин мячика стоял, уронив руки и приоткрыв рот. Он смотрел на мячик, и в глазах его плескались тихие слезы и безнадежный ужас. Лезть на середину глубокой грязной лужи, пачкая явно новенькие голубые гольфы и аккуратные сандалики, вылавливать мяч под носом незнакомого мальчишки, чей корабль только что утопил... Еще чуть-чуть, и слезы покатятся по щекам. Рядом с ним стояла рыжая и кудрявая, победно уперев руки в боки.
Митька оценил обстановку. Мячик пнула кудрявая, в этом он не сомневался. Мальчишка и не добросил бы до лужи. Мячик пнула кудрявая, явно стараясь убить двух зайцев – довести привычную жертву, хлюпика с мячом, и показать пришлому мальчишке, кто тут главный.
Митька решительно шагнул с бордюра и пробороздил ногами воду. На месте крушения вода доходила до середины икр. Он подхватил одной рукой красно-синего беглеца, другой выхватил из лужи потерявший парус кораблик. И пошел к ребятам.
Хозяин мячика смотрел на приближающегося Митьку со смесью страха и уважения. Верхняя губа у него смешно приподнялась, показав дырку на месте выпавших зубов, слегка оттопыренные уши пламенели. Митька неловко шлепнул рядом с ним мяч, мальчишка стремительно присел, прижал его ладонью.
Митька не торопясь подошел к наблюдавшей за ним с интересом кудрявой и вылил ей на голову воду, которую успел зачерпнуть пенопластовым корпусом кораблика.
В первую секунду кудрявая обалдело застыла. Грязная вода стекала с рыжей челки, капала с ресниц, вторая девчонка тоненько заверещала, и тут Митьку сильно дернули за руку, и, повинуясь этому рывку, он бросился бежать под гневный боевой клич  и вопли очнувшейся кудрявой:
- Ну, Лёшище-крокодилище, я тебе это припомню!

***
«Вот же влип… Чего побежал, дурак… Теперь задрязнят – скажут, девчонок напугался… Зачем вообще полез к этой рыжей… Куда он меня тащит?..», - такие мысли прыгали в Митькиной голове, пока он сам стремглав несся за злополучным хозяином мячика через заброшенную детскую площадку и заросли – мягкие на ощупь листья сейчас немилосердно хлестали по ногам и плечам.
- Стой, - скомандовал наконец Митька, когда беглецы оказались в узком простенке между гаражами и трансформаторной будкой. Остановился сам, уперся ладошками в коленки, пытаясь отдышаться.
Мальчишка тоже остановился, привалился спиной в клетчатой рубашке к стене гаража, шумно дышал. Ветер шевелил кисточку волос на макушке. Митька выпрямился и довольно неласково поинтересовался:
- Чего ты драпать кинулся?
- Ч-ч-чтобы н-не поби-ли, - откликнулся мальчик. Он заметно заикался и говорил нечетко, Митьке приходилось прислушиваться, чтобы разбирать слова.
- Кто? Эти рыжая ведьма? Нас двоих? – возмутился Митька.
Мальчишка кивнул.
Митька фыркнул и поинтересовался, стараясь за возмущением скрыть неловкость – в конце концов, он сейчас вместе с этим пацаном удирал во все лопатки:
- Ты хоть раз драться-то, а не убегать пытался?
Мальчишка непонятно мотнул головой, понял, что одним жестом не ограничиться и пояснил:
- Я же н-не м-могу их би-ить. Они жже де-вочки.
«Да ты и драться-то не умеешь», - подумал Митька. Впрочем, что-то подсказывало ему, что будь незнакомый мальчишка хоть первым силачом во дворе, бить рыжую ведьму и ее подружку он все равно бы не стал. И чтобы заглушить эту мысль, от которой внутри шевелился червячок неловкости, он поступил, как ему показалось, как взрослый мужчина: протянул пацаненку руку и представился:
- Митька.
- Лёха, - ответил тот, пожимая Митькины пальцы.
С внезапно проснувшимся весельем Митька подумал, что Лёхой пацаненок назвался для солидности, впрочем, называйся он хоть Алексеем Петровичем, солидности ему это не прибавит.
- Ааа… - начал Лёха, сбился, покраснел, дернул головой. Митька терпеливо ждал. – А ты почему к нам во двор приходишь? – почти без запинки выдохнул наконец тот. – Я т-тебя часто вижу.
- У меня здесь море, - признался Митька, и перехватив недоуменный взгляд Лёхи, смутился: - Ну, лужа та… где я сидел… она как море… ну, я играю так… Кораблик жалко, - неожиданно для себя пожаловался он.
- А н-новый сделать нельзя?
- Можно! – Митька с удовольствием вспомнил утреннюю находку. – У меня еще материала на целую эскадру припрятано! – похвастался он.
Пожалуй, тут пора было распрощаться с новым знакомым и идти домой. В своем дворе забрать у девчонок пенопласт, дома сделать несколько парусников, да не наспех, как утром, а по-настоящему… Плохо только, что выход к Баренцеву морю теперь придется брать с боем. А может, кудрявая ведьма не такая уж и вредная? И зачем только он облил ее водой…
- А в него как б-будто метеорит попал, - неожиданно сказал Лёха. – В тот кораблик… он летел из Космоса и упал как раз на твой корабль… потому что там был Бермудский тр-р-реугольник, и его притянуло… метеорит… - впервые сказав такую длинную фразу, он снова сник и опустил голову.
Митька присел рядом с ним на обломок бетонной плиты. Лёха что-то рисовал пальцем на земле. Он не был маленьким, как сначала показалось Митьке – скорее всего, ровесник, просто ниже ростом и худющий. И он так здорово придумал про метеорит!
Митька спросил:
- А если установить на корабль специальный прибор, ан-ти-гра-ви-та-ци-онный? Чтобы если метеорит снова полетит, затормозить его в воздухе!
Лёха вздохнул:
- Прибор же большой, тяжелый… корабль сразу п-потонет.
- А если маленький сделать? Как в «Незнайке»? Линейка и два камушка?
Лёха не успел ответить. По двору разнеслось:
- Алеша! Алешенька, ты где? Домой, сыночек, обедать пора!
Лёха вскочил, подобрал чудом уцелевший во всех передрягах мяч и побежал к подъезду. Но через несколько шагов встал, неуверенно оглянулся и спросил, снова сильно заикаясь:
- А т-ты еще п-п-придешь?
И Митька быстро-быстро закивал.

***
Дмитрий Иванович выпрямился и вытер мокрый лоб. Солнце палило жгуче, как в Сахаре, горячий воздух был сухим, но хотя бы не забивался в легкие и не мешал дышать. Однако если ждать подходящей погоды, то можно провозиться с ремонтом яхты до белых мух, а это в планы Дмитрия Ивановича не входило.
Он с удовольствием провел ладонью по только что поставленной на корпус заплатке, пошевелил темными от загара плечами и хотел уже вернуться к работе, как вдруг заметил боковым зрением в траве какое-то шевеление и медно-рыжий проблеск.
Дмитрий Иванович вздохнул и громко позвал:
- Выходи, не прячься. Я тебя все равно вижу.
Высокая трава у забора закачалась сильнее, и на асфальт из зарослей шагнул мальчик. Дмитрий в сердцах сказал:
- Ты бы хоть лопухом прикрывал свою макушку. Она у тебя как сигнальный флаг светится, не спрячешься.
Мальчишка независимо шевельнул плечом. Это определенно значило «а я и не прятался».
Он и правда не прятался. Несколько дней назад Дмитрий застал его по-хозяйски выбрасывающим из его, Дмитриевой яхты банки с краской и инструменты. Вытащенный из яхты за уши со словами: «Ты что это делаешь, паршивец?!», мальчишка не сопротивлялся, прощения просить не собирался, что с ним делать – а особенно после его признания, что он тоже хотел плавать на этой старой посудине, – Дмитрий не знал, а поэтому просто довел за руку до ворот базы и легонько подтолкнул в спину:
- Мотай домой, дружок.
Мальчик ушел. Однако через пару дней появился вновь. Рванул было в сторону, как зайчонок, когда Дмитрий Иванович широким шагом приблизился к яхте, но понял, что попался, остановился, сунул руки в карманы, опустил голову.
- Опять ты? – зловеще поинтересовался Дмитрий. – Безобразничаешь?
- Нет, - мальчишка вновь быстро глянул на него от плеча. – Я просто играл… Я вчера просто не знал, что это ваше.
- Ну и играй… в другом месте, - попросил Дмитрий.
Он не умел общаться с детьми, и до сих пор ему удавалось легко и непринуждённо избегать подобных ситуаций. Своих у него не было («К счастью, господа, и постучите по дереву!» - «Ой, не зарекайся, Митенька!» - «Нет уж, братцы, не раньше чем через полсотни лет!»). Как вести себя с этим мальчишкой, он не понимал. Тем более что мальчишка не вредничал, ничего не ломал, похабных надписей на заборе и яхтах не делал,  Дмитрию не хамил, даже не убегал от него. Стоял и с явным интересом ждал, что тот сделает.
В третий раз он встретил мальчика вчера по дороге на базу, тот шел ему навстречу с видом человека, выполнившего важное дело. Дмитрий все же на всякий случай осмотрел яхту, но без особого энтузиазма – нутром чуял, что мальчишка и правда «не замысливает ничего диверсантьего». И вот теперь Дмитрий Иванович снова заметил медную макушку незваного гостя в лопухах.
Дмитрий с тоской посмотрел на мальчишку. Тот теребил лямку синего школьного рюкзачка, потом неожиданно спросил:
- Хотите попить?
Дмитрий хотел возмутиться, но вдруг почувствовал, что в самом деле хочет. Хмыкнул:
- Хочу. А что предложишь? Виски, джин, ром?
Мальчишка быстро сдернул рюкзачок, вытащил из него пол-литровую бутылку оранжевой Фанты, отвинтил крышечку, протянул Дмитрию. Тот глотнул липкой газировки. Во рту стало противно, но обижать мальчишку не хотелось, Дмитрий вернул бутылку и сказал «спасибо». Мальчишка сам сделал глоток, потом так же деловито поставил бутылку на железную тумбу:
- Может, вы потом еще захотите.
- Слушай, - Дмитрий присел на перевернутый корпус яхты, - можешь ты объяснить, зачем ты сюда приходишь?
Мальчик опустил голову. Проговорил, обращаясь, очевидно, к своим растоптанным сандаликам:
- Я уже говорил… я играю…
- А почему здесь?
- Я не знаю… мне здесь нравится…
- Но здесь лодочная база. Здесь не положено играть. И вообще здесь посторонним нельзя быть. И опасно здесь… - Дмитрий удивился тому, как скрипуче звучит его голос.
 Мальчик вскинул на него удивленные синие глаза:
- Чем же здесь опасно? На улице опаснее…
«Это верно, - мелькнула мысль, - Особенно такому цыпленку».
- А меня отсюда раньше никто не прогонял, - в голосе мальчика впервые прозвучала обида. – Я играл, никого не трогал… Никто меня даже не замечал.
- Ну я же заметил! – глупо возмутился Дмитрий Иванович.
Мальчик пожал плечами. «Заметили, потому что я не прятался», - явно думал он. Дмитрий вздохнул и спросил:
- Как тебя зовут-то, любитель приключений?
- Иг… Гошка, - споткнувшись на первом слоге, ответил мальчик.
- Гошка-Игогошка, - вздохнул Дмитрий…
- Ага, - весело согласился тот. – Меня так бабушка называет иногда.
- Ну и что нам с тобой делать, Гошка?
Мальчик снова поскучнел, даже победный блеск рыжего ёжика потускнел. Дмитрий подождал и снова заговорил, стараясь за излишней обстоятельностью скрыть собственную неуверенность и полное педагогическое бессилье:
- Прогонять тебя, видимо бесполезно – ты все равно найдешь щель в заборе и пролезешь сюда. Если не при мне, так без меня. Уговаривать тебя, как я понял, тоже бесполезно. Объяснять ты мне ничего не хочешь. Или не можешь, не знаю. Тогда держи, - он царственным жестом протянул Гошке мастерок, - Будешь шпаклевать щели.
По правде говоря, он надеялся, что непривычный к работе мальчишка скажет «Не» и слиняет за проходную. Однако Гошка бодро дернул плечами, сбрасывая рюкзачок в траву, и с готовностью сказал:
- Ага. А как? Вы покажете?

***

- Ну и разукрасился ты. Что дома скажут? – Дмитрий закрутил банку со шпатлевкой и покачал головой.
Гошка молча пошевелил плечами.
- А ты немногословен, друг мой, - отметил Дмитрий.
Действительно, за то время, что они работали, мальчишка сказал не больше двух десятков слов. «Постой, ты не так держишь» - «Ага. А так?» - «Так хорошо» - «А здесь тоже нужно… заделывать?» - «Тоже. Справишься?» - «Ага». Дмитрий Иванович несколько раз хотел начать разговор, открывал рот, но первая фраза никак не придумывалась. Спрашивать в сотый раз, что Гошка тут делает и почему не желает найти себе другое место для игр, было глупо – а между тем именно это интересовало Дмитрия в мальчике больше всего. Работал мальчишка не очень умело, но старательно, быстро соображал, что и как делать. Когда Дмитрий, посмотрев на часы, скомандовал: «Все, хорош на сегодня!», мальчишка быстро положил шпатель, вытер руки о шортики и выжидательно уставился на него. Руки, ноги и даже лоб Гошки были в белых пятнах, такими же пятнами была, естественно, украшена и его нехитрая одежонка.
Дмитрий покачал головой:
- Ладно, индеец из племени Апачи, пошли смывать боевой раскрас.
Двинувшись по направлению к домику сторожа, он краем глаза заметил, что Гошка быстро погладил ладошкой борт яхты.
Дмитрий Иванович стукнул в дверь деревянного домика. Позвал громко:
- Матвеич, здорово!
Седоватая голова сторожа – то есть начальника базы, да конечно, не назвать бы старика сторожем, обидится насмерть – в который раз напомнил себе Дмитрий – показалась в окне:
- Кого там черт принес? А, Митяй! И тебе не кашлять! Небось свою посудинку лечил?
- Лечил, Матвевич, - весело признался Дмитрий.
- Так а чего на пороге стоишь? Ты заходи, заходи, чайку попьем, - седая голова скрылась, и тут же распахнулась дверь, и Матвеич, в старой тельняшке и с гостеприимной улыбкой из-под усов, возник на пороге.
- Погоди с чаем, Матвеич, мне сейчас что покрепче надо, - ухмыльнулся Дмитрий. – У тебя вроде четвертинка всегда припрятана?
Матвеич крякнул:
- Оно так, конечно… Да с чего вдруг? Случилось что?
- Да мне не пить! - расхохотался Дмитрий. – Мне бы отчистить вот этого юношу, да и себя самого не помешало бы!
- А-а-а-а! – Понятливый Матвеич снова скрылся в домике и через минуту вернулся с початой бутылкой в руке. – Юношу, значит, снаружи оттирать будешь, а себя, может, и изнутри стоит? – подмигнул он.
Дмитрий досадливо поморщился, показал глазами на Гошку. Неловко было трепаться про согревающую жидкость при мальчишке. Матвеич втянул голову в плечи, похлопал себя ладонью по усам. Дмитрий сунул Гошке в руки бутылку и чистую тряпку:
- Иди вон туда, на солнышко, и оттирайся. Да много не лей.
Гошка отошел, принялся старательно скрести тряпицей коленки.
Матвеич виновато спросил:
- А откуда юноша-то, Митюшка? Вроде, при тебе сроду таких мальчонков не было. Ты ж у нас мужчина холостой, ни жены-ни детей, птица вольная. Племяш, что ли?
- А это не при мне мальчонка, а при тебе, Матвеич! – разозлился вдруг Дмитрий. – Третий раз его с яхты своей за уши вытаскиваю! С закрытой, между прочим, территории! Тебе, между прочим, вверенной!
Матвеич густо налился вишневой краской. Забормотал: «Да как же… да у меня… да мышь не проскочит, Митя!..». Дмитрий подышал сквозь зубы, успокаиваясь. Чего напал на старика…
- Ладно, Матвеич, не важно… не поломал мальчишка ничего, не попортил – и то хорошо.
- Вот, и я тебе за то же толкую! – ухватился за соломинку начальник базы. – Значит, не для хулиганства мальчик лезет сюда. Может, у него к нашему делу охота! А ты бы посмотрел, да приучал мальчонку потихонечку, все помощник будет! – кому именно помощник, ему или Дмитрию, Матвеич не уточнил.
Дмитрий хотел ответить, что работа няньки не для него, но подошедший Гошка легонько тронул его за плечо:
- Я все оттер…
Дмитрий оглядел его, сморщился:
- Ликеро-водочный завод, а не ребенок… Ладно, давай сюда.
Гошка отдал ему бутылку и тряпку, сделал несколько неуверенных шажочков в сторону, поднял голову и спросил негромко, но ясно:
- А завтра мне… когда приходить можно?

***
Дмитрий Иванович сердито швыркал шкуркой по боку перевернутой яхты. С противоположной стороны тихо сопел Гошка. Дмитрию было видно только его медно-рыжую макушку, но сопение слышно отлично. Тихое и виноватое.
Вчера Дмитрию почему-то не хватило духа сказать Гошке «Не приходи». Буркнул что-то вроде: «Вот неймется тебе». «Он мне помог, а я его прогоню что ли? Он вон какой… попить дал, щели шпаклевал… Надо по-честному», - объяснил себе Дмитрий Иванович. Впрочем, в глубине души он понимал, что это объяснение отлично годится разве что для десятилетнего Митьки, но ни как не для него, Дмитрия Ивановича.
Но с утра на базе Гошки не было, и он расслабился. Решил, что перспектива ручного труда напугала-таки мальчишку – а может, и его родителей. Впрочем, и работа была сегодня не для пацана – Дмитрий собирался наконец заменить прогнивший кусок обшивки.
Он как раз зачистил намеченное место, вывернул шурупы и примеривался, куда лучше первый раз садануть стамеской, когда за спиной раздалось негромкое «Здрасьте». От неожиданности Дмитрий вздрогнул. Рука дернулась. Стамеска соскочила с дерева и прошла в миллиметре от Дмитриевой левой руки.
Дмитрий рывком обернулся, машинально отметив, правда, как ему повезло – мог раскроить себе всю руку – и рявкнул на перепуганно моргающего Гошку:
- Ну?!
- Извините, - прошептал тот.
Дмитрий не удостоил мальчишку ответом. Снова склонился над яхтой, врезался стамеской в дерево, остервенело задергал. Несколько минут он работал молча, чувствуя спиной взгляд Гошки. Потом снова обернулся:
- Ты еще здесь, пират?
- Мне что ли совсем уходить теперь? – сипловато спросил тот.
- Нет, наполовину, - съязвил Дмитрий Иванович.
- Я больше не буду… - тихо и совсем уж безнадежно выдавил Гошка.
«Еще заплачет», - мелькнуло в голове у Дмитрия. Он прошелся глазами по маленькой Гошкиной фигурке. Мальчик сегодня был одет по-рабочему: в старых обрезанных у колен сизых джинсах, растянутой футболке с надписью «Я гордость Галактики, я победил Империю зла!». Из карманов джинсов торчали хозяйственные перчатки.
- Чего ты не будешь? – ворчливо поинтересовался Дмитрий, проклиная собственную нерешительность. – Подкрадываться из-за спины? Да уж не будешь, я надеюсь.  Иди на тот борт и зачищай, то что сам вчера наляпал, гордость Галактики.
Гошка обрадованно сиганул через яхту…
…- А как ты сюда все-таки попал? Ну, в первый раз? Не родился ж ты на этой базе?
Они сидели в тени эллинга, жевали бутерброды с изрядно подтаявшим вкусным сыром, которые запасливый Гошка притащил в рюкзачке вместе с очередной бутылкой газировки, от которой Дмитрий Иванович отказался. Об утреннем скандале оба тактично не вспоминали. Свой вопрос Дмитрий задал без особой надежды, однако Гошка против ожидания не стал отмалчиваться, хихикнул, проглотил кусок и ответил:
- Конечно нет! Это получилось случайно, почти год назад. Только это такая длинная история…
Дмитрий с удовольствием вытянул ноги:
- Вот и расскажи, пока отдыхаем!
- Все началось с того, что я поругался с Печкиным…

***

 Настоящая фамилия Печкина была Печков. Антон Печков, симпатичный, всегда аккуратный и подтянутый мальчик, «не чета всем этим охламонам из 4”А”», как судачили в учительской в те сентябрьские дни, когда он только пришел учиться в Гошкин класс. Прозвище свое он заработал в те же дни – пожилая, плохо видящая немка долго вглядывалась в классный журнал, а потом громко вызвала:
- Печкин!
Класс возвеселился, Антон снисходительно усмехнулся: «Во ржут, кони!», но спорить с накрепко прилепившемся новым именем не стал. Тем более что называли его так без насмешки – авторитет новичка в классе признали быстро.
Ничего особенного Печкин для этого не делал – общался со всеми на равных, учился чуть лучше среднего, не относился ни к отличникам, ни к грозной братии тех, кому на учебу наплевать. Дорогими шмотками и электронными игрушками не хвастался, хотя и то, и другое у него было. Но было он неуловимо взрослее остальных четвероклассников, больше понимал в жизни, имел обо всем свое мнение. А кроме этого Антон обладал умением «организовать эту толпу разгильдяев хоть во что-то приемлемое», как высказался на педсовете физрук Сан Сеич, после того, как оставленный им без присмотра на целый урок 4 «А», вопреки всем ожиданиям, не разнес вдребезги спортзал, а провел свой чемпионат по забрасыванию мяча в кольцо.
Гошке Печкин нравился. Но ведь не подойдешь к человеку, не скажешь: «Давай дружить», как в песочнице, тем более, вокруг Антона сразу собрался кружок пацанов и девочек из тех, кто побойчее. Гошка таким не был, сидел себе за своей привычной партой у окна (чуть ли не со слезами упросил классную не пересаживать его с этого места), поглядывал на Печкина и компанию с интересом и легкой завистью, да придумывал по обыкновению всякие истории.
С историй все и началось. Гошка зазевался на уроке географии, записывая на выдранном из тетради листочке сказку про Грибного Ежа. Ну, разве он виноват, что она придумалась?! А записывать всех своих придумавшихся персонажей Гошка считал обязательным, иначе, казалось ему, они пропадут, а это было бы несправедливо. Кто же знал, что листок в клетку вдруг выскользнет из-под его руки и повиснет где-то высоко, зажатый в наманекюренных пальчиках географички?!
- Макаров! – это была Гошкина фамилия, но прозвучала она, как приговор. – Чем ты занят, Макаров?! Это что, имеет отношение к географии? Это что, не может потерпеть до попозже? Я сколько раз говорила – во время урока на парте должны быть – что? Дневник, тетрадь, учебник! Повтори, Макаров!
Гошка сжался на стуле. Только бы не начала читать вслух, думал он. Это будет позор и катастрофа.
И в этот момент вмешался Печкин.
- А может, Игореха писателем будет! – громко сказал он с места. – Может, его еще в школе проходить будут!
Географичка фыркнула презрительно, но запал ее угас. Он шлепнула многострадальный листок обратно перед Гошкой и, сказав напоследок, что писать великие книги надо на литературе, а не на уроке географии, вернулась к муссонам и бризам.
А после урока Печкин покровительственно хлопнул Гошку по плечу и позвал гулять в парк.
Так и повелось – куда Печкин с компанией, туда и Гошка. С ними было интересно и весело, и даже показалось Гошке, что между ним и Печкиным потянулась ниточка… если и не дружбы, то чего-то важного. И почти привык Гошка – Гошка с младенчества – к обращению «Игореха», и истории свои забросил – зачем они, когда в реальной жизни столько всего происходит!..
Но и закончилось все так же стремительно.
Начало октября выдалось по-летнему теплым. Печкин постоял на крыльце школы и весело скомандовал:
- Пиджаки долой!
В очередной раз не было урока немецкого – пожилая немка, наградившая Печкина прозвищем, то ли болела, то ли просто забыла про пятиклассников, и компания собиралась пойти на качели в соседний сквер. Хлопая друг друга снятыми пиджаками по спинам, мальчишка добежали до дороги, остановились на перекрестке и…
- Здравствуйте, ребята! Куда это вы направились? Разве у вас нет урока?
- Здравствуйте, Ольга Евгеньевна, - растерянно отозвался за всех Гошка.
Немка ласково улыбалась им, не очень понимая, отчего ее всегда гвалтливые питомцы так притихли. Направлялась она явно в школу. «Ух и попадет нам, - подумал Гошка. – А может, и нет… Мы же не знали, что она придет. Да и не ушли далеко еще». Он был уверен, что сейчас они развернутся и пойдут в пахнущий мелом класс, повторять хором: «Перфект – это сложное разговорное прошедшее время глагола…». Но Печкин вдруг шагнул вперед, расплылся в самой своей широкой улыбке и сказал:
- Да, Ольга Евгеньевна, представляете – историю отменили! Историчка… - тут он слегка стушевался, чуть покраснел и поправился, – То есть Инна Арсеньевна, она же социальный педагог, вот и ушла по каким-то делам. А мы вот погулять пока решили.
Немка ласково покивала:
- Зер гут, зер гут. Ну, бегите, мальчики. Только осторожны будьте, - и направилась шаркающей походкой к школе.
Когда она скрылась за углом, мальчишки торжествующе запрыгали вокруг Печкина. Тот скромно улыбался. А Гошка вдруг почувствовал, как ему хочется врезать изо всех сил по улыбающимся слюнявым Печкиным губам.
Немка была уже очень пожилая, путала фамилии учеников, до безумия любила свой предмет, но не ставила двоек даже самым отпетым лентяям. Была она добрая, ласковая, к школьникам относилась как к своим внукам, угощала их мятными леденцами, которых у нее в сумочке всегда было много, а Гошке во втором классе помогла решить задачку по математике и спасла его от первой в жизни двойки. Учить немецкий в душном классе, вместо того чтобы кататься на качелях, конечно, не весело, но так врать Ольге Евгеньевне… Гошка чувствовал, как стыд и злость на Печкина закипают внутри горячей волной.
- Игореха, а ты чего киснешь? – Печкин повернул к нему сияющее лицо.
- Свинья ты, - выдохнул Гошка.
- Чего-о? – Печкин нахмурился.
- Свинья, - отчетливо повторил Гошка. – Она с нами, как с родными, а ты… Она же старенькая…
Печкин не по-хорошему прищурился:
- А ты иди, настучи ей! Или классной! Иди, Игорек!
- Я не Игорек, я Гошка, - отрезал тот. Развернулся и пошел прочь.
В спину что-то крикнули пару раз, не то «вернись», не то «стукач». Гошка не прислушивался. Пошел он, конечно не в школу – предателем и ябедой он сроду не был. К тому же, пришлось бы признаться Ольге Евгеньевне, что сначала вместе со всеми обманул ее, а от одной мысли об этом словно крапивой жгло щеки.
Гошка спустился на набережную и пошел вдоль бетонного парапета, мимо причалов, рассеянно слушая, как плещется о бетон желто-серая вода. Дошел до моста. Здесь он бывал редко, да и то с папой, хотя и жил неподалеку. От моста уходила вдаль прямая улица. Вдоль нее тянулся серый забор. Гошка постоял, поддернул на плечах рюкзачок, и пошел вдоль забора.

***
Забор был серый, и дорога была серая. И день тоже стал серым, и тянулся перед Гошкой такой же однообразной серой лентой, как пружинящий под подошвами кроссовок асфальт. Гошка шел, шел, шел… Сначала ему казалось, что вот так идти вдоль серого забора и ни о чем не думать – это хорошо. На секунду даже представилось, что идет он так уже долго-долго, может, месяцы или годы, и давно оставил позади школу, Печкина и дом. Но эта мысль была такой безрадостной, что даже защипало в носу. Гошка помотал головой и огляделся.
Серый забор не был таким глухим, как казалось на первый взгляд. Были в нем и щели, за которыми виднелись непонятные развалины каких-то зданий, и даже ворота с отпечатанными на них якорями. На развалины Гошка смотрел со слабым интересом. Пожалуй, там было бы неплохо полазить.
Забор как-то неожиданно перешел в голубенький штакетник, за которым замелькали странной формы здания, похожие на ангары, и перевернутые вытащенные на берег лодки. Гошка и сам не мог сказать, почему не прошел мимо полуоткрытой калитки. Протиснулся в нее, собирая обшлагом рукава ошметки голубой краски. Прошел мимо маленького фанерного домика, где на перилах крыльца сушилась большая тельняшка, мимо странных ангаров, мимо рядком лежащих лодок…
Та лодка лежала чуть в стороне. Она чем-то отличалась от остальных, но чем – Гошка не понял. Он присел рядом, прислонился к ободранному белому боку лодки. Почему-то он был уверен, что вокруг никого нет, никто его не заметит и не прогонит. С неба упали первые капли дождя – крупные, колюче-холодные. Гошка всхлипнул и полез под лодку, окончательно перемазав школьный пиджачок…
Внутри было тесно, но тепло и сухо. И пахло хорошо – деревом, немного краской, рекой и песком. Гошка прижался спиной к какой-то переборке, дерево заботливо отдавало тощему скрючившемуся пацаненку скопленное за половину солнечного денька тепло. Гошка уткнулся носом в коленки и тихонько заплакал – впервые за этот день, от обиды и острой тоски по не получившейся дружбе. Старая лодка вокруг него притихла. Даже ветер перестал свистеть в щелях, как будто она хотела закрыть горюющего Гошку от всех на свете.
Гошка размазал слезы по лицу рукавом, и погладил ладошкой желтое дерево. То есть это он подумал, что, наверное, оно желтое. Если лодку перевернуть, и на нее будет светить солнышко, желтое дерево будет весело блестеть и как будто подмигивать…
Лодка одобрительно скрипнула. Ей нравилось то, что придумывал Гошка. Мальчик вздохнул и снова погладил деревянный бок. «Ты хорошая», - не то сказал, не то подумал он.
С этого дня они со старой лодкой сделались друзьями. Гошка стал часто приходить сюда. Он уже не был таким наивным, как в первый раз – догадался, что это лодочная база, что в фанерном домике живет сторож, но научился выбирать время, когда народу вокруг не было, а сторож, которого он ни раз не видел, казался ему каким-то мифическим существом вроде домового. А вот лодка была живая. Она слушала Гошкины истории, которые снова стали сыпаться из него, как из мешка с прорехой, вздыхала тихонько, укрывала непутевого пацаненка от холодных дождей и осенней слякоти. Зиму лодка провела, закутанная в брезент, Гошка наведывался к ней совсем редко. Зато весной снова зачастил на базу. Дорога была уже привычная – вдоль серого забора, через полуоткрытую калитку, мимо фанерного домика, мимо ангаров и новых лодок.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды Гошка не нашел свою лодку стоящей на днище и полной каких-то непонятных банок и свертков. Удивившись такому беспределу, Гошка перемахнул через борт и начал решительно выгружать непонятное имущество. Он только что ухнул на асфальт здоровенную банку белил, когда сверху раздался грозный вопрос:
- Ты что это, паршивец, делаешь?!

***
- И что сейчас? – Алексей Михайлович бросил на Дмитрия Ивановича взгляд поверх вкусно дымящейся большой кружки.
- Что-что… слушай, налей мне все-таки еще кофе, а? – Дмитрий Иванович пододвинул другу чашку и плотоядно покосился на одиноко лежащий на тарелке бутерброд с колбасой. – Ходит ко мне каждый день, шпаклюет, зачищает, в краске мажется, водкой оттирается.
- Ну и что тебя не устраивает? – Алексей Михайлович налил Дмитриеву кружку до краев и пододвинул к нему батон хлеба и батон колбасы. – Нашел себе невольника на галеры, радуйся. Слушай, может, тебя все-таки нормально покормить? 
- Не, - Дмитрий решительно потряс головой. Потом сообразил, что сказал это с Гошкиной интонацией и усмехнулся про себя. – Не надо меня кормить, у тебя жена готовила, старалась, тебя порадовать хотела – вот ты сам и ешь. А я вообще-то всем доволен, я просто понять не могу – ну, чего его тянет на нашу базу?! В парусах он ничего не понимает, я рассказываю – запоминает, но, по-моему, он так же запоминал бы, если бы я про синхрофазотрон ему популярно рассказывал!
- Про синхрофазотрон ты рассказывать не можешь по определению, ибо ты профан в точных науках, - значительно поднял палец Алексей. – А на жену мою не кивай, тебе и такого не приготовит никто, так что пользуйся случаем.
- Вредный ты человек, Лёха, - хмыкнул Дмитрий Иванович.
- Естественно! – самодовольно ухмыльнулся тот. Потом, посерьезнев, посмотрел на друга, вздохнул: - А с мальчиком все просто. Ему не столько яхта нужна, сколько его сказка, которую он придумал. Занесло его каким-то ветром тогда на вашу базу, вот и получилось, что яхта. Занесло бы в ангар с вертолетами, сидел бы, влюбленный в пропеллеры. Ты, Митенька, вспомни себя в его возрасте – придумал что-то и сам поверил.
Дмитрий помолчал. Он хотел было сказать, что придумывал что-то обычно как раз Лёха. А потом верил сам, и Митька тоже верил, так само собой повелось с первой встречи. Но не сказал. И не сказал, что Гошка часто напоминает ему маленького Лёху. Потом скажет, успеется еще.
Не признать, что в Лёшкиных словах была доля истины – и немалая – было невозможно. Дмитрию Ивановичу стало обидно за свою старушку-яхту. Он сердито запихал остатки бутерброда в рот, торопливо сглотал, и снова заговорил:
- Да нет, ему не все равно, ты пойми! Он приходит, старается, все спрашивает! И упрямый какой, ты представляешь? Я его гонял-гонял – не уходит! – Дмитрий Иванович, горячась, взмахнул рукой и чуть не сбил на пол свою и Алексееву кружки.
- Ты поосторожнее, - предупредил его друг, отодвигая чудом уцелевшую посуду подальше. – Перебьешь тут все, Кристина тебе спасибо не скажет.
- Ладно, Лёх, ты извини… - Дмитрий вдруг как-то обмяк и растерял весь свой пыл. – Пойду я, наверное.
- Митя, - Алексей Михайлович внимательно посмотрел ему в глаза. – Что-то с тобой происходит, милый мой. Может, расскажешь?
- Да чего ты придумал-то, Лёха, - буркнул он, отводя взгляд. – Просто пора мне, до дома час еще небось пилить буду… а там пробки… а у меня еще работы куча…
Врать Лёшке он не умел никогда.

***
Мама не могла понять, что происходит с Митькой. Нет, примерным мальчиком он никогда не был, но…
- Где ты бегаешь целыми днями? Ты ничего не ешь, смотри, все ребра наружу выпирают! Почему на тебя снова жаловалась мама Вали Ковалёвой? Митя, я тебя спрашиваю! Что за безобразный спектакль вы устроили у них под окнами? Митя! 
Он стоит – голова ниже плеч, локти разведены упрямо, одной ногой зябко потирает другую, всю расцарапанную.
Где он бегает… в своем дворе, в Лёхином дворе, в других окрестных дворах, на набережной. Везде, где можно бегать. И вовсе он не только бегает. Они часто и подолгу сидят с Лёхой в их вигваме, рисуют карты, разрабатывают проект антигравитационного парусника, придумывают всякие истории… Впрочем, если быть честным, то придумывает чаще Лёха. А Митька ревниво следит, чтобы ни одна не обходилась без кораблика. Лёха иногда досадливо морщится, но не спорит.
И ест он не меньше, чем все мальчишки. Обрывает мелкие кислые зеленые яблочки с невысокой яблони – они твердые, как деревяшки, скулы от них сводит, а семечки в них мягкие и совсем белые. Митька сидит верхом на ветке и кидает зеленые шарики вниз нетерпеливо приплясывающему Лёхе. Еще они жуют желтые головки одуванчиков, прохладно-терпкие листья акации, тускло-тёмные ягодки жостера, которым засажены все аллеи скверов, обрывают кисленькие усики вьющегося по откосам набережной дикого винограда… А что он худой, как щепка – так мама еще не видела Лёху, вот на чьих ребрах можно играть, как на ксилофоне! А зато они оба легко пролезают через лазейки, которые находятся почти в каждом старом заборе.
И вовсе не устраивали они безобразного спектакля под Валькиными окнами. Они всего-то вызывали ее на бой! А поскольку этажом ниже Вальки живет вредная соседка, которой мешает все на свете – крики, топот, свист, лай, стук (Лёха говорит, что ей, наверное, больше всего мешает, когда везде тихо) – то вызов на бой они изображали пантомимой. И показывали, что ждет  Вальку в этом бою. Подробно показывали, хорошо. Кто же знал, что вредная соседка наблюдает за ними, спрятавшись за шторой с тазиком воды в руках! Митька как раз самозабвенно изображал, как подлая Валька будет просить пощады, когда они разобьют ее армию в пух и прах, а ее саму возьмут в плен, когда на него со второго этажа хлынул поток ледяной воды! Мало того, что оба вымокли – Лёха, в последний момент заметивший опасность, рванулся оттащить друга с линии огня, но не успел – так еще и Валькина мама, ничего не понимающая в военных действиях, не упустила случая наябедничать…
- Дмитрий! Я с тобой разговариваю, в конце концов! Будешь ты отвечать?
Что отвечать? Митька вздыхает и переступает с ноги на ногу. Мама сама все знает. Даже то, что сейчас за окном раздастся условный свист, и ее ненаглядный сын подпрыгнет, взлягнув загорелыми, тощими, как спички ногами, крикнет: «Мам, я побежал!», уже на бегу чмокнет ее в щёку и ускачет до темноты во двор.
- Мам, все, я побежал!
- Митя! К ужину чтобы был дома!
Какой ужин… лето же.

***
Чихнуть хотелось отчаянно. Митька поморщился. Не помогло. Он скривился изо всех сил, но проклятая травинка все равно щекотала нос.
Чихать было нельзя. Где-то поблизости были Валькины бойцы. Если зашуметь, они сразу обнаружат засевших в лебеде Митьку и Лёху.
Что-то защекотало правое запястье. Митька скосил глаза. На руку ему свалилась большая божья коровка. Потопталась, повернулась несколько раз, и пошла верх, к локтю.
- Куда, глупая! – прошептал Митька одними губами.
Коровок он не боялся, а этой был даже благодарен – отвлекся на нее, и чихать расхотелось. Но ведь раздавит еще кроху, когда придет время атаковать!
Рядом шевельнулся Лёшка.
- Мить! – одними губами, неслышно. – Идут!
Митька легким щелчком сбил красную букашку в траву и подобрался. Лёшка снова замер, кажется, даже не дышал. Вот сейчас, сейчас… трава вокруг качалась все сильнее, голоса преследователей тоже приближались, можно было уже разобрать, кто именно идет к засаде. Митькино сердце колотилось так, что подпрыгивал рядом лист лебеды. Только бы не заметили раньше времени!.. Десять, девять, восемь, семь – сам собой включился в голове обратный отсчет. Три, два, один, досчитал Митька про себя, перехватил поудобнее мягкую пластмассовую брызгалку и с криком «Давай!» выпрыгнул из засады. Следом за ним разжавшейся пружиной полетел Лёшка.
Обалдевшие «враги» - Ирка и Алик – на несколько секунд застыли в изумлении. Этих нескольких секунд Митьке хватило, чтобы крест-накрест перечеркнуть струей воды Иркину футболку, Лёшка разделался с Аликом –правда, и сам заработал мокрое пятно на плече.
- Валька-а-а-а-а-а!.. – шедший позади маленький братишка рыжей Вальки не стал дожидаться, пока выведут из игры и его, и со всех ног бросился к своему лагерю.
Лёха рванулся за ним.
- Стой, Лёшка, назад! – успел ухватить его за руку Митька.
На вопли малька сейчас поспешит все оставшееся в строю войско противника во главе с рыжей атаманшей. Надеяться справиться с ними, имея на двоих одну полупустую брызгалку, было глупо. Самое время было отступить, чтобы привести в порядок оружие.
- Ну вы даете… - Ирка растерянно оттянула мокрую на пузе футболку. – Долго нас тут поджидали?
- Все равно наши вам покажут, - не так мирно настроенный Алик сплюнул, но попал себе на сандалию.
Времени спорить не было. Митька влез на каменный забор, за руки втянул к себе легонького Лёху и спрыгнул на раскаленный асфальт.
***

Продолжение следует:)