Родительский день

Георгий вернулся ночью, спустя почти год с того момента, как ушёл. Он возник в дверном проёме единственной комнаты, жёваный, распространяющий странный металический запах. За щекой он держал анальгин, чтобы остудить ноющий зуб, и поэтому сильно кривил рожу.

- Ой! - восклинул он. - Что же это?! – и, будто обезумев, стал барахтаться в засаленой курте, с чужого плеча. Мать и дочь очнулись ото сна и в испуге глядели на ночного пришельца из разных углов комнаты. Заметив смятение, Георгий произнёс:

- Марта... посмотри-ка, кажется, кто-то забрался ко мне за пазуху! - Но была глубокая ночь, может быть, ближе к утру. И Георгия никто давно не ждал, так что его призыв остался без ответа.

Утром мама собиралась на работу, а нарисовавшийся накануне Георгий был оставлен за старшего. Перед дверью Марта прыгала и визжала, а Георгий стоял на руках, выровнявшись по стенке и краснел физиономией:

- Клюнь! Клюнь! - тогда Георгий нехотя перевернулся, встал на ноги, чмокнул маму куда попало и убрался на кухню.

Там он сел на складной стул, включил электроплиту, положил что-то на конфорку и сделался вдруг исполнен внимания.

- Папа, мы будем кушать? - спросила Марта.

- Что? - встрепенулся Георгий, отпрянув от плиты, обернулся на мгновение на дочь, но затем вернулся к своему занятию и в отчаньи ударил себя по бёдрам. - Не отвлекай! - рявкнул он.

- Чего там? - спросила Марта, приподнялась со стула и увидела, что на раскалённой конфорке тает, таракан, и ещё едва колышит своими усами.

Георгий готовить не умел, и поэтому пришлось идти в магазин. По пути отец заметил, что на детской площадке во дворе два подростка-хулигана остервенело выламывают жестяные листы из горки.

- Яйца вырву, суки! - заорал Георгий и погрозим тощим кулаком.

Парни заржали и укрылись за гаражами.

- Что такое яйца? - спросила Марта.

- "Иду... чего-то там, смотрю стоят... они стояли дружно в ряд! Их было восемь!".

- Ох... "Русская во-о-одка... чёрный хлеб, селёдка...", - запела Марта.

В магазине Георгий сразу направился в мясной отдел, где на промасленном крафте лежали годовалые оковалки. За прилавком стояла продавшица, каких теперь не встретишь - с голубыми веками, в кружевах, с пятном во весь живот на фартуке.

- Рульку! - почему-то крикнул Георгий.

- Каку-у-ую? - раздразилась продавшица.

- Самую красивую! Продавщица повернулась к Георгию в три четверти, потому что слово "красивая" сперва соотнесла с собой, затем всё осознала, бросила мясной шматок на весы, завернула, выдала.

Едва выйдя на улицу отец остервенело впился зубами в рульку и стал похож на древнего человека. Минут десять он был недосягаем ни для чего на свете, пока не проглотил всё до последнего кусочка. - А.., - только и смогла вымолвить Марта.

- А-а-а, - простонал Георгий, догадавшись, и затем скривился от боли и застонал: "А-а-а-а-а!".

Тут же закусил дежурный анальгин и перекосился ещё больше.

Совсем рядом с домом имелась особенная лестница, покрытая мелкой желтой плиткой. Лестница была очень высокой и с верхней ступеньки открывался ужасающе просторный вид на город, а затем и загород. Стоя на ней Марта по обыкновению воскликнула на весь мир: "Я - космонафт!" и сразу обернулась на отца. Первые несколько мнгновений она не могла его найти и вдруг заприметила в кустах за аптекой неподалёку. Он справлял малую нужду стоя левым треником в чей-то чужой луже. Он обернулся на Марту и внезапно вспомнив о чём-то принялся неистово хлопать себя по карманам, тараща глаза и приговаривая: "Где ты, сволота? Где ты, дрянь такая!". Ничего не найдя он, сломя голову, понёсся домой, а Марта едва поспевала за ним.

Дома Георгий облазил все закутки, заглянул под кровати, тряс занавески, приподнимал кастрюли, но ничего не обнаружил.

- Папа, что ты ищещь? - заинтересованно спросила Марта, сидевшая на кровати.

- Ежа!

- Какого ещё?

- Которого принёс тебе в подарок! Трудно чтоли сразу было взять?

- Не ори!

- Ну всё… свалил. Хрен найдёшь теперь!

Георгий отчего-то очень злой встал, схватил девочку и сбросил её на пол.

- Я всё расскажу маме! - закричала Марта навзрыд, а Георгий в это время устраивался поудобнее на софе, но затылок его постоянно попадал на маленькую иконку в посеребренной рамочке, что висела над кроватью. Георгий остервенело сорвал её со стены и замахнулся, чтобы кинуть, но Марта бросилась на него, отняла и ещё долго лёжа прихожей на диване скучила: "Не дам! Не дам! Ничего тебе не дам!".

На этой софе девочка едва умещалась. Был не сон, а сплошное мучение. Но Марта упорно не желала ийти на попятную.

- Ну что ты исполняешь? - спросил отец и включил прихожей тусклый свет. Стали видны обои, испещрённые зелёными листиками, и казалось, что действие это перенеслось в лес на закате.

- Я хочу быть... - ... ну значит будешь! - сказал Георгий и схватил Марту одной рукой под рёбера, а другой за ногу, затем поднял под самый купол леса и стал кружить.

Марта летела над лесом, и сумрачная листва сливалась перед глазами.

- Ещё! - кричала девочка-космонафт, желая набрать ещё высоты.

И Георгий раскручивал её всё быстрее и быстрее. К горлу подступала тошнота, но она была космической, героической… Вдруг Марта невольно взглянула вниз и тотчас ощутила, насколько хрупко её детское тело по сравнению с набранной высотой. Тогда она стала кричать ещё громче прежнего:

- Опускай! Опускай! Но отец совершенно забылся и напевал:

- Крыла-а-атые каче-е-ели!

- Бою-ю-юсь!

- Летя-я-ят, летя-я-ят! Ле-е-ет-я-я-ят! На этой заключительной ноте Георгий запутался в трениках и стал шататься из стороны в сторону.

- Папка! Стой! - кричала Марта, пока Георгий силился сохранить равновесие.

- Стою! - ответил Георгий и слету сел на табурет.

Марта приземлилась к нему на тощие колени. Внезапно ножка стула подкосилась, и Георгий стал падать. Время в этот момент у него растянулось, и он отчего-то бросил Марту в сторону, да так, будто она была не его родной дочерью, а пушечным ядром. Марта полетела в самую дальнюю стену и врезалась в нее острой как у ракеты макушкой. Георгий лежал на полу, под обломками стула. Вернулась мама.

Наступила ночь и не одна. А вместе с ней в полутьме закрались в комнату возростная дама на каблуках и в шляпке из прошлого века, и высокий худой старик в чёрном костюме и тоже шляпе, в руках он держал трость и всё никак не желал усаживаться. Оба гостя ругались, даже что-то разбили, какую-то чашечку или блюдичко с золотой канвой. Тогда пожилая дама принялась пересчитывать тарекли. Отец кричал: "Чо "Гош"? Чо?". Мама сидела у постели молодая и очень неумелая, а на постели лежала Марта и её ежеминутно тошнило. Всё перемешалось, ничего невозможно разобрать: и слова, и звуки за окном, и розочки на обоях, и лица... "Не можете!", "Куда смотрел?!", "Требуются новые лыжные ботинки!", "Велоспорт!", "Двести двадцать!", "Автосервис, шиномонтаж" и таинственные "В-универсам и в-унитаз", "Неотложка"... Дул ветер, всё шевелилось, и особенно далёкий, на том конце комнаты, блокнот, который шевелил и шевелил своими листками, а потом вдруг стремительно вырос и накрыл всё, что было до.

На следующий день Марту отвели в незнакомую поликлинику. Пожилая женщина оплела ей голову какими то конусами и проводами, а потом за это выдала бесконечную бумажную ленту с нервным зигзагом.


Когда все вернулись домой, отец был разодет в костюм даже с каким-то шарфиком, но в одном тапке - другой он держал в руке, не успев надеть. Слева и справа от него стояли дворянка-мать и старый генерал-отец, высокий, почти до потолка, но очень сгорбленный.

Марта с мамой оторопели от такого зрелища и встали напротив.

- Гоша, говори, - дёрнула Георгия мать за руках великоватого пиджака.

- А... - Сергей Сергеевич, скажите ему, чтобы говорил! - отдала команду старая дворянка мужу.

- Говори, Гоша, мама просит, - прошелестел согбенный старик.

- Не мама просит, а отец! - возразила графиня.

- А.., - сказал Георгий и умолк, глянул куда-то наверх и терибил тапок.

- Ну говори, Гоша... Что? - спросила мать Марты бывшего мужа.

- Я вот Марте домики купил для кукол там или как, ну и вон.., - пролепетал Григорий, таким тоном, будто извинялся, - на детской кровати и вправду лежали два кукольных домика.

- Спаси-и-ибо! - заголосила Марта и принялась прыгать вокруг отца, - дай клюну! дай клюну!

Григорий сделал на встречу девочке шаг и в этот миг отчаянно заорал так, что во дворе сработала сигнализация. Сразу затем он выпалил, не соображая ничего:

- Сволота-а-а-а-а.., - Казалось, ему полегчало. Георгий приподнял тощую ногу, а прямо под ней на полу лежал ощерившийся ёж и маленькая капля крови.