Голубиная воля

     Слегка сгорбленный и с тростью в правой руке, он вышел на речную набережную и, споткнувшись о брусчатку, шумно упал. Понял, что после перенесенного инсульта начал забываться даже привычный для него маршрут. Огляделся по сторонам, плотно укутанным зимним пейзажем, и все-таки двинулся дальше, к полуострову. Он раздваивал уснувшее почти на полгода водное течение и притягивал сейчас к себе не только городских любителей подледного лова. Подле их разбросанных по белоснежью разноцветных палаток стали молча собираться и пернатые.
     Рахимжаныч уже познал эту их процедуру настолько, что даже с улыбкой подумал: «Ну, сейчас начнется, екарный бабайка, опять ровно как собрание с перекликом новичков… Да только на своем языке… А возможно за время нашей разлуки они и мой, казахский, – уже освоили? Но я-то их и так пойму». Спрятал в своем выщербленном зубном протезе улыбку, приподнял над более слышащим правым ухом вязаную шапочку и, усевшись на удобную для обзора скамейку, вошел в образ терпеливого зрителя.
    

     Когда на обласканную солнцем снежную белизну слетелись все участники этого голубиного сбора, его смиренное молчание нарушил лишь голос главного. Видимо, постоянного председателя таких собраний. Самый крупный и с заметным хохолком на голове, он приподнял кверху свой толстый и тупой клюв. Посмотрел вокруг и, словно гордясь металлическим блеском шейного оперения, властно и раскатисто-глухо заурчал знакомые Рахимжанычу слова:
     – Ввур… ввур…Уввважаемые дамы и господа, побратимы поневвволе! До того, как перейти к обсуждению хода зимовки нашего пернатого сообщества, пусть представится сейчас каждая его новая семья.
     Повернулся клювом к стоящим бочком от основной массы голубям и теперь воркнул им: мол, давайте начинайте. Первой дала о себе знать стройная пара смоляных. Слегка поклонившись почтенной публике, они вкратце доложили ей о причине своего появления здесь: их престарелую хозяйку забрала к себе в другой город дочь. А вот подал голос дуэт похожих на тех, но уже белоголовых, особей. Они проворковали, что прилетели сюда из сгоревшего при пожаре сарая. Затем черед дошел до воробьиной породы. Почти один к одному похожая на «братьев» своих меньших, эта парочка оказалась самой немногословной.


     – Им-то, екарный бабайка, можно было наворковать куда больше… видно же, че с рожденья живут-то сами по себе. Значит, неприхотливая и скромная прибилась парочка, – пробормотал наблюдающий за этим голубиным знакомством старик.
     Вслед за ними к основной стае вежливо приблизился белый в черную крапинку дуэт, жилище которого унесло буйным разливом соседнего водохранилища. Еще жалостливее выглядела подраненная бездомными кошками и сейчас поджавшая от испуга черные хвосты серая пара. В эту свою «сборную» пернатые приняли, весело похлопывая крыльями, даже еще только начавших целоваться по-взрослому «молодоженов». Когда голубка, словно страстная француженка, начала любезно всовывать в клюв самца свой, тот аж распустил хвост, прижал его к снежному настилу. Потом закружился от радости, громко заворковал...
    

     «Ведут себя прям как люди, эти правнуки помеси дикого и домашнего Сизаря. И судьбы их немало  схожи… Только те собраний своих у ночлежек не проводят, а эти поорганизованнее будут, роднее к матушке-природе», – с улыбкой подумал Рахимжаныч. Внимательно осмотрел всех собравшихся теперь в одну более чем сотню разноперых и, нахмуривши давно не стриженные черно-седые брови, негромко встревожился:
     – А где ж мои белокрылки, краснари-красавцы запропали-то? Неужто их, доверчивых добряков, опять поганец какой, екарный бабайка?
     И стал беспокойно вертеть головой по сторонам, вглядываясь в земную и небесную даль. Невольно при этом вспоминая и тот первоапрельский день их стариковско-голубиного знакомства...


     ... Осиротевший после кончины жены старик начал тогда «разбавлять» свое одиночество любимым с недавних пор пивом. А на этот раз его наведал бывший «коллега по метле и лопате», который предложил ему вылазку в ближайшую «забегаловку». Сели отставные дворники за угловой столик, золотистый глоток пошел за глотком, слово поползло на слово. И «размякший» даже от такого градуса Рахимжаныч пожаловался напарнику на безысходность своей «безголосой житухи».
     – А ты, братан, того… заведи себе голубей, – с нарочитым видом их знатока предложил тот. – Скуку твою в землянке-развалюхе враз развеють, а кормить и ухаживать за имЯ что за кошкой… Дажеть сами тебе апосля воды подадуть.
     – Да не бреши ты, хохол! – махнул рукой разордевшийся старик, но уперся в обидчиво-строгий взгляд Коляна и громко спросил: – Ладно те, а где ж мне взять таких помощников-то?!
     Тот пожал плечами (мол, кумекай сам) и вышел перекурить. Его место тут же занял парень с золотой фиксой, на распахнутой груди которого виднелась тюремная наколка голубя. Представился «менеджером Компании по выращиванию породистой птицы» и очень доверительным тоном сказал захмелевшему Рахимжанычу:


     – Извините, что случайно услышал вашу, почтенный аташка, проблему… У нас уже готова парочка очень добрых, покладистых голубей элитной, николаевской породы… Ну, не птицы, а лю-ю-юди с крыльями, стопудово! Один слепой дядька готов дать за них аж полторы тысячи баксов. Но вам они, кажется, сейчас нужнее. Поэтому уступлю… Берите за тысячу.
     «Ну, коли слепой даже хотИт взять, то голубочки те, видать, всерьез стоящие, – задумался, глядя на фиксатого, седой собеседник. – Да и ммменя…жер этот, тьфу ты… слово-то какое смастерили, аж во рту не помещается. Так вот, чувствуется, чел он порядочный, с вывеской фирмы аж на груди… Дорого, конечно, для рядового пенсионера-то. Но на нянек да «тимуровцев» нонешних может уплыть деньжат еще боле».
     – ЖаксЫ, уважаемый! – по-хозяйски приударил он по столу костлявым кулаком. – Ради таких помощников-то, екарный бабайка, не грех будет и заначкой еще старой, трудовой, пожертвовать.


     А на следующий день у перекошенной калитки обнадеженного покупателя стоял уже тот «менеджер» с сетчатой коробкой. В ней молчаливо переживала свое только что свершенное у речки похищение пара обычных бездомных голубей. «Как же можно было так довериться, клюнуть на хлебную корочку этого проходимца? – думали они. – Теперь вот и волюшку свою потеряли». А продавец их переживал о другом – «Хоть бы не раскусил этот лох-старик  мою лажу об их породистости».
     – Ишь ты-ы-ы, какие белокры-ы-ылки… краснари-красавцы! – почти воскликнул ничего не смыслящий в голубятных делах Рахимжаныч. – Няньки-то вы мои, кормельцы-то разумные!
     – Только подержите их, почтеннейший, хотя бы с недельку в коробке, че б попривыкли. Тут и жрач… то есть пища имеется и вода, – весело напутствовал продавец. Прикрыл рубашкой силуэт «свободной птицы» на своей груди и почти трусцой удалился прочь.


     Новоиспеченный хозяин, дабы быстрее и лучше познать своих питомцев, стал активно собирать о них любую полезную информацию. И только после того, как выпустил их на улицу, и они с улетной радостью  захлопали крыльями, окончательно расстроился. «Надул он меня, екарный бабайка… Ну, я  тебе сейчас!», – мысленно сжал он сухонькие кулаки и отправился в знакомую пивнушку. Но там такого клиента даже припомнить не смогли.
     – Вот те, старый баран, и «нянечки» с крылышками… Да аж за шестимесячную пенсию, – едва не заплакал у коробки аксакал. – Теперь сам  и полезай в нее, доклевывай там харчи голубины-то.
     А сами пернатые, вырвавшись опять на волю, тоже его вспоминали. Даже  ворковать перестали, по-своему жалея о случившемся не по их вине. И когда все же решились наведать одинокого старца, у того от растерянности  чуть не выпала зубная челюсть. Не знал, как ответить на радость эту. Высыпал им все свои кухонные крошки и стыдливо подумал: «Чо это я за жадина, екарный бабайка?!» Взял оставшийся от ужина кусок хлеба, баночку воды и с улыбкой пошлепал к ним опять. Так сжились они помаленечку, породнились. Но с каждой новой неделей, все больше познавая голубиный язык, старик замечал и не очень приятное. Его питомцы стали меньше клевать и пить, реже перемещаться даже по сараю. Их воркование было все раздраженнее, переросло прямо-таки в «семейную ссору».


     – О-ррр… о-ррр! – коротко почти прокричал тупоклювый с петушком самец. – Хва… хватит привыкать к старику, пора возвращаться на ввволю!
     – Вур, вур! – огрызнулась отвернувшаяся от него голубка. – Че то я не влетаю! Он же слабенький, тыщу бабок за нас отдал… А мы че, шакалы какие-то, оставим его наедине с нашим пометом?
     – О-о-ррр! – сердито тот дернул ее за хвост. – Ты еще и крылышки свои в слезах намочи, тогда уж точно останешься старость его доворковывать…  Вввсе, не менжуйся!
     – Ву-у-урр, мой милый, ты в такой сваре можешь... даже остатки своих супружеских навыков потерять, – перешла на доверительный шепоток голубка. – Пойми же, нельзя его так резко покидать. Давай потихонечку это расставание подготовим, а потом и взмахнем.
     Помолчали немного и заворковали уже на более спокойных тонах. А подслушавший их из-за приоткрытой двери Рахимжаныч растерянно  задумался. «Екарный… бабайка! – закрыл он рукой рот, чтобы не вскрикнуть. – Выходит, тяжело имЯ со мною-то, тяжко в неволе жить, да с дряхлым стариком вдобавок. Зачем имЯ такое наказание-то?... И я в ихние зенки теперь совестливо зырить не смогу». Проморгав появившиеся на зрачках скупые слезинки, зашел к ним и с тяжелым вздохом произнес:
    – Вот че, ребятушки-голубушки! Большой рахмет за житье-бытье со мною... Очухался я с вами, поокреп маленько. Теперь и вам на волю пора… Нече тут из курятника-то по небу тосковать. Летите к своим… А пожелаете старика попроведывать, так это оконце завсегда будет отворено.


     Приоткрыл его полупрогнившую раму, посмотрел с натянутой улыбкой на замолчавшую пару уже полюбившихся ему пернатых и взмахнул рукой:
     – Ну, смелее! Ккыш… кыш отсюдова!
     Они переглянулись, негромко заурчали и пересели на подоконник. Благодарно поклонились сердобольному своими маленькими головами и шумно расправили крылья к надвигающимся на город облакам. С тех пор этот небесный маршрут стал для них привычным. В тот же октябрьский день они прилетели сюда, как обычно, к обеду, но  Рахимжаныч их своей почти заржавленной улыбкой не встретил. Воркующе заглянули в приоткрытую дверь комнаты и увидели его раскинуто лежащим у кровати. Кинулись к соседскому дому и начали тревожно урчать, с силой клевать по окнам. Выглянувший хозяин легко узнал их и смекнул: что-то со стариком! Побежал на их голубиный вызов, а вскоре подоспела и «скорая»…   


     … Вспомнил сейчас, глядя на собрание пернатых, своих белокрылых краснарей-красавцев и вконец встревожился. «Неужто и взаправду моих  добряков опять какой-то поганец приманил?» – заерзал по скамейке, еще пуще вглядываясь вокруг, хмурый аксакал. Слегка уже прозябший хотел, было, с горечью уходить, но вдруг у самого уха раздался шелест крыльев. От испуга даже встрепенулся. Но более неожиданным стало появление на его плечах голубей: она присела на левый «погон» куртки, а он – на правый.
     – Сспа… спасители мои… наконец-то! – опять заулыбался, поочередно поглядывая на них, восстанавливающийся после инсульта старик.
     И вовсе замер, когда из клюва самца шмякнул ему на колени маленький тканевый кошелек. Раскрыл и чуть не выронил в сугроб. В нем оказались «сотенки» зеленых купюр.
     – Откудова это?! – прошептал Рахимжаныч. – Цце… целая тыща баксов!
     – Вурр… вво-о-орр, – словно свидетели после драки, стали наперебой давать пояснения голуби.
     – Хочете сказать, че это кошель того самого мменя… ну, фирмача с рисунком вашего родича на груди? – удивился аксакал. – Да, его рваную  застежку, екарный бабайка, я тоже узнаю… А взяли-то, воркуете, где?... Вывалился у него возле кафешки, аж на другом конце города?... Ну, и голубятин ворюга! Летает, ровно на ваших перьях-то, по всей округе, гад…


     Замолчал на минуту, переминая в пальцах необычную находку. «Неужто теперь его искать, возвертать все это хозяйство... Вроде как за то, че жизнь этих милых птах травмировал… и меня по карману грохнул», – подумал он и сразу услышал урчание голубиного несогласия. Благодарно посмотрел на одну кивающую взад-вперед головку, на другую – и с неуверенной улыбкой вымолвил:
     – Выходит, это все мне… как взамест откупной за вашу волю… Мол, иди, дедуля, с денежкой той в дом престарелых, екарный бабайка… И дай хоть  своим краснарям-красавцам пожить свободными птицами… Так, че ли?
     Они в ответ, ровно дети, согласно заворковали на плечах, нежно дотронулись клювами до его впалых щек. Потом взметнули белыми крылами и зашелестели ими на заснеженную речку, в сторону все еще идущего сбора их пернатых коллег.