В Круге первом и вокруг него-7

“Человек я или тварь дрожащая?..”


Но все три героя прошли и более ответственное испытание - на способность отвечать за свои поступки перед народом, перед своей совестью, перед собратьями-заключёнными. Известно, что для заключённого сотрудничество с тюремной администрацией считалось подлостью.

Что испытывал в этой ситуации Рубин?

“Он переживал сейчас тот загадочный душевный подъём, которого ещё не объяснили физиологи: забыв о печени, о гипертонических болях.., Рубин находился в состоянии того духовного рьянья, когда острое зрение выхватывает гравинки из песка...”

Он даже забыл про обед! Он даже вкуснейшую вольную еду (которую для него с огромным трудом выхлопотал Ройтман) проглотил наспех, не чувствуя вкуса, дабы быстрее вернуться к творческой работе!

А “работа” его заключалась в опознании с помощью звукового аппарата человека, который позвонил в посольство США и предупредил американцев о планируемой  попытке хищения у них советской разведкой секретов атомной бомбы.

Постыдная для противника сталинской власти работа!.. Но Рубин не был противником этого “кровавого режима” (что, по мнению Солженицына, уже само по себе безнравственно и глубоко аморально).

Можно понять, что автор в этом момент не одобряет действий Рубина.
Ну, а как повёл себя Сологдин? Проявил себя героем, мужественно отказался от сотрудничества с тюремной властью?

Хуже! Намного хуже! Создав чертёж совершенного механического шифратора, Сологдин сжёг чертёж и выторговал у начальника “шарашки” должность ведущего конструктора, при которой его могли бы послать на этап в самую последнюю очередь.
Более того: за удачно выполненную работу Сологдин мог бы рассчитывать на освобождение.

Какой беспринципный человек! Это торгаш, а не христианин! Стыдно должно быть товарищу!

Полным антиподом Рубину и Сологдину служит маленький, щуплый инженер Герасимович, которому генерал Осколупов предложил создать для органов госбезопасности новые конструкции фотоаппаратов, обещая за это досрочное освобождение.

Осужденного с нетерпением ожидала сильно постаревшая в свои 37 лет, измученная жена; вряд ли она в таком физическом и моральном состоянии способна выдержать три года, оставшиеся до его освобождения...

“Но Герасимович встал и презрительно посмотрел на брюхастого вислощёкого тупорылого выродка в генеральской папахе:

- Нет! Это не по моей специальности! - звеняще пискнул он. - Сажать людей в тюрьму - не по моей специальности! Я - не ловец человеков! Довольно, что нас посадили...
Герасимович, как мы знаем, был отправлен на этап в лагерь.

Но зато Александр Исаевич на фоне своих мнимых, ненастоящих друзей выглядит просто великолепно!

Вот что ему предлагают:
“В случае успеха работы вас как криптографа досрочно освободят, снимут судимость, дадут квартиру в Москве...”

Я, на месте Солженицына, ни минуты бы не раздумывал - сразу бы согласился! Кто же откажется от свободы да от московской квартиры?!

Но Александр Исаевич не таков!

“... Милое благополучие! - мучительно раздумывает его герой. - Зачем - ты, если ничего кроме тебя?..
Все доводы разума - да, я согласен, гражданин начальник!
Все доводы сердца - отоди от меня, сатана!”

Глеб Нержин, как мы знаем из романа, мужественно отказался от заманчивого предложения, за что и был отправлен на этап в каторжный лагерь, в то время как его приятели-подлецы остались работать на ненавистных, презираемых народом, “гэбэшников” (именно для них изобретались аппараты прослушивания).

Но вот что пишет в своих воспоминаниях Д. Панин:

“19 мая (1950 г.) мы мирно беседовали, сгребая листья, как вдруг к нам подошел знакомый читателю «Круга» младшина и извиняющимся тоном сообщил: «Панин и Солженицын, собирайтесь с вещами!» В тот же день нас отправили в Бутырки, откуда через тридцать пять дней этапировали в Казахстан, в Экибастуз”. 

Так что, не один Солженицын покинул “шарашку”, Панин тоже был вместе с ним.

Как пишет в своих воспоминаниях Д. Панин, ему на “шарашке” удалось создать (в свободное от основной работы время, кстати; исключительно для себя, для удовлетворения собственного самолюбия) такую совершенную модель механического шифратора, что на расшифровку разговора, пропущенного через этот шифратор, потребовались бы многие годы.

В конструкцию механического шифратора, помимо колёсных пар, Панин ввёл три связанных друг с другом шатуна. При этой схеме сложнейшая кривая, вычерчиваемая тремя последовательно связанными шатунами, могла повториться только через десятки тысяч лет. 

Профессор Тимофеев (в романе - Челнов) остался очень доволен этой работой и пророчил Панину досрочное освобождение. Правда, в реальности полковник Васильев ничего не знал про этот изобретение, поскольку Панин объяснил профессору причины, по которым он не желал отдавать чертёж шифратора тюремному начальству.

Создав проект этого совершенного прибора, Панин сжёг чертёж, поскольку ему была отвратительна даже мысль о возможности сотрудничества с режимом, который он органически ненавидел, считая его преступным, антинародным, а себя - его закоренелым врагом.

Так и ушёл на этап в лагерь Панин, не дав в руки “гэбэшникам” чертёж этого механизма. Поскольку Панин не проявлял особого рвения в работе, он неизменно получал довольствие по низшей категории и минимальную зарплату (30 рублей в месяц).

Согласимся, что в реальности Панин поступил совершенно противоположно тому, что показал Солженицын в своём романе, и у Панина впоследствии были основания обижаться на своего бывшего товарища по заключению за искажение действительности.

Но и это ещё не всё: на “шарашке” Панин рассказал Солженицыну об некоем советском подпольном миллионере, о котором он услышал, в свою очередь, от одного товарища по заключению.

Этот человек, используя всяческие возможные лазейки в снабжении и торговле, за 10 лет сумел скопить несколько миллионов, во время войны купил себе и своим близким “броню”, освобождающую от военной службы, ни в чём не знал нужды ни до войны, ни во время её.

В 1944 г. этот миллионер был осужден на 10 лет по безобидной “бытовой” статье и надеялся на скорое досрочное освобождение через своих купленных адвокатов; раз в неделю получал богатую посылку из американских продуктов.

Прекрасно зная о христианском мировоззрении Панина, Солженицын, будто в насмешку, приписал Сологдину мечту о приобретении миллиона: “во что бы то ни стало - миллион”! И, якобы, ради этой “святой” цели и согласился Сологдин вручить совершенную модель механического шифратора в руки “гэбистам”...

Как будто бы Солженицын не знал, что со времён своей юности Панин мечтал бороться против несправедливого, по его убеждениям, большевистского строя, который уничтожал церкви, загнал крестьян в колхозы, истреблял и угнетал народ...

Панин, будучи ещё молодым человеком, мечтал найти какую-либо тайную антисоветскую организацию и стать её активным членом. Весной 1930-го, услышав о восстании на Кубани, он взял отпуск и отправился в Новороссийск.

По дороге на юг, в поезде, Панин узнал от случайного попутчика (который оказался участником только что разгромленного на Дону восстания казаков), что на Дону и Кубани восстания жестоко подавлены, полным ходом идёт выселение всех подозреваемых, власти нагнали войска, сломили танками и авиацией сопротивление защитников, многих перебили, лишь небольшая часть разбежалась. Панину пришлось возвращаться в Москву.

Советская власть жестоко и безжалостно вытравляла из людей даже саму мысль о возможности какого-либо сопротивлении.

Как кощунственно было приписывать Дмитрию Панину мечты о каком-то несчастном миллионе, каким это было оскорблением для него!..

Далее, в эпизоде, где Спиридон пилит дрова с Сологдиным, автор романа приписал Сологдину чувство некоего превосходства над Спиридоном - простым крестьянином, - “потому что знал теоретическую механику, сопромат и много ещё наук, и имел обширный взгляд на общественную жизнь”.

Неправда это - умный человек никогда не станет кичиться своими знаниями, потому что знания - вещь приобретённая. Скорее, образованный человек будет завидовать крестьянской основательности, знаниям, навыкам и умениям (как, например, Солженицын жалел, что он не сапожник).

Тем более, что Дмитрий Панин с 17 лет работал на цементном заводе, потом, в качестве заключённого, тесно общался с простыми зэками и был бесправнее любого рабочего, выполнял всякую работу, умирал от голода - как он мог чувствовать своё превосходство над простым человеком!?..

У меня это просто в голове не укладывается... Скорее, я поверю, что не Д. Панин, а именно автор романа испытывал чувство превосходства над простыми, малограмотными людьми... Есть основания для такого подозрения.

Мало того, что Солженицын приписал другу несуществовашую связь с вольнонаёмной Еминой; мало того, что в романе Сологдин торгуется с администрацией, чтобы его не отправили на этап; мало того, что Солженицын придумал мечту Сологдина о “миллионе”, так он ещё и придал своему несчастному товарищу некое, выдуманное автором, чувство собственного превосходства над дворником Спиридоном! Хорош “друг”, нечего сказать!



Продолжение см.
http://www.proza.ru/2015/01/17/497