Глава 20
- Это испытания, которые мы обязаны выдержать,- в полголоса заметил Гийом, вороша сухие ветви, плохо схватившиеся огнем.
Йерахмиэль промолчал. Он чувствовал, что в условиях пренебрежения и полного запрета слова божьего, искушение возьмет верх над несчастными душами, оказавшимися вдалеке от дома.
- Ты прав, мы справимся,- улыбнулся анахорет, засучивая рукава схимы.
- Рано,- неожиданно произнес будто бы дремлющий проводник.
Монахи удивленно посмотрели на Мая.
- Картошка еще не пропеклась, имейте терпение.
Парень поднялся и, зачерпнув воды из журчащего поблизости ручья, облил свою голову.
- Май, как давно вы ходили этой тропой последний раз?- поинтересовался Гийом.
- Впервые,- ответил проводник, возвращаясь к монахам, сидящим у костра.
- Отец Артемио отзывался о вас, как опытном путешественнике.
- Ему видней,- буркнул парень, стягивая вымокшую со спины рубаху.
Йерахмиэль поднял ветку и передал проводнику, чтобы тот отмахивался от москитов, роем слетевшихся на свет костра. Май поблагодарил монаха, не заметив его пораженного взгляда. Анахорет покосился на своего брата, который давно уже приметил странность за проводником, поэтому теперь не удивлялся. Мускулистое загорелое тело парня было иссечено свежими шрамами, а запястья стерты до крови.
- Откуда у вас такие рубцы по всему телу?- не сдержался Йерахмиэль.
Май посмотрел на свою грудь, осторожно дотронувшись до одного шрама.
- Врачи называют это групповой терапией, но она мне не помогает.
- Простите,- вмешался Гийом, которому было интересно ничуть ни меньше, чем его брату.- Но что можно лечить, истязая тело?
- Душу, что же еще? Я думал, вы, монахи, знаете в этом толк.
- Души лечить не надо,- ответил Йерахмиэль,- болеет лишь плоть. Души могут только страдать от дурных мыслей.
- А наши помыслы - это желания тела,- добавил Гийом.- Причиняя боль плоти, не отогнать печали от души.
- Расскажите это моим докторам,- усмехнулся Май,- они вас быстро уложат на койку и стянут ремнями. А их, ой, как трудно разорвать,- парень показал истерзанные запястья, подтверждая свои слова.
- Вы лечитесь в больнице, в которой стягивают ремнями?- решил уточнить Гийом, желая опровергнуть свою догадку.
- Там лечат всех и от всего, но получается только от радостей жизни. Мало кто покидает те стены сам, без помощи священника и траурного картежа.
- Мы были в той клинике,- поделился Йерахмиэль,- но ничего странного не заметили.
- И вас это не напугало? Разве в больнице могут лежать здоровые и нормальные люди? Нет...
- Почему же вас стремятся удержать в клинике?- продолжал расспрашивать Гийом.
- Я пытаюсь уйти от любви, но не получается.
- Что это значит?- удивился Йерахмиэль.
- Вы меня не поймете, вам это чувство не знакомо,- грубо ответил Май.
- Не торопитесь в суждениях о людях, если не знаете, что перед вами зеркало. Мне, быть может, как и вам, слишком хорошо знакомы подобные чувства и переживания,- ответил анахорет, взглянув на Гийома, внимательно слушавшего разговор двух молодых людей.
- Я не о любви,- махнул рукой проводник,- мы все сотканы из любви. От неё приходим и в ней растворяемся, это неминуемо. Я имел ввиду желание расквитаться с этим чувством и не только…
- Пять лет назад я и один дорогой мне человек попытались бежать от условностей связавших нас,- неожиданно эмоционально заговорил Йерахмиэль, даже с силой сжимая зубы.- Не получилось. Нам чудом удалось избежать казни. И тогда, обличенные позором и всеобщим осуждением, мы раздобыли лекарство, от которого не выздоравливают. Мне оказалось мало, а ей...
Йерахмиэль запнулся, он продолжил рассказ на родном и непонятном спутникам языке. Его голос дрожал. Гийом прижал к себе брата и обнял. Май лишь удрученно опустил голову, продолжая отмахиваться от москитов.
- Вам хотелось умереть в любви, а я от неё погибаю...- заметил парень, натягивая подсохшую у костра рубаху.- Быть мертвым в объятиях кого-то не сравнить с жизнью в одиночестве. Простите меня за откровенность и неуместную грубость, святой отец или кем вы там являетесь, но цена любви познается одиночеством. Так что бежать с кем-то от чего-то - путь в рай, а метаться в пустоте, совсем другое.
- Май,- обратился к проводнику Гийом,- оставьте эту тему, она слишком болезненна для вас двоих.
- Он первый спросил про шрамы, я его за язык не тянул.
Йерахмиэль вскочил и ушел к истоку родника у почерневших в безлунную ночь камней. Ему требовалось успокоиться и спрятать обратно свои переживания, которые он хранил так долго под двойным дном сундука израненной души. Май с грустью смотрел на сгорбленную спину высокого монаха, который еще больше согнулся под тяжестью воспоминаний. Гийом призывно косился на проводника. Тот неохотно поднялся и неспешно направился к растревоженному человеку.
- Послушай,- тактично начал парень,- ты прости меня.
Анахорет по-прежнему не разгибался, зажав поникшую голову между колен в складках серой схимы. Май присел рядом.
- Не умею я извиняться. Тебе по жизни досталось немало, видимо. Я знаю, что такое истинная боль, поверь. Да, что я тебе рассказываю, посмотри мне в глаза, нет там ни надежды, ни радости, ни слез. Все ушло.
Йерахмиэль выпрямился.
- Тебе не за что просить у меня прощения. У тебя свое горе.
- Я довел тебя до слез, пусть и не хотел этого, честно.
- Оставь, я справлюсь,- отмахнулся анахорет, пряча голову под капюшоном.
- Не расстраивай её, перестань,- неожиданно ласково заговорил парень.- Плачешь ты - плачет и она... Пусть она улыбнется, ведь она так мило это делает.
Йерахмиэль изумленно взглянул на Мая.
- Откуда ты знаешь?!
- Улыбнись и с тобой улыбнется она,- проводник похлопал монаха по плечу и побрел назад.
- Как он?- спросил обеспокоенный Гийом, напряженно наблюдавший за братом в темноте.
- Все пройдет, пройдут и слезы. Либо ешьте, либо ложитесь спать. Завтра нас ждет переход через этот пограничный хребет. Случиться может все.
- Я не знал, что он перенес такое…- признался Гийом, возвращаясь к костру вместе с Маем.
- А я думал вы целыми днями, только и философствуете о смысле жизни,- раздраженно заметил парень, недовольный тем, что разговор никак не обретет покой.
- У нас нельзя рассказывать о прошлой жизни. Только настоятелю монастыря.
- Вы что же не исповедуетесь, друг перед другом?- удивился Май.- А как же вечная человеческая беда – поговорить по душам?
- Нет. До нашего… паломничества,- нашел нужное слово Гийом.- Я был плохо знаком с братом Йерахмиэлем.
- Теперь у вас есть замечательная возможность поболтать,- проводник присел у костра, грея руки.- Надеюсь, у вас нет никаких историй, о которых можно поведать у огонька, чтобы потом всем дружно поплакать? Нет? Какая жалость…- ехидно и наигранно улыбнулся парень.
Монах промолчал. Он вдруг остро почувствовал жестокую неправоту, скрывающуюся за правилами устава пустыни Несвятой Троицы. Ему хотелось услышать историю брата целиком, и рассказать свою.
- Вы спите,- посоветовал проводнику Гийом.- Я побуду с братом.
- Идите,- с безразличием ответил Май.
Монах тихо подошел к Йерахмиэлю и присел на ближайший камень. Анахорет лишь взглянул на подошедшего брата и отвернулся.
- Простите, я дал волю чувствам. Это непозволительный грех для нас.
- Нет…- неожиданно ответил Гийом, положив руку на плечо Йерахмиэля.- Я думаю, сейчас ты поступил правильно. Таинство виддуя, не знаю почему, но мне вдруг показалось, что у нас в обители оно… Одним словом, человеческая душа должна быть более открытой и свободной. Ведь если не давать говорить душе, значит, слушать только голос плоти?!
Йерахмиэль пораженно смотрел на старшего брата, не веря своим ушам. Если бы настоятель обители Несвятой Троицы услышал эти слова полные ереси и богоотступнической философии грешной жизни.
- Брат,- попытался возмутиться молодой анахорет.
- Оставь проповедь для грешников,- грустно опустил голову Гийом.- Нас избрал Создатель, чтобы мы осуществили его замысел. Задуманное Богом человеку не править. И сейчас, когда Мордехай не читает своих нотаций о постижении гнозиса и сопротивлению власти архонтов, этот мир, соприкоснувшись со мной, становится понятней и проще, чем рассказывают о нем под куполом храма Антипасхи.
- Но как же…- продолжал не соглашаться с мнением Гийома Йерахмиэль.
- Я прожил под сенью небес шестьдесят с лишним лет, веря в одного единственного Бога, которому каждый давал свое имя и вверял в его уста слова праведные. И каждый мне хотел показать и рассказать о нем, что другой умалчивал. Я родился в Каппадокии, мой отец был курдом и мусульманином, моя мать турчанкой и христианкой, мой старший брат – езид, а я… У каждого из нас свой Бог и у всех один. Слова все – ложь, деяния лишь - правда. На турка, корейца и аргентинца падет один дождь – обычный дождь. У всех людей мира одни и те же чувства, мы одинаково любим, плачем, грешим. Мы целый неделимый мир в объятьях Бога.
Йерахмиэль закачал головой, не в силах смериться с мыслями брата.
- Нет,- решительно заявил молодой анахорет, вскочив на ноги.- Вы не в объятьях Бога, вы держите за руку Демиурга! Вы пали, поддавшись его чарам!
- Я, как и ты, его творенье…- улыбнулся Гийом.
- Но у меня еще остались силы хранить свою душу…
- Чей ларец, того и…
- Я не могу слушать эти ядовитые проповеди отступника. Перестаньте!- не сдержался Йерахмиэль, крикнув во весь голос.
Эхо заметалось в воздухе. Май, дремлющий у костра, испугано подпрыгнул.
- Молодцы! Орите! Давайте! Пусть сюда сбегутся все!- возмущенный проводник подлетел к монахам, и без того напуганным своей опрометчивостью.
- Мы не хотели, - прошептал Йерахмиэль.
- Быстро тушим огонь!- приказал Май.- Хватайте картошку и живо вниз!
Анахореты засуетились у костра, выковыривая из горячей земли корнеплоды, пока Май обеспокоенно вглядывался в слепую ночь. Где-то далеко еле различимо хрипло залаяла собака. Монахи на мгновение замерли, в страхе смотря на проводника.
- Дождались! За мной!- парень рванул вперед к вершине горы.
Свидетельство о публикации №215011601992