В сумраке сцены 1 глава

Глава 1
Наши дни
     Когда мы решаем, чему посвятить свою жизнь, большинство принимает в расчет всё что угодно, кроме интуиции. Я говорю «в расчёт», потому что жизнь человека давно превратилась в цепь распланированных событий и четко просчитанных шагов. Мы забываем о том, кто мы есть на самом деле, и начинаем ассоциировать себя с предметами, которыми обладаем, неизменно равняясь на установленный кем-то уровень социального статуса. Заботливые матери учат своих дочерей «основам успешной жизни», которые заключаются в окончании высшего учебного заведения, поиске богатого или небогатого, но перспективного мужа, приобретении того, что по каким-то причинам ещё не было приобретено, но уже было у других, и, конечно, в рождении детей. К последнему пункту придираться не будем – из уважения к предкам. Что же касается остальных, тут просто не может быть однозначного мнения. Вода не сможет гореть, а огонь не утолит нашу жажду. Сколько людей годам к сорока понимают, что добрых два десятка лет они ухлопали на мелочную возню возле общей кормушки. К тому времени у большинства просто не находится сил, чтобы круто менять свою жизнь, и они начинают заново перебирать строчки из заученного наизусть сценария собственного существования.
     Роуз не хотела так жить.  Она чувствовала, что создана для чего-то гораздо большего, чем просто обыденность. Где-то глубоко под корой мозга или вообще за пределами этого серого физически выраженного вещества она знала, что жизнь не может быть просто трёхмерной. Как же тогда совпадения? Откуда берутся все эти дежа вю, вещие сны и прочие странности? Они же должны где-то жить, пускай и в каком-нибудь другом измерении, но они всё-время витают в нашем пространстве, а мы только и делаем, что бездумно и бессистемно, праздно и бесцеремонно выдергиваем их от случая к случаю, и тут же о них забываем.
      Глаза Роуз всегда выражали задумчивость, а лицо – предельную сосредоточенность. Впалые щёки придавали её внешности какой-то болезненный вид, а русые волосы, выгоревшие на солнце, почти сливались с чересчур светлой кожей. Красилась она редко. Предпочитая естественность в косметике и одежде, Роуз больше напоминала девочку-хиппи из 60-х, чем гламурную модницу 21 века.
— Медленно звезды спустились на ниточках. Море хрустальной проткнули иглой… Иглой… любой, покой, роковой… Какую же рифму придумать? О, Боже, зачем она надела такую короткую юбку? Трусы же все видно. Солнце печально склонилось над… Мамочки, ну куда, он думает, влезет его задница? Места же все заняты. Господи, какая там первая строчка? На ниточках? Что за бред. Почему с утра в голову лезет всякая чушь? Сколько там времени? Куда вообще все они едут? Почему за последние десять лет стало столько народу? Откуда они все взялись? Боже, мысли, остановитесь, пожалуйста, хватит вопросов. Кто-нибудь дайте ответы мне, что-ли. О, неужели, приехали. Ну, наконец-то.
     Роуз работала журналистом. Она была не из тех, кого пригласили друзья друзей, чтобы при случае эти друзья потом в знак благодарности устроили на работу кого-то из друзей других друзей. То есть её пригласили друзья, но ведь нет ничего зазорного в том, чтобы пригласить хорошего специалиста, особенно, если этим специалистом является твой собственный друг. На самом деле, всё сложилось на редкость гладко. Когда Роуз окончила школу, родители настояли на получении высшего образования в какой-нибудь серьёзной и уважаемой области. Никто даже не спросил юную девушку, а что было интересно, собственно, ей. Ее же всю жизнь будоражили образы. Пейзажи, портреты, эмоции, чувства. «Рисование – не профессия, — многозначительно изрекла её мама, когда речь зашла о будущем Роуз».
— Будьте любезны, большой каппучино с собой. «О, нашу программу показывают. Сейчас, кажется, будет мой сюжет, — подумала Роуз, кинув взгляд на плазменный телевизор, висевший на стенке кафе».
     Потом папа нашёл компромисс, устроив дочку на режиссерский факультет. Там она познакомилась с Луни, парнем, который позже устроился редактором на развлекательный телеканал, а еще позже предложил Роуз местечко корреспондента, временный перевалочный пункт, как он это назвал, обещая уже через год посадить её в режиссёрское кресло. Однако прошло уже два года, а в аппаратной за это время не нашлось даже свободного стула.
— Приветик, красавица! Такое чудесное утро! Прикинь, меня какой-то мужик бесплатно довез до работы.  Большой каппучино и круассан, пожалуйста. Посчитайте вместе с девушкой.
     В надежде на осуществление данного плана Роуз согласилась побегать с микрофоном за местными знаменитостями. Её сопровождала девушка-оператор по имени Гвендалин. Соотношение инь-ян в этой Гвендалин было почти сбалансированным. Хотя на первый взгляд могло показаться, что на семисантиметровой шпильке трудно удержать баланс, взвалив на плечо камеру. В то утро Гвендалин, как обычно застала Роуз в очереди за кофе.
— Чудесное утро, не правда ли?!
— Да-да, я знаю, тебя подвезли до работы бесплатно, — по-дружески съязвила Роуз.
— Да-а, — восторженно протянула Гвен, убрав надоедливый каштановый локон за ухо. Девушки взяли свой кофе и направились наверх, в редакторскую. – А знаешь, если бы каждый водитель хоть раз в день подвозил кого-нибудь до работы бесплатно, мир стал бы лучше.
     Роуз вопросительно подняла взгляд на коллегу:
— Мир стал бы лучше, если бы люди ходили пешком, а машины использовали только по мере острой необходимости.
— Встала не с той ноги? – попыталась проявить участие Гвен.
— А что, так заметно? – с усмешкой спросила Роуз.
— Нет, — Гвен отхлебнула еще горячий кофе. – Но я это вижу. Я знаю: когда тебе плохо, весь свет виноват в этом, так ведь?
— Не знаю. Мне сон такой странный приснился. Я до сих пор не могу избавиться от ощущения, что всё еще нахожусь в нём.
— Так-так… интересно.
— Представляешь, как наяву! Какая-то сцена, в баре толпится куча народу, я беспрепятственно прохожу за кулисы, меня встречает какой-то белобрысый парень в косухе, весь потный и дёрганный; он хватает меня за руку и тащит по страшным, обшарпанным коридорам. За нами идут еще какие-то парни, тоже все в коже, цепочках, с сумасшедшими прическами, конкретный глэм просто… Мы выходим на улицу, я вижу яркий свет и всё – просыпаюсь.
— Вот это да! – простонала Гвендалин. – Леопардовые лосины, кожаные куртки, рваные майки, длинные волосы…
— Откуда ты знаешь?
— Дарлинг, да я обожаю восьмидесятые. Эпоха глэм-рока. Патлатые красавцы на сцене, в гримёрке – куча бухла, бешеные гитарные запилы, а потом снова в автобус — и в следующий город, покорять очередной клуб. В руке бутылка виски, волосы развеваются на ветру, в блокноте новые тексты, а впереди – длинный, извилистый путь на олимп рок-звезды…
— Да уж, романтика… — задумчиво протянула Роуз. Они дошли до редакторской, и пора было заняться делами. Девушки включили компьютеры и погрузились в свежую ленту развлекательных новостей. Кстати, всем известно, как создаются новости на развлекательном телевидении? Да-да, почему-то считается, что чем бездарнее, бессмысленнее и тупее информационный повод, тем больший хронометраж надо под него заложить. Однажды я спросила одного из руководителей: а почему, собственно, каждый день мы повествуем о всякой фигне, в то время как у музыкантов выходят альбомы, а у режиссёров – новые фильмы? На что был получен ответ: «Народу интереснее знать, какого цвета трусы у актрисы, чем о том, за какую роль она получила Оскара». Примерно такой начальник был и у Роуз. Дилетант — по последнему слову моды. Нетерпеливый, поверхностный, вспыльчивый, он испытывал неподдельную радость, называя себя «самодуром». Он предпочитал не вникать в мелочи жизни и детали производства, рисовал картину, так сказать, широкими мазками. О сфере своей деятельности он, по-видимому, знал немного, ибо его высшее образование состояло из одного курса какого-то непонятного факультета в каком-то непонятном институте. Оставляя за собой шлейф отрицательных ионов, он вихрем носился по офису и, наводя ужас на новичков, откровенно веселил ветеранов. В то утро он по обыкновению влетел в редакторскую, пропорхнул в свое кресло и с заговорщическим видом начал просматривать электронную почту.
— А что, мы сегодня ничего не снимаем? – удивленно спросил он, поглядев на доску с расписанием съемок.
— А сегодня ничего не происходит, — отрешенно процедила Роуз, машинально переводившая новость про какую-то зарубежную знаменитость. Она уже настроилась на свободный вечер и не собиралась упускать возможность посвятить время только себе.
— Не может быть, дорогуша, — ответил гениальный руководитель. Роуз молилась, чтобы в своей почте великий продюсер случайно не откопал приглашение на какую-нибудь дурацкую вечеринку-презентацию дурацкого альбома дурацкого недо-артиста. – Вот! Почему мы вообще об этом ещё не знаем? Приезжает Риччи Рок, у него послезавтра концерт. Мы туда едем? Почему на доске не написано?
— Потому что ключевое слово – «послезавтра», да, Роуз? – поспешила на помощь коллеге Гвендалин.
— Точно, — обрадовалась та.
— Я когда-нибудь вас оштрафую, — недовольно проскрипел Ник Кловер, так звали начальника. – Вот, черным по белому: «13 июня в 23:00 в клубе «Ейтон» состоится вечеринка в честь прибытия легендарного рок исполнителя Риччи Рока».
— Ты слышала, Гвен? Нам грозит штраф только потому, что конфиденциальная информация такого рода не приходит нам на почту, — нарочито громко сказала Роуз.
— Мы хоть на концерт аккредитованы? – устало спросил Кловер.
— Разумеется, — ответила девушка. – Всё как обычно: эксклюзивное интервью, проходки в бэкстейдж.
     Роуз очень надеялась, что продюсер, увлекавшийся поп исполнителями, вряд ли захочет уделять столько внимания какой-то рок-звезде 80-х, и, услышав про эксклюзивное интервью, забудет о вечеринке. Кловер молчал.
  — Надо снять эту тусовку, — вдруг выдал он.
     Мечты об отдыхе разваливались на глазах. Положение осложнялось тем, что напарник Роуз — невообразимый и прекрасный Жермен —  предусмотрительно взял себе выходной. Она решила, что будет защищаться.
— Я не могу, — сообщила она.
— Почему?
— Потому что у меня планы.
— На минуточку, — Кловер наклонился над Роуз, — у тебя работа. Планы – потом. У Жермена законный выходной, а у тебя – трудовой договор.
     Довольный своей репликой, великий продюсер вышел из офиса и поспешил в кафе, чтобы выпить свой утренний кофе и закусить его сигаретой.
— Нет, ну это подстава! – воскликнула Роуз, швырнув об стол карандаш.
— Что, обломалась тусовка? – спросила её Гвен.
— Если бы! Я бы так не расстроилась, знаешь, — по-детски надув губы, девушка встала из-за стола. – Но это мой первый вечер за целый месяц, который я могла посвятить себе и только себе. Ну не могу я работать каждый день. Не сижу я на их долбанной химии и не пью энергетики. Знаешь, когда я пришла сюда, у меня было предчувствие… ну, как будто так надо. Как будто это часть какого-то непостижимого плана. А теперь я сплю и вижу, как напишу заявление. Пусть на мое место возьмут какую-нибудь практикантку, которая будет молиться на Кловера и бегать за долбанными фонерщиками.
— Я тоже устала от Кловера. У него в заднице шило, – подтвердила Гвендалин.
— Наркота у него в заднице! – перебила её Роуз. – Господи, ну на фиг мне сдался этот Риччи Рок?
— Да ты что? Это ж легенда!
— Ну и в чем его легендарность? В том, что он с 80-х долбит кокс и еще не отбросил коньки?
— Да ладно! Ты хоть одну его песню слышала? Это ж мега жесть! – засуетилась Гвен, — Мне вот какой трек нравится, дай-ка включу.
     Девушка подбежала к компьютеру и начала судорожно искать в интернете песню. Через пару минут раздался звук визжащей гитары и гудящих синтезаторов, а через четыре такта вступила фирменная танцевальная бочка. Рок-музыканты часто прибегают к этой уловке, чтобы песня была «танцевабельной» и «впирала» как можно больше людей. Роуз внимательно слушала. На второй минуте ей показалось, что голова опустела от мыслей. Мозг как будто остался где-то внизу, а сознание приподнялось над макушкой. Еще через пару тактов, у неё закрылись глаза. Веки стали тяжелыми и неподвижными. Вдруг перед взором мелькнула картинка: она и какой-то белобрысый парень едут в кабриолете. Солнечный день медленно склоняется к вечеру. Это один из тех волшебных моментов, когда свет и тень меняются местами, чтобы продолжить вечный круговорот жизни. Будто невидимая рука переворачивает мир в форме песочных часов с одного конца на другой. Красноватые блики заходящего солнца еще освещают дорогу и бережно обнимают мелькающие по краям здания. Кто-то уходит  с работы, предвкушая аппетитный ужин в тесном кругу семьи, кто-то спешит подготовиться к ночным приключениям, кто-то только идёт на работу, хорошенько выспавшись днём, кто-то веселится с друзьями в кафе, кто-то идет за покупками, — в воздухе царит мир и покой.  Люди, такие разные, проходят мимо друг друга, смотрят друг другу в глаза, здороваются, прощаются, спрашивают и отвечают. А Роуз сидит на пассажирском сиденье кабриолета и смотрит по сторонам. Её волосы собраны в хвостик, поверх повязан легкий платок, летний ветер настойчиво обдувает её молодое тело. А в груди судорожно бьётся сердце: то ли от волнения, то ли от счастья. Молодой человек за рулём протягивает руку к магнитофону и переключает песню…
— Боже, боже, боже мой! – раздалось из-за шкафа, и в офис вломился Бижу. Он грациозно продефилировал к своему рабочему месту. – Великий Риччи Рок! Бог рок-н-ролла! Снежинка! Конфетка! Великолепная песня. Это шедевр.
Удобно разместив свою модную попу в крутящимся кресле, Бижу принял мечтательный вид.
— Я был бы не против взять у него интервью, — многозначительно произнес он.
— Милый Бижу, окажи мне услугу, — подскочила к коллеге Роуз.
— Об этом и речи быть не может, — тут же поморщился он. Этот молодой человек ненавидел делать другим одолжения. Он вообще мало кого к себе подпускал. Спрятавшись за напускным равнодушием, Бижу притворялся последней задницей, хотя на самом деле ему просто не хватало любви. – Если только ангелы не запланировали для меня личную встречу с мистером Роком, — повел бровью Бижу. – Ты же не хочешь сказать?
От радости молодой человек подпрыгнул в кресле.
— Жаль только, ангелы упустили одну маленькую деталь, — вмешалась Гвендалин. — Риччи не гей.
-  Господи, да какая разница! – облегченно вздохнула Роуз. – Может, ты съездишь сегодня вместо меня. У него послезавтра концерт, приезжает сегодня, чтобы потусить в каком-то байкерском клубе.
— Сегодня? – надул губы Бижу. – Я не могу, дорогая. Сегодня у нас с Марком годовщина.
— Что, совсем никак? – модный обозреватель покачал головой. – Ладно, давай я на всякий случай всё равно вас впишу. Вдруг вам захочется выпорхнуть из вашего гнёздышка!
— Да-да, и мы устремимся в ваше волчье логово – всё может быть, — загадочно улыбаясь, Бижу углубился в модные новости.
     В задумчивости Роуз опустилась в своё кресло. Она поняла, что выбора нет. Что ж, придется снова полночи не спать и гоняться за каким-то человеком, не родственником, не знакомым, и даже не кумиром. О, как знакомо было ей это чувство – чувство одноразового свидания, на которое идут журналист и звезда,  где оба используют друг друга в корыстных профессиональных целях, оба исправно и с наслаждением играют отведенные им роли в импровизированном спектакле под названием «Интервью», в котором оба уже через десять минут выбросят друг друга из головы и пойдут по своим делам.  Странно, почему звезды чаще всего напыщенно и агрессивно реагируют на вопросы, не входящие в круг одобренных пи-ар менеджерами? Ведь журналист нужен звезде так же, как и звезда журналисту. Положим, без средств массовой информации львиная доля теперешних знаменитостей гнила бы где-то в подвалах, обитых упаковками от яиц в качестве звукоизоляционного материала, а отдельные экземпляры довольствовались бы парой-тройкой пластических операций от дяденьки-спонсора и креветками на обед.

     А между тем, юную девушку ожидал разговор с мировой знаменитостью. И кто знает, какой осадок останется потом от общения с ним? А ведь в этого человека ей придется влюбиться на целых три дня его пребывания здесь. В этом мистическом превращении ей придется забыть о суждениях своего разума, о личных привязанностях и вкусах и встать на сторону неизвестного ей человека, принять его творчество, попытаться найти в нём что-то созвучное её существу, раззадорить свой к нему интерес, распахнуть воображаемые объятия гостеприимства, потому что в противном случае её сюжет будет напоминать заметку из какой-нибудь желтушной газеты или – еще хуже – претенциозное интервью из модного музжурнала. Она изучит его биографию, а потом в ходе беседы потратит уйму душевной энергии на создание комфортной для него атмосферы, изображение глубокой заинтересованности в его работе и личности, а потом, может быть, даже получит песню в награду, исполненную на концерте специально для неё. Он станет её страстью, её целью, её жизнью, работой, её будущим, — всем. А потом он уедет, «новости» склеят последний сюжет, и эти три дня свернутся в клубок и укатятся вниз, не оставив в руке даже ниточки, — только опустошённость.