Неправильные гости. Эпизод 2

     Через две недели напряженной подготовки, Джона, под легендой туриста десантировали с парашютом прямо над Рысаковкой, приземлившись в центре которой, он так и сел посередь дороги при виде праздничной толпы с жидкими букетами дохлых тюльпанов и кумачовыми транспарантами со слоганами на английском «Гид находка для туриста!» и «Достойно продолжим дело Сусанина!».

     Несмотря на полную секретность задания, Рысаковка оказывается, почти потеряла терпение в ожидании встречи со славным сыном американского народа.

     К эпохальному событию, рысаковцы подготовились основательно. Серость покосившихся заборов, вместе с невыразительной неказистостью хлевов и курятников, скрылась под модернистской рябью звездно-полосатых композиций граффити.

     На каждом жилом доме единственной пьяно петляющей улицы, были прибиты большие таблички с надписью «Ван авеню», а под ними, таблички поменьше, оглашающие владельца недвижимости – «Билдинг председателя», «Бунгало Клавки», «Макарихин Трактиръ» и так далее.

     Бригада плотников, в срочном порядке подремонтировала тихо растаскиваемую бесхозную столовую, сколотила перед ней коновязь, и прибила над входом вывеску, увековечившую давно вышедшую на пенсию повариху - «Салун имени Дарьи Степановны Черпаковой».

     Действующие административные здания тоже претерпели футуристские изменения. Свежевыкрашенная снаружи контора, отныне называлась «Желтым домом», зерноток - «Норт Фолком», полузаброшенная ферма у реки - «Центром репродукции нежвачных парнокопытных животных», а гараж с мастерскими - «Базой сервиса, дизайна и тюнинга».

     Помимо технической подготовки, рысаковцы, привыкшие ходить кто в чем горазд, обратили пристальное внимание и на свой внешний вид, слишком бросающийся в чужие глаза. После долгих споров, деревенский сход единогласно проголосовал за придание изюминки костюмному колориту, испокон веков состоявшему из традиционных лаптей, сарафанов, шаровар и косовороток.

     Бабы, перелистав кипы модных журналов, перекрасились в ярких блондинок и по совету специально приглашенного городского визажиста, поголовно подстриглись под модное каре.
     После чего, взбудоражили буквально весь район, экипировавшись в спонсорские лицензионные «Montana» тульского производства, туго обтянувшие тучные бедра, и в черные майки с бретельками, угрожающе потрескивавшие по роскошным бюстам.

     На мужиках слегка сэкономили, нарядив их в «Le Kuper», того же тульского пошива, вываренные в синьке больничные халаты, обрезанные под рубашки, и лихо заломленные ковбойские шляпы из рисовой соломы, взятые напрокат у вьетнамской общины.

     Маленько переборщив в стремлении максимальной натурализации Дикого Запада из быстро дичающего Востока, морально и психически устойчивым рысаковцам, коих по списку, составленному деревенским участковым Прикладовым, набралось почти двенадцать человек, выдали кольты, с обязательством возврата по окончании торжеств.

     Больше Прикладов, сколько не бился, так и не увидел тех кольтов, по невнятным объяснениям бесследно пропавших еще в первый день, а фактически, еще в первый час после получения добросовестно пропитых подпольному приемщику металла Михалычу.

     Проблему с обувкой помогли решить объединенные усилия подшефной воинской части и Матвеич, чей сын, держал сапожную мастерскую в райцентре.
     На последнюю хавронью, с искренним возмущением покинувшую «Центр репродукции», вояки со скрипом согласились обменять сотню пар старых керзачей, из которых мастера шила и дратвы, поколдовав, выделали казаки, почти неотличимые от настоящих сапог из кожи бизона.

     В общем Рысаковка не ударила лицом в грязь, достойно подготовившись к встрече именитого иностранца, как к самой строгой инспекции.

     Вежливо выждав, пока Джон нервно запихает в рюкзак не единожды штопанный парашют, ввиду не полной выработки положенного ресурса, подлежащий обязательному возврату на склад, группа встречающих приветственно заорала, выдавливая вперед брюхатую тушку кривоного ковбоя с хлебом-солью, между бесконечными праздниками умудрявшегося еще и тянуть неблагодарную лямку председателя местного акционерного общества «Закат», образованного вместо распавшегося колхоза «Рассвет».

     Следом за ним протиснулась еще одна фигура, в которой, по бравым шортам и черному квадрату на белой майке, Джон без труда признал Петровича.

     Хотя и польщенный деревенским радушием, но совсем не настроенный на не санкционированные шефом связи с общественностью, Джон круто развернулся, собираясь короткими перебежками оторваться от возможного преследования рысаковцев, как неожиданно путь ему преградил Дуремар – громадный племенной бык-трехлетка, коварно зашедший с тыла.

- Архипа, Архипа сюда скорее! Где его нелегкая носит? – Истошно заверещал пучеглазый председатель, задом пятясь обратно в толпу. – Говорил ведь ему за реку отогнать эту тварь, пока она нам международный скандал не устроила! Ой мамочки, что сейчас будет! Придется американцу не только парашют латать!

     Утробно мыча, Дуремар выбил передним копытом целый фонтан земли, и нервно тряхнув хвостом, низко опустил вилы внушительных рогов, показывая, что сегодня у него очень хреновое настроение, требующее немедленной разрядки со спарринг партнером.
   Недооценив ситуацию, Джон спокойно стоял на месте, не предполагая, какому смертельному риску подвергается. В молодости, ему не раз доводилось развлекаться, набрасывая лассо на бойко скачущих упитанных бычков, сразу смирявшихся перед недюжинной силой.

     Но откуда ему было знать, что, будучи январским, Дуремар, ввиду повсеместных каникул встречавший Новый год только наедине с мамашей в щелястом хлеву, отморозил башку еще в день рождения и когда подрос, взял себе в обыкновение чуть что не так, вставать не с того копыта, в результате чего, вся деревня будто вымирала, прячась кто куда, пока бык лютовал над первым встречным трактором, брошенным посередь дороги насмерть перепуганным трактористом.

     Угомонить Дуремара в таких случаях брался только его нерадивый хозяин - деревенский пастух Архип, несмотря на пенсионный возраст, виртуозно обращавшийся с длиннющим бичом.

     Единственным, кого Дуремар сам старался обойти десятой дорогой, был Петрович, раз чуть не сделавший из него отбивную, за робкую попытку прервать сольное уличное исполнение «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!».

     На счастье, Дуремара, после сытного обеда под литр беленькой, Петрович поленился долго гнаться следом с бревнышком в руках, но с тех пор, его облик навсегда врезался в короткую бычью память жуткой ассоциацией с мясокомбинатом.

     Достаточно распалившись угрожающим мычанием, Дуремар громко рявкнул и легкомысленно не придав значения присутствию посреди стоявшей в отдалении толпы своего инквизитора, торпедой рванулся вперед, рогами нацелившись на инстинктивно подавшегося назад Джона, до которого слишком поздно дошло, что кровавой корриды не избежать.

     Казалось бы, безвыходное положение гостя, вовремя исправил Петрович. Грозно насупившись, он легкими, будто невесомыми прыжками, выскочил вперед остолбеневшего Джона и кулаком, прямо в круг белых кучеряшек на лбу, приголубил набравшего курьерскую скорость Дуремара. Раскатистый удар, разнесшийся вокруг, заставил всех зябко поежиться.

     Точно натолкнувшись на бетонную плиту, Дуремар на миг застыл как вкопанный, после чего, кратко попрощавшись с беспутной жизнью, бесформенной кучей сложился у ног Петровича, незаметно смахнувшего набежавшую слезинку.

     Хотя характер Дуремара и соответствовал кличке, а все жалко скотинку, да и трудяга он был каких поискать, конвейером штамповал многочисленное потомство, заслуженно пользовавшееся ажиотажным спросом по всей округе.

     Чтобы не портить церемонию встречи натюрмортом из свежей говядины, почившего в бозе Дуремара скоренько сволокли в придорожную канаву, собираясь, как стемнеет погрузить на телегу и с почестями отвезти на скотомогильник.

     Однако всецело переключившись на Джона, никто и не заметил, как спустя час, бык очухался, проявив прямо кошачью живучесть.
     Немного полежав для блезира, он крадучись выполз из канавы, после чего, задрав хвост, с истошным блеянием припустил за речку, чуть не сделав заику из случайно встретившегося путника.

     Уладив недоразумение с обделенным светским воспитанием Дуремаром, Петрович, сердечно поздоровался с Джоном, и галантно раскланявшись под бурные аплодисменты восхищенных односельчан, раздал автографы со скрипом подтащившимся признательным старушкам, которых Дуремар постоянно донимал, мешая нескончаемо чесать языками на завалинках.

     Далее все наконец пошло по заранее утвержденному районом сценарию. Джон с опаской укусил зачерствевший хлеб, предварительно ткнув его в грязную пустую солонку, внимательно выслушал сбивчивое стихотворение школьницы в накрахмаленном передничке, принял из чих-то рук тяжелый разводной ключ, играющий роль символического ключа от будущего лагеря отдыха и уступив настойчивым просьбам председателя и уполномоченного из района, по бумажке выступил на митинге, почему-то заклеймив позором соседний район, срывавший сроки выполнения посевного плана.

     Часто позевывая от скуки, Петрович, добровольно установивший опеку над Джоном, все это время перетаптывался рядом, не отходя от подопечного ни на шаг.
      В конце концов, ему надоело слушать продолжение ахинеи про слабый общественный контроль все в том же соседнем районе, и шепотом, он предложил Джону на часок смотаться к нему домой, промочить горло.

     Мысленно ликуя от сумасшедшего везения, Джон, не колеблясь, согласился.

     Сославшись на малую нужду, они спустились с наспех сколоченной перед Желтым домом трибуны, и под пламенную речь председателя, корректно взявшегося заполнить паузу в речи Джона хвалебной одой уполномоченному из района, исчезли в ближайших кустах расцветающей сирени.

     Усадьба Петровича, находившаяся на самом краю деревни, рядом с лесной опушкой, представляла собой большой, с полгектара участок, по средневековым стандартам, огороженный плотно подогнанным двухметровым забором.

     Со стороны дороги, убегавшей в лес, монолит забора прерывался миниатюрной резной калиткой без запора, ведущей на просторный, залитый бетоном двор.
     В глубине двора виднелся добротный каменный одноэтажный дом, с симпатичной голубой верандой.

     С правой стороны, к дому примыкали хозяйственные постройки, тянувшиеся почти до ворот, а с левой, ближней к лесу, двор ограничивала стеклянная теплица, с буйной порослью внутри.
   За теплицей был разбит уютный сад с десятком яблонь, изящной деревянной скамейкой и крашеной, слегка облупившейся гипсовой статуей, для истории, зафиксировавшей стоящего в раздумье пращура Петровича - с густыми бакенбардами, во фраке, с цилиндром и с толстым фолиантом в натруженных пером руках.

     Сад обрывался небольшим огородиком с картошкой и несколькими грядками наиболее необходимых для застолья культур.

     Позади дома и построек красовался газон с аккуратно подстриженной травой, посреди которого возвышался вогнутый диск мощной спутниковой антенны, работавшей как на прием, так и на передачу.

     Войдя следом за Петровичем во двор, Джон завертел головой, автоматически занося в натренированную память, мельчайшие детали, могущие впоследствии пригодиться при выполнении задания.

     Не ускользнула от его внимания и система охраны усадьбы, состоявшая из лениво гонявшего блох около прилепившейся к веранде будки, огромного рыжего сенбернара с бейджиком на широком кожаном ошейнике.

- Это мой Шериф! С ним поосторожнее надо, косит змей под этакого добродушного тихоню, а на деле злющий как черт! – Гордо представил пса Петрович, глубоко сомневающемуся в правдивости сказанного Джону. – Да ты не бойся, своих не трогает. Шериф, Джон теперь свой.

     Мельком бросив на Джона равнодушный взгляд, Шериф сладко зевнул, обнажив здоровенные клыки, и с ворчанием улегся на согретый солнцем бетон.

     Усадив гостя за покрытый лаком, массивный дубовый стол, стоящий посреди кухни, сияющей до блеска надраенным буковым паркетом и перламутром изумрудного кафеля между желтыми секциями кухонного гарнитура, Петрович подошел к большому шкафу, занявшему всю стену, напротив.

- Сейчас поглядим, чем тут можно горло промочить.

     Открывшаяся дверь представила взору изумленного Джона целую сокровищницу из аккуратных стеллажей, на которых в специальных формах лежали разнокалиберные бутылки.

- Ты оказываешься знатный винодел, Петрович?

    Возмущенно фыркнув, Петрович подбоченился.
- Вино делать много ума не надо, надавил винограда и порядок, дальше само дойдет. Видел я раз, как его Челентано топтал. И Депардье также, наверное, давит, вон как ноги накачал. Я, в отличие от них, занимаюсь настоящим искусством.

- Каким?
- Самогон гоню!

     Насчет настоящего искусства, по общему признанию рысаковцев, Петрович не кривил душой.
     Истинный ценитель всего прекрасного, независимо от того твердое оно как мрамор обелиска, газообразное как тучка на небе, или попросту жидкое, как С2Н5ОН, он был настоящим, хотя и не титулованным профессором домашней перегонки, применением самых передовых технологий, возведшим производство бодрящего национального напитка, на небывалые вершины мастерства.