Глава 4

Семеон стоял у раскрытых дверей оскверненного храма, не осмеливаясь заглянуть внутрь. Молодые монахи, решившиеся помочь женщине, суетились рядом с большим плоским камнем, служившим им в обычные дни для церемоний и трапез. А теперь и одром. Гостья по-прежнему не приходила в себя, безмолвно мучаясь в агонии родов, лишь шевеля губами от боли.
- Настоятель,- обратился к Семеону Лисагор, один из анахоретов,- она не перенесет родов.
Семеон опустил голову, скорая смерть девочки могла решить множество, возникших в одно мгновение, проблем. Но приор не желал этого, в сложившейся ситуации ему стало выгодней, чтобы роженица выжила и ответила на вопросы о своем появление.
- Я соберу братьев, и мы все вместе будем молиться за скорейшее разрешение.
- Молитва - единственное, что поможет ей теперь,- согласился монах и возвратился к своим братьям, не отходящим от женщины.
Семеон развернулся и неспешно спустился вниз, к кромке воды. Над океаном застыла тихая ночь. Настоятель пустыни Несвятой Троицы задумчиво всматривался в непроницаемую темноту окутавшую мир. От него требовалось принять решение: скорое и единственно верное. Но приор колебался. Устав монастыря был суров по отношению к неизвестным путникам и не оставлял надежды на возвращение в бренный мир, даруя возможность навсегда посвятить себя служению богу, но это касалось только мужчин. К женщинам в сокрытом под алтарем истлевшем альманахе относилась лишь одна строка - их присутствие на острове не допускается. Выход казался очевидным, но решиться на него было нелегко.
Семеон очнулся от забытья. Он изумленно обернулся к храму Антипасхи, из-за его распахнутых дверей раздался душераздирающий женский крик. Она пришла в сознание. Настоятель спешно поднялся по дороге Пречистых Душ и нерешительно замер в отдалении от ворот храма. Роженица металась на камне в панике от боли учащающихся схваток. Она озиралась вокруг, но не могла увидеть ни одного знакомого лица, только беспристрастные монахи. Один из них держал в руках свечу, а другой накаливал нож над пламенем. Девушка билась в истерике, истошно крича и рыдая. Семеон инстинктивно приблизился к дверному проему, желая помочь страдающей роженице, но остановился на пороге.
- Настоятель,- обратился к приору Лисагор, взявший на себя прием родов и неустанно подсказывающий двум другим братьям, что следует делать в этот момент.- Помогите нам, плод движется, но она не хочет рожать, причиняя себе невыносимую боль и убивая ребенка. Встаньте в изголовье и поддержите её голову, тогда тело само подскажет, как разрешиться от бремени. Она должна тужиться, иначе погубит две души.
Семеон хотел уйти, но что-то подтолкнуло его вперед, он вошел в храм и закрыл за собой ворота. Никто и никогда в пустыни Несвятой Троицы не разглашал тайны, кем они были в прошлых жизнях, прежде чем попасть в монастырь. Но знания и спокойствие, которое излучал Лисагор, управляющий всеми в эту минуту, говорили о том, что он понимает, что делает. Приор встал у головы девушки и, взяв её за плечи, помог приподняться. Она норовилась вновь опуститься на горячий от изнывающего тела камень, но Семеон не позволял. Роженица орала и стонала от нарастающей боли, настоятелю казалось, что еще минута и женское сердце не выдержит. Но роды продолжались, как и мучения.
- Йерахмиэль, Гийом,- обратился к помощникам Лисагор,- показалась головка. Бросьте возиться с ножом. Вы мне нужны здесь.
Оба анахорета поспешили на помощь.
- Йерахмиэль, ты будешь пережимать пуповину ребенку, вы, Гийом, матери.
- Пережимать?- удивился высокий худощавый монах.
- Ничего сложного, Йерахмиэль. Сожмешь кулак, только из-за всех сил.
Лисагор, взваливший на себя основные заботы о ребенке, аккуратно держал  головку рождающегося человека, с показавшимися плечиками.
- Нож! Приготовьте мне нож.
Гийом, что был и ниже ростом и шире в теле, нежели его брат, Йерахмиэль, метнулся назад и принес единственную острую вещь, имеющуюся в монастыре.
- Хорошо, что ребенок идет вперед головкой,- улыбнулся Лисагор, посмотрев на Семеона, что сохранял тревожное выражение лица, наблюдая за происходящим.- Еще немного и... все,- наконец выдохнул он.
Настоятель посмотрел на серое лицо измученной девушки и перевел взгляд на маленькое розовое тельце новорожденного.   
- Йерахмиэль, возьмись за пуповину! Держи крепко!- приказал анахорет, осторожно опуская ребенка на свернутый кусок ткани, приготовленный заранее.- Гийом, то же самое! Только оставьте мне пару дюймов, чтобы я смог рассечь сосуды.
Йерахмиэль преодолевая страх, схватился за витиеватую пуповину. Он поморщился, но все же сжал кулак и отвернулся. Гийом подошел к этому более спокойно, акцентируя внимание на младенце. Теперь медлил Лисагор.
Приор удивленно посмотрел на его умиротворенное лицо.
- Почему вы не режете? Чего вы ждете?
- Артерии еще пульсируют. Кровоток должен упасть, это важно для ребенка.
Семеон удивленно взирал на маленького розового человечка, судорожно дергающего ручками и ножками.
- Пора!- вдруг вскрикнул монах и разрубил пупочные сосуды. На камень брызнула кровь.- Гийом, сжимайте, сжимайте!
Лисагор схватил тонкую бечеву и, накинув на остаток пуповины до кулака Йерахмиэля, сделал несколько тугих узлов.
- Вы перевязали не в том месте,- опомнился Йерахмиэль,- осталось еще четыре дюйма под моими пальцами.
- Так и надо,- успокоил его монах, переключаясь на роженицу.- Хорошо, Гийом, сейчас я сделаю несколько узлов и здесь.
Кровь по-прежнему сочилась каплями из пуповины со стороны матери. Анахорет ловко перекинул бечеву и туго стянул её.
- Все закончилось?- поинтересовался Семеон, видя, что кровотечения утихли.
- Это еще не конец,- замотал головой Лисагор.- Милая, не знаю, слышишь ты меня и понимаешь ли, но продолжай тужиться. Прошу тебя. Еще немного. Сделай усилие.
Девушка еле дышала, опрокинувшись на руки настоятеля монастыря. Её потная кожа потеряла цвет, а глаза закатывались. Семеон инстинктивно встряхнул роженицу, чтобы та не потеряла сознание.
- Гийом, тяните пуповину, нужно еще достать плаценту.
Тот растеряно смотрел по сторонам, ожидая помощи или совета, как осуществить требуемое.
Лисагор вскочил и взял ребенка на руки. Он перевернул его на живот и несколько раз сильно ударил по спинке. Новорожденный зашевелился и захрипел, откашливая слизь. Темные своды храма озарил детский плач.