Сеть

. Воронин
Сеть

Пролог

В начале Бог сотворил начало.
И было в нем и все, и не было ничего - стихии не познали различия.
И вода была огнем, а твердь была как воздух, и тьма была мглою,
 и свет брезжил без теней.
И создал Господь различия: господство создал.
И отличил себя от творенья своего.
И почил от дел, и предался созерцанию.
И дал мысли название мысль, и слову дал название слово.
Идее дал название дух, природе дал название жизнь.
И отказался от творения, ибо предвидел все,
И соблазнен был гордыней, и создал Землю со всеми тварями на ней
 и тошно стало ему от замысла своего и от дела рук своих.
И увидел Бог, что это грех, и сказал: Да будет так.
Грехом рождается, грехом и пребудет.
 Грехом и разрешится творение мое.
И отделил грех от блага, и создал искушение грехом,
 искусителя и демонов, и уязвлен был в сути своей.
И явился ему искуситель, и соблазнил.
И встали они друг против  друга, и ни один не смог одолеть.
И благословили оба и жизнь,  и светила, и слова, и мысли, и все, что будет.

Глава 1

Когда Господь создавал Землю, приходилось ему нелегко. Один как перст – а ведь и перста даже, и того еще не было, не с кем посоветоваться, подержать или подать что-нибудь – тоже некому. Все один. Благо что всемогущий, но не надо воспринимать это слишком буквально.
Вот и с Землей – где гладенько получилось, а где складки, морщит, не стыкуется и не сходится, как ни старайся… Равнины с хорошей почвой, кудрявыми березоньками, прозрачными ручейками и полноводными спокойными реками получились, к сожалению, не везде. Уж не говоря о райских кущах пальм, мангровых, манговых и мандариновых деревьев и просто оливках с маслинками. По краям, где прошлась Демиургова десница, остались излишки тверди, и чтобы сохранить пропорции земли и воды, пришлось так и оставить кучами камни, скалы, всякую неудобь. Но никто же не гнал туда людей, это так, остатки и отходы, для туристов и скалолазов. Ан поди ж ты, нашлись люди, по гордыне ли, или по слабости, которую потом пришлось изживать жестокостью, или по склонности переживать и преодолевать трудности – мы не знаем, и наука об этом молчит, - нашлись народцы, осевшие в диких, недоступных и малопривлекательных для христианского Бога местах, и сложившие свои собственные версии происхождения Мира, своей горячо любимой Родины и себя самих. Что странно, народцев этих небольших оказалось так много, что каждый клочок плодородной земли, каждый ручеек, сочившийся из ледников, каждая мало-мальски пригодная для застройки долинка – оказались заняты, названы, овеяны мифами и стали неотъемлемой – пока кто-нибудь, посильней и не столь сентиментальный к чужим святыням, не придет и не отнимет – частью Родины предков, Отчизны, Матери Земли.  Да мало ли еще придумано красивых слов для названия своего угла на белом свете. Развелись в этих укромных уголках свои боги и богини, свои герои и злодеи, были сложены пышные легенды и написаны великие книги, но долгое время люди жили как на каменных развалинах Вавилонской башни, со смешанными языками и подозрительным недоверием к чужим устоям, порядкам, привычкам и даже к манерам есть и готовить пищу. Потом постепенно боги посильнее одолели своих многочисленных конкурентов, причем боги-мужчины беззастенчиво вытеснили богинь-женщин, они переселились из вполне осязаемых лесов, рек, гор в неведомые края, вряд ли даже на небеса, и вряд ли в поземное царство, но, потеряв в определенности, заметно выиграли в значительности, как это ни странно. К сожалению, общие сильные боги так и не смогли окончательно примирить людей друг с другом, и братья во Христе ли, в Аллахе или еще в какой-нибудь вере так и не стали братьями в мире, в доме и просто на Земле. Установив для своей паствы общее Прошлое и общее Будущее, с Настоящим они не справились, уж не потому ли, что настоящее не так податливо к заклинаниям, не так подчинено логике богов и художественным выдумкам поэтически настроенных политиков. Предписывать легче безответному Прошлому и неосязаемому Будущему, чем равнодушному и своевольному Настоящему, важно лишь соблюдать известные от века пиаровские требования правдоподобия, убедительности и красоты. Если Вы не рыбак и не охотник, вспомните, читатель, самые жаркие свои рассказы о любовных подвигах (своих, конечно), и Вам сразу все станет ясно.
Итак, этногенез шел себе и шел параллельно и пересекаясь, перехлестываясь и отрываясь от формирования наднациональных рынков, политических и географических своих границ и граней, то подтверждая, то опровергая канонические представления о нациях и народностях и тем самым не даваясь в руки ловким пройдохам, определениями и правилами  надевающими не узду – нет, хуже,  мундштук - на формирующееся самосознание гордых, и только этой самой гордостью и богатых племен.
Загадкой для остальных – изумленных и завистливых – народов  было изобилие дворянских титулов в бочажках жизни, никак не тянувших на феодальные государства – князей, графов, имамов, шахов, эмиров и просто эфенди, арбабов, ага, беев рождала земля в изобилии, пропорциональном плодородию желтой и кисло-вяжущей алычи. Кстати, не отставали от них и генералы, полковники и прочие чины инородных имперских иерархий. Эдак в трактире так целый парламент – лорды, князи, графья, не считая виконтов с мелочью, и все со своими возлюбленными, - сидят,  ноги по щиколотку в навозе, под связками лука, паприки и чеснока, – выпивают и в ус не дуют насчет кто кого покруче будет. Золотые времена! Есть что вспомнить! А впрочем – есть о чем и помечтать - смотри рассуждение о временах чуть выше , милый читатель. Вот так раньше политика и делалась – и зависела от многих природных и социальных факторов – а среди них уверенно выделю два – вино и кто привез. Столетние войны полыхали из-за кислого или переслащенного вина, кровниками становились соседи-конкуренты по лозе, ведь единственное, что не прощалось – оскорбление чести винодела. Все остальное можно было уладить большой монетой, кинжалом и свадьбой. Условности, что тут скажешь. И не будем к ним слишком пристрастны.
Времена изменились.
Увы.
Теперь все не так.
Хотя многое по-прежнему.
И вот от времен создания Создателем своего создания мы с вами переплываем ко временам нашенским, но тоже так, знаете, осторожно, не сразу и не совсем сюда, а так, рядом, там будет видно, как оно пойдет. По времени вообще путешествовать непросто, а уж тормознуть точно в положенном месте – и подавно.
Признаться, сделать это довольно трудно еще и потому, что пропускать надо не рекламную паузу по телику, и не страницы нудной книги – а пропускать надо живых людей, мужчин, потеющих в своих папахах и  шкурах, трясущихся на норовистых ишачках по тысячелетним тропам, и любящих после долгого осточертевшего пути стакан айрану и гладенькую младшенькую. Хоть какое разнообразие в нашей предками заповеданной и навсегда установленной жизни, в которой моя жена принадлежит мне, а чужая жена мне уже не принадлежит. Если, конечно, не война, а чего, ура, вперед,  – там другие правила, я не прочь  даже ценой головы, победа и чужая жена – синонимы. 
Пропускать придется семейные предания о самых красивых мужчинах и самых добродетельных женщинах – у нас, в равнинных местностях, все наоборот: женщины красивы, а мужчины все равно  добродетельны, - о городах, поглощенных песками и селями, о горах, ушедших под землю и оставивших после себя чудесные озера, о храмах, святой силой возносящих твердь одесную. О надежном избавлении смертных от смерти, об исцелении больных от болезней. О прелести обыденной жизни, составляющей, как это ни печально, смысл и задачу жизни каждого из нас. Пропустить придется женщин, всю жизнь таскающих на голове воду из родника внизу долины, из тоненьких грациозных гурий с бархатными щечками, стремглав убегающих от пристального похотливого мужского взгляда,  превращающихся в усатых горластых обрюзгших матрон, а потом опять высыхающих в эпически бессмертных старух.  И многое другое. Особенно жалко пропускать ребятишек, стайками порхающими между домами, как молодые петушки, проворные, горластые и черноглазые, взрослые будущие достоинства которых еще только намечены, но не развиты до уродливых размеров – ни длинных горбатых носов, ни круглых огромных животов, ни плеши. Даже собак, лошадей и ишаков, каждый из которых – своя яркая индивидуальность, свой характер, своя судьба, своя репутация – даже их жалко пропускать. Я уж не говорю о терпком запахе весенней земли, цветущих гранатовых деревьев и кустов мальвы, - а ведь только они, кажется, догадываются, что жизнь бессмысленна, но может быть прекрасной. А делать нечего.
Пропускаем.
И не случайно, а потому, что нашенские времена, или близкие к ним, это не так важно – с точки зрения прогрессистов – воплощение всех добродетелей, исторически скопившихся в человеке, и можно запросто третировать все прошедшее как несущественное. С точки зрения добродетелей и их постепенного прогрессивного  накопления.




Глава 2
И было искушение сильнее завета.
И не умер человек, и с женой не умер.
И познали жизнь. И окрылись у них глаза.
И прогневался Бог, и указал на жену свою человек.
А жена сказала – искушение было сильнее завета, что Ты дал нам.
Зачем создал Ты искушение, которое сильнее завета Твоего?
И сказал господь – будь проклят тот, кто поддался искушению.
Проклят перед всеми скотами и пред всеми зверями полевыми,
и пусть господствует над вами завет, и скорби и печали будут ваш удел.
Терние и волчцы даст тебе земля, и питайся полевою травой,
 прах ты есть и в прах возвратишься.
Козел.
И отвел Господь тысячи глаз своих всевидящих, и вздохнул,
 и отделилась Луна от Земли,
и стал мир подлунным и подсолнечным.


 
- Заходи, дорогой! Вах, какой стал, возмужал, красавец! Как твой отец, братья и сестры, как их дети и внуки, как я давно их не видел!
- Брат, да продлятся дни твои и твоих близких! Ага, я всю жизнь буду помнить твои благодеяния. Всевышний видит, кем бы я был без тебя, и кем я стал с тобой. Да умножатся силы мои, отданные тебе и твоему благородному роду. Скажи, что я могу сделать  для тебя, и ждать тебе не придется. Прими меня не как раба, а как воина, идущего за тебя. Вот отец передал тебе, прими.
- Садись. Поставь ящик в угол, потом посмотрю, что прислал мне твой отец. Пей айран, свежий. И слушай, что я тебе скажу.
Ты храбрый и сильный мужчина, я знаю. Но мне сейчас нужен не воин, а скорее дипломат.  Хитрый, ловкий и осторожный. И верный делу, и преданный мне, знаю, знаю, молчи.
Мы воюем уже десять с лишним лет. Да мы всегда воевали, у нас мальчики родятся с кинжалом в руках. Война – наш образ жизни от века, даже когда нет врагов, мы воюем сами с собой. Но времена меняются. Сколько можно? Преуспевают сейчас не воины, а купцы и политиканы. Власть уже не держится шашкой, она покупается монетой. Нам надо это понять. Нам надо сменить оружие, если мы хотим победить. Пока я говорю это тебе не для огласки, таких, как ты, у нас раз-два и обчелся. Мы должны менять стратегию. Вот о чем я с тобой хочу говорить, если ты готов.
В полутемной комнате просторного дома, каменного снаружи, как древний бастион, и коврово-шелкового изнутри, как гарем, пахло горьким миндалем, сладким инжиром, сандалом и почему=то козьим молоком. Толстые домотканые ковры глотали все бытовые шорохи, в уютной тишине зашторенных комнат разговаривать можно было даже шепотом – ничего постороннего, ни звука лишнего, все под властью и присмотром хозяина, пылинка не осмелится сесть на полированный стол, на инкрустированные нарды, на коллекцию сабель, шашек, кинжалов и ружей. Молодой человек, почтительно, вполпопы, напряженно и неудобно  сидящий в низком кресле, опустил голову и пытался скрыть свое смятение и разочарование. Он был готов к галопу и рубке, к стрельбе и рукопашке, к кинжалу и крови. А ему… Что скажет отец, старшие братья? Но он дал слово подчиниться воле хозяина, - ведь ему открыто многое, о чем ни отец, ни братья, да вообще у них в ауле никто ничего не знает.
-  Если даже каждый наш воин убьет десять врагов, ну, в смысле потери будут один к десяти, то у нас все равно не хватит людей – они возьмут нас измором, в аулах останутся только женщины и старики. Война, которую мы ведем с империей, ничего дать не может, разве что загонит нас навсегда в нелегалы. Долго так продолжаться не может, люди устали от отсутствия реальной перспективы. И потом – ты уже взрослый человек, ты поймешь – нельзя вечно жить на подачки далеких друзей, они тоже имеют свой интерес. Живут все в шоколаде-шмоколаде и смахивают нам крошки со стола. Но мы не шакалы подбирать чужую добычу.
Эмир поднялся на ноги, - где его былая легкость, где стремительность и кошачья грация, отяжелел, силы в нем еще на пятерых, а вот движенья уже не те, – и подошел к молодому человеку. Тот встал, едва доставая ему до плеча. Эмир положил тяжелую ладонь ему на плечо, чуть улыбнувшись сказал:
- Теперь мы будем сражаться иначе.
Он прошелся по комнате, окинул привычным ласковым взглядом оружие на стенах.
- Наш мудрый паша, да продлит Создатель его дни, превосходит всех смертных умом и опытом, но даже ему не открыты тайны Будущего. Он многое поведал мне, пока мы были с ним в святых местах. Но многое не открыл. Он как шахматист, двигает фигуры на доске жизни, и каждая ходит так, как умеет. Мы маленькие люди, но мы должны сделать все, что нам поручено, и сделать честно. Но и самый умелый игрок может проиграть, на все воля Бога. Мы не должны роптать, ведь фигурки на доске не обсуждают решений шахматиста. Садись, дорогой, сыграем партию.
Они уселись перед низким столом с литыми чугунными ножками, с шикарной инкрустацией из черного дерева, слоновой кости и серебра.   Эмир уступил молодому человеку белые фигуры, и они молча углубились в интриги, чреватые не просто самим существованием фигурок на доске, где ни сила, ни власть, ни хитрость, ни стратегический замысел – ничто не гарантирует победы, кроме самой борьбы. Постепенно их охватил азарт сражения, и каждое решение стало для игроков в тысячи раз важнее, чем соображения исхода партии – подумаешь, два взрослых человека в течение двух – трех часов передвигают резные фигурки по шашечкам боевого плацдарма. То есть ответственейшие решения принимались в самой что ни есть безответственной ситуации.  Но в то же время оба знали, что есть что-то поважнее, чем соперничество, и что это что-то не должно быть подвергнуто угрозе.
Молодой человек из почтения не посмел поддаваться, и играл осторожно, осмотрительно, но не дерзко. Он отклонил жертву слона в дебюте, заперся в глухой защите в миттельшпиле и маневрировал, отдавая инициативу и надеясь, что эмир воспользуется позиционным перевесом. Выиграть он не смел, но не хотел показать и слабости.
Сквозь плотные портьеры пробился яркий закатный луч солнца, во дворе замычала корова, весь день щипавшая где-то неподалеку сухую травку. Эмир словно очнувшись, внимательно посмотрел на своего противника и предложил ничью:
- Мне нравится, как ты строишь партию, сынок, ты не сделал ни одной ошибки, и не взял на себя ответственности, не пошел в атаку. Молодец, ты меня правильно понял. Я же знаю, что мы можешь играть и иначе, мне говорили, какой ты отчаянный смельчак. Вот смотри, самая сильная фигура – ферзь, верно? А вся власть у короля. Хотя сам он не боец. Индусы неспроста разделили силу и власть. Подумай об этом. Иди, отдыхай, помойся, помолись, вечером поужинаем с моей семьей, а о делах подробно поговорим завтра. Я тобой доволен.
Закат привычно мешал в небе лимонные, малиновые и бирюзовые краски, не обращая внимания на принятые у людей каноны красоты. Посвежело, длинные тени от чинар и домов стали кусками черной ночи, и во дворе сошлись, как обычно, свет и тьма, день и ночь, солнце и луна. Молодой гость (имя которого я раскрывать не стану, чтобы предупредить ваше, милые читатели, неистребимое желание локализовать нашу историю в географическом, культурном и этническом пространствах. Вот это напрасно. Весь смысл нашей истории как раз в том, что она нигде конкретно не происходит – и наоборот, происходит везде. Но, конечно, не всегда.), утомленный дорогой, обильной едой, неожиданными переживаниями вошел в отведенную ему комнату. Зажег свет. Девушка, которую ему прислали на ночь, была уже в постели. Молодое еще тело, но уже пепельно-серебряные стриженые волосы. Как-то слишком угодливо, поспешно, ни разу не взглянув на него, она занялась своим делом, а потом робко попросила его остаться с ним до утра в комнате. Он ничего не понимал, на ее теле не было ни синяков, ни следов иглы, только слишком тонкая серая кожа и полное отсутствие выражения в глазах. Он даже ударил ее – так, несильно, посмотреть, как реагирует. Она почти не заметила удара, не почувствовала боли. Только посмотрела, будет ли еще бить. Расспрашивать, да и вообще разговаривать с ними не принято, да и о чем с ними говорить? – но, засыпая, он так и не мог представить себе, чем это ее так сломали.
«Все-таки прав господин, силой мил не будешь. Вот так никогда и не полюбит никто по-настоящему, все будут наложницы – свои или чужие, какая разница?»
Приснился ему сон, тяжелый, душный и вязкий. Он идет по сумеречной улице с высоченными домами, ни света, ни двери, ни окна, и постепенно улица заполняется исполинскими фигурами, плотной стеной идущими прямо на него, оттесняя его, толкая и прижимая к грязно-серой стенке, шершавой и липкой. Он пытается идти, но навстречу все течет, уплотняясь и подрастая, толпа, которая уже одно большое тело, одна масса без промежутков между фигурами. Он почти падает, но не имеет права упасть, его затопчут, он не пройдет по своему важному делу… и в какой то момент из плотной вязи толпы его за руку кто-то хватает, разворачивает и увлекает с собой, туда, куда течет общее вещество толпы. Он и пикнуть не успел, как понял, что превратился в часть, да нет, в атом этого вещества, и тоже вырос, и набрался сил, и набирает ход… а навстречу ему мелькают такие же как он сам только что – маленькие слабенькие фигурки, и у всех – грязные марлевые повязки на глазах. И последний волевой акт, который принадлежал еще ему, последнее, на что ушел последний вздох его Я, - он ухватил за рукав такую фигурку и втянул ее в месиво толпы.
Приснится же такая чушь, не правда ли?

Наутро… Собственно говоря, с этого самого утра и начинается непосредственное действие нашего повествования – до сих пор это была присказка. Присказка, как вы прекрасно понимаете, самая важная часть произведения, но и самая скучная. Никто никого никак и ничем, да и вроде незачем. Увертюра. Никто не поет, слов нет, никто не танцует, балерин тоже нет, сиди и готовься под поппури из будущей пьесы к самому главному – катарсису, который всегда под угрозой настроения, профессионализма, самочувствия и черт знает еще чего – дирижера, первой скрипки, последней скрипки и всех, кто между ними.
Так вот, поутру встретились молодой и старый человеки в той же комнате, утром посвежевшей, посветлевшей и набравшейся чудных фруктово-женственных запахов, - и впрямь, как в гареме, подумалось молодому, и опять как в спальне, подумалось старому. Они долго молились, пытаясь прочесть в себе тайные знаки высшего знания, но Господь справок не дает, сами знаете. Они больше не провоцировали шахматами взаимных разведочных зондажей, и хотя многое им было неясно из того, что им надо говорить, думать и делать, вместе они попытались ограничить пределы и того, и другого, и третьего. Труднее, конечно, было старому, он должен был делать вид, что ему-то уж если и не все, то очень-очень многое открыто…
Но и молодому, обратившему весь свой природный такт, свою учтивость и гибкость ума, на помощь господину, практически проговаривая вслух то, что вертелось на языке эмира, но почему-то медлило с него стекать, ему, почти разгадавшему тайну этой не только словесной игры, - ему тоже пришлось нелегко, хотя его положение было проще. Во-первых, не он дает приказ, не несет за него ответственность, не он рассчитывает последствия решений – а ведь безоглядный героизм и есть нежелание считаться с последствиями. Возраст и образование тоже облегчают коммуникацию. А молодой человек был подготовлен отнюдь не только к сверканию глазами и кинжалами. У него были очень даже недурные учителя и по естественным, и по гуманитарным наукам. Если отступить лет эдак на десять – двенадцать назад, - а мы ведь так и знали, что точно тормознуть во времени нам не удастся, - в империи стали происходить непонятные, немотивированные и жестокие убийства видных ученых. Были зарезаны в своих подъездах, квартирах, кабинетах физики, историки, психологи – никто тогда так и не понял, кому они помешали. Но зато после этой непонятной серии убийств в нашем маленьком, но гордом крае появились безымянные, но очень сведущие люди, буквально за гроши, а то и вовсе бескорыстно,  работавшие на ниве просвещения в далеких сельских школах. Честь им и хвала.
- Ты поедешь в столицу, мальчик, под чужим именем, с чужой легендой, мы снабдим тебя всем необходимым, поживешь, присмотришься, на работу устроишься, но так, чтобы хватало свободного времени. Но помни, ты едешь за оружием. Самым верным, самым сильным и самым нам сейчас нужным. Ты должен добыть – почти как в сказке, мой дорогой, то, не знаю что. Точнее – мы должны получить надежный  и практичный план действий. Это оружие интеллектуальное, оно само не убивает и не стреляет, но оно сильнее других, особенно сейчас.
-  Но как я …
- Не торопись, все что надо и все что смогу, я тебе скажу. Ты будешь искать нужного человека. Наши люди тебе помогут во всем, кроме одного – ты должен будешь сам решить, тот ли это человек. Ты должен суметь это сделать, и от этого все зависит - успех, провал, грудь в крестах и так далее. Твоя задача – смотреть, думать, сравнивать и выбирать. Связь с нами – только через верных друзей, никаких интернетов – шмартернетов. Сынок, я ведь тоже только фигура на доске, может и не пешка, но и не ферзь. Мы с тобой должны ходить по правилам, и тогда у нас будут шансы.
Молодой человек, и так нервничающий от неопределенности, вообще почувствовал себя подвешенным за уши.
- Теперь – кого ты должен привезти. Людей, которые нам нужны – около полусотни, по их знаниям. Вот тебе первое ограничение – знания и способность их применить. Среди них половина сразу или сдаст, или откажется – ты должен это почувствовать, выбрать из них с десяток, которые по тем или иным причинам согласятся работать с нами. И вот здесь – уже тонкости, которые только ты сможешь раскусить. Если это просто продажная тварь, за деньги, за сладкую жизнь готов продать и чужих, и своих, - где уверенность, что он не продаст тебя за лишний пятак? С ними опасно, хотя на крайний случай можно.
Если это перекрестившийся герой, или мстит за что-то, или ненавидит  Империю, или еще какие страсти в нем горят – страсть слепа, мой мальчик. Ты должен суметь отличить страсть от разума. Это красивые, но неверные люди.
Есть шайтаны, продавшие душу дьяволу, им нагадить своим, сделать гадость – большая радость. Такие могут помочь, но могут и обмануть, и утащить за собой в болото. Такие могут быть полезны, но с ними могут быть очень большие неприятности.
Самое лучшее – это найти эстета, которому просто нравится красиво решать сложные задачки. Шахматисты. Могут не выиграть ни шиша, но стараться выиграть будет изо всех сил. Среди академической публики таких полно – им и невдомек, что бомбы взрываются, да еще в людных местах, - они просто изобретатели. Мальчишки по характеру, но спецы классные. Вот на таких надо обратить внимание, и такого человека, или двух – трех, ты и должен найти. Вождь потом сам решит, вместе или порознь они будут работать – нам с тобой это уже не важно. А ты, если справишься, сможешь просить у него все, что захочешь – и себе, и своей семье, и своему роду.
И уже к вечеру, провожая юношу в далекий и туманный путь, старик тихим голосом приоткрыл ему подоплеку задания:
- Мы ведем борьбу не с народом, а с империей. Это разные вещи. Простому народу ведь тоже не сладко, он тоже страдает. Власть должна служить людям, должна о них заботиться. А у них власть принадлежит самой власти. Если мы победим, то покончим с такими порядками. Подумай об этом, сынок, и да хранит тебя всевышний.

Глава 3

Только Ной пришелся ему, и пожалел его.
И сказал Бог Ною: готовь ковчег, скоро потоп.
И затопил Землю с городами и деревнями, с полями и рощами,
 и со всеми людьми и с женами и дочерьми их.
Водой затопил горы и долы, леса и земли.
Только Ноя с сыновьями, не знавшими греха, и каждой твари по паре зверей и гадов,
и птиц небесных, и насекомых, и семян плодов и злаков спас Он в ковчеге.
И лишилась жизни всякая плоть – и птицы, и скоты, и звери, и все гады и все люди –
всех утопил Господь.
И не было больше женщин на свете, ибо утонули все.
Откуда они потом взялись,  Он и сам не знал.
И через полгода вспомнил Господь о Ное,
 и навел ветер, и спали воды.
И схлынули воды, и сказал Ной – Хорошо!
И воздал хвалу Господу, и принес ему щедрые дары.
Сыновей своих принес Господу
 и сказал – возьми их себе, и пал ниц,
 и взял Господь сыновей.
И предал всесожжению от зверей, скотов и гадов,
 и обонял Господь приятное благоухание, и оставил жить.


Сюрпризы столицы

Садясь в поезд, карабкаясь по трапу самолета или корабля, да чего там – даже переступая порог дома, или комнаты – мы с вами, милые читатели, пересекаем границы. Они не всегда обставлены таможенниками, неприступнее и важнее которых могут быть только седобородые швейцары в гостиничных ливреях, не всегда отмечены погранзонами, заставами и полосами, не всегда обозначены полноводной рекой, полосатым столбиком или великой китайской стеной. Но чем больше границ мы пересекаем, тем более полосатой снаружи и внутри становится наша жизнь. Сами эти полосы незаметны, неочевидны и необременительны. Скорее, они благотворны. Можно даже сказать, лекарственны, особенно от некоторых состояний духа и души, которые можно было бы отнести к разряду жизненной неискушенности. Вопрос весь в том, насколько глубокими бороздами ложатся эти полосы на наши души, в наши мозги и как они сказываются на поведении. Есть ведь породы людей, которые легко смывают с себя любой рисунок, если он нанесен неправедной рукой.

Не без внутреннего трепета и непонятного, глубоко спрятанного от самого себя почтения, пересек границу наш молодой человек, приобретя вместе с географическим передвижением новые социальные качества, из которых упомянем пока только новое имя. Теперь мы, как и все прочие, и в полном соответствии с его новыми документами, будем называть его Аликом. Конечно, он внутренне готовился к своей новой жизни, дал себе слово быть достойным и своего рода, и своей миссии. Он знал, что многое будет непривычно, но его предупреждали, что это многое мало что значит. Он – гордый горец, у него свой закон и своя голова на плечах. И в то же время, он особый горец, и дело у него особое.  Как нож в масло, он должен войти в их общество, как ищейка, должен найти нужное, как лиса должен выкрасть и утащить в свой улем жареного рябчика современной науки. И при этом не оступиться, не дать себя даже заподозрить – расправляются ведь не с виновными, а с подозрительными. Он помнил, что самое последнее дело – верить стереотипам, знал, что надо внимательно ловить мелочи, обращать внимание на несказанное, на незаметное, быть сдержанным самому и не провоцировать к вспыльчивости других. Все это ему тыщи раз объясняли мудрые безымянные сельские учителя. Но, тем не менее, по ту сторону границы ему были преподнесены немалые сюрпризы.
Столица империи встретила… – а вы, милые читатели, разве не знаете, как встречают  пришельцев столицы империй? Да никак. Абсолютно равнодушно, как будто ничего и не произошло, как будто не произошло встречи – а мы с вами знаем, что встреча эта чревата роковым столкновением - двух равновеликих космосов: человека и города. Моросил неприлично будничный дождичек; вместо того, чтобы приветствовать или хотя бы обратить внимание на нового человека, все горожане спрятали головы - вместе со взглядами - куда-то под капюшоны и зонтики, и превратились в каких-то водонепроницаемых монстров, так что и разглядеть их было невозможно. Алика поджидал человек неопределенного возраста, в котором мужчина уже заснул, но еще не угас, и бесцветным голосом пригласил в машину. Усадил на заднее сидение, чтобы избежать разговора. Молча миновали они мокрый серенький пригород, молча проехали по уныло освещенным окраинам, и также молча протолкались в пробках по центру. Улицы сияли рекламами, манили то королевскими игорными залами, то элитными унитазами, то престижными апартаментами с райскими услугами, но на шепелявой рекламе – какая-нибудь буква обязательно не зажигалась, - на всей чудной позолоте был явный налет равнодушия, усталости и неверия в свое волшебство. Алику показалось это странно, он даже обиделся за рекламу – она изо всех сил лезет в уши, глаза и карманы, а ей говорят привычно: «Уйди, постылая, надоела».

Дом, в котором предстояло жить Алику, был в самом центре столицы, в тихом кривом переулочке, забредшем сюда из позапрошлых времен. Во дворике по-хозяйски расположились старые, толстые и безнадежно больные тополя, махонькая детская площадочка была заставлена лакированными вездеходами, отовсюду на прохожего нагло пялились видеокамеры, но старый дом есть старый дом, что ни говори – дом был теплым, мягко пахнущим чем-то вкусненьким, веселый фасад приглашал в не менее симпатичный подъезд, ласково проводивший гостя к двери его будущего гнезда. На лестничной площадке цвел настоящий зимний сад, на стенах были картинки в рамочках и зеркала, а под лестницей трехколесный велосипедик дожидался своего лихого наездника. Старый обманщик, дом, как и положено ему по чину, окружал жильца покоем, комфортом и ощущением устойчивости и благополучия жизни.

Познали Адам и Ева друг друга.
И первый человек, Каин, был дан Господом женщине,
 и сказала она – вот, приобрела я человека от господа.
И брата его она родила Авеля.
И обрел Каин бессмертье через убийство брата своего Авеля,
и стал Каин Богу подобен в бессмертии своем.
И грех лежал на них.

На следующее утро – чуть свет – наш Одиссей был уже на улице. Надо было проверить сотни полторы явных и неявных гипотез, - что такое столица, с чем ее едят, и что в результате получается. Понаблюдать и за собой – что новенького привнесла столичная среда в походку, постановку головы, фокусировку взгляда и вообще в самоощущение юного пилигрима. 
Разведка затянулась на несколько недель. На прямые вопросы Алик ответов не получал, на косвенные вопросы ответы сыпались как из ведра, а самые важные впечатления вообще пришли неожиданно и неизвестно откуда.
И открывались ему – постепенно - два панорамных ракурса – один с высоты птичьего полета, другой – с высоты козырька кепки. Так приблизительно организовано общество – пехота забрызгана кровью, мозгами и грязью, летчик видит лишь, как лопаются коробочки домов, а гладко выбритые генералы играют в штабные карты. Так и в столице – голодные, пожилые и нездоровые люди считают медяки в кармане, мелкое чиновничество успешно плюет на свой контингент и, ухмыляясь, тянет все, что доступно, а политики оперируют суммами  и проектами, не укладывающимися в воображении. Так надо, такова логика жизни – твердят газеты. Никуда не денешься, иного не дано – твердят книги.
Правда – это то, что называют правдой в газетах.
А истина – то, что называют истиной в книгах.
Прежде всего  - титульная нация. Слово-то какое, почти дворянский чин, что-то эпическое. А нации этой титульной оказывается, плевать с высокой колокольни на свою титульность, на свое почти дворянство, она о своем национальном гегемонизме, историческом достоинстве, и даже о своем внешнем и внутреннем виде, просто слышать не хочет. Попивает пивко с водочкой, небритая, нечесаная и озлобленная на весь белый свет мечется в поисках скудных крох, которые считает богатством, ворчит на здоровых, богатых и сильных, и не прочь побатрачить за харчи, крышу и иллюзию волюшки-воли, что утонула в стакане и никак оттуда не выныривает. Видно, плавать не обучена. Титульная нация вообще, оказывается, существует только в замкнутых пространствах – в лексиконе политиканов, в сознании иммигрантов и в лозунгах молодых и не очень националистов. Правда в последнее время, говорили Алику, заворчала и она на всех «иных» - иноверцев, инородцев, иностранцев и иноземцев. Но ворчание это казалось Алику ненастоящим, каким-то ритуальным, потому что ничего, кроме брюзжания, он, как ни старался, заметить за ней не смог.
Только позже выяснилось, что титульная нация все-таки существует, и это ничто иное, как сдобные дамы, в облаках умопомрачительных запахов, и нездоровые прокуренные и испитые мужчины, утратившие интерес ко всему, кроме своей титульности; и расплодился этот народец в конторах, дирекциях и департаментах, и составляет, разумеется, самое главное, самое важное звено всей общественной цепи, простите за такое мрачное сравнение. Но господи, думалось Алику, если в этих людях квинтэссенция добродетелей нации, ее гордость и соль, тогда и впрямь их не жалко, они даже не скрывают своей низости, своего никчемья.
Поразили его и столичные женщины. Где веселый смех, наивный взгляд и стыдливый пунцовый румянец горских девушек, где привычные порядки, скромность и покорность, верность долгу и очагу? Где приличия? Бабы тут совсем другие.
Взгляд либо колючий, либо развязный. Речь или блатная, или оскорбительно прямая. Вид - не приведи господь, увидела бы их его мама и сестры. Краска килограммами, волосы цветными кустами или нечесаными гривами, одежда клоунская и проституточная. Манеры шокирующие – презрительные, грубые и безразличные одновременно. Доступность – просто ошеломляющая, и ни к чему не обязывающая, но всегда – корыстная: либо деньги, либо ресторан, либо тряпки взамен спортивных и холодных ласк, никакого тепла или близости. Вежливо с ним разговаривали только две девицы в банке, где он открывал счет. Им за это платят – догадался Алик. Даже в дорогой парикмахерской совсем молоденькая мастерица стригла его как овцу – равнодушно, болтая по мобильнику, уходя куда-то за занавеску и принося с собой мерзкий запах дешевого табака.
Собаки живут прямо в квартирах – вах, почему ослов дома не держат? В баню ходят все вместе – мужики, бабы, прямо семьями – это что? В автобусе, метро – бабы сидят, а мужчины стоят! Все ненормальные.
- И это наше будущее, за это мы деремся всю жизнь со всем белым светом? – недоумевал Алик. - Нет, спасибо, только не это, ни за что.

Выражение лиц – вот чего никак не мог ожидать наш юный антигерой. Никакого империализма, в лучшем случае – бытовое или хмельное оживление, а обычно – потухший взор, сутулые плечи, втянутая в плечи голова и нервически суетливые походки, как у носильщиков-кули. Бегут куда-то, а разверни, подтолкни – точно так же побегут и в другую сторону, им все равно, куда бежать. Как в том вещем сне, накануне отъезда. Убожество облика, скорее всего, связано с убожеством жизни, сначала думал Алик. Но нет, демонстрация богатства, причем не просто достатка, а именно баснословных состояний, достигаемых в два – три года людьми, допущенными к охране национального богатства, порядка и законов. Казалось бы, у этих людей есть не только все мыслимые блага, возможности – они могли бы купить себе и изысканный стиль, дорогие манеры, шикарный имидж. – Но нет, их устраивают примитивнейшие формы откровенного хвастовства, самого пошлого пошиба – из открытого Бентли на асфальт летит смачное харкание, пустая пивная бутылка, коробка от стодолларовых сигар. Раньше у них говорили «я начальник, ты – дурак», а теперь «я богатый, ты – дурак». Дома, которые строятся в пригородах столицы, поражали размерами, безвкусицей и дороговизной – они только для того и стоят, причем половина – пустует. В ресторанах заняты столики возле витрин – чтобы прохожий видел с улицы, кто хозяин жизни. Богато одетые мужики горланят в трубки отборным матом на всю улицу. В центре города, посреди бульвара, только что выйдя из дорогого ресторана, можно помочиться, на виду и не стесняясь. И так далее.
«Мужчины ни себя, ни других не уважают - думал Алик, - ни стариков, ни матерей, - только клиентов. И то… Наверное, хоть богов своих, пусть не уважают, так хоть боятся?»
Как бы невзначай, Алик подстерег удобный случай и заговорил с молодым батюшкой, который оказался его попутчиком в электричке.
- Скажите, святой отец, как вы объясняете, что у нас такие разные боги, и каждый считает своих богов настоящими, а чужих – нет?
- Бог у нас один, мы просто видим его с разных сторон – отвечал ему батюшка. - Это уже народные особенности, разные традиции – у нас Христос, у вас – Магомед, у кого-то еще – Будда, Кришна или уж не знаю кто еще. А так – он един, и он расположен не на небе, не в космосе, а в душе каждого верующего, в его сердце, – Бог и есть душа, и есть вера в добро и человечность.
Так вот в сердцах Алик бога что-то не почувствовал – в церквях он был нарисован и на стенах, и на потолке, и на иконах, а вот в сердцах – может и жил бог, но очень скромно, прямо скажем, незаметно проживал. Не высовывался, как у них говорят. Даже когда Алик заходил несколько раз в церковь, посмотреть, постоять, почувствовать незнакомую, но впечатляющую обстановку, послушать ангельскую музыку - его жгли ненавидящие взгляды и шипели, как змеи, злобные старухи. Наоборот, самые набожные, самые примерные прихожане, которые и молились-то не иначе как под телекамеры, оказывались такими жуткими пройдохами, такими хищниками, вроде политиканов, бизнесменов и военных, что возникало сомнение – а каково богу приходится  в их нечеловеческих сердцах и бездушных душах. «Церкви у них есть, а Бога нет, –  такой невеселый вывод сделал для себя наш пытливый разведчик. - Если они козыряют своим богом как тузом в политической игре, значит грош цена их вере, их душам и их сердцам.»
 
Верные и надежные люди позаботились обо всем – квартира была уютно обставлена старинной мебелью, домработница готовила, стирала и убиралась три раза в неделю, пожилой водитель, был хоть и неприветлив, но очень точен и исполнителен. Работенку ему подобрали – что надо: устроили в гостиницу, принадлежащую одному из авторитетов диаспоры, в отдел по связям с общественностью. Теперь у него были все возможные условия для встреч с людьми и выполнения приказа.
Новые заботы принесли новые впечатления и новые ощущения – Алик был уже совсем «свой» на чужбине, ходил домой проходными дворами, хлеб покупал только в «своей» булочной, читал «свою» газету и гонял из арки сопливых отморозков из школы напротив, куривших, пивших, лизавшихся и гадящих на переменках обязательно в его дворе. Он с удовольствием видел, как толстеет его новая кожа, раскрашивается его маска, как достоверно и артистично он входит в роль нелегала-шпиона, который запанибрата со своими ничего не подозревающими смертельными врагами.

Глава 4

И расплодилось опять семя человека, и стали строить дома, города и храмы, и многобожие настало на Земле,
И был Магомет, и был Будда, и был Брахман богом у разных народов.
Вздохнул Господь, но топить и жечь уже никого не стал.
Плодитесь! Размножайтесь! Обогащайтесь! – заповедал людям на земле.
И захотелось ему стать как творение свое,
и стал он подобен человеку, и обожествил человека, и вочеловечился.
Ибо устал он от всеведения, всеблагости, ответственности.
Да и не внемлет никто все равно, нет, не внемлет и не страшится.
И стал трудиться в поте лица своего,
и познал земную женщину, и сказал «хорошо».
и родил сыновей и дочерей.
И пил вино лозы, и плясал под луной, и пел песню песней, и был счастлив как человек.
Но позавидовали ему и отлучили, и изгнали с небес,
 и послали жить как простой человек среди человеков. 
И возопил он: господи, что же я с собою сделал, зачем оставил я трон небесный?
Но поезд уже ушел.
И стал ангел падший, ангел тьмы и злодейства над миром и назвал себя Бог.
И никто не встал против него.
И жег он города, и убивал человеков и истреблял народы, топил суда и сбивал самолеты.
И создал политиков, цензуру и спецслужбы.
И сказал да будет так, и гаденько рассмеялся.
И простер он длань над жизнью и смертью.
И остался мир предоставлен сам себе,



Поиски неожиданно и счастливо прошли короткой дорожкой – Алик по совету своего шефа ужинал в Доме Культуры, угощая время от времени тепленьких говорунов из академической среды. Он вскоре познакомился с завсегдатаем заведения - редактором одного мудрого журнала. Внешне, а потом оказалось, что и внутренне, новый знакомый был вылитый Иванушка дурачок из сказки  – простая душа нараспашку, беден как трактирный клоп, но при этом владел секретом, как изменить ход истории.
- Понимаешь, старина, - после третьего стакана поведал ему Иванушка – все военные, все ученые пытаются разрабатывать законосообразное знание, чтобы сделать оружие. А надо наоборот, суметь поломать законы, отказаться от Пути, Знания, - уж это-то мы за четыре века истории нашей империи научились. И тогда - всем крышка. Кроме самой истории, ей-то что, плевать на человечков, она кровь пьет и трупами закусывает.
- Я чего-то не пойму, как это можно поломать законы, они что, деревянные? – подлил масла в огонь и винца в стакан Алик.

- Спасибо, будем. Твое. Хороша! Наша империя, наша история – не такие, как у всех. Мы преуспели совсем не в том, к чему стремятся все остальные, весь остальной мир. У нас слишком плотная крышка, пар не травится, а разносит время от времени всю кастрюлю. И главное – это никого и ничему не может научить, мы по граблям ходим и все удивляемся, отчего лоб побит. Ну, ты же помнишь, наверное, как все шло. Крестьянские бунты – бессмысленные и жестокие – были цветочками по сравнению с просвещенными и цивилизованными проектами построить полное счастье. Сначала аристократы составляли  антимонархические заговоры, потом царь батюшка спохватился, стал насаждать прогрессивные реформы, да так, что потом всех их благодарный народ порвал бомбами. Дальше -  масоны, потом – народные движения: интеллигентские, крестьянские, пролетарские, потом опять – бунты, гражданские войны, тирания победивших, причем заметь, тем более страшная, что предатели взяли верх над пророками новой жизни. Потом опять вариант тимократии - это все накопление опыта слома истории, всех ее законов и ожиданий. Вся геополитика летит в тартарары.  Спасибо. Себе? Ну, как знаешь. Вперед. Чудненько. Вот в чем наша историческая особенность, и вот в чем наша невеселая судьба. 
- В чем судьба, не понял?
- А в том, что Империя как раз созрела, подошла к очередному историческому краху – под святыми знаменами, конечно. Демократия, тирания закона, гражданское общество – какая разница, что будет написано на крышке гроба? Обман имеет два свойства – он обманывает обманываемых, и он же обманывает обманывающих – заплетающимся языком изрек Иванушка и утратил контакт с реальностью.
Но главное уже понял наш непьющий, но подливающий экспериментатор – оружие, которое им нужно, должно изменить ход истории, помочь отказаться от существующих схем исторического прогресса – а раз так, то тут нужен обоснованный способ отказа. Но это дело ох непростое. Это тебе не фунт изюма. Это тебе, милок, и философия, и методология науки, и случившаяся об эту пору – и очень кстати - синергетика.

Так постепенно, шаг за шагом, расследование вывело нашего пытливого витязя прямо к месту, где формуются, обжигаются и раскрашиваются сосуды истины, добра и красоты – привело его к порогу Академии знаний. Добрую неделю исправно, с утра и до вечера, прохаживался Алик по гулким темным коридорам старинного особняка, знававшего, видимо, и лучшие времена и безразлично, но устало переносящее свои нынешние будни. Он никак не мог понять, как это «работают» мудрецами - философами, логиками, этиками – это что, сидеть за столом, думать и что-то писать? А потом «представлять на суд общественности»? А как? Тем более загадочно выглядело само заведение – почти всегда полупустое, заметные движения в нем никак не могли говорить о биении пульса эпохи – пройдет нянечка с ведром и тряпками, проследуют пожилые девушки в туалет и обратно, в какой-нибудь комнатке выпивают до темна, в других свет вообще не зажигается.

Наконец, в день зарплаты, народ заклубился, забегали секретарши с чашками, поплыли, как дредноуты, ученые мужи в засаленных черных костюмах, обтрепанных белых сорочках и немодных галстуках, застучали каблучками аспирантки и заполнили помещение тяжелым мужским запахом бородатые аспиранты. Самое большое оживление наблюдалось в курилке, где к вони дешевых сигарет примешивались благородные ароматы трубочного табачка. И если женщины были еще прилично одеты, подкрашены, не лишены шарма, насколько им позволяли возраст и фантазия, то мужчины озадачили и огорчили Алика – в который раз! Пропитые, прокуренные, обрюзгшие, обношенные, немытые – господи, прям бомжи натуральные – а вот ведь, поди-ка, соль земли, да вдобавок еще и свет неба.
Встретился здесь Алику и его ученый знакомец, Иванушка. Он уже получил свои полставки, был готов стартовать к месту своих нехитрых развлечений, и Алик его еле удержал своими расспросами о диковинном заведении.
- Иван, почему философы так странно выглядят, им что, совсем не платят?
- За мозги у нас давно не платят, мозги сами себе и награда, и алтарь – им приносится в жертву все, чем безмозглые люди заполняют свои наивные жизни. Интеллектуальные доблести влекут за собой  телесные пороки. Посмотри, все более или менее толковые специалисты, - ну, я имею в виду гуманитарии, держащие передовую линию культуры и науки, - они все с приветом, кто псих, кто чудик, кто алкаш, а кто педик… Но всяк кулик свое болото хвалит – получается, что болото и есть самая надежная опора жизни. Но ситуация вовсе не безобидная и небезопасная – мы из истории своей знаем, что в депрессивной среде скапливается невероятная деструктивная сила. Особенно, если она вооружена утопической идеей.
- А кто они, есть среди них гении?
- Каждый философ, если он на уровне профтребований, - вот тебе и готовый гений. Нет, правда, если серьезно, сама проблематика настолько общая, фундаментальная и сложная, что удержаться на пике дискуссий могут только несколько человек, уж не знаю, гении или нет, но… понял?
- А что это за работа – быть философом, разве можно работать мудрецом, или святым?
- Ну, это нетрудно понять. Все люди как люди, их с детства учат отличать одно от другого, классифицировать вещи и поступки по разным признакам – вот это хорошо, кладем наверх, вот это плохо – вниз его! Вот это сладкое – направо, кислое – налево, ну, в общем разбираться в жизни – это значит уметь приклеить общепризнанный ярлык к любому событию. А философ занят другим – он думает над основаниями этих классификаций, для него проблемы возникают там, где их никогда не увидит обыватель. Они же меняются, эти основания, то, что вчера было приемлемо, сегодня уже чудовищно, а что вчера было запретным, сегодня во всех киосках. Кто будет следить и объявлять о невидимых, но важных сдвигах в самой толще жизни, кто нырнет и не захлебнется?
- А они в Бога верят, или все атеисты?
- По-разному, есть такие и такие, а есть и другие и другие. Я толком не знаю, да меня это не сильно тревожит.  Пошли, перекусим, по дороге покалякаем? А то уже все там.

И по дороге – а идти было рядом, - изложил Иванушка свои мировоззренческие принципы.
- Я стараюсь к человеку относиться так, как будто он мне ценен или нет, - сам по себе, а не по «признакам», «правилам», обязательным для обывателя. Вот смотри, конфессиональные границы – где они? Вот у нас на площади рядышком стоят синагога, мечеть и православный храм – где граница между ними? Или едешь ты по стране на поезде – госграница отмечена столбиками, полосами, военными. А религиозная грань – где она? По культурам она проходит – вот это – православная культура, вот это – исламская, вот эта – иудейская? Нет, это уже страшный анахронизм, может так и было – а может так и есть, но это пещерное дикарство – какие же это культуры, если они враждебны свободной вере других людей? Это не культуры, а черносотенные идеологии – впрочем, поскреби любого истинно верующего, там такого наскребешь, - красиво не покажется. Граница проходит, как это ни печально, в самих культах, в самих мечетях, храмах и синагогах. Там проживают правила деления на своих и чужих, туда не пустят неверного, или не в той тюбетейке, не в тех штанах или юбочке, не того цвета кожи… Примитивная, но живая до сих пор сила – мы правоверные, а они – тьфу на них, кто бы они ни были. Вот и летят самолеты в небоскребы, вот и убивают детей в школах, молодежь на тусовках,  стариков в их трущобах… Ну, давай! Ты опять? Уф. Как скажешь. Твое драгоценное. Граница – вот с чем надо покончить, чтобы не воевать. А у нас знай свое – святые рубежи, Наши, Отечество. Спартак, Манчестер, Бенфика – это, думаешь, спортивные команды? Это заводы по производству шовинизма, ненависти к другим, слепой и дикой «идентификации» городских дикарей. Они рубят друг друга железными прутьями из-за того, что мячик закатили вон туда, а не вот сюда. Чушь? – да нет, это социальные механизмы, по научному говоря, так жизнь устроена, и вовсе не бескорыстно, и вовсе не сама по себе. Есть и там свои кукловоды. В конфессиях – то же дикарство, но приукрашенное респектабельностью попов, мулл и раввинов. От чистоты рядов зависит достоинство богов. Как в партиях «нового типа» - какой к черту новый тип, этот тип стар, как и сам дьявол. Вот так-то, мой золотой.
Усевшись в шумном зале академической закусочной, они склонились друг к другу как заговорщики, чтобы слышать друг друга, делая частые короткие паузы для принятия рюмочки-закусочки.
- Так вот. Граница – не линия, а точка, она в фундаментализме, в каждом человеке, который поверил, что самое главное в нем – принадлежность к … чему угодно – партии, церкви, расе, классу, сословию… и тут не важно, либеральная или социалистическая идея, или Отчизна, или боги – это уже второстепенное дело. Главное – то, что из тебя вывели твою суть вовне, в какие-то подвластные им, кукловодам, пространства. А ты чего, опять не пьешь? Ну смотри, а то давай за твое здоровье? Ладно, я за тебя. Да, так вот. И уверяют тебя, что ты «обязан», «должен», «призван», да мало что еще – поддерживать это пространство власти, жертвовать и собой, и другими. Но самое главное – самой возможностью возразить, занять иную позицию, просто самостоятельно осмыслить себя. Распорядиться собой, коротко говоря. Вот этого никто тебе не простит, это, брат, самый тяжкий грех. Кто не с нами, тот против нас, да и против всех. Вот что такое несвобода. А свободный человек живет по-своему и никого этим не оскорбляет – хоть он в очках, хоть в шляпе.
За всеми столами шли оживленные дискуссии, народ разгорячился, стало душно. Кто-то уже пытался затянуть песню, кто-то ссорился, женщины раскраснелись, часто пудря носики и поливаясь духами.
- Вот ты говоришь, хочешь свободы для своего народа – хоти. Но только помни. Свобода - миф, который так же, как религия, манит и сулит невозможное. Глянь, свобода – всегда проблема для несвободного человека и общества. При диктатуре все жили как под прессом, и по краям из-под него выползал жмых, тесто, каша, которая и была свободой. Так всем казалось. Частная жизнь, охота, рыбалка, садик – огородик, кому-то карты, кому-то секс, кому-то еще что – в общем любительские занятия казались свободой. Только после команды «Вольно, разойдись», понимаешь? Без этого все в строю, не пикни.
Иванушка больше не предлагал разделить с ним сладость бытия, наливал себе сам и выпивал себе сам.
- Свобода, братан, – опиум народа, вздох угнетенной твари, привет классикам.
Надо ли говорить, что после таких перлов Иванушка имел обыкновение  отключаться от общения и переходить на иной уровень организации живого.
И как ни тормошил Алик своего ведуна, как ни соблазнял его новыми горизонтами, всплывающими под каждой новой пробкой, так и не добился внятного пробуждения собеседника и просветления его умственного взора.

И вот тут бы призадуматься нашему шпиону, тут бы и прикинуть – а каковы возможные последствия его действий, нынешних и будущих, не нанесут ли они урона дальнейшим интересам и видам не только своего гордого края, но и еще кому, - но нет, себя не переделать. Все мы в детстве были озабочены - как бы перестать вдыхать дефицитный кислород,  а выдыхать углекислый газ прямо в атмосферу. Не разум, а сердце ставит пределы рефлексии.

Замок

Впечатления впечатлениями, а дело – делом. Штучно и на вынос, доверительно шепнули Алику сведущие люди, можно получить желаемое еще двумя путями. Один – в Замке, ты ничего не теряешь, кроме времени, а может и повезти. Второй путь – в особнячке в пригороде – там можно и получить, а можно и потерять, рискованный ход. Начни с Замка.
Старый замок стоит в самом центре столицы. Вокруг снуют машины, остановки автобусов и троллейбусов сплошь опоясывали пожелтевшее от городских миазмов здание, уходящее башнями прямо в облака. Но сам комплекс зданий как будто отделен невидимой стеной благословения, он никакого отношения к городской суете не имеет – сразу видно. От него веет нездешним, ненынешним и вообще немирским.
Полно дверей, но где вход – понять трудно, надписи на непонятных языках, полустершиеся. Оказалось, что вход в любую дверь, но неизвестно, куда идти: узенькие коридорчики, то вниз, то вверх по лестницам заводят в подвалы, или в башенки, откуда путь один – только вниз обратно, темнотища, несколько раз Алик попадал в глухие, тесные каменные мешки, где с трудом можно было развернуться – не дай бог, дверь захлопнется, а двери тяжеленные, старинные – кричи, стучи, никто и не услышит…
  Наконец один из коридорчиков привел в полутемную комнату, заставленную с пола до потолка книжными полками, стеллажами и увешанный старыми картами – с морскими чудовищами, крутобокими отважными суденышками под вьющимися вымпелами, палящими ватными облачками дыма прямо в пасть гигантскому осьминогу. За несколькими огромными письменными столами и под допотопными лампами с зелеными стеклянными абажурами сидели едва различимые фигуры, склонившиеся над древними фолиантами.
Одна из фигур вдруг оказалась рядом, взяла за руку и пригласила сесть в огромное кожаное кресло, которого только что здесь не было – откуда оно? И Алик каким-то чудом понял, что фигура ждет, кем перед ним явиться – мужчиной или женщиной, молодым или старой, и как с ним говорить. Возникла пауза, и вдруг – откуда ни возьмись, в комнату, в которой уже не было ни одной двери – влетел терпкий запах кофе, рядом с ним возникла изящная восточная чашечка с крепким вареным, как в арабских чайных, кофе. Фигура приняла облик солидного сорокалетнего мужчины явно с южной кровью, но без малейшего акцента.
Юноша достал свою визитку, хотел было представиться и рассказать, что его заботит, но сразу осекся. Странно, его визави не был голым, но и одежды никакой на нем сначала не было – и только минут через пять – семь Алик различил на нем мягкие восточные шаровары, домашний стеганый пиджак и кожаные тапочки с загнутыми носами.
- Приветствую Вас в Замке, молодой человек. Нет, мне не нужно знать Вашего имени, у нас не принято спрашивать приходящих ни о чем. Мне приятно будет выполнить долг старожила, познакомить Вас с этим местом, и может быть -  подсказать Вам, как найти желаемое. Итак, Замок – это загадка, и одновременно - это разгадка множества других загадок. В него тысячи входов, совершенно свободный выход, но люди редко из него выходят добровольно. Почему? – на этот вопрос полностью могут ответить только те, кто разгадал загадку замка, но цена такой разгадки – вся жизнь человека, и все это знают, и все равно все пытаются положить всю свою жизнь на разгадку. Которая унесет его из жизни, и навеки сделает из него поминальный сувенир. И чем больше людей разгадывают загадку замка, тем легче другим, последующим поколениям искать свой вариант разгадки, и тем сложнее у них путь, и тем меньше шансов на верное решение, и тем больше страсти и жертвенности в этих людях, и тем их самих становится больше…
Алик ничего не понял.
- А зачем вам это, платят?
- Деньги появляются здесь редко, никто толком не знает, откуда, да это мало кого и волнует. Деньги здесь мало что дают и значат, присвоение ценностей идет по другим направлениям. Да и ценности совсем другие,  без денежного эквивалента. Тут конечно есть награды, есть и наказания, но они тоже редкие гости у нас. Вот, смотрите, вот эта книга, - ей безразлично, читает ли ее кто-нибудь или нет, но она – награда читателю, но награда, которую можно вручить хоть тысячу раз, и от этого ей не убудет. И она же – наказание, в определенной ситуации, если кто-то взялся решать задачу, и не обратил на нее внимания. Это обычно надо людям не для того, чтобы выделится среди остальных богатством, властью или славой. Нет. И не для того, чтобы унять свои бушующие страсти – тоже нет. Строго говоря, это одна из загадок замка, и далеко не самая простая. Видимо, если не пытаться разгадать его тайну, он просто развалится, перестанет существовать. А этого допустить нельзя – на нем держится вся архитектоника и города, и страны, и всего мира. Допуск к нам очень строгий, но как ни странно, оформляется этот допуск, извините за канцеляризм – каждым, кто пришел, на свой страх и риск. Еще один парадокс. Цена ошибки – всего-навсего цена, которую человек платит за осмысленную жизнь.  Вот вы, молодой человек, вы можете здесь остаться, и замок сам узнает, каковы ваши планы и намерения, раскроет ли он вам свои загадки, поманит ли вас Делом, или вы ничего не заметите, кроме свободного выхода на улицу в любом направлении, – и в разных углах комнаты распахнулись двери.
- Но с другой стороны, если тайна будет окончательно разгадана, никто не знает, к каким катастрофам это может привести. Поэтому в стремлении раскрыть тайну замка есть что-то некрофилическое, танатологическое. Многие, подошедшие к разгадке, сами не выдерживали той слепящей бездны, полог которой им приоткрылся за Чертой, и они лишались разума или уходили из жизни добровольно. Так что замок – вовсе не безобидная ретруха, в нем бродит много опасных, неявленных сил, но в нем и столько счастья, неги и восторгов, что нигде не встретишь ничего похожего.
Алик понял, что если не идти на откровенность, придется торчать здесь много дольше, чем ему могут позволить.
– А я могу получить то, что мне надо, ну типа купить, конкретное знание, по определенному вопросу, и больше мне ничего не нужно?
- Да, у нас есть отделы прикладного знания, их очень много, но в них отдельные входы из тех помещений, где хранятся основы – сначала придется освоить их, а потом откроются нужные двери. Сразу получить рецептуру действий  - непредусмотрительно, опасно. Надо уметь приспособить прикладные знания к постоянно меняющейся обстановке, а это невозможно без овладения основами. А что вас интересует?

- Рецептура национального реванша, национального освобождения и завоевания – скажем так, достойного места под Луной. Секрет исторической справедливости для моего народа – могу ли я найти его в замке?
Собеседник задумался на мгновение, слегка улыбнулся и доверительным тоном произнес:
- Думаю, единственное, что вам гарантировано – свобода поиска и огромные возможности Замка. А откроется ли вам искомая рецептура, или сумеете ли вы ее сами разработать – зависит от вас и ваших взаимоотношений с Замком. У меня большие сомнения, что вам удастся вынести что-то из стен замка:  на вынос, для внешнего употребления, здесь ничего не производится. Это еще один из парадоксов Замка – все, что здесь сделано, делается или будет сделано, навсегда остается здесь, если конечно, продукт стоящий.
Что же касается исторической справедливости, то в Замке есть правило – тоже парадоксальное, но твердое – ни истина, ни красота, ни добро, и, разумеется, справедливость не должны достигаться за счет других ценностей, а точнее – их общей гуманистической целостности,  и тем более – насилием и кровью. Поэтому многие там, за стенами Замка, считают его идеальным фантомом, чем-то нереальным, нежизненным и несерьезным. Хотя ходят мимо, заходят, гостят и кое-какие мелочи получают. И поэтому у нас, обитателей Замка, репутация людей, играющих в бирюльки, в бисер, во что угодно, но не в деньги, власть, доминирование и проч. Ни мы их, ни они нас не понимают – что поделать! Очень часто всякие пройдохи – политиканы, колдуны, прорицатели - делают вид, что они говорят с людьми из замка, или по крайней мере, с его согласия, и никто там, за стенами, не может понять – обманывают их или нет. Люди верят всему чему угодно, если это выдается за собственность замка. Только обитатели могут легко понять, где вранье, а где и впрямь есть связь с замком. А шарлатаны, прикрываясь ложью, ведут свои дела как дворовая шпана, - угрозами,  подкупом или подхалимством вербуют себе шайки. Иногда и пырнут ножом, для острастки, но на прямой конфликт с открытым забралом они не способны. И все равно им верят, и считают, что иного не дано, и готовы вытворять какие угодно подлости и глупости, потому что их жиганы прикидываются обитателями замка.
- Он что у вас живой, что ли, ваш замок? – ошарашено вымолвил Алик.
- Можно и так сказать, просто он без людей, без его обитателей, не живет. В этом смысле и не существует, для него существовать – значит жить. И кстати, он крайне уязвим, его очень легко ранить, навредить ему – правда, не насовсем, совершенно уничтожить его никому еще не удавалось. Он возрождается, - сначала болеет, а потом раны затягиваются, на месте руин вырастают новые постройки, и замок опять жив.

Вроде ничего обидного сказано не было, а взбесить такое вежливое обращение может почище роя слепней. Простых людей опускает. Как будто они дерьма собачьего не стоят. Да мы всю жизнь трудились, не присели, ботинок приличных не имеем, а им, видите ли, это не интересно, у них другие ценности…
«Эти мудрецы каждый сам себе на уме, от них толку мало – умные, но бесполезные люди» – поставил Алик свой диагноз, - очевидный, поспешный, и в силу этого совершенно достоверный, но, как мы с вами понимаем, дорогие единомышленники, ограниченный его природными, социальными и ментальными возможностями.
Нет, с замком каши не сваришь – нам бы что-нибудь  - думаете, попроще? – нет, не попроще, а подоступнее. Что можно просто купить. Использовать без этих заморочек – основы, блин, угрозы, бля. Хочешь иметь бабки – не выпендривайся, да и вообще этот их замок тоже мне блин твердыня я бы их всех на воздух вместе с этими снобами – от них вся порча там рождаются монстры будущего, обгладывающие кости настоящего, а о маленьких они думать не могут – у них видать масштабы не те, сами виноваты, если маленькие и слабенькие жалеть вас некому и некогда да их первых надо… пожалеешь их – тебя никто не пожалеет слишком умные – значит слишком скрытые а это уже угроза уже беда бей их бей их бей их - недобитых добивай - и ты не виноват – молодец - так им и надо - - - -

Особняк

Второй вариант – особнячок рискованный. Ну что ж, риск - дело выгодное. На следующий же день отправился наш заговорщик в пригород.
На окраине столицы, на берегу то ли реки, то ли канала, за толстенным забором красовался просторный трехэтажный дом из стекла и бетона. Вывески на воротах не было, но все знали, что здесь обретаются особы, приближенные  - а вот к чему и кому, известно не было. То ли к властям, то ли к бандитам, то ли к заграницам, то ли к регионам. Очевидно было – к деньгам. А кого сейчас интересует, откуда бабки? Кого интересует, тот долго не живет. Местные ворчали себе под нос: это раньше в империи было две беды, а теперь – третья. Сволочи. Ну что могут понять темные люди, простые соседи, чудом сохранившие свои жалкие хибары в сладких пригородных перелесках? Новые хозяева расчистили проезды и подъезды, провели свет, газ, воду и канализацию, поставили охрану, открыли автосервис – обжили захолустный угол по-цивилизованному. Скоро здесь откроют супермаркет, суперкинотеатр, супербоулинг, суперкабаре – все для суперменов и супербаб. Кстати, супердевочки давно уже обжили лоно природы и встречаются чаще, чем километровые столбики на дороге.
Приняли Алика вежливо, но несколько настороженно – кто такой, с чем прибыл и что у него за душой? Что имеется в виду под словом душа, мы с вами можем легко догадаться. Но когда он заявил, - а чего темнить? – откуда прибыл и что у него серьезный заказ на оружие, тон резко изменился, вместо дежурной вежливости и осторожности он почувствовал к своей персоне жгучий интерес, в форточку влетел азарт большой сделки, - шутки в сторону, говори дело и торгуйся круче. К нему вышел мужчина средних лет, просто одетый – джинсы, свитер, домашние тапки, никаких вам фраков-смокингов, с внешностью академического выпивохи, но явно другой породы. Внимательные, острые глаза не выдавали никаких душевных движений, жестикуляция была вялая, расслабленная, невыразительная, голос тихий и хриплый, но за этим занавесом наверняка стоял целый бронепоезд. Оказывается, он знаменитый политолог, работал когда-то в Академии Знания, но вот уже много лет использует свой интеллект на службе народу и его отдельным избранникам.
Собеседники проговорили каких-нибудь двадцать минут, и аудиенция была завершена. О цене почти не говорили – было ясно, что деньги значения не имеют, и что отказаться от заказа было бы неправильно. Алику предложили флигелек за внутренним забором, - пожить недельку, чтобы не мотаться туда – сюда. Через пару дней должен быть представлен предпроектный эскиз, ну там концепция, цели и задачи, расчет ресурсов, сроки реализации – все как у людей. После надо будет подписать техническое задание и – вперед. Специалисты будут работать, а Алик, именуемый теперь Заказчиком, будет корректировать свой заказ и принимать работу по этапам. Заодно пообщается в неформальной обстановке с теоретиком, исполнителем и менеджером проекта, эти трое тоже будут работать здесь, пока не сдадут проект заказчику. На все про все уйдет около месяца. В принципе возможен вариант и более длительного контракта – по авторскому надзору над реализацией проекта, хотя тут есть проблемы, фирма не разрешает своим сотрудникам выезжать на места и принимать участие в политических мероприятиях. Ну, это будет видно.
Алику осталось только смотаться в столицу для встречи с надежными и проверенными людьми, доложить все по порядку, и буквально на следующий день он получил благословение от эмира и аванс для политстратегов.
Ура, дело сделано по крайней мере наполовину – теперь в игру вступают уже другие силы, он приказ выполнил, - принять работу и ждать распоряжений – надо ли провожать исполнителей в горы, или пусть остаются пока здесь, - и свободен, лети куда глаза глядят, сначала домой, в аул, к родне, всем подарки, а потом –
куда ж нам плыть?…

Глава 5
 Разработка плана
Опуская несущественные технические детали, доложу, что стратеги политологи применили самое мощное интеллектуальное оружие – синергетику  – и разработали безукоризненный план, по которому через три года маленький, но гордый народ не только приобретет независимость, но и станет властелином мира.

Суть этого плана – в сетевом планировании военно-политических и организационно-кадровых шагов в сторону захвата реального контроля над всеми видами оружия массового поражения. План исходит из того, что те государства, которые накопили огромный уничтожительный потенциал, и которые диктуют теперь всем, как надо жить, конечно, не допустят в свой клуб новых членов. Но на самом деле этого и не нужно, идея гениально проста. Маленькое, но крепкое – сильнее, чем огромное, но неуправляемое. Вот ведь черные дыры маленькие, а гляди ж ты.
Первое дело – основа, на чем будет построен проект. Незыблемые идеологические принципы - решимость идти до конца, железная дисциплина, верность вождям и святыням, непримиримость к врагам… Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Смерть изменникам. Цель -  всё, средства – любые. Самопожертвование ради светлого будущего. Братство по духу  - всё как и полагается пламенным революционным движениям.
Дальше. Только дураки будут создавать с нуля свой военный потенциал, а умные должны использовать – научиться использовать – уже накопленные средства устрашения в своих целях. Надо незаметно войти в государственные структуры, да не во все, а в решающие, ключевые, от которых зависит управление и вообще принятие политических решений, и потом, как бы накидывая прочную сеть согласованных действий, овладеть ими и поставить перед миром ультиматум – или наши условия, или всему свету конец. В нужное время и в нужном месте надо сконцентрировать пусть небольшие, но жестко организованные силы.
Надо спланировать ряд независимых друг от друга акций. Но они будут как ячейки единой цепи – вроде и независимые, но уловистые только вместе. И рвать такую сеть бесполезно – здесь рвете, а в другом месте ловится, да и потом у нее есть свойство латать свои  дыры. Сетевая организация сама себя плетет, и поди ее уничтожь! Она непобедима. Она обеспечит преимущество не фронтальное, не ресурсное, а актуальное, тактическое, при том, что стратегического преимущества вовсе и требуется. Тактика важнее стратегии. Ввяжемся в бой, а там видно будет – это ведь руководство всех великих полководцев. Победа идет не к сильным, а к ловким, смелым, нахрапистым и жестким. Для этого надо действовать агентурными способами – подкупать, шантажировать, угрожать, расправляться со строптивыми, но главное – внедрять своих людей в нужные учреждения, и вовсе не обязательно на руководящие посты. Бензин-то наливает не министр топлива, а королева бензоколонки. И главное – идеологическая подкладка, люди должны быть верными и преданными идеям свободы и независимости, богоизбранности и отпущения грехов всем праведникам.
Как только сеть растянется и окрепнет, как только у командных постов атомного, химического, бактериологического, биологического и психотропного оружия станут нужные люди, можно будет запускать в ход второй этап операции – переход на автономное управление каждой из этих систем. Где диверсией, где захватом, а где и просто дезорганизацией разрушить все штатные коммуникации, лишить их управляемости и во всех захваченных точках разом, как по электрической цепи, провести демонстрационные вылазки. И никаких иллюзий, чьих рук дело – шутки в сторону, идет игра на живот или на смерть.
Не представляет особой сложности раскинуть сеть поверх границ разных стран и континентов – наоборот, она сама расползется на весь цивилизованный мир, где уютно устроились диаспоры наших пламенных борцов за освобождение. Поди ее останови, - это также «легко», как остановить идею, - идею свободы, господства и отмщения. И нет особой нужды детально и тщательно планировать и координировать: главное – запустить механизм самоплетения сети.
Но самое главное – только покончив с империями – нет, мои дорогие, не с одной, а со всеми чохом, с империализмом как таковым, можно будет упразднить власть – страшное проклятие истории рода человечества, и эмансипировав один народ, тем самым эмансипировать и все человечество. От власти, от подавления, от эксплуатации и отчуждения, от греховности жизни. Эти высокие цели соберут под знаменами сети самых лучших, самых беззаветных и преданных – и на трех страницах убористого текста в том же духе, не будем утомлять читателей римейками хорошо знакомых интернациональных кунштюков.
Мир оцепенеет от страха, кое-где можно будет провести устрашающие акции… Бессилие сильных станет очевидным всем, и спасение будет для них только в капитуляции. VI Интернационал будет последней и окончательной формой политической организации всего человечества, люди избавятся от миазмов массовой культуры, иноверия и формального права. И тогда будет достигнута не только свобода, но и полный контроль над миром, можно будет распустить ООН и создать свое мировое правительство, и во главе встать самим, и открыть миру новые перспективы – властвовать должны малые нации и народы, три тысячи лет лежавшие под пятой империй, монархов и демократий. Впрочем, позитивную часть программы надо будет разрабатывать позже, сама жизнь подскажет нужные направления и лозунги. Оптимальным вариантом было бы наверное, дать всем людям правильную веру, всех сделать братьями в праведной вере, и на основе общей святой цели строить светскую жизнь народов. Но это потом, сейчас главное – захватить военную власть над миром.

Слово, произнесенное вслух, - ну не любое, а веское, сильное слово – сразу что-то в мире меняет. Вон горячие головы уверяют нас даже, что Слово предшествовало Бытию. Ну, это ладно, для красного словца, простим им. Но в нашем случае так и произошло. Что-то изменилось. Оружие есть оружие, а оружие вселенского господства есть оружие вселенского господства. Оно само себя применяет. Люди тут уже и не при чем. То есть они нужны, конечно, но в качестве вспомогательной силы – кнопку все равно кто-нибудь нажмет, мистер Твистер, мьсе Жак или пан Завадский. Какая разница. И сами понимаете, милые читательницы, а читателям приходится все разжевывать и рот класть, с ним, этим самым оружием, ничего нельзя поделать, будучи раз запущенной, игра понеслась сама по себе, вне правил и обстоятельств.

Теперь пора приоткрыть маленькую профессиональную тайну обитателей уютного особнячка на брегах вод. В конце концов, тайны для того и существуют, чтобы их раскрывали, и уже в качестве секрета передавали из уст в уста, в глаза, в уши и даже в тексты. Итак, преобразуем тайну в секрет. Для того, чтобы политологам работалось спокойно, продуктивно и во благо всего народа, надо было неукоснительно соблюдать одно правило. Ну, вы сами знаете, кто у них там в империях устанавливает правила, да еще и негласные, да еще и строгие.
А правило такое. Все, что происходит в головах, отражается в компьютерах и вылетает наружу из особнячка на волю вольную в виде политтехнологий, рекомендаций и кампаний, должно аккуратно и без искажений и задержек попадать сами знаете куда. А кто не знает, так никогда и не узнает, да собственно, так ли это важно?
Точно так же поступили исполнители заказа нашего горского молодца и правилопослушные стратеги. Может быть, они просто по привычке, а может быть по долгу совести, а может быть и по каким-то неведомым нам причинам надеялись, что, исполнив ритуал «утечки информации», они снимают с себя всю гадость ответственности за содеянное? Может быть, в них шевельнулось чувство принадлежности к титульной нации, которую, в соответствии в проектом, предстояло покорить и поработить? Может быть, врожденные религиозность и добродетель подвигли их стукнуть на Заказчика? А что гадать? Стукнули и стукнули, и правильно сделали.

Где-то здесь нам предстоит, если читатель не возражает, несколько поменять ракурс зрения – хватит смотреть на происходящие (в самом деле? - нет, хотя бы в тексте) события с приземленной точки зрения, или с высоты козырька кепки. В дальнейшем нам предстоит перебраться на другой уровень созерцания – мы будем наблюдать за происходящим с высоты бреющего полета, чтобы потом, осмотревшись и кое-что поняв, воспарить на уровень стратегического мышления, и в этом отношении уподобиться великим полководцам, смело чертящим штабные карты разноцветным карандашом. По нашему уговору, для этого опять придется совершить нелегкий шаг – проститься с проходным персонажем нашего повествования, предоставив читателю самому догадываться, что за голос такой – сердца, разума или Родины – вел его дальше по жизни, куда он пошел, что сказал, женился ли он и на ком, или за углом его поджидали роковые обстоятельства – признаться, это уже никак не повлияет на мерное течение жизни, составляющее предмет нашего непосредственного интереса. Откровенно говоря, я уже с самого начала подозревал, что так оно и выйдет, и специально не наделял образ шпиона литературными и личными достоинствами, которые часто заставляют читателя искренне полюбить героя и потом горько переживать его утрату. «Тяжелая книга» - такой приговор вовсе не должен относиться к сочинению, которое Вы держите в руках, и больше мы с вами не почувствуем ни боли, ни смятения, ни сострадания к нескладным судьбам несчастных людей.  Мы с вами будем выше этих мелочей.
В конце концов, надо, конечно, было бы разобраться – почему это от литературных героев прошлых эпох сегодня остались кожа да кости – не люди, а сплошные функции авторского замысла.
Не случайно так много детективов – в них персонажи персонифицируют роли, это вам не семейная сага, с описанием любимых блюд, любовных страданий и неоспоримых достоинств верных и преданных четвероногих друзей. Нет, перед нами теперь - некий пасьянс, и лепка характеров вовсе не входит в условности жанра. Пришел, увидел, застрелил.
Но самые тонкие, пардон, самые изысканные , аналитики уверяют нас, что так уж устроена современная жизнь, что дело здесь вовсе не в писательском произволе, и что все мы давно и незаметно превратились в функции чего-то, что не ведомо никому.


……………..

Глава 6
Пролет
Есть, оказывается,  на белом свете загадочные феномены, имеющие аналогии только и исключительно среди небесных тел. То есть учреждения, куда, как в черные дыры на небе, стекается вся мыслимая информация в гигантских масштабах, а оттуда не вытекает ничего. Учреждения эти глубоко законспирированы, и ни одна душа не знает, где они находятся, как работают, на какие средства - и даже существуют ли они на самом деле, или нас просто ими пугают, как пугают малых деток букой или серым волком. Скорее всего, они находятся где-то глубоко под землей, или под водой, или расположены на огромном дирижабле, парящем так высоко, что с Земли его не видать. Старые люди говорят, что Zentrale построена на Луне, - ну вы понимаете, нельзя переводить этот термин на русский как «централ», а лучше переводить «головная организация».
Спустя некоторое время в этом ли, в другом ли – мы точно не знаем - учреждении ранним зимним утром, ни свет, ни заря, было назначено важное совещание. Огромный затемненный зал в малюсеньком кривеньком особнячке где-то за глухими пустырями вмещал все новые и новые группы солидных мужчин в темно-серой офисной одежде – и непонятно было, откуда они берутся, на улице никакого движения заметно не было. Мужчины вели себя солидно, меж ними не наблюдалось и не прослушивалось обычных эскапад и пикировок, принятых между разными подразделениями в мирное время. Все были сосредоточены, серьезны, в поступи чувствовалась сдержанная героика, а во взглядах читались  мудрость и беззаветная отвага.
По предварительной информации, предстояло принять на общем собрании актива некое решение, позволяющее обеспечить. Больше никто ничего толком не знал, а расспрашивать, задавать вопросы, или даже просто выуживать информацию по буквам, - в данном случае было просто неуместно. Руководство учреждения должно было прибыть с минуты на минуту и расставить караулы по местам.
Участники совещания втайне друг от друга и от непосвященных пробормотали ритуальное WWW, что в переводе  на имперский язык означало аббревиатуру символа веры, или credo нашей организации - Всеведение, Всесилие и Всепрощение. В абсолютной тишине, как белый цвет вобравшей в себя все мыслимые звуки, раздался сухой кашель и нежное похрюкивание – прибыло руководство, и никто толком не знал, оно ли само издает позывные звуки или это фанера, призывающая аудиторию к порядку и вниманию. Руководство заняло привычное место за зеркальным стеклом, включило прожектора в зрительный зал и отхлебнуло вчерашней заварочки из хрустального стакана в алюминиевом подстаканнике. Совещание началось.

- Дорогие коллеги, рад приветствовать вас на внеочередном собрании актива. Поздравляю всех сотрудников, которым было присвоено очередное оборонное звание, надеюсь что… Кстати, с нового года повышение в должности и очередная нашивка даст каждому двойное увеличение наградного пакета акций голубых фишек. Так что вдвойне надеюсь.
Теперь к делу. Около года назад одним из наших подразделений в агентурных целях был разработан план под кодовым названием «Сеть». Речь шла о выявлении активных сил сепаратистов, создании подконтрольной нам организации, установлении ресурсной базы и источников рекрутирования националистов. План был согласован с Аналитическим отделом и запущен осенью прошлого года. В справке, которую вы получили, приведены основные пункты плана, прошу ознакомиться.
Да. Так вот. К сожалению, ситуация вышла из-под контроля спустя полгода после запуска проекта. Оперативные задачи, которые мы перед собой ставили, были с успехом решены, в этой части разработка оказалась эффективной. Но. Сама сетевая структура организации оказалась недоступной даже для стратегического контроля. Не говоря уже о тактическом. Разработка все новых и новых очагов сопротивления не дает, к сожалению, возможности локализовать и выявить многочисленные ячейки, расползающиеся с огромной скоростью по телу общества. Полная аналогия с раковыми клетками. Но у нас нет лекарства, хирургия тут уже не поможет, все отрезать – эдак ничего не останется. Тут мы вслед за политологами просчитались, скажем прямо.
Нам пришлось в срочном порядке резко увеличить расходы на нейтрализацию сети, на агентурную работу, информационный анализ и пропаганду. К сожалению, результаты нас не устраивают. Нами были установлены контакты со спецслужбами многих стран, на территории которых свили себе гнезда заговорщики. Поначалу это дало определенный эффект. Однако порванная в одном месте, сеть сохранялась в других, и постепенно подштопывала сама поврежденные участки.
Кадровые службы режимных и оборонных предприятий получили новые инструкции по тщательному отбору персонала. Но отбраковка сотрудников по национальному признаку, по месту рождения, по признакам смешанных браков с представителями одного маленького горского народца, и по родственным связям и свойству – все это оказалось бесполезно. Постепенно стало ясно, что признак только один. И он практически неуловим – это признак идеологической ангажированности. Но как залезть в головы людям? Тем более, что идеология, разработанная этими злополучными политтехнологами, оказалась весьма привлекательной и живучей, способной увлечь незрелых, романтически настроенных людей. Вспомните нашу не столь давнюю историю, и вы все поймете.
Угрозы нешуточные. Нам стало известно, что какой-то задрипанный геологический институтик предлагает к продаже геологическую карту Земного шара, по которой можно определить критические точки в геологических платформах, на которых стоят крупнейшие города мира. Достаточно сравнительно небольшого заряда… и вы понимаете, что может получиться. Мы давно уже говорили, что ученых нельзя долго морить голодом, но нас не слушали. И вот вам, пожалте. Мало того, что улепетывают целыми поколениями, они еще и вредничают. Но понимаете, с ними мы легко разберемся, но другие – как остановить распространение готового знания? Сама наука организована как сеть, и не только наука, - ну, вы знаете, капиталы, системы родства, религиозные секты – и так далее. И вот одна сеть накладывается и прикрывает другую. Получается прочная ткань из совершенно разных ниток, если позволите. Одну тянешь, другие затягиваются. Вот в чем наши трудности.
И отсюда – наши задачи. На следующей неделе мы открываем закрытую ведомственную конференцию. Тема одна – как остановить угрозу, которая невольно была запущена одним из наших мероприятий. Все сотрудники обязаны принять участие в выдвижении и разработке концепции противостояния сети. На соседей из дружественных спецслужб надежда маленькая – наши ресурсы позволяют нам рассчитывать на успех своими силами. Тут есть и политический аспект – кто первым найдет противодействие сети, сможет подороже продать лекарство своим партнерам, ну это понятно. Так или иначе, мы работаем и на страну, и на себя, и на политическое руководство, - а потом уже на спасение всего человечества.
Приказываю всему личному составу подготовиться к участию в конференции и в установленном порядке дать свои предложения. Комиссию по анализу предложений поручено возглавить мне лично.
Все свободны.

К сожалению, сведения о совещании и готовящейся конференции просочились каким-то образом в прессу. Газеты и телевидение с восторгом голодного сибирского гнуса набросились на тему, забыв даже о сексуальных отношениях звезд эстрады с детьми, представителями животного и растительного царств. Левая пресса грозила чуть не страшным судом, вторым пришествием и установлением полной и окончательной справедливости на Земле. Видные журналисты, телеведущие и теннисисты намекали на свою причастность самым престижным и элитным ячейкам сети. В моду вошли ажурные дамские платьица из прозрачной сеточки, надеваемые на голое тело. Мужчины щеголяли в плетеных штиблетах и соломенных шляпах с крупной ячейкой.
Правая пресса, напротив, заняла патриотическую позицию и призывала покончить с постмодернизмом, феминизмом и синергетикой, и вернуться ко временам динамического каузального мировоззрения. Все беды – от умников, оторвать собачьи головы мерзавцам, придумывающим все новые и новые невзгоды. Иуды. Продали человечество Сатане. Удавитесь сами, а не то… - и в том же духе, у кого больше хватит воображения и слов.
Либеральная пресса, отражавшая правительственные взгляды, призывала спокойно все взвесить и трезво оценить угрозы, понять, откуда у нее растут ноги и уши, и пространно обсуждала проблему технологического рабства, изъяны Просвещенческого проекта, перспективы культурного диалога и конфессионального плюрализма. Популярны были призывы добровольно отречься от всех форм дискриминации, очиститься, протянуть друг другу руки дружбы и любви. Великий Отказ от гордыни – вот новый, надежный и модный путь к спасению. В парламентах депутаты перестали носить галстуки, а на модных пляжах дамы перестали загорать в купальниках.

Тем временем  кое-где шла серьезная работа, собиралась информация и готовились решения, набирала ходу огромная машина, отвечающая за безопасность и спокойствие граждан.
Конференция прошла организованно, в отведенные сроки, поступило более тридцати тысяч предложений от коллективов и от отдельных сотрудников, комиссия обобщила и расклассифицировала доклады и определила основные направления. Были ликвидированы лидеры первых ячеек. Разумеется, были активизированы разные методы информационной и наружной разведки, агентурной работы, усилены режимы в угрожаемых зонах. Самые явные узлы сети были взяты под наблюдение. В сеть систематически запускалась деза по всем важным параметрам. Во всех столицах мира были открыты уголки доверия, где можно было недешево слить информашку о действиях и замыслах заговорщиков. И так далее. Стало потише, крикуны из сети спрятали головы, но спокойней не стало.
Параллельно стали искать того политолога, автора идеи, но оказалось, что он давно пропал, скорее всего, или законспирирован в сеть, либо от него просто избавились. Особнячок на берегу то ли реки, то ли канала десять раз продан – перепродан, и теперь там интернат для престарелых собак службы безопасности одной благотворительной организации.

Потом было решено найти его конкурентов – не один же он такой умный, в конце-то концов. Должно же быть какое-то противоядие? Естественно, первым делом обратились в Академию знания.
Там заказ приняли как приказ, потребовали месяц на работу, и запросили за нее денег ровно в тридцать раз меньше, чем могли бы. И на день раньше установленного срока выдали результат, который впитал в себя все высшие достижения отечественной и мировой науки.
Рекомендации включали три сценария борьбы с сетью.
Первый – радикальный – был подготовлен Отделом истории знания и назван «Историко-генетическим». Его суть сводилась к генетическим чисткам на основе социальной евгеники, как в недавнем прошлом (отсюда и отсылки к истории). Основными методами таких преобразований являлись:
перекомбинация генов, с блокадой генов этнической специфики;
переселение народцев в более благоприятные условия проживания;
введение режима чрезвычайного положения на всей территории Земного шара с неограниченными полномочиями Международного Антисетевого Комитета, в который войдут представители стран, имеющих обязательства перед мировым сообществом по поддержанию устойчивого и справедливого мира.
Второй – «Оптимальный». Он разработан Отделом теории знания и исходит из скрупулезного анализа существующего положения дел. Предлагалось всю полноту ответственности за борьбу с сетью возложить на спецслужбы и строго спрашивать, вплоть до возбуждения дел – с руководства спецслужб - за допущение сетевых проявлений. При этом, грубо говоря, предоставить им карт-бланш в средствах, и не совать нос в финансовые и правовые аспекты деятельности спецслужб. 
Третий – либерально-демократический. Его предложил молодой, но амбициозный Отдел прогнозирования. Завалить горы и предгорья деньгами, льготами, товарами, правами без обязанностей, упоить всех сладостью беспечного бытия и растворить твердую волевую установку на победу мягкой идеологией приспособления к благам цивилизации. Использовать для этого проверенные инструменты – Мировой банк, массовую культуру и туризм.
 

Как эти рекомендации были восприняты в соответствующих кругах? Да как, - как всегда: с почтением и скепсисом.
Начальник Аналитического отдела доложил свои соображения руководству. Собственно, даже не столько свои, сколько результаты экспертной оценки, - свои спецы тоже не лыком шиты, и разобрались, и дали объективную оценку. С одной стороны, докладчик отметил позитивные моменты отчета Академии, но с другой стороны, - формально вроде все верно, не придерешься, а что делать – опять не понятно.
Академическое знание лишний раз подтвердило, что оно, во-первых, безошибочно, - исчерпаны все принципиальные возможности действия, и во-вторых – абсолютно непрактично.
Ну, вот возьмем первый сценарий. Насильственные – и при этом публичные методы давно себя дискредитировали, и не то, чтобы они были неэффективными, просто немодно сегодня сажать проблемы в товарняки и загонять в тайгу или в голую степь.
Оптимальный вариант – гм, однако… Трудно комментировать, но в нем есть принципиальное упущение -  полнота власти в нем совокуплена с полнотой ответственности. Ну, в принципе правильная постановка вопроса, но на деле – не учитывает многообразия жизни. Если спецслужбы будут нести всю полноту ответственности, то за что, спрашивается, будут нести ответственность остальные ветви власти? Кто будет решать политические вопросы? Чуть что не так – виноват стрелочник. Нет, не пойдет.
А последний вариант - трудно спорить, и впрямь туризм и попса перемелют любой социальный протест, но конкретно когда это будет? Сколько надо ресурсов вгрохать? Сколько ждать? И потом, непонятна принципиальная роль спецслужб, спецмероприятий – что само собой все наладится? Как бы не так.
Сценарные варианты друг друга не исключают, даже хорошо, что намечены основные направления действий, но как их сочетать? Рак, лебедь и щука – вот что может получиться из такой работы.
Хорошо хоть, взяли настолько скромные деньги за работу, что и не спросишь – а за что это, спрашивается, Академия получает бюджетное финансирование?
Доклады – докладами, но надо же что-то предпринимать. Обычная практика – когда неясно, что делать, надо делать что-нибудь – уже не выручает. Прослушка, наружка, зачистка, всякая там профилактика, особое внимание социальным вопросам, шоколадки детям и водка взрослым - ни черта не дают. Сеть проникает уже в такие сферы, которые и трогать-то неудобно. Вот, недавно, например, был задержан … … … … … … … … … … … … … … … … … … … (Следующий абзац снят цензурой) … … … … … … … … … …

Парламентские комиссии, частные и не совсем охранные предприятия, самые ловкие адвокаты и лидеры общественного мнения – да чего там, даже звезды кино, эстрады и рекламы – и те ничего не смогли придумать путевого. Короче, государственные структуры не справляются, а время-то бежит. Уже явно слышатся отдаленные раскаты грозы – в маленькой и бешено богатой азиатской стране к власти пришли фундаменталисты, этнически близкие нашему народцу-заговорщику. Один из южных штатов Америки официально провозгласил себя индуистским Раджастаном. И вообще сеть вела себя странновато. То вылезет наружу, мощными узлами, толстенными канатами, крупной ячеей поражающими воображение, то нырнет в воду, спрячет концы, а через время вынырнет совершенно в неожиданном месте, тонкая, почти невидимая, меленькая, запутанная, потом вдруг превратится в сплошную ткань, чтобы потом опять исчезнуть и выползти за десятки тысяч километров. Ну вот возьмите экологию – африканские малярийные комары развелись в Сибири, а мексиканские термиты одолели Юг Европы,  чистая саранча – в неделю сожрали все виноградники. В реках Европы и Африки развелась пиранья, уже известны случаи массового поедания купальщиков. Компьютерные вирусы стали опасны для здоровья людей, и не всех, заметьте, а только юношей призывного возраста. В институте физкультуры была накрыта лаборатория, проводившая опыты по перемене полюсов магнитного поля Земли. Диски с записями самой лучшей, самой красивой и популярной поп-певицей перестали покупать. Агентурные данные – что самое тревожное, - стали поступать пунктирно – то ужасы какие-нибудь, то ничего – тишь и благодать. Наверняка сбои тоже не случайны, смекнули Там. Ну уж если они и к нам пробрались, тогда…

И решено было обратиться в Замок, с просьбой разработать противоядие зловещим планам. Угрожающим не только…, но в общем… ну, понимаете.
И вот несколько человек - самый уважаемый телеведущий, самый лучший певец, самая красивая теннисистка и еще кто-то, - от имени всего общества явились в Замок. Их вежливо встретили, тепло приняли, мягко объяснили, что в Замке нет и не может быть никакого оружия, ядов и противоядий, и что только благодаря некоей дистанцированности от жизни Замок и сохраняет свой потенциал, и что разрушать эти традиции столь же опасно для Замка, сколь нежелательно и для социума.  И только некоторые аргументы, приведенные лицами, сопровождающими народных представителей, возымели действие. Депутация была приглашена на встречу со служителями Замка, чтобы выяснить все обстоятельства дела. Разговор затянулся за полночь, делегация давно уже сладко спала в тяжелый кожаных креслах, когда, наконец, было определено, что надо провести семинар с приглашением специалистов двух Флигелей, и кто примет участие в семинаре. На том они и могли бы расстаться, но вышло так, что на улицу вышли не все, - кто-то задержался в Замке. Как ни странно, осталась и самая красивая теннисистка, и делегаты  долго гадали, что бы это могло значить. Неужели в Замке есть корт?

Тиражи газет выросли в разы. Вместо наружной рекламы в торговых центрах с гигантских экранов на притихшую публику обрушивалась телеаналитика, и признаться, прогнозы были самые мрачные. Из столиц многих империй исчезли овощные палатки, пряные экзотические уличные обжорки. Все подозрительные породы собак и кошек, имеющие родство с коренными горскими породами, безжалостно засуживались на выводках и выставках. Да и на автозаправках творилось что-то не то. То ремонт, то прием топлива, а то и вообще позакрывались чуть не половина.
Титульные нации принимали быстродействующие идеологические лекарства – праздновали десятилетия, столетия и тысячелетия славных исторических побед над врагом. «Покупайте отечественное!», «Поддержим крестьянина!», «Наш двор – наша малая Родина!», другие кампании и лозунги сменяли друг друга, не успев даже уложиться в растревоженном сознании нации. Но отечественная недвижимость  почему-то стала уступать в цене заграничной, а провинциальные, затерянные в лесах и болотах, давно покинутые людьми рабочие поселки стали подниматься, расцветать и превращаться в поселения-монады, с полным самообеспечением и беспрецедентными мерами безопасности.
Поговаривали, что разрабатывается план полу-мобилизации резервистов – то есть всем титульным мужчинам, служившим в армии, будет выдано оружие. Так или иначе, может это все слухи, но вот всеобщая диспансеризация была объявлена национальным проектом, получила щедрое финансирование и вот-вот должна была начаться. В общем, обстановка сложилась сложная, и имела тенденцию к усложнению.
Глава 7
Семинарское занятие

Как и многое в Замке, помещение, в котором собрались участники семинара, было очень странным. У него не было ни стен, ни потолка, и может быть, даже и пола – в какой-то неясной дымке чувствовались пределы, но они не были явлены – так что если кто-то уходил во время семинара, или подходили какие-то люди – это не возбранялось – всем находилось место, но и не было ощущения излишнего пространства. Не было осветительных приборов, но света хватало. Не было секретарши, но канцтовары, минералка, микрофон и прочие нехитрые удобства были обеспечены. Наверное, велась запись, может быть, велся протокол, скорее всего, были приняты и меры секретности – но как-то сами собой, специально этим никто не занимался, по крайней мере, не было заметно, как это все происходит.
Нигде не было видно пыльных портретов, тяжелых рам, или экранов и проекторов, но по мере необходимости все нужные иллюстрации сами собой становились доступны участникам беседы. Скорее всего, использовалась голография, решили приглашенные участники, однако уточнять не осмелились.

Открыл семинар Хранитель печати, довольно сдержанно поприветствовал собравшихся, и сразу же перешел к делу.
В двух словах его речь сводилась к следующему. Главная и первая тема обсуждения – а чего, собственно, хотят добиться просители, гм, ну назовем их как принято – Заказчики, от Замка, на какой результат они рассчитывают? Ведь пока цели сформулированы совершенно неудовлетворительно. Да, есть некий феномен, который называют «сетью», но как с ним желательно обойтись, в каком смысле «отвести угрозу» - уничтожить физически? Или сделать ее подконтрольной, выявить все неявные характеристики? Переориентировать на приемлемые вектора? Ограничить какими-то рамками? Лишить ресурсов реального воздействия на среду?
- Кроме того, у нас, в Замке, - веско и очень твердо заявил Хранитель, - сложилось довольно противоречивое отношение к просьбе государства. Беда в том, что для многих империй локальные войны на периферии - вовсе не беда, не несчастье, не страдания. И не вопиющее беззаконие. Нет, для них очаги напряженности – часто желанное средство повысить плотность власти в метрополии. Обстрелять свежее поколение солдат, подкормить военную машину, потешить гордыню, получить новые «дармовые» ресурсы – много доводов за постоянно тлеющие социальные и национальные торфяники. Только глобальная угроза, а вовсе не интересы империй, побуждают нас принять участие в разработке мер безопасности. Подчеркиваю, мы согласны работать только в интересах обществ, стран, континентов, и тех сфер жизни, которые защищают свободу и достоинство человека. Любого.
Надо учитывать, что Замок может рассуждать и рекомендовать что-либо только и исключительно в жестком нормативном коридоре, так что многие вещи отпадают как недопустимые. Так, например, первый вариант, или сценарий, предложенный уважаемой Академией, недопустим по моральным и правовым соображениям. Уж если речь зашла об этих сценариях - второй, с перенесением силовых методов в подковерную область, тоже неэффективен, - силовыми способами такие задачи не решаются.  У сети, в отличие от Змея-Горыныча, не три головы, а множество. Третий вариант тоже вряд ли поможет, в нем нет differetia specifica того, с чем приходится иметь дело. Хотя как фон для реализации более четко фокусированных действий он может быть использован.
- Ну, коллеги, и уважаемые гости, желаю плодотворно поработать, передаю слово руководителю семинара. – И Хранитель исчез в дымке вместе со своим председательским креслом и иерархической организацией беседы.


Выдержать хоть самую что ни есть стройную схему разговора, а тем более – семинара, еще никогда никому не удавалось. На то он и разговор, на то он и семинар. У каждого участника свое видение предмета, свои приемчики, свои особенности. Как только уходит начальство, разговор приобретает свойства самоорганизации – ну как в самой сети. Обсуждение целей и задач как-то свернулось – это говорило о том, что участники были сильно вовлечены в ситуацию эмоционально. В целом понятное, и даже простительное отношение – тем более, что эмоции можно использовать на благо беседы.

Далее приводится сокращенная стенограмма выступлений, с незначительными сокращениями. Фамилий ораторов в стенограмме нет.
Сотрудник Отдела времени:
- Самое простое решение, казалось бы – предоставить сражающемуся народу политическую и государственную свободу – как в былые времена, когда распадались колониальные системы и империи выбросили лозунги национального самоопределения. Мы помним, как пламенные борцы за свободу и романтические революционеры, столкнувшись с хозяйственными и социальными проблемами, либо превращались в крепких хозяйственников, либо уступали таковым место. Но уже поздно – в «сети» работает идеология не свободы, а господства над миром, им уже мало своей собственной свободы, они хотят эмансипировать все человечество. Так что поезд уже ушел, независимостью можно только подстегнуть вселенские претензии мятежников.
Читатель Основного Фонда:
- Тогда надо, видимо, идти по шагам, с самого начала. Сеть – самоорганизующаяся структура, значит надо попытаться заблокировать саморазвитие системы. В чем главный принцип ее жизнестойкости? Примем без обсуждения – пока – тезис об идее мирового господства в качестве системообразующей. Стало быть, первое дело – подорвать либо саму идею, либо возможность ее укрепления и распространения. Но есть одна опасность: если удастся снизить потолок претензий «сети», то невольно мы подтолкнем традиционные периферические национально-освободительные конфликты, то есть фактически сыграем на стороне империи.
Заведующий кабинетом имени Николо Макиавелли:
- Но если внутрь идеи господства мы не «влезем», то возможен другой вариант - разомкнуть управление сетевой структурой. Как это сделать? Как выявить ее элементы? Полное выявление в принципе невозможно, на то это и сетевая структура. От этого надо отказаться, так как работать надо с «Сетью» в целом, как с целостностью. Как вакцина работает с вирусом. Мы толком не можем описать, каковы основные контуры управляющей структуры, скорее, она совпадает со структурой исполнительской.  Дело в том, что управление в «сети» совершенно необычное – скорее напоминает не «команда – исполнение», а распространение эпидемии – скачкообразно, внезапно, со всякими модификациями, адаптивно к лекарствам, короче, коварно и изобретательно, и всегда на шаг впереди ситуации. Инициатива у «сети», это ясно. Мои предложения сводятся к агентурному изучению внутреннего устройства «сети».
Читатель Второго Флигеля:
- Еще один подход – с точки зрения ресурсов. Как обесточить сеть? А что является главным ресурсом? На каком «топливе» работает «сеть»? – Денежные ресурсы хоть и важны, в данном случае не являются решающими. Тут все дело в настрое, в идеях, в головах. Надо думать об интеллектуальном противоядии, но не «Сети», а ее идеологии. Развенчать, противопоставить какую-нибудь альтернативу – увлекательную, перспективную, воодушевляющую и потому имеющую шансы на быстрое и широкое распространение.
Читатель Зала Мэтров:
- Ну что ж, резюмируя все сказанное, позволю себе подвести итог и выставить на обсуждение тезис, к которому подводят все ваши, уважаемые ораторы, выступления. На данном этапе вырисовывается такое решение – орудием, а может быть и оружием против угрозы может быть только эрозия сетевой идеологии, поскольку только она цементирует саморазвитие сети. Идеология «сети» должна быть подвергнута критическому разбору, убедительно отвергнута, и ей должна противостоять другая, позитивная, новая\старая идеология, включающая в себя ценности и нормы цивилизованного человечества, сознательно строящего свое будущее. Конечно,  в ней должно найти свое место и положение малых и – скажем прямо, дискриминируемых, - народов.
Читатель Зала Европы:
- Прошу прощения, коллеги, но мне кажется, итоги подводить рановато. Мне довелось внимательно знакомиться с программными идеями, лозунгами и ориентациями множества общественных сил и движений. Начиная с краснорубашечников Гарибальди и кончая басками и косоварами. Должен вам сообщить о своих неутешительных выводах. Такой идеологии нет. Увы. И вряд ли вообще она сегодня возможна, время массовых позитивных идеологий прошло.  Сетевая – принципиально замкнутая, агрессивная, шовинистическая и недалекая - идеология, как ни странно, оказывается сильнее, чем общечеловеческая, гуманистическая, прогрессистская, толерантная и проч.,  и проч. Во всем мире уже давно идут соперничества – либеральная идея в цивилизованных странах победила общинно-коммунальные идеологии, но ценой подрыва идеи коммунального тела. А пассионарные этносы могут противопоставить либерализму только один из вариантов «общего дела», или «коза ностра», или «фашина» - неважно, как называется, важно, чем является. Либерализм становился активным только в случае смертельной угрозы, в других случаях – он вял, правопослушен и неуклюж. Именно на его фоне и в противовес ему возникают героические, вождистские и жертвеннические идеологии, с одной из которых мы имеем дело. А произвести идеологию на потребу дня, по заказу «вышестоящих инстанций» – дело безнадежное. Кстати, Академия уже в этом убедилась, как вы все знаете.
И действительно, самой любимой темой для шуток и сарказма либеральной прессы пару лет назад была история, когда государство заказало Академии знания новую идеологию для империи – старые, видимо, уже не годились для прикрытия творческих планов вершителей народных судеб. Затея с треском провалилась – не без пользы, однако, для самых изобретательных разработчиков – они сумели-таки поправить свои неидеологические дела.

Вот так. Семинар хоть и помог понять, куда двигаться, но не дал однозначного ответа, что предпринять.

Глава 8
И это, в общем-то, естественно, точное знание не печется как пирожки к обеду. Скоро только сказки сказываются, как известно из детства. Но и нетерпение государственных структур понять можно. Во-первых, там тоже работают живые люди, со своей нервной системой – расшатанной ни к черту, - со своими проблемами и обязательствами. С огромным трудом удалось, например, пробить идею периодического переименования городских памятников. Дело в том, что при каждой очередной смене династии по всей империи приходилось сносить одни памятники и ставить другие. Штука вовсе не копеечная. Теперь к каждому памятнику будут прикреплены специальными саморезами красивые таблички с надписью – кому памятник, от кого и за что.   Ну и по мере надобности менять не фигуры целиком, а таблички с надписями. Народохозяйственный эффект мероприятия – огромный. А крикунов – на мороз.
Во-вторых,  ситуация начинает выходить из-под контроля. Сбываются самые кошмарные предсказания. В ряде пунктов земного шара уже отмечены подготовленные «сетью» акции – то вспыхнет эпидемия, то  взорвется химзавод, то произойдет несанкционированный пуск ракеты… Раньше все это легко списывалось на досадные случайности, или на природные катаклизмы, в самом худшем случае – на техногенные катастрофы. Но смотрите сами – интервал между трагедиями уменьшается в арифметической прогрессии, хоть часы проверяй. Нет, это уже не случайность, это злокозненные акции международной сети заговорщиков, решивших пустить ложку дегтя в бочку современной цивилизации. Вот, например, мост через великую имперскую реку – стоял себе полсотни лет, и ничего. Хотя зануды инженеры и твердили уже лет двадцать, что упадет не сегодня – завтра. Но ведь стоял, держался. Или самолеты. Что ни взлет, то - нет, не посадка. Что угодно, но только не посадка. И военные, и гражданские, и транспортные, и наши и иностранные – это почему, спрашивается? Или климат. Теплые течения теплеют, а погода холодеет. Реки не текут, а бурлят. Дожди не идут, а льются. Снег не лежит на склоне, а сходит лавиной – и все это, заметьте, в строго правильные промежутки времени. Голову потерять можно. Если так пойдет, некогда будет реагировать. Паника пойдет. Все кинутся спасаться. Ковчеги строить.
В строжайшем секрете держатся сведения о смуте в войсках и тюрьмах. Вот там, наверное, «сеть» поработала сильнее всего. Массовые побеги из воинских частей, отказ принимать присягу, непослушание старших, воровство и преступность. А в тюрьмах – полная анархия. Самоуправство. Резня. И ничего нельзя сделать – туда просто не допускаются ни охрана, ни высшие чины. Откуда у них продукты и вода – неизвестно. Это все «сеть», ясное дело.


И вот еще одно событие, стоящее в стороне от главной темы нашего повествования, но имеющее отношение к ее контексту. Вообще-то, можно было бы о нем и умолчать, но что случилось, то случилось, а скрывать от читателя любопытные вещи – последнее дело.
В небольшом европейском городке, в двери миленького, но не маленького особнячка с розовым и астровым палисадом, рано утром позвонил почтальон. Этой семье он всегда вручал почту лично, из особого почтения и по просьбе хозяина особняка. Почтальону, как и молочнику, и зеленщику, и посыльному из прачечной, да и всем соседям на улице было приятно и почетно лишний раз увидеть немолодую чету, поселившуюся у них лет десять – двенадцать назад. В этот дом, к своим милым родителям, время от времени наведывалась их знаменитая дочь – красавица, одна из первых ракеток мира, любимица и героиня всех школьников, спортсменов, пенсионеров и журналистов. Она и впрямь была просто душечка, - одних налогов в казну заплатила столько, сколько платило полгородка. Поначалу ее тренировал сам папа, потом она уехала за два океана, прыгая по лестнице успеха через три ступеньки,  и теперь бывала дома как в гостях, сияя улыбками и бриллиантами.
А письмецо-то было необычное. У папы вытянулось лицо, а мама изрядно смочила слезой кружевной надушенный платочек.

«Милая мамочка и дорогой папочка! Пишу вам не из дома, а из Замка, ну, вы помните, я вам писала, что меня туда выбрали пойти.  Вот мы пошли, я там никогда не была, только слышала. Там было заседание, тему мне говорить нельзя, да я и не помню ничего. Но после меня пошел провожать житель этого Замка, пожилой такой, старше папы, очень интересный мужчина. Он меня вел по дворцу и все рассказывал, где у них и что, и я увидела, что там очень много молодежи. Сидят, читают книжки, стоят группками в коридорах и говорят, и все какие-то открытые, светлые и приветливые. Меня сразу узнали, и так просто и приятно приняли, что я аж чуть не задохнулась – как кислороду хватнула. И тут же пригласили провести мастер-класс, у них там есть неплохой зал. Ну я согласилась, меня пригласили переночевать, а назавтра назначили урок. Вечером за мной зашли ребята, и мы пошли в кафе, у них там вечера проводятся в кафе – тематические. Вот для меня устроили вечер на тему «Спорт и тело», сначала спрашивали, почему я играю, как готовлюсь, успеваю ли еще чем-нибудь заниматься – как обычно. А потом они стали говорить, - и мне стало так интересно, что прямо хотелось записывать. Вообще-то я раньше и сама догадывалась, только не могла выразить. Короче, они говорили, что спорт – калечит, что спорт перестал быть полезным, а стал вредным человеку. Перегрузки, травмы и все такое. Но это еще полдела. Спорт, оказывается, - это просто опыты на людях, кто сколько сможет – поднять, проплыть, прыгнуть, кто кого поколотит, - и все не ради здоровья, а ради денег «спортивных боссов», тех, кто греет на этом руки. Выходит, спортсменов просто покупают, лишая их всего, что есть у обычных людей – отдых, веселье, мера во всем, удовольствия. Не подумайте чего плохого, милые мама и папа, я остаюсь в Замке. Мне тут интересно, я должна во всем сама разобраться и решить, как мне жить дальше. Дома у меня ничего не получится, все тренировки да турниры – о себе подумать некогда. Понимаете, здесь все воспринимается иначе, в совсем другом масштабе – и мне здесь помогают мои новые друзья, они очень хорошие, настоящие товарищи. И подруги, конечно, не подумайте, что… Простите меня, что я скажу – но я никогда даже не думала, что можно так здорово, так интересно рассуждать и думать, да нет – так жить, как в Замке. Тут все не такие, как все. Ну ладно, тороплюсь, пока. Я еще напишу, скоро.
Целую, ваша дочь ; Juli ;»
Как  прекрасно знают все дети, а может быть, помнят и недавно бывшие детьми родители, в таких письмах – только часть правды. Остальная, и наверное большая часть – в том, что девушка влюбилась. Не впервой, конечно, и не в принца, и даже не в сынка какого-нибудь арабского миллионера, которые пользуются на рынке невест и женихов устойчивым спросом. Юноша, который подошел к ней первым, был чуть старше ее, просто одетым, чуть сутуловатым, с романтической шевелюрой и глубокими карими глазами.  Он поразил ее  искренностью, нескрываемым, нежным восторгом,  - и не чемпионке, а ей, девушке с длинными волосами и синими глазами, открылась самая манящая и глубокая бездна – бездна Любви.

Глава 9
Ну, пока в Замке шли дебаты, изучались особенности сети, ее сильные и слабые места, - жизнь-то на месте не стоит. Один влиятельный молодой человек, пользующийся – и далеко не бескорыстно – полным доверием первых лиц государства, и непременно входящий во все, в том числе и досуговые, но непременно неформальные команды, призадумался. Историки потом  долго гадали, что было бы, если бы в тот день он не пошел после тренировки в сауну, не оказался там рядом с Президентом, и не блеснул бы экспромтом, одним махом замутившим плавное течение Великой реки времени.  Некоторые из них считали, что все равно с объективным ходом Истории не поспоришь, а другие возражали, что ход этот самый и никакой не ход, а результирующая разнонаправленных человеческих усилий. Трудно сказать. Факт тот, что дискуссия эта не имела достойного завершения. Скоро мы узнаем, почему. Да, так вот, возвратимся к экспромту. За кулисами того памятного историкам разговора стояли некоторые хозяйственные и политические проблемы. Среди хозяйственных – надо ли и в каких пределах кормить дармоедов-ученых, от которых толку как от козла молока, а гонору и амбиций – чертова прорва. Среди политических – надо было публично, недвусмысленно отстоять право власти принимать важнейшие решения, без нелепых попыток вмешаться не в свое дело всяких там общественных организаций, экспертных советов, парламентских демагогов - в общем, дилетантов, ни бельмеса не понимающих, как реально устроена конкретная жизнь. Потому экспромт молодого человека и оказался кстати, что говоря о предмете «А», он намекал на столь изящное решение проблем «Б» и «В», что об «А» можно было уже и беспокоиться. А идея гениально проста: сеть можно победить антисетью, то есть такой же сетью, но действующей против первой. И единственный шанс запустить ее работу – это сделать ставку на конкурирующий этнос, на соседний маленький, но гордый народец, исторический сосед и верный враг нашего первого этноса. Только исторически проверенная вражда двух маленьких, но гордых народцев может стать средством борьбы с сетью – ничем иным ее просто не взять. Ну, и понятно, что в тени столь лаконичного этюда легко решались и хозяйственные, и политические заботы исполнительной власти.

И то, что началось с разговора в сауне, заставляет еще раз убедиться: сначала было слово. 
А потом – дело. На следующее утро по длиннющему коридору с красивой ковровой дорожкой деловой походкой шел немолодой человек с хорошей мужской выправкой. Язык не поворачивается назвать ее военной – человек сугубо штатский, в очках и с усиками, как у Джона Леннона. Неважно, какая выправка, важно, что приглашен он к высокому начальству, и не просто приглашен, а вызван из очередного отпуска. Начальство встретило его не хмуро, но суховато, впрочем, как обычно, - задание есть задание, не повод для эмоций. Но то обстоятельство, что вызван именно этот сотрудник, да еще из отпуска, да приглашен в такую рань, когда еще в конторе никого нет, говорило и об особом доверии и об особом задании.
- Здравствуй, садись, - неформально (!) ответило начальство на дежурное приветствие, вышло из-за стола, и село напротив мужчины с выправкой за стол для посетителей. Уравняло позиции.
– Завтракал? Чаю хочешь? Галочка, два чая принеси нам, один без сахара, ты знаешь.
И обернувшись к подчиненному, продемонстрировало внимание и заботу:
- Как отпуск, где были?
- На Юге, на песочке. Жена любит пляж, а дети – море.
- Скоро вернешься к ним, сможешь обернуться за пару-тройку дней, вернем неделю к отпуску. Дело такое. Надо ехать к твоим друзьям в горы, передать им приветы от меня, от командования, подкинуть деньжат на храм, помочь в чем-нибудь, ну, сам сориентируешься. И рассказать о «сети», о том, что ее плетет, и небезуспешно, соседний народец, с котором у твоих давние счеты. Мы поможем с поводом для вспышки эмоций, разборок, придумаем что-нибудь. А ты приедешь через несколько дней, и постарайся дать понять нашим друзьям, что у них проблемы, и очень непростые. Если «сеть» начнет прибирать к рукам регион, первыми пострадают  они. Мы этого не хотим, и не допустим. Но и они должны нам помогать. Мы поддержим создание такой же «сети», как у их соседей, но с другой целью – нейтрализации и самой «сети», и растущего влияния соседей в регионе. Мы на стороне твоих друзей, и у нас есть идеи, как поддержать их экономически, политически и ну, ты понимаешь. Пакет предложений изучишь в дороге. Если понадобится, пригласи человек пять-шесть надежных ребят сюда для инструктажа. Нам дана команда немедленно развернуть работу «антисети», твое дело – только первые переговоры, дальше дело передается в другие руки. Вопросы есть? Ну и славно, на сборы – три дня. Связь – через агента, поедет с тобой. Если все пройдет успешно, оттуда поезжай прямо на пляж к супруге. И к деткам. Кстати, сколько сыну?
- Пятнадцать.
- Куда собираешься его определять?
- Вообще-то он любит историю, литературу. Рисует неплохо, играет на скрипке.
- А, ну-ну, добре, гуманитарий, значит. Ну, ничего, может еще передумает. Держи в курсе, мы своих не оставим. Зайди в Отдел, получишь вводную. Желаю удачи.

В трех днях пешего перехода от дома, в котором начиналась наша история, в кудрявой зеленой долинке, словно созданной под санаторий для ангелов,  на берегу почти высохшей уже к концу мая речушки, запертой по бокам демоническими скалами, царапающими оба светила своими ледяными колпаками, стоял каменный дом. С улицы как крепость, а внутри – коврово-шелковый, как Китай. В большой, сумрачной прохладной комнате, застеленной мягкими шкурами, коврами и обставленной лаконично, но с роскошным восточным вкусом, хозяин принимал гостя, прибывшего издалека.
- Рад видеть Вас, дорогой господин ;, не думал, что еще встретимся, и надеюсь, что теперь нас свяжут узы общего дела – прочно и надежно. Мы всегда готовы идти с вами вместе, это наш исторический выбор. Отдыхайте с дороги, сегодня я Вас сам угощу – сам зажарю барашка, достану вино, которое зарыл в землю еще мой дед. А завтра поговорим о делах, столько времени, сколько надо, торопиться не станем. Захотите, оставайтесь поохотиться в горах, наши удальцы собираются на медведя, но обычно по пути берут и кабана, и косулю, волки попадаются, - будет интересно. Охота верхом, Вам не привыкать, верно? Заодно проверим границу, там опять беспокойно, на прошлой неделе угнали стадо и убили пастуха, сожгли его дом. Придется отвечать, хотя ради Вас мы, пожалуй, повременим, чтобы не связывали Ваш приезд с нашей охотой.
- Спасибо, дорогой друг, спасибо, правильно. Я бы вообще остался у вас, если б не дела – рай на Земле. Чудные места, хорошо, что дорога трудная, а то уже настроили бы здесь кемпингов с хотелями, святых выноси. Как Ваши сыновья? – Хозяин благодарно кивнул - мол все в порядке, здоровы. - Жена, дочери? Часто вспоминаю Вашего великого родителя, большого друга нашей страны. Царство ему небесное. Матушка Ваша была святая женщина, сколько людей ей жизнью обязаны. Хочу поклониться их праху, схожу сегодня к храму. А завтра – дорогой, не могли бы Вы пригласить своих советников, самых близких, – мы их попросим подключиться к разговору, если понадобится, дело серьезное и требует взвешенного подхода.
Вечером далекий гость вошел в отведенную ему комнату, зажег свет. Девушка, которую ему прислали на ночь, была уже в постели. Гость приятно удивился, когда она заговорила с ним по-французски, - какая предупредительность со стороны хозяина, надо же! И если бы не дневная усталость, не сохранить бы гостю к утру сил и свежести для переговоров.

Глава 10

В это время в Замке все светилось и наигрывало Моцарта и Штрауса. Несмотря на тревожность положения, - «сеть», просьба принять участие в отражении ее угроз, и в то же время какое-то равнодушное отношение к заказу со стороны государственных структур, так вот, несмотря на неприятности, в Замке торжествовали все – от стара до млада. Джулия и ее возлюбленный, Рома, вовсе не афишируя своего счастья, осветили и согрели все сообщество – кого яркими, но уже невозвратными воспоминаниями, а кого и жаркими мечтами о счастливой грядущей судьбе. Джули быстро освоилась в Замке, стала одной из подающих надежды учениц Главного корпуса, и очень быстро стала неформальной лидершой здешней молодежи. Она не кичилась своим чемпионством, но знала себе цену. Упорство и привычка к тяжелому труду вызывали уважение, а ее светлый, легкий, но не легкомысленный характер никого не мог оставить равнодушным. Красотой ее бог и так не обидел, но именно в Замке ее красота стала просто неотразимой – как будто у нее в душе зажегся святой огонь.  Влюбился в нее весь Замок, а она без памяти влюбилась в Ромочку, давнишнего баловня Замка, ученика самого Хранителя. Вообще-то в Замке часто составлялись марьяжи, часто люди находили себе суженых, и всегда это радостью, но немного и грустью, окрашивало трудовые будни Замка. Но в этот раз, кажется, глаза, зеркала, хрусталь и даже лампочки сияли ярче обычного, запахи были сильнее, музыка – прекраснее, речи – чудеснее, а вино – тоньше.

…

Рано утром, в замечательном расположении духа – да и тела тоже, не надо делать вид,  будто расположение тела совершенно ничего для нас не значит, - собеседники опять встретились в гостиной каменного дома в ущелье. Окна были отворены, вся радость бытия вливалась в комнату из сада – ароматы цветов, пенье птиц, чудная игра красок, ласковый, напоенный горными и луговыми запахами ветерок. Оба были довольны друг другом – гость гостеприимством хозяина, а хозяин – щедростью гостя. Ему уже доложили, что визит столичного друга в храм был трогательным и приятным – трогательным потому, что к склепу с прахом великого предка высадил чудные розы, и приятным потому, что внес кругленькую сумму на поддержание обветшавшего здания храма. Разговор получился серьезным, но не отягощенным напряженностями – собеседники в общих чертах уже были готовы и к разговору, и к договоренностям, которых от них ждали. Положение горского народа и впрямь было куда как непростым, - все прекрасно понимали, чем грозит «сеть» давним соседям и давним врагам. А помощь была настолько вовремя, и настолько всесторонняя, о таком можно было только помечтать – и правду люди говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Долгожданные проблемы – дороги, линии электропередач, газопровод, отмена пошлин на торговлю продовольственными и промышленными товарами, квота в университете для детей уважаемых людей, - ну и некоторые второстепенные вопросы – решились как бы сами собой. Трое сыновей хозяина и двое его племянников вскоре отправятся в столицу для подготовки, а сюда по мере надобности будут наезжать спецы из столицы. Разумеется, будет установлена надежная спутниковая связь, будет оборудован гуманитарный пункт связи, пришлют связистов и соответствующую охрану.
Гость погостил еще денек, скорее даже не денек, а ночку, но дольше задерживаться не стал. Нет, спасибо, никакой охоты, дел по горло, - мужчины тепло попрощались и, окрыленные перспективами, расстались. Гость рванул на пляж, а хозяин – в горы, все-таки на охоту.
…

К радости обитателей Замка, молодые люди решили пожениться. Вот только… Это «вот только» - один из непременных, но вовсе не обязательных атрибутов любой свадьбы. Вот только надо дождаться очереди, вот только отремонтировать жилье – если есть, а если нет – получить, вот только сшить белое платье, вот только – тысячи разных вещей стоят между решением и исполнением. Наверное, не напрасно. Никто не знает, откуда они сыпятся на нас, насколько они обязательны и нужны ли они вообще. «Вот только» - это, наверное, остаток какого-то трудного и почетного испытания, которое с древних времен положено было пройти молодым людям, прежде чем зажить своей общей самостоятельной жизнью. Наши влюбленные, как мы знаем, люди незаурядные, и им пришла в голову идея, - одна из благородных, светлых, героических и безрассудных идей, которые красят жизнь, историю и мысли в пурпурные цвета. Они задумали сделать на свадьбу подарок – однако, не только себе, а всем сразу – и не по мелочи. По юношески – и по девичьи, конечно, - переживая неприятности Замка с «сетью», явное пренебрежение со стороны власти к усилиям найти надежный вариант спасения, они решили сделать все, что могут, чтобы остановить расползание опасности. Ведь, говорили они друг другу, никто не сможет быть счастливым, - и мы тоже, моя любовь, - пока растет угроза. Кому-то надо хотя бы начать. Ведь так очевидна абсурдность противостояний – любых, так архаична сегодня борьба за власть над миром, столько горя придется претерпеть невиновным людям, которыми собираются жертвовать враждебные этносы – что никто в здравом уме и трезвой памяти не поднимет первым руку. Не осмелятся. Иначе будут прокляты навсегда. Надо просто убедить стороны отказаться от амбиций, проявить мудрость и великодушие. Первым уступить – это вовсе не значит признать слабость, это наоборот, проявление силы, только силы не военной, а мирной. Они решили – господи, ведь они же совсем дети! Но ведь зрелый человек уже не в силах совершать бескорыстные, безрассудные и прекрасные поступки!, - добраться до обеих ветвей, до авторитетных людей в обеих «сетях» и склонить их забыть вражду и пожать друг другу руки. Нет, с ними ничего не может случиться, они же как парламентеры, как голубки мира, просто донесут призыв вернуться к разумным, соседским, добрым отношениям. А потом они поженятся, и подарком им и всем будет покой, мир и прекрасное будущее, начало которому положат бывшие враги, осознавшие губительность слепых страстей и пустых амбиций.
Им казалось, что они правы. Больше того, что они не могут поступить иначе. Может быть. Всегда есть кто-то, кто не может иначе. Особенно в Замке. Так никому не раскрыв своих планов, они потихоньку покинули Замок и расстались на перепутье: он - на Запад, она - в другую сторону.
…
















 
Дорогой, я очень хорошо тебя понимаю, ты храбрый, честный юноша. Ты молодец, жаль, что ты не мой человек. Хочешь, оставайся со мной, будешь мне как сын. Но я не могу повернуть. Не могу остановиться – я уже потерял контроль, у меня нет сил остановить колесо, которое катится с горы. Скажу больше, я очень жалею, что вообще связался с этими чертовыми политологами, надо было самим искать. Но – видишь, как все обернулось… Пойми меня, я не могу тебя отпустить, мне этого не простят – да и тебе не сносить головы – слишком глубоко ты увяз в наших секретах. Оставайся, здесь ты в безопасности, я о тебе позабочусь, а когда можно будет, вернешься к себе домой. Не отказывайся, пожалуйста, я все равно не приму отказа. Прости, дорогой.


Дорогая, я очень хорошо тебя понимаю, ты храбрая, честная девушка. Ты молодец, жаль, что ты не мой человек. Хочешь, оставайся со мной, будешь мне как дочь. Но я не могу повернуть. Не могу остановиться, я уже потерял контроль, у меня нет сил остановить колесо, которое катится с горы. Скажу больше, я очень жалею, что вообще связался с этими политологами, надо было самим искать. Но – видишь, как все обернулось… Пойми меня, я не могу тебя отпустить, мне этого не простят – да и тебе не сносить головы – слишком глубоко ты увязла в наших секретах. Оставайся, здесь ты в безопасности, я о тебе позабочусь, а когда можно будет, вернешься к себе домой. Не отказывайся, пожалуйста, я все равно не приму отказа. Прости, дорогая.

 

…
В жаркий летний полдень, когда солнце давит на голову и плечи, когда кажется, что сидишь в кастрюле с закрытой крышкой, когда дыхание не освежает, а утомляет, - самое время бежать. На улицах никого, даже собаки распластались в тени, и медленно переползают вслед за ней, не открывая слезящихся глаз, не реагируя на перемещения на вверенных им участках пространства. И некому их упрекнуть – как будто бог создал одни дома, без людей.
Главное было припасти обувь – в первый же день кунаки хозяина отобрали у пленников обувь, - а куда в горы без кроссовок, да еще с нашими городскими ножками? Но за несколько дней, проведенных в гостях, пленники присмотрели себе и чьи-то старые тапки, и пустые бутылки из-под газировки – хорошо, что не бьются, пластик, и высмотрели дорогу, - нет, не ту, по которой шли сюда и по которой будет погоня. Бежать надо в другую сторону, а потом, дня через два-три, выходить на дорогу и ловить попутку с неместными номерами. Ускользнуть днем из дома, из деревеньки, пробраться сквозь колючки к реке, спуститься по течению пару километров – сущая ерунда. Куда-то же должна впадать речушка, поводырь, поилица и даже кормилица – по берегам полно ежевики, алычи, тутовника. К вечеру, совершенно без ног, но счастливый (-ая) от вновь обретенной свободы, беглец устроился (-лась) на привал на тепленьком камушке, до блеска отполированном весенними потоками. Свернувшись калачиком, подложив руку под голову можно даже поспать, под нежное посвистывание  бойкой любознательной пичужки, сверкавшей то одним, то другим глазом с соседнего куста, перепархивая то поближе, чтобы получше рассмотреть диковинного зверя, то прыская обратно вглубь своего колючего убежища – мало ли чего можно ждать от такого монстра. Правда, разлеживаться особо нельзя, до вечера надо убежать как можно дальше, но десять минут поспать сам бог велел. Когда мы были молоды, десяти минут и вправду хватало, чтобы проснуться свеженьким, как огурчик, продолжить – любое дело, даже если оно трудоемкое. Прощай, птичка! Наш путник (-ца) пожевав сладких ягод и набрав воды в бутылку, спорым шагом, прыгая с камня на камень, спускался (-лась) вниз по все расширяющемуся почти высохшему руслу речки, в вечерней дымке уже угадывая просвет между грозными мшистыми скалами, предчувствуя терпкий, соленый запах моря, скорую свободу, встречу с любимым (-ой), возвращение в Замок… Каких-нибудь пару – тройку дней авантюрной жизни – разве это помешает - для полноты ощущений?..

В Замок они так никогда и не вернулись. Никто ничего не знал о том, что с ними стало – многие считают, что они до сих пор сидят в плену и ждут освобождения. Все попытки связаться с авторитетами «сетей», разузнать по дипломатическим, спортивным, дружеским и агентурным каналам ни к чему не привели. Выяснилось лишь, что оба каменных дома, в которых негромкими голосами беседовали уже почти забытые всеми персонажи, давно заброшены, изредка там останавливаются одинокие странники, и вообще жизнь съехала на другие квартиры. Адреса не оставила.


Глава 11
Новые песни придумала жизнь, и новые повести тоже. Среди них – множество, куда печальнее, чем повесть о Юлечке и Ромочке. Да плохо ли сие? Печаль – самая благородная черта современной культуры. Остальное – стыд и срам, кто заглядывал в модные книжные магазины, да еще полистал бестселлеры, да еще и страдает здоровой природной брезгливостью – тот со мной согласится. Небрежно листая красивую книгу модного автора, и кося глазом, как бы кто знакомый тебя не засек за этим прямо скажем, сомнительным занятием, то и дело напарываешься то на кровавые потоки, каловые массы и семенные струи, выплескивающимся на обложки, а заодно и на улицы, и чего греха таить - прямо в души народа, почитаемого  обычно как богоносец. То на душегубство, ставшее спортивным и престижно-элитным занятием. То еще на какую-нибудь мерзость. Скоро в таких магазинах, надеюсь, будут ставить душевые кабинки. Что же касается положительных ценностей, или добродетелей, как их раньше величали, места в литературе им нет - и не по причине порочности литературы. По другим причинам. Мнения есть разные, по каким именно. Нам-то какая разница? Затекает, конечно, на пусто место магия, суеверия, духовные практики высших состояний, эзотерика, - но это скорее для бодрости ортодоксального религиозного духа – чтобы не дремал и огрызался.
А события – а что события, какие могут быть еще события после окончания повести, такой многозначительной, почти что как притча? Ничего хорошего произойти уже не могло. Две – три маленькие ошибки, излишняя доверчивость к корыстным советчикам, мальчишество властей, играющих судьбами, - в общем, совершенно незаметные, и наверняка не самые тяжкие грешки, - понесли вразнос такие стихии, от которых спастись уже просто невозможно. Старая политическая мудрость – «разделяй и властвуй», хоть и переменилась на «разделяй и спасайся», все равно оказалась бессильной. Бесполезными оказались и привычные геополитические стереотипы, воспринимаемые невеждами политиканами как свои кровные убеждения, предать которые – значит изменить себе и Родине. Сразу двум. Темные люди. Если вам когда-нибудь придется выбирать на свободный демократических выборах своих полномочных представителей, выбирайте не с мутным глазом, а с вразумительным взором. Хоть какая-то надежда. Да, ну это так, в сторону.
А события  развивались стремительно, и вопреки всем и всяческим прогнозам.

Городские власти одной из империй в целях достижения поставленных самой жизнью целей и в соответствии с технико-эстетическими соображениями решили улучшить планировку центральной части города. На тайном совете черной ночью был подписан Меморандум, регламентирующий порядок проведения работ. Там было все предусмотрено, вплоть до мельчайших деталей. Но когда наутро к Замку подтянулась тяжелая техника, подъехали минеры, саперы и штатские специалисты – к удивлению всей столичной публики, но зато к значительному облегчению проведения демонтажных работ – Замка на своем привычном месте не оказалось. Об этом свидетельствует специальный Акт осмотра стройплощадки № такой-то, подписанный самыми авторитетными мужами. Куда он девался, никто не знал, да честно признаться, и не интересовался. Надоели эти умники. «Бог дал, Бог взял» - решили городские власти, не подозревая, как они правы. Как опасно правы.

«Антисеть» была успешно запущена и вступила в смертельную битву с «Сетью». От исхода этой схватки двух маленьких гордых народцев теперь зависит судьба планеты. Буквально за считанные недели успехи стали настолько грандиозными, что соседи соседей, еще один маленький и гордый народ не на шутку встревожился. Рецептура запуска «сетей – антисетей» перестала быть секретом, она висела на сайтах, открылось множество консалтинговых фирм, проводящих тренинги и практиклы. По миру полезли сети – одна за другой, одна на другую.   Мудрые либеральные историки политических учений пришли к выводу, что стабильность может быть достигнута только окончательным выпуском всех джиннов изо всех бутылок – надо навсегда выпустить пар из национально-патриотических движений. Выяснилось, что Томас Гоббс писал свои книги для 21 века, когда объявил принцип «человек человеку волк» основой общественного договора. Этногенез забурлил с невиданной силой и добурлил до повсеместного формирования однонациональных государств.
Начали полыхать этнические войны – в мегаполисах стали громить черных, желтых, красных, и вообще всех не наших. Наши – это каста «титульных шовинистов», вроде чистокровных арийцев времен Третьего Райха. В гордых свободолюбивых республиках вырезали все неместное население, включая туристов и журналистов. За это они были жестоко наказаны установлением подлинной демократии, правового порядка и рыночных отношений. Но этим дело не кончилось, демократия принесла с собой и истинную веру.
Пришлось вводить новые (ограниченные, разумеется) контингенты религиозных богов и правил.

И тем самым, обозримая земная  история кончается. За ней следует история новых крестовых походов и новые победы воинства божьего. Не нам судить историю, и не нам предсказывать будущее. Оно в руках Творца, это все его игры. Господь вернул себе утраченное ощущение, что теперь все в его власти.
Увидел Господь, что это плохо.
И прибрал он человека – подобие свое. 
Господь  вобрал в себя всю полноту Бытия.
Воцарился Абсолют.
 Потом много было пересудов, правильно ли он поступил, и в других мирах часто учили молодых божат, божих и божек – не бери, милый, в рот кусок, который не прожуешь.
 Но как вы думаете, кто-нибудь слушал мудрых советов?