Мурчанье кошки

Три го­да на­зад ро­дите­ли сог­ла­сились ку­пить мне кош­ку. Я хо­рошо пом­ню тот день. Мы еха­ли в ма­шине, а по ок­нам сту­чали кап­ли, тут же сте­кая вниз. Я прис­ло­нила го­лову к хо­лод­но­му за­потев­ше­му стек­лу и про­вела ру­кой, сти­рая с не­го блек­лый оса­док. У ме­ня под кур­ткой кру­тил­ся ма­лень­кий ко­мочек, ему бы­ло не­удоб­но, но он мол­чал. Ма­лень­кая ко­шеч­ка не хо­тела вы­бирать­ся из под кур­тки, не ты­калась го­ловой в ткань, на­обо­рот, она сми­рен­но во­зилась внут­ри, слов­но зна­ла, что сна­ружи прос­то ужас­но. Ма­ма и па­па опять кри­чали. Из-за на­уш­ни­ков я не слы­шала слов, лишь ви­дела их разъ­ярен­ные ли­ца, да ло­вила слиш­ком гром­кие кри­ки. На­до из­дать за­кон, зап­ре­ща­ющий ро­дите­лям ру­гать­ся в День Рож­де­ния ре­бен­ка.

Они не за­мол­ка­ли всю до­рогу, я пы­талась смот­реть толь­ко в ок­но, на ма­шины, и ду­мать о ко­тен­ке. Не по­луча­лось. На стек­ле я на­каря­бала паль­цем сло­во "веч­ность". Не знаю по­чему. Прос­то вспом­ни­ла о "Снеж­ной ко­роле­ве". Грус­тно улыб­ну­лась и при­жалась ще­кой к стек­лу вновь. Луч­ше бы мое сер­дце сос­то­яло изо ль­да, как у Кая, что­бы, слы­ша зву­ки кри­ков, я бы не ощу­щала ни­чего. А сей­час как-то слиш­ком боль­но, да­же ес­ли теп­лый ко­мок ше­велит­ся под кур­ткой.

Ока­залось, что Сне­жа(так я наз­ва­ла ко­тен­ка, в честь Снеж­ной Ко­роле­вы, ког­да вспом­ни­ла о ней), не уме­ла мур­чать. Она из­да­вала зву­ки, бо­лее по­хожие глу­хие сто­ны. Она, как ста­рая ма­шина, все пы­талась за­вес­тись, но у нее вы­ходил толь­ко хри­пящий звук. Я ее все рав­но лю­била.

Сне­жа бы­ла очень сла­бень­кая. Она ро­дилась боль­ной. Нас пре­дуп­режда­ла об этом хо­зяй­ка ее ма­мы, но я уп­ря­мо нас­то­яла на по­куп­ке это­го ко­тен­ка. Я зна­ла, что ник­то и ни­ког­да не вы­берет эту ма­лень­кую, хруп­кую, по­лоса­тую де­воч­ку, ко­торая все ле­жит на мес­те, ког­да ос­таль­ные ко­тята бе­га­ют вок­руг ма­мы и пы­та­ют­ся уку­сить друг дру­га за хвост. Она на­поми­нала ме­ня. Ме­ня то­же об­хо­дили сто­роной из-за бо­лез­ни. Мне нра­вились ее раз­ные гла­за - си­ний и зе­леный. Сей­час я но­шу си­нюю лин­зу на од­ном гла­зу, что­бы по­лучить та­кой же эф­фект. Я лю­била ее та­кую, ка­кой она бы­ла - ти­хую, лас­ко­вую, всег­да не те­ря­ющую на­деж­ды. Она на про­тяже­нии всей жиз­ни пы­талась за­мур­чать. Как жаль, что у нее так ни­чего и не выш­ло.

Я не от­хо­дила от нее пер­вые два ме­сяца, по­ка она бы­ла ма­лень­кой. Она еле хо­дила, вид­но бы­ло, как ей боль­но. Я про­сила ро­дите­лей от­везти ее к ве­тери­нару, но они от­ка­зыва­лись, мол, хо­зяй­ка ска­зала, что она про­вела все нуж­ные об­сле­дова­ния ра­нее. У Сне­жи был один не­дуг, ко­торый она по­лучи­ла при рож­де­нии - это ужас­ный же­лудок. Что-то с ним пос­то­ян­но бы­ло не так, ее все вре­мя рва­ло, сто­ило ей что-то съ­есть. Мы ре­шили не кор­мить ее кор­мом, а жи­выми про­дук­та­ми - мя­сом, хле­бом, она да­же ела го­рошек! Она бы­ла очень ум­ная и не при­веред­ли­вая. В ос­новном ро­дите­лям бы­ло на нее пле­вать - она бы­ла для них все­го лишь мо­ей ис­полнен­ной при­хотью, по­дар­ком, на­поми­нани­ем о том, что у ме­ня был мой че­тыр­надца­тый день рож­де­ния. А для ме­ня она ста­ла жизнью. Как и я для нее. По­нача­лу я не от­хо­дила от нее - воз­вра­щалась из шко­лы, вы­тира­ла с по­ла всю еду, ко­торая дол­го не за­дер­жа­лась в ее ор­га­низ­ме, по­том пы­талась на­кор­мить ее сно­ва и опять вы­тира­ла пол, нак­ло­нясь над сод­ро­га­ющим­ся ма­лень­ким тель­цем. Ког­да я об­хва­тыва­ла ее и под­ни­мала, я ощу­щала, нас­коль­ко она сла­ба. Я мог­ла об­хва­тить ее од­ной ла­донью за реб­ра, а ес­ли бы сжа­ла чуть силь­нее, я уве­рена, они бы сло­мались ко всем чер­тям. Я но­сила ее бе­реж­но и пы­талась быть как мож­но снис­хо­дитель­ней, имен­но по­это­му не ру­гала ее, ког­да она хо­дила не в ло­ток, а по уг­лам. Не ру­гала, ког­да она ло­жилась спать пря­мо на мне, ус­тро­ив­шись на жи­воте или на по­душ­ке сов­сем близ­ко к ли­цу. Не ру­гала, ког­да она дра­ла ма­лень­ки­ми ко­готоч­ка­ми ди­ваны, ког­да ку­сала за но­ги, вып­ры­гивая из-за уг­ла. На­обо­рот, я бра­ла ее на ру­ки и за­щища­ла, ког­да ма­ма кри­чала а нее за все вы­шепе­речис­ленное. По­это­му она ста­ла хо­дить за мной.

Сто­ило мне скрыть­ся за дверью - Сне­жа ло­жилась в ку­че мо­ей обу­ви и ле­жала так, по­ка я не при­ду. Тог­да она мя­ука­ла, по­ка я не об­ра­щу на нее вни­мание и не пог­ла­жу, а по­том с хри­пящим зву­ком "не­домур­ча­ния" шла за мной по ко­ридо­ру. Я не знаю, как она ос­та­валась жи­ва. В ее ор­га­низм не пос­ту­пало прак­ти­чес­ки ни­чего, кро­ме во­ды, все ос­таль­ное вы­ходи­ло из нее сра­зу же, но она про­дол­жа­ла жить и пы­тать­ся мур­чать. Она бы­ла ху­да, слов­но улич­ная, но тем не ме­нее она жи­ла. Она при­ходи­ла ко мне каж­дую ночь, всег­да про­сила лас­ки и вни­мания. Моя Снеж­ная Ко­роле­ва бы­ла очень лас­ко­вая и доб­рая, бы­ла пу­шис­тым воп­ло­щени­ем люб­ви и пре­дан­ности. Да, она не но­сила мне в зу­бах тап­ки, но лишь по­тому что са­ма бы­ла раз­ме­ром с туф­лю. Я то­же не но­шу ма­ме па­мят­ни­ки с ули­цы, но это ведь не зна­чит, что я ее не люб­лю.

У ме­ня врож­денный вы­вих бед­ра, ко­торый при пер­вичном ос­мотре не был за­мечен и по­тому мне вов­ре­мя это не ис­пра­вили. Чем толь­ко ро­дите­ли не пы­тались все ис­пра­вить. Вся­кие пе­ревяз­ки, по­душеч­ка, по­вяз­ки, ла­зеры... Но ни­чего не выш­ло. Всю жизнь я хро­маю и опи­ра­юсь а пра­вую но­гу, это до­воль­но та­ки за­мет­но. Очень да­же за­мет­но. Мне нель­зя но­сить каб­лу­ки, нель­зя бе­гать и за­нимать­ся фи­зичес­ки­ми уп­ражне­ни­ями, нель­зя дол­го сто­ять(ина­че все на­чина­ет бо­леть), мне нуж­но быть ос­то­рож­ной. Мой не­дуг мож­но бы­ло ис­пра­вить, за­менив мне пра­вую бед­ренную кость на ме­тал­ли­чес­кую. Я от­ка­зыва­лась так дол­го, как мог­ла.

В шко­ле ме­ня не на­зыва­ли обид­ны­ми сло­вами и не из­бе­гали. Но ник­то и не хо­тел со мной об­щать­ся. Ес­ли я по­дой­ду и нач­ну с кем-то ди­алог, то че­ловек бу­дет его под­держи­вать, но сам он ни­ког­да не по­дой­дет ко мне в дру­гой раз. Ник­то из них не по­дой­дет. Я не мог­ла наз­вать се­бя из­го­ем, мог­ла лишь наз­вать се­бя пус­тым мес­том. Не­нуж­ной. Не­ин­те­рес­ной. И я веч­но жа­лу­юсь. Я не хо­чу жа­ловать­ся, но у ме­ня это са­мо как-то по­луча­ет­ся. Я раз­дра­жаю лю­дей этим.

По иро­нии мне нра­вил­ся маль­чик, один из тех, ко­торых в шко­ле на­зыва­ли "идо­лами". Сто­ило ему вый­ти в люд­ное мес­то, как все де­вуш­ки ра­зом об­ра­щали вни­мание к не­му, а все пар­ни счи­тали его эта­лоном. Мне иног­да ка­залось, что вок­руг не­го кру­тит­ся Зем­ля. Что да­же са­мо Сол­нце кру­тилось бы вок­руг не­го, по­явись он ря­дом с ним. Я и сей­час так ду­маю, по­тому что лю­дей кра­сивее я в жиз­ни не ви­дела. К со­жале­нию, со мно­гими его пло­хими ка­чес­тва­ми мне при­ходи­лось ми­рить­ся. Я зак­ры­вала гла­за на его ал­ко­голизм, на ку­рение, на свя­зи с по­лови­ной де­вочек в шко­ле. Я очень стра­дала. Я на­ходи­ла фо­тог­ра­фии, где он с той или с дру­гой, где он ве­селит­ся с друзь­ями, где он ле­жит с кем-то на ди­ване. Я на­ходи­ла и стра­дала, че­рез ме­ня про­ходи­ли все эмо­ции, ко­торые мож­но во­об­ра­зить. Сер­дце дро­билось на час­ти и по ку­соч­ку вы­ходи­ло из ме­ня че­рез гла­за, кровь ли­лась из мо­их ушей и рта, я слов­но за­дыха­лась, я не мог­ла ос­та­новить ис­те­рику. Я хо­тела быть частью его жиз­ни - хоть од­ной кро­хот­ной час­тичкой, са­мой ма­лень­кой. Тог­да бы я бы­ла счас­тли­ва. Ес­ли бы я прос­каль­зы­вала в его мыс­лях хоть иног­да, тог­да бы мое сер­дце не дро­билось. Единс­твен­ным мо­им дру­гом и уте­шени­ем ос­та­валась Сне­жа. Моя боль­ная Сне­жа.

Ког­да мне бы­ло пло­хо, я об­ни­мала ее, за­рыва­ясь паль­ца­ми в шерсть. Она на­чина­ла хри­петь, пы­талась за­мур­чать. Мне ста­нови­лось жаль ее, и я пла­кала уже не по маль­чи­ку, а по ее не­дугам. Моя бед­ная боль­ная Сне­жа, ко­торая ни­ког­да не смо­жет за­мур­чать. Я каж­дый раз обе­щала ей, что зав­тра все бу­дет по-дру­гому и что боль­ше не бу­дет боль­но, и каж­дый но­вый день из­ви­нялась за то, что все по-ста­рому. Я гла­дила ее по по­лоса­той го­лове, смот­ре­ла в раз­ные гла­за и пы­талась улыб­нуть­ся, а она - за­мур­чать. У нас не вы­ходи­ло.

На мой пят­надца­тый День Рож­де­ния я поп­ро­сила об од­ном - сво­зить Сне­жу в ве­тери­нар­ную кли­нику. Ро­дите­ли сог­ла­сились на­конец, ведь в этот день "все дол­жно быть, как ты ска­жешь, до­рогая". Я уже зна­ла тог­да, что они по­дали до­кумен­ты на раз­вод, а пе­редо мной стро­или счас­тли­вую ил­лю­зию. Но я все-рав­но бы­ла ра­да, что Сне­жу ве­зут на об­сле­дова­ния. Она прош­ла весь курс об­сле­дова­ний, ис­пы­тала на се­бе все ап­па­раты и все уко­лы, ка­кие мож­но пред­ста­вить. Ей сде­лали две опе­рации. Она но­сила по­пону и ошей­ник, ей ко­лоли раз­ные пре­пара­ты и пос­ле всех об­сле­дова­ний она на­чала еще и хро­мать. Пря­мо как я, на пра­вую зад­нюю ла­пу. Те­перь на дво­их у нас бы­ло все­го две здо­ровых бед­ренных кос­ти.

Все эти опе­рации не прош­ли да­ром - моя Сне­жа дол­жна бы­ла уме­реть, по прог­но­зам, че­рез три го­да без опе­раций, а те­перь, го­вори­ли вра­чи, она про­живет еще лет пять-шесть. Лже­цы.

Она про­жила еще год.

Хро­мая, веч­но го­лод­ная кош­ка с вы­пучен­ны­ми ус­та­лыми гла­зами раз­ных цве­тов не уме­ла мур­чать. Она не уме­ла вы­соко пры­гать. Не уме­ла иг­рать с бан­ти­ком. Она ела го­рошек и чер­ный хлеб. Она мя­ука­ла, встре­чая ме­ня в ко­ридо­ре. Она зна­ла свое имя. Она спа­ла на по­душ­ке ря­дом с мо­ей го­ловой. Она ку­сала ме­ня за но­ги. Она не иг­ра­ла со сво­им хвос­том. Она мя­ука­ла под дверью ван­ной, ког­да я мы­лась. Она не бо­ялась пы­лесо­са, но бо­ялась фе­на. Она бо­ялась во­ды, но не бо­ялась уме­реть. Она бы­ла прос­то за­меча­тель­ная.

Мои ро­дите­ли раз­ве­лись че­рез ме­сяц пос­ле мо­его пят­надца­того Дня Рож­де­ния, ре­шив, что эта да­та оп­ти­маль­ная - ког­да по­жени­лись, тог­да и раз­ве­лись. Я знаю, что они раз­ве­лись, по­тому что ус­та­ли вмес­те нес­ти это бре­мя "боль­но­го ре­бен­ка". Я ры­дала. Ры­дала из-за то­го, что моя Сне­жа ум­рет че­рез нес­коль­ко лет, а не по­тому что у ме­ня те­перь есть толь­ко ма­ма. И не по­тому что са­мый кра­сивый маль­чик Все­лен­ной не зна­ет, кто я. Я ры­дала, по­тому что дей­стви­тель­но важ­ная часть мо­ей жиз­ни по­кида­ла ме­ня. Я по­няла, что она бы­ла единс­твен­ной, кто тя­нул­ся ко мне, по­тому что од­нажды я по­тяну­лась к ней. Я знаю, ее бы ник­то не взял, и ее бы уто­пили. А со мной она бы­ла нам­но­го счас­тли­вее всех ос­таль­ных. Я уве­рена.

Сне­жа умер­ла при мне. Она по­ела и ее сно­ва рва­ло, а по­том еще и еще, пос­те­пен­но из нее на­чала вы­ходить кровь, она тек­ла по ее усам и по мор­дочке из рта. Она об­ли­зыва­ла нос, а по­том ее сно­ва рва­ло кровью. Оно час­то мор­га­ла, а по­том ее сно­ва рва­ло кровью. Она на­чина­ла об­ли­зывать мор­дочку, а ее сно­ва рва­ло кровью. Бес­ко­неч­но. Я прос­то си­дела ря­дом и не по­нима­ла, что про­ис­хо­дит. До са­мого пос­ледне­го мо­мен­та не по­нима­ла. Я взя­ла ее на ру­ки и при­жала к гру­ди, ее ма­лень­кое тель­це сод­ро­галось вновь и вновь, вып­лески­вая кровь мне на фут­болку. А по­том тель­це за­мер­ло. На­веч­но.

На свой шес­тнад­ца­тый День Рож­де­ния я поп­ро­сила ма­му о по­хоро­нах кош­ки. Она не смог­ла мне от­ка­зать. Ку­пила мес­то на клад­би­ще до­маш­них жи­вот­ных, а па­па за­казал ей не­боль­шой ка­мен­ный па­мят­ник с да­тами рож­де­ния и смер­ти. Мы нак­ле­или ее фо­тог­ра­фию, а вни­зу я под­пи­сала "Веч­ность". Я хо­жу ту­да каж­дый ме­сяц.

На свой сем­надца­тый, не­дав­ний День Рож­де­ния, я поп­ро­сила но­вую ме­тал­ли­чес­кую кость. Опе­рация прош­ла ус­пешно. Я поп­ро­сила ее не по­тому что хо­чу зас­лу­жить вни­мания маль­чи­ка, по­доб­но­го Сол­нцу. Не по­тому что тог­да ма­ма с па­пой мо­жет быть сно­ва бу­дут вмес­те. Не по­тому что тог­да у ме­ня по­явят­ся друзья.

Прос­то до клад­би­ща до­маш­них жи­вот­ных мож­но до­ехать на ма­шине или дой­ти пеш­ком. А с вы­вихом бед­ра нель­зя мно­го хо­дить.